Расширение синтаксической способности наречия примыкать к имени существительному

В современном русском языке у наречий расширяется способность примыкать к имени существительному, особенно в именных словосочетаниях. Наречие все чаще выступает в роли несогласуемого именного определения, образуя конструкции, синонимичные сочетаниям имени прилагательного и существительного. Эти новые приемы употребления наречий ломают тради-

* Значения цели и следствия расчленяются очень поздно. «Цель есть предполагаемое впереди следствие; первоначально они тождественны, как видно из одинаковости способов их выражения»⁴⁴.

ционное понимание наречия как «признака признака», т. е. как части речи, обозначающей признак глагольного действия или качества имени прилагательного.

Легко понять и объяснить широкую возможность сочетания наречия с отглагольными именами существительными (например: бег взапуски, разговор по-немецки, переписка набело и т. п.). Но разнообразные случаи соединения имен существительных не-отглагольного типа с наречными определениями представляют, несомненно, новый этап в эволюции грамматической системы русского литературного языка XIX —XX вв. Это явление находит себе частичную параллель в широком развитии определительных грамматических отношений между существительными, выражаемых предлогами (ср.: боксер в легком, тяжелом весе; дети до двенадцати лет; деньги на ремонт; машина на свободном ходу и т. п.). Приименные наречия являются грамматическими синонимами одновременно и прилагательных, и предложных конструкций с именем существительным. Ср., например, у Достоевского в «Записках из Мертвого дома»: «Были здесь убийцы невзначай и убийцы по ремеслу, разбойники и атаманы разбойников». Ср. семантические оттенки выражений: цветы весной и весенние цветы. Широкое употребление наречий в роли определений имени существительного, несомненно, содействует функциональному сближению наречий с прилагательными. Категория наречия вторгается в сферу функций имени прилагательного (ср.: обед даром и даровой обед; Москва сегодня и сегодняшняя Москва; парк летом и летний парк и т. п.)*. Это явление отчасти вызвано развитием новых семантических оттенков в характере связи прилагательного с существительным. Имя прилагательное, стоя на своем нормальном месте перед определяемым существительным, все теснее и теснее сливается с ним в грамматическое единство. Оно образует вместе с определяемым существительным семантически целостное «потенциальное слово», фразеологическую единицу. Эта тенденция выражается в увеличении числа таких фразеологических единиц, таких составных терминов, как лошадиная сила, белая горячка, рабочий день, лакмусова бумага, бабье лето и т. п. (ср. тип сокращенных обозначений с прилагательно-определительной «темой» в первой части: соцсоревнование, комвуз, агитпункт, мединститут и т. п.); в росте образований типа вечерка, вместо вечерняя газета, и в невозможности инверсивной постановки прилагательного при словах полунаречного, полусуществительного типа, например ранним летом (для современного языка невозможно: Летом ранним и душистым мы сидели в лесу).

Сочетания наречий с существительными более аналитичны, более богаты оттенками обстоятельственных отношений, чем сочетания существительных с прилагательными (ср.: губки бантиком; душа нараспашку, ср.: открытая душа; город ночью и ночной город и т. д.)**.

Итак, происходит двусторонний, диалектический процесс: наречия синтезируют в своем морфологическом составе некоторые виды предложно-анали-тических отношений или беспредложных именных связей и в то же время содействуют ограничению синтетической системы прилагательных (ср. видимую

* О. Jespersen доказывал, что вследствие вымирания согласования имен прилагательных и вообще согласования (ср. лат. opera virorum omnium bonorum veterum рядом с англ. all good old men's works) язык приобретает более абстрактный характер, облегчающий выражение мыслей ⁵°.

*• Проф. А. В. Добиаш подчеркивал способность наречий примыкать не только к глаголам, но и к именам существительным и прилагательным, а также и к наречиям или ко всему предложению в целом. Поэтому он предлагал, устранив термин наречие, делить несклоняемые слова (axcita) на: а) именные несклоняемые места, времени, способа и степени; б) наклоните ль ные, т. е. модальные («Синтаксис Аполлония Дискола», с. 170; Известия историко-филологического института в Нежине, 1883, т. 8).

однородность с наречными конструкциями сочетаний, вроде цвета хаки, цвета электрик, цвета «сомо», лотерея-аллегри и т. п.; ср. общность формы сравнительной степени у прилагательных и наречий).

4. ПРОЦЕССЫ АДВЕРБИАЛИЗАЦИИ ДРУГИХ ЧАСТЕЙ РЕЧИ

§ 26. Адвербиализация имен существительных и гибридные наречно-субстангивные типы форм

Процессы превращения падежных форм имен существительных в наречия протекают в современном языке очень активно. Разные именные формы, вступившие на путь адвербиализации, находятся на разных этапах этого пути. По отношению ко многим словам трудно решить вопрос, осуществят ли они с течением времени весь путь адвербиализации или же сразу перейдут в предлоги, минуя наречия. Например, бывшее слово ведомо в выражениях без ведома, с ведома не имеет форм ни числа, ни склонения, ни даже рода в собственном смысле, хотя оно явно не женского рода (ср.: с моего ведома, без нашего ведома). Но признать выражения без ведома, с ведома наречиями невозможно. Этому противоречит их способность иметь при себе в качестве определения местоименное прилагательное и возможность отделения от них предлога посредством вставки определяющего слова (ср. с их ведома). Так как выражения с ведома и без ведома сочетаются только с родительным падежом (с ведома начальства, без ведома родителей) и согласуемые формы родительного падежа местоименных прилагательных здесь равносильны родительному определительному падежу имен существительных (ср. с моего ведома, но с его ведома), то, по-видимому, перед нами — обороты, застывшие на промежуточной стадии между именем существительным и предлогом*.

Необходимо отказаться от распространенного предрассудка, будто имена существительные и прилагательные на пути к деноминализации и к превращению в связочные слова непременно проезжают через станцию наречий (ср. постепенный, но непосредственный переход в предлоги таких сочетаний: ввиду чего-нибудь, вроде чего-нибудь, по случаю чего-нибудь, по части чего-нибудь, по линии чего-нибудь и т. п.; но ср. гибридный тип наречий-предлогов: впредь до чего-нибудь, кругом чего-нибудь и многие другие). То же пришлось бы повторить и о деепричастно-предложных сочетаниях (например: невзирая на что-нибудь, несмотря на что-нибудь, смотря по чему-нибудь, глядя по чему-нибудь и т. п.; ср. на ночь глядя и т. п.). Эти сложные предлоги в отдельных случаях соприкасались с наречиями; но многие из этих слов и идиоматических выражений прошли, не задерживаясь в категории наречия и даже минуя ее, к предложным словам.

И все же больше всего и прежде всего процессы исторических изменений и распада системы форм имени существительного (и отчасти имени прилагательного) обогащают категорию наречий. Ср. образование таких наречий, как поделом, на сносях, вкратце, на лету и т. п.

Синтаксическое ограничение области употребления того или иного существительного или отдельной его падежной формы выражается в сужении круга согласующихся с ним определений. Полная утрата способности определяться именем прилагательным означает переход формы существительного в наречие. Резкое понижение этой способности является симптомом переходного состояния. Ср.: во всеуслышание, до востребования, во всеоружии, со всячинкой, на ощупь, ощупью и т. п.

Уже А. А. Потебня указывал, что все вообще формы творительного падежа имени существительного в функции сравнения и образа действия находятся на полпути к адвербиализации (ср., например, нестись стрелой). Еще ближе к наречию формы творительного времени. Но и здесь двойственность очевидна. Например: рано утром

* Ср. замечания об истории этой формы у Потебни: «..ведомо, синонимичное по отношению к известно, будучи формой явно причастной, по направлению к наречности переходило через субстанциальность, заметную в без ведома (= без вести); «а тогды на них (переветников) не было ведома никакого» (Пек, т. 1, с. 233), что предполагает «какое ведомо»...»⁵¹ (т. е. имя существительное среднего рода).

и ранним летом; поздно вечером и румяным вечером; ночью и темной ночью и т. п.

Полунаречные формы предложного-местного падежа единственного числа мужского склонения на -у с предлогами в к на (типа на носу, на корню, в ладу) находятся на разных стадиях адвербиализации. Некоторые формы на -у, сочетаясь с именами прилагательными, заменяют окончание -у обычным окончанием предложного падежа -е и приобретают иную семантическую окраску (например, на свету, но на ярком свете; в роду, но во всем роде Пушкиных и некоторые другие)*. Другие формы на -у вообще, не допускают вставки определяющего слова между предлогом и именем, решительно примыкая, таким образом, к наречиям (например: на корню, на виду, на весу; на дому, ср. иной смысл: на доме; на носу — близко, но ср.: на носе; не в ладу, в ладу, но также: в полном ладу; в цвету, яблони в цвету; во хмелю и другие подобные).

Не лишено значения обилие промежуточных застывших выражений полуидиоматического типа, например: на хорошем, на плохом счету** (ср. каждая копейка на счету), на каждом шагу, на своем веку (но ср. у Никитина: «Много видел он кручины на веку своем»), в соку, в полном соку и т. п. У ряда слов смешанное употребление формы, совмещающей значения имени существительного и наречия, ведет к тонким и изменчивым смысловым нюансам. Происходит своеобразное колебание формы между функциями имени существительного и наречия. Например, на ходу: «На скором ходу мы сбросили телегу и не слыхали толчка» (Л. Толстой); «Он на ходу шатался от изнеможения» (Тургенев), но: «Бросил несколько слов на ходу» (т. е. мельком, торопливо) и т. п.; на бегу: «И свист саней на всем бегу» (А. Толстой); «Алешка, щелкая на бегу подсолнухи, скрылся за воротами» (Чехов, «Бабы»). Ср.: «Успел на бегу перекусить и ушел на вечернюю работу»; «перекинуться словами на бегу» и т. п. Ср. на лету.

Показательно также, что формы родительного падежа с предлогом с и флексией -у от имен существительных мужского рода, вроде с голоду, с испугу, со смеху, со страху, с холоду и др., при сочетании с именем прилагательным заменяются конструкцией с предлогом от и родительным падежом на -а. Ср., например: «Вся семья валялась со смеху» (Аксаков, «Семейная хроника»); «Фадеев так с радости и покатился со смеху» (Гончаров, «Фрегат Паллада»). Но невозможно сказать: от гомерического смеху (или даже с гомерического смеха) вместо от гомерического смеха он так и повалился. Или: «Куры бездомные с голоду ежатся» (Некрасов, «Пожарище»); но: «От сильного голода сосало под ложечкой»; «Со страху сам себя не помнит» (Л. Толстой, «Охота пуще неволи»); но от неожиданно охватившего страха и т. п.

Степень близости именной формы к наречию определяется степенью ее изоляции, характером ее обособления от живой системы падежей и функций соответствующего имени существительного ***. Ср.: навытяжку (ср. вытяжка), всласть (ср. сласть) и т. д.

Кроме того, степень лексической употребительности отдельных падежных форм имени существительного не одинакова. Поэтому какое-нибудь слово может вымереть, исчезнуть, а те или иные формы его в определенных сочетаниях продолжают жить. Понятно, что случаи предложного употребления таких форм — при наличии подходящих условий — превращаются в наречия. Именно таким образом складываются продуктивные морфологические типы образования наречий. Например, наречие вприпрыжку, относящееся к продуктивному типу наречных образований из предлогов в к на с винительным образа действия, представляет собой остаток имени существительного припрыжка. Ср. у Пушкина в «Евгении Онегине»:

* Ср.: «Лес только был да съежившийся на ветру грач» (И. Шмелев), но: «Отворяешь двери, садишься на сквозном ветре — ничего не помогает» (Гончаров, «Фрегат Паллада»). ** Ср. у Тургенева: «Была на виду и на хорошем счету» («Новь»),

*** Еще в 20-х годах XIX в. П. И. Шаликов напечатал свои «Замечания о наречии», в которых жаловался на грамматическую неразграниченность наречий и некоторых предложно-па-дежных форм имени существительного. По его словам, многие авторы тогда писали сложные с предлогами наречия (например: вслух, вмиг, втайне, наконец, подконец, вконец, навек, подчас, кстати, поутру и т. п.) не вместе, а раздельно, превращая, таким образом, несклоняемое наречие в имя существительное с предлогом. «В таком случае по одному только смыслу можно знать, та ли должна быть часть речи, или другая». В то же время Шаликов указывает на акцентологические различия между формами имени существительного и однородными наречиями, на-

чйс 52.

Но в городах, по деревням Еще мазурка сохранила Первоначальные красы: Припрыжки, каблуки, усы Все те же...

Эти простейшие грамматические случаи, позволяющие проследить весь ход адвербиальной изоляции именной формы, конечно, не уясняют происхождения разнообразных типов наречия. Но общие закономерности, которые вытекают отсюда, помогают раскрыть образование и других видов наречия. Так, например, понятно, что распад системы именного склонения прилагательного не мог не оставить следов и отложений в категории наречия. Предложные и беспредложные формы кратких прилагательных (спроста, ср.: с проста ума; смолоду, ср.: молодо-зелено; на босу ногу; средь а&ш дня и т. п.) застревают здесь как остатки старой системы. Таким образом, наряду с выпадением формы какого-нибудь падежа из системы склонения (например: со смеху, па дому), наряду с обособлением какой-нибудь функции падежа (например, творительного образа действия), образованию наречий содействует разрушение всей системы склонения какого-нибудь именного типа (пример — именное склонение кратких прилагательных). Можно наметить и еще целый ряд причин чисто грамматического характера, способствующих превращению отдельных именных форм в наречия. Так, адвербиализация существительных тесно связана с изменениями значений предложных конструкций, со смысловой изоляцией отдельных предложных форм (ср., например, через си./у, в котором предлог через имеет нелитературное значение «сверх»). В связи с предложным употреблением имени существительного иногда возникают акцентологические дублеты, устанавливаются акцентологические различия именных и наречных форм. Двойственность ударений, связанных с одной формой, содействует дифференциации имени существительного и наречия. Например: с утра, поутру (но ср.: радоваться утру; «в утра час златой» и т. д.), вовремя, насмех, накрест, насмерть, наверх, отроду и т. п. Вообще же у наречий, производных от имен существительных, намечается тяготение к наконечной акцентовке (ср.: верхом и верхом, бегом и бегом; ср.: зачастую, вплотную, напропалую), в то время как у наречий качественных на -о, местоименных на -ому, -ему с предлогом по и в отдеепричастных на -а, -я наблюдается противоположное стремление к различительному переносу ударения с конечного слога (ср.: молча, нехотя, мало, по-моему и т. п.).

Принцип грамматической дифференциации играет существенную роль в адвербиальной изоляции формы. Слабые грамматические дублеты легче всего переходят, в категорию наречия (ср. прост, на дню, ср. на корню).

Кроме того, адвербиальная изоляция именных форм может быть результатом действия сложных и многообразных синтаксико-фразеологических факторов. Так, разные конструкции с плеонастическим или тавтологическим повторением основ имен существительных и прилагательных (вроде творительного усиления), как уже было отмечено А. А. Потебнейзз, обычно ведут к образованию наречий. В них реальное значение слова поглощается функцией эмоционального усиления. Например: давным-давно, полным-полно, слыхом не слыхать, видом не видать и т. п.; ср.: болван болваном, дурак дураком и т. п. Уже из этих примеров ясно, что идиоматичность оборота очень часто бывает связана с разными синтаксическими формами лексических повторов. На этой почве возникают многочисленные типы наречных идиоматизмов. В качестве иллюстрации можно привести наречную фразеологию, связанную со словом день: день ото дня, изо дня в день, со дня на день (Они медали приезда сына со дня на день), день в день, день за день; ср.: из года в год, год от году; время от времени, от времени до времени; с часу на час, час от часу и другие подобные. В образовании и судьбе наречных идиоматизмов очень ясно видно взаимодействие грамматических явлений с лексическими. Это естественно. Грамматический строй наречий, как и всех других категорий, складывается и изменяется в тесной связи с социальной историей словаря, со сменой семантических систем. Так, уже процесс вымирания какого-нибудь существительного, сопровождающийся консервированием отдельных его форм в определенных фразеологических контекстах или синтаксических конструкциях, ведет к адвербиальному переосмыслению остатков (дотла, пойти прахом, на попятный, «стать на дыбы, с норовом, под мухой и т. п.)*.

* Ср. современную наречную форму исподтишка и такие выражения в литературном языке

Сохранение тех или иных слов и выражений только в некоторых конструкциях и адвербиализация этих недостаточных форм не могут быть уяснены без изучения их семантических возможностей, без анализа их лексического употребления (ср., например: на карачки — па карачках; на четвереньки — на четвереньках; на цыпочки — на цыпочках и другие подобные).

Метафорическое переосмысление одной падежной формы слова, связанное с определенным фразеологическим контекстом, превращает эту форму в отдельное слово, если новое значение не распространяется на все прочие формы слова. Так, под влиянием шутливо-метафорического применения военной терминологии и фразеологии к выпивке (ср.: на втором взводе, зарядиться и т. п.) слово залпом тесно связывается с глаголом выпить. По-видимому, это сближение первоначально наметилось в жаргонах военной среды. Форма залпом в функции приглагольного обозначения образа действия приобретает значение: сразу, разом, без передышки. Это переносное значение отрывает форму залпом от слова залп и превращает ее в отдельное наречие. Ср. «Она залпом хватила стакан водки» (Писемский, «Тысяча душ»).

Изоляции формы, превращению ее в наречие содействуют и социально-диалектные странствования слова. Особенно богат последствиями переход слова или формы из одной социальной среды в другую. Нередко за пределы своего прямого профессионального употребления выходит не все слово, а лишь отдельные его формы, которые в новой языковой обстановке становятся самостоятельными словами, если их не ассимилирует себе какая-нибудь семантически или фонетически родственная группа слов. Например, прост, силом по своему происхождению — творительный падеж профессионально-диалектного слова сило — силок для ловки птиц. Ср.: «силом женить велят» (Л. Толстой, «Власть тьмы»). Ср. наречие на племя, в котором Ф. И. Буслаев и Р. Ф. Брандт⁵⁴ видели областную крестьянскую форму винительного падежа множественного числа от слова племя.

Но еще рельефнее выступает процесс семантической изоляции именной формы и ее адвербиализации при фразеологическом сращении ее с другим словом или со строго замкнутой группой слов. В таких закрытых фразеологических сочетаниях и фразеологических единствах слова приобретают новые смысловые оттенки (например: вверх ногами, вверх дном; ср. вверх тормашками и т. п.). При таких условиях падежные формы, сочетающиеся с определяемым словом по принципу примыкания или при посредстве предлогов, обычно переходят в наречия и превращаются в отдельные слова и выражения. Например: под градусом (навеселе); в корне (в корне неправильная точка зрения); ни в жизнь; не на живот, а на смерть; заглаза; с глазу на глаз; на скорую руку; назубок и т. п.

Фразеологические сочетания обычно не уничтожают раздельности компонентов, и наречие может вырваться из плена одной фразы или серии фраз, отделиться от своего тесного фразеологического окружения и стать самостоятельной свободной или фразеологически связанной лексемой с новым значением. (Ср., например, просторечное выражение до чертиков в значении усилительного наречия — очень, в высшей степени (устал до чертиков), оторвавшееся от фразы напиться до чертиков.) Кроме того, необходимо помнить, что множество наречий является продуктом тех семантических изменений, которым подверглись слово или группа слов в процессе калькирования или перевода чужеязычной, преимущественно западноевропейской лексики и фразеологии. Таковы, например: разбить наголову, на дружеской ноге, раз навсегда, подшофе и т. п.

Итак, в разных явлениях адвербиализации имен наблюдается столкновение диаметрально противоположных тенденций. С одной стороны, наречие выступает как грамматическая категория, притягивающая к себе остатки и вымирающие, слабые типы именных форм и конструкций и на их основе воздвигающая свою собственную систему грамматических форм и функций. Но, с другой стороны, и некоторые продуктивные категории имен существительных (например, творительный образа действия или конструкции с местным-предложным падежом и предлогами в и на для обозначе-

XVIII и первой половины XIX в., как под тишком. Например в «Душеньке» Богдановича: Но только по утру приметили амуры, Что нимфы меж собой смеялись под тишком. Ср. также: «Во храм вошла тишком...»

ния состояния, назначения и т. п.) оказываются свежими грамматическими резервуарами, из которых льется широкий поток форм в класс наречий*. Кроме того, категория наречий широко пополняется идиоматизмами и фразовыми сочетаниями. А навстречу этому течению снова движется живая струя лексических неологизмов и заимствований в форме наречий, несущихся в литературную речь из разных социальных диалектов или чужих национальных языков.

§ 27. Деепричастия как гибридная наречно-глагольная категория

I. Образование и употребление деепричастий несовершенного вида

Гораздо менее глубок и силен процесс адвербиализации глагольных форм, из которых (кроме отпричастных наречий на -юще (реже -яще): умоляюще, потрясающе — обычно со значением: с каким-нибудь видом или каким-нибудь образом) к наречию тяготеет лишь категория деепричастия. В современном русском языке живы лишь две формы деепричастий: 1) на -я, -а, 2) на -в (реже -вши). Непродуктивна, замкнута в узкий круг основ на согласный третья форма — на -ши. В образованиях от основ несовершенного вида господствует форма на -я, -а. Она соотносится с формами настоящего времени, именно с формой 3-го лица множественного числа {портят — портя, гремят — гремя, кричат — крича, везут — везя и т. п.); кроме глаголов с основами -знавать, -давать, -ставать, -создавать (сознавать, придавать и др.). Если ударение в какой-нибудь форме настоящего времени (например, в 1-м лице) переносится на окончание, то ударение непременно становится наконечным и в деепричастии (за исключением адвербиализованных форм: глядя, лёжа, сидя, стоя, молча, судя и т. п.). Глаголы с односложной основой на -а- в инфинитиве, образующие настоящее время без этого -а- (например: брать — беру, звать — зову, рвать — рву и производные от них), глаголы с односложной основой инфинитива на -а-, чередующееся с носовыми согласными в форме настоящего времени (вроде мять — мну, жать — мену и т. п. и производные от них), с односложной основой на -и- (бить, вить, пить, шить и производные от них), с основами (корнями) на -к-, -г- (мочь — могу, печь — пеку, стричь — стригу и т. п.)**, на -ере- и -оло- в инфинитиве (например: мереть, тереть, переть, молоть, колоть и т. п.), все глаголы на -ну- (киснуть, вянуть, мерзнуть, зябнуть и т. п.), глаголы ковать, плевать и некоторые другие совсем не образуют формы деепричастия настоящего времени на -а-. По-видимому, прав акад. А. А. Шахматов, выставивший правило, что «обычно деепричастие образуется только от тех основ настоящего времени, которые звуковой стороной не отличаются существенно от основы инфинитива». Деепричастия на -а, -я от основ несовершенного вида не имеют форм времени, а выражают только видовые и залоговые значения. В русских грамматиках принято определять временное значение этих форм как значение относительное, как значение одновременности с временем главного действия, к которому примыкает форма деепричастия настоящего времени***. Но ведь всякая гла-

* Ср. наречие впопыхах и: «Гаврило прибежал в страшных попыхах» (Тургенев, «Муму»). ** Акад. С. П. Обнорский считал на свой слух «вполне возможными деепричастия рвя, пеня, стригя, мн.ч. жня и т. п.» (Известия Отделения русского языка и словесности, 1916, т. 21, кн. 1, с. 334).

*** Учение о временах предшествования и одновременности в формах причастия и деепричастия перенесено в русский язык из греческой грамматики ⁵⁵.

гольная форма, выступающая в функции определяющего члена предложения, если она не имеет форм времени (например, инфинитив), обычно располагается — при отсутствии дополнительных указаний — в той же временной плоскости, что и определяемый глагол. Таким образом, сама по себе форма деепричастия на -а, -я от основ несовершенного вида, в сущности, не имеет своего времени, т. е. морфологически не выражает временных оттенков, так же как и причастие настоящего времени. В предложении же вневременность этой формы понимается как одновременность с главным действием. Впрочем, в тех случаях, когда в высказывании подчеркивается видовое значение повторяемости, кратности, обычности, деепричастие несовершенного вида может выражать побочное действие, не одновременное основному действию, а лишь всегда сопутствующее ему,.хотя бы в порядке предшествования. Например: «Вставая на рассвете, она спускалась в кухню и вместе с кухаркой готовила закуску к чаю» (Горький); «Иногда Илья целые дни не замечал отца и, вдруг являясь в контору, влезал на колени, приказывал...» (Горький); «Раза два в год бывал в Москве и, возвращаясь оттуда, шумно рассказывал сказки о том, как преуспевают столичные промышленники» (Горький)*.

Таким образом, лишь залоговые и видовые значения, лишь особенности глагольного управления противодействуют превращению этой формы деепричастия (от основ несовершенного вида) в наречие, с которым ее роднит функция качественно-действенного отношения к глаголу.

Не подлежит сомнению, что особенно сильный налет наречности лежит именно на деепричастиях несовершенного вида, и притом на формах без -ся (-сь) в большей степени, чем на формах с -ся (-сь) (конечно, если те и другие деепричастия имеют непереходное значение). Например: «Случалось, что сторож обладал способностью альбатроса: он спал ходя и кланяясь, а спросонья бил ложный всполох» (Лесков, «Однодум»); «Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлебываясь» (Тургенев, «Муму»):

Из мертвой главы гробовая змия, Шипя, между тем выползала.

(Пушкин)

И всяк зевает да живет — И всех вас гроб, зевая, ждет.

(Пушкин)

Ср.: говорить не думая; она тратит деньги не считая; говорить не переставая; волнуясь и спеша и т. п.; ср. в идиоме: работать не покладая рук и т. п. Ср. также сближение деепричастий с предлогами и модальными словами: «Состраданье ведь на тебя глядя берет» (Достоевский, «Братья Карамазовы»); «Меня иногда досада разбирала на них глядя» (Тургенев, «Яков Пасынков»); «Говоря по совести, это дело темное» и т. п.⁵⁷

В отвлечении от форм глагольного управления и деепричастия на -ся (-сь) носят яркий отпечаток адвербиально-качественных значений, если они семантически сопряжены с определяемым глаголом, включены в его действие. Особенно тесно они примыкают к нему, стоя позади него. Например: говорить заикаясь; действовать открыто, не таясь; необинуясь и т. п. Но ср.: «Сонливо щурясь и косясь на огонь, [собаки] изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства» (Тургенев, «Бежин луг»).

Однако резко выраженное активное отношение к объекту, даже непрямому, яркие видовые оттенки или залоговые значения стоят как препятствия на пути адвербиализации деепричастий. Например: «Подь-ка, сунься!» — кричал

* Ср. статью Г. В. Валимовой «Деепричастные конструкции в современном русском языке» ⁵⁶.

мужичонка, одергивая рубаху и поминутно нахлобучивая картуз, словно перед кулачками» (К. Федин, «Трансвааль»). Система глагольного управления нейтрализует всякий привкус «наречности» в форме деепричастия. Деепричастие связано с формами глагола гораздо крепче, чем причастие.

Особенно интенсивно мешают адвербиализации деепричастий видовые значения и оттенки. В некоторых разрядах глаголов они сильнее всего противодействуют сближению деепричастий с наречиями. Так, глаголы несовершенного вида с суффиксами -ыва-, -ива- почти не обнаруживают тенденции к адвербиализации. Даже отыменные непереходные глаголы на -ешь (типа болеть, светлеть и т. п.), в которых выражается постепенное развитие процесса, адвербиализуются с трудом. Ср., например, у Пушкина:

Меж нив златых и пажитей зеленых Оно [озеро], синей, стелется широко.

Итак, деепричастия несовершенного вида теснее связаны с глаголом, чем с наречием*. Своеобразие их синтаксического употребления, например отношение к субъекту действия, подчеркивает их глагольность. Акад. Д. Н. Овсяни-ко-Куликовский тонко заметил, что глагольность деепричастий увеличивается, когда они стоят перед определяемым ими глаголом, и, напротив, понижается, облегчая адвербиализацию их, когда они стоят позади определяемого глагола. Ср.: Не оглядываясь, он медленно шел по улице и идти не оглядываясь**.

Деепричастные образования на -ши, -в и -вши от основ несовершенного вида в живом языке неупотребительны. Они вымирают. В них уже, в силу их непродуктивности, обостряющей этимологическое чутье, сильнее ощутима глагольность, далекость от категории наречия. Ср. примеры, приведенные проф. A. Mazon: Лежавши на диване, Петр Иванович не заметил, как наступили сумерки; Встречавшись с знакомыми, он всегда вежливо с ними здоровался^. Ср. у Тургенева в рассказе «Постоялый двор»: «Наум, удачно хозяйничавши лет пятнадцать, выгодно сбыл свой двор другому мещанину».

Употребление деепричастий на -в, -вши, -ши от основ несовершенного вида вообще было синтаксически ограничено. В русском литературном языке XIX в. оно было возможно лишь при глаголе-сказуемом в форме прошедшего времени. Такого рода синтаксическое употребление, как в басенном языке Крылова: «Волк, евши, [т. е. во время еды] никогда костей не разбирает», отклонялось от литературной нормы в сторону областного просторечия (впрочем, ср. невозможность образовать от глагола есть деепричастие на -я).

• Необходимо заметить, что в языке художественной литературы или в прозе, стилизующей народнопоэтическое творчество или областное просторечие, встречаются еще формы деепричастий на -учи, -ючи, которые с точки зрения современной литературной нормы уже являются архаизмами или диалектизмами. Во всяком случае, употребление их всегда связано с своеобразными стилистическими оттенками (конечно, исключая наречия, вроде умеючи, крадучись и т. п.).

** Вопрос о синтаксическом употреблении деепричастий, о деепричастных конструкциях лежит за пределами грамматического учения о слове. Он входит и в учение о словосочетании и в учение о сложных синтаксических структурах и синтагмах как их компонентах. До сих пор разрабатывались лишь некоторые стороны этого вопроса: главным образом изучалось отношение деепричастия к сказуемому (простому глагольному или составному, в том числе и выраженному краткой формой имени прилагательного), а также к инфинитиву (в личном и безличном предложениях), к причастию и деепричастию. Есть кое-какие замечания и о независимых деепричастных конструкциях, о «деепричастии при разных подлежащих». Во всем же объеме вопрос о деепричастных оборотах и о функциях деепричастных конструкций в разных условиях их синтаксического употребления остается еще не исследованным.

Ср. соответствующие разделы и параграфы в русских грамматиках, начиная с «Российской грамматики» М. В. Ломоносова (у А. X. Востокова, Н. И. Греча, И. И. Давыдова, Ф. И. Буслаева, А. А. Потебни, Д. Н. Овсянико-Куликовского, А. М. Пешковского, А. А. Шахматова и др.).

11 ВВ. Виноградов 321