Отдельное совпадающее мнение судьи А.Ковлера

В целом я разделяю мнение своих коллег, высказанное по настоящему делу. Но при этом, учитывая правовую значимость Постановления Суда, я полагаю необходимым высказать некоторые замечания.

1. Оговорка, сделанная Россией в отношении пунктов 3 и 4 Статьи 5 Конвенции, касается применения определенных норм Уголовно-процессуального кодекса РСФСР от 27 октября 1960 г. (далее - УПК) с последующими изменениями относительно порядка содержания под стражей до суда. Эта оговорка распространяется и на статью 97 УПК "Сроки содержания под стражей", упомянутую в оговорке наряду с другими нормами УПК. Ввиду этого обстоятельства я нахожу затруднительным найти объяснение выводу Суда, содержащемуся в § 108 его Постановления, согласно которому оговорка не распространяется на определенный отрезок периода предварительного заключения заявителя.

С моей точки зрения, Суду надлежало постановить, что оговорка распространяется, по крайней мере, на период, проведенный заявителем в предварительном заключении во время производства предварительного следствия. Тем не менее, следует иметь в виду, что расширительное толкование текста оговорки, как она применяется к статье 97 УПК, могло бы дать основания для определенных выводов о том, что продление сроков содержания под стражей свыше сроков, установленных частями 4 - 7 статьи 97 УПК, является законным в случаях, когда обвиняемый(ая) и его (ее) адвокат не в состоянии ознакомиться с материалами дела до истечения максимального срока содержания под стражей, когда обвиняемый(ая) и его (ее) адвокат ходатайствуют о направлении дела на дополнительное расследование либо когда суд направляет дело на дополнительное расследование по истечении срока содержания под стражей.

Иными словами, российская оговорка в отношении пунктов 3 и 4 статьи 5 Конвенции применяется не только к порядку предварительного заключения (который, кстати, коренным образом меняется с 1 июля 2002 г., когда соответствующие нормы УПК вступают в силу), но и к другим периодам содержания под стражей до суда. В этой связи необходимо определить, включает ли понятие "предварительное заключение" ("detention on remand") время, проведенное под стражей после того, как дело было передано в суд.

2. Российское уголовно-процессуальное законодательство различает две категории предварительного заключения: предварительное заключение в период проведения предварительного следствия (когда лицо, содержащееся под стражей, "числится за следствием") и предварительное заключение в период производства по делу в суде (когда лицо, содержащееся под стражей, "числится за судом"). Это различие отражено в Федеральном законе от 13 июня 2001 г., который ограничил сроки производства по уголовному делу шестью месяцами. Однако в § 110 своего постановления Суд со ссылкой на созданные им нормы прецедентного права счел, что предварительное заключение включает в себя весь период досудебного содержания под стражей - со дня заключения лица под стражу и до дня вынесения судом приговора. В конце концов, для задержанного, запертого в переполненной камере, нет разницы, числится ли он за следствием или за судом, или заключение его под стражу было произведено до вступления Конвенции в силу в отношении государства-ответчика или после. Это различие, однако, должно было бы иметь значение для Европейского Суда, если Суд приемлет мысль о том, что в определении разумности сроков содержания под стражей доля усмотрения государства имеет значение.

Заявителю была избрана мера пресечения в виде заключения под стражу на период предварительного следствия с 29 июня 1995 г. (день, когда он был заключен под стражу) по 19 июня 1996 г. (день, когда прокуратура области передала дело в Магаданский городской суд), то есть одиннадцать месяцев и двадцать два дня, что является меньше предельного срока в восемнадцать месяцев, установленного частью 2 статьи 97 УПК. После этого обвиняемый мог быть немедленно освобожден (часть 3 статьи 97 УПК). Этот отрезок времени предварительного заключения заявителя не может быть поставлен в вину государству-ответчику, поскольку он предшествовал моменту вступления в силу Конвенции в отношении России (несовместимо с условием ratione temporis).

Содержание заявителя под стражей на период производства по делу в суде длилось до 3 августа 1999 г., когда Магаданский городской суд постановил свой первый приговор, то есть три года, один месяц и двадцать один день (как это установлено Европейским судом выше в § 110 своего Постановления). Не следует забывать, что отсрочки с вынесением приговора и - соответственно - затянувшееся пребывание заявителя в заключении частично были вызваны ходатайствами заявителя об отводе судей и его ходатайствами о рассмотрении дела судом в ином составе, равно как и заменой адвокатов и их неявкой в суд, что Суд косвенно приемлет в § 130 своего Постановления. Эти отсрочки в целом составили один год и три месяца. Это, конечно, не оправдывает процессуальную волокиту со стороны самих судов, но несомненно создает иную картину содержания заявителя под стражей в период, когда его дело находилось в производстве суда.

Наконец, направление дела на дополнительное расследование и постановление Магаданским городским судом 31 марта 2000 г. второго приговора по делу продлили срок содержания под стражей еще на семь месяцев - в соответствии с частью 7 статьи 97 УПК.

Тем не менее, в целом заявитель провел пять лет, один месяц и двадцать три дня под стражей, из которых четыре года, девять месяцев и два дня были проведены в следственном изоляторе N 1 г. Магадана. Это не может считаться разумным сроком содержания под стражей для целей пункта 3 Статьи 5 Конвенции, несмотря на обстоятельства, мною изложенные выше. В соответствии с частью 8 статьи 97 УПК заявитель несколько раз обращался в суды с просьбой о судебной проверке законности и обоснованности его содержания под стражей. Он тем самым исчерпал все предоставленные ему в этих целях внутригосударственные средства правовой защиты.

3. Что же касается вопросов, возникающих на основе пункта 1 Статьи 6 Конвенции (право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок), то Суд, по моему мнению, к сожалению, пренебрег тем обстоятельством, что заявитель не использовал свое право обжаловать приговор суда от 3 августа 1999 г., тем самым оставляя вопрос об исчерпанности внутригосударственных средств правовой защиты открытым. Верно, однако, что доводы заявителя подкрепляются тем обстоятельством, что этот приговор не вступил в законную силу, принимая во внимание дополнительное расследование и новый приговор, вынесенный 31 марта 2000 г.

4. С учетом вышеизложенных соображений я считаю уместным согласиться с мнением своих коллег касательно нарушенийСтатьи 3, пункта 3 Статьи 5 и пункта 1 Статьи 6 Конвенции, но полагаю, что размер справедливой компенсации, присужденной в § 143 Постановления, должен быть определен отдельно в отношении различных нарушений Конвенции, установленных Судом.