Египет под властью Фатимидов и Тулунидов 3 страница

Неверно, что когда-либо существовал безусловный запрет изображать человека. Однако неоспоримо, что после IX в. все более широкие круги, особенно в арабоязычном исламском мире, стали испытывать чувство беспокойства, со временем перешедшее в явную враждебность к фигуративному искусству. Причин было много: тут и свойственная людям древнего Востока чувствительность, отраженная в Ветхом завете, и идея магической тождественности изображения и оригинала, и специфически религиозное нежелание сделать божество видимым. Эта имевшая теологическое обоснование чувствительность оказалась достаточно сильной, чтобы парализовать развитие фигуративной скульптуры, но не фигуративной живописи. Даже в Самарре частные дома были все еще украшены стенными росписями, дошедшие до нас остатки которых, кстати сказать, в отличие от тех, что сохранились в омейядских дворцах, выдают сильное ирано-азиатское влияние. Стилизованные в исламском духе древние образцы прочно сохраняются в арабской книжной иллюстрации XI и XII вв., но в целом определенная тенденция к ориентализации искусства предвещает полное угасание фигуративных рисунков к концу средневековья. В персидской культурной сфере, однако, в тот период наблюдалось беспрецедентное возрождение миниатюры, ее сюжеты в течение короткого отрезка времени следовали за развитием эпической поэмы. Иногда она даже получала одобрение теологов, и в странах, испытавших персидское влияние, книжная иллюстрация, являвшаяся одним из самых впечатляющих достижений иранской разновидности исламской культуры, еще долгое время после эпохи средневековья пользовалась большим успехом.

Дар ал-ислам, чье превращение из политического в культурное сообщество ускорялось вследствие все возраставшего дробления государства, отводил двойную роль неисламским общинам «людей Писания»: он оставлял им статус институтов гражданского права и в то же самое время побуждал их к сотрудничеству (не политическому) со всей культурной сферой. После того как исламская община численно превзошла все прочие религиозные общины, государство и общество уже могли не обращать внимания на те группы, которые отныне стали меньшинствами. Развитие базирующейся на арабском языке цивилизации, редкие волны религиозного оживления в сочетании с нетерпимостью, формирование и совершенствование исламского образа жизни и, наконец, напряженные отношения с неисламским миром постепенно обостряли противоречия, которые в первую очередь вели к изоляции «неверных». Однако до падения Халифата, по крайней мере в случае с евреями, был период в несколько столетий, в течение которого экономическая и культурная экспансия ислама предоставила широкий простор для совместной деятельности и в конечном счете привела к арабизации «людей Писания».

Арабские завоевания в Ираке впервые превратили евреев из преимущественно земледельческого в торговый народ. К 950 г., когда закончился период «молчания», характеризующийся почти полным отсутствием письменных документов, мы видим еврейские общины занятыми международной торговлей на исламской территории и за ее пределами вплоть до Индии. Центром их экономического могущества выступает фатимидский Египет; вместе с тем почти повсюду в странах, где господствовали мусульмане, существовали довольно значительные еврейские поселения. Вообще до недавнего времени глубинное религиозное родство при отсутствии политического нажима из-за границы делало симбиоз евреев и мусульман значительно менее болезненным, чем симбиоз христиан и мусульман. Хотя материальное положение еврейских общин порой бывало непрочным, по-настоящему оно изменилось к худшему лишь с появлением Альмохадов, и включение евреев в исламскую культурную сферу означало для них наступление золотого века, особенно в Испании и Египте, а временами также в Ираке и Северной Африке. Они полностью избавились от провинциализма, и, как это ни странно, контакт с античной мыслью, в который они вступили окольным путем с помощью арабской философии, оказался более плодотворным, чем их знакомство с идеями Филона в древности.

Полной противоположностью этому (правда, с известными оговорками} было состояние христианских анклавов. Именно христиане открыли мусульманам древнее искусство и науку — то, что не было заимствовано из Индии, и в IX-X вв. христиане и мусульмане принадлежали к одному интеллектуальному кругу и даже сотрудничали в системе управления. Достоинство и неприкосновенность христианских церквей к началу XI в., по-видимому, редко нарушались. Однако изоляция от главных центров христианской жизни вскоре привела их к упадку. Эхо великих движений, пробудивших дебаты между церковью и государством в Византии и на Западе, дебаты, которые, перешагивая границы, подвергали сомнению смысл и само существование веры, превращая ее в предмет нескончаемой полемики, едва докатилось до восточных общин, не подняв никаких общецерковных проблем. Христианских историков, ученых, мыслителей и даже государственных деятелей и военных там было много; но их единственным достижением, не говоря о простом содействии успехам исламской культуры, были сохранение и защита, если не реставрация, этих маленьких анклавов, которые с точки зрения и латинской и греческой церкви совпадали лишь «по касательной» (если вообще совпадали) с главным потоком развития. Все возраставший провинциализм христианских меньшинств ярко контрастировал с расцветом еврейства. Между 900 и 1200 гг. евреи своим участием в разработке общего культурного наследия создали себе на исламской почве новый центр и со справедливой гордостью смотрели свысока на своих отсталых единоверцев в Европе.

 

Падение Халифата. Фатимиды, Буиды, Газнавиды Сельджукиды Упадок Халифата стал казаться неминуемым, когда халиф ал-Муктадир {908-932) был убит в борьбе против Муниса, командовавшего его войсками. Князьки, правившие в Центральном Ираке, - все, что осталось от славы Аббасидов, - отныне были обречены беспрестанно искать военного покровителя. Эту роль взяли на себя вожди тюркских наемников, а затем в течение трех лет (с марта 942 по январь 945 г.) реальной властью обладал последний арабский "майордом" - склонявшийся к шиизму Хасан из рода Хамданидов. (Он более известен своим почетным титулом Насир ад-Даула, "Защитник государства", титулом, который появился как раз в этот период и первым носителем которого был, бесспорно, именно он.) Через несколько месяцев после возвращения Хасана в центр его могущества - в семейные владения в Северной Месопотамии, в Ираке его сменили дейлемиты Буиды: по приглашению халифа династия "варваров", базой которых была Центральная и Южная Персия, весьма слабо арабизированных и принадлежавших к шиитскому двенадцатиимамному толку, захватила в Ираке власть. Буиды были кондотьерами, возвысившимися на службе у Саманидов, а позднее - у Мардавиджа ибн Зиййара, гилянского князя, который добился значительного влияния в Центральной Персии и явно мечтал о восстановлении зороастрийской Иранской империи. Однако в 935 г. он был предательски убит в типичной для тех дней стычке между дейлемитскими войсками и наемниками смешанного происхождения. Буиды укрепились в Персии к югу от территории Саманидов и добились значительного успеха, впервые включив в состав дар ал-ислама керманских белуджей, часто бывавших объектом нападения, но доселе не побежденных.

К государственным землям стали относиться как к фамильным владениям; так было и в первом поколении, при старшем брате, Имад ад-Даула, "Столпе государства" (ум. 949), правившем в Ширазе, и позднее, при его племяннике Адуд ад-Даула, "Руке государства". Последний, несомненно, был самой заметной личностью среди членов династии и между 977 и 982 гг. взял в свои руки непосредственный контроль над территорией, принадлежавшей его дому. За пределами Ирака буидский режим следовал установившейся практике назначения наместников провинций, которые со временем становились независимыми; в Багдаде буидское военное правительство отняло у халифа власть; они даровали ему поместья и годовой доход, но лишили его вазира. В качестве суннитского "князя церкви" халиф был необходим даже шиитскому амир ал-умара; алидского халифа можно было заставить повиноваться, находившийся в ссылке суннитский халиф мог причинить много неприятностей; к тому же не было и речи о шиитском большинстве. Нормальное существование общины и судебной администрации оставалось задачей халифов, и они, хотя и вели себя весьма смиренно, обладали в целом при Буидах гораздо большей личной безопасностью, чем когда-либо в предшествовавшем столетии. Политические соображения иногда даже превращали Буидов в защитников суннизма. Боязнь отдать Сирию Фатимидам заставила Буидов проводить политику сдерживания исмаилитов, что могло лишь одобряться Халифатом, тогда как попытки семеричников склонить Буидов на свою сторону не имели успеха вплоть до конца правления этой династии. К знаменитой антифатимидской декларации, обнародованной халифом в 1011 г., присоединились как "ортодоксальные" теологи, так и "двенадца-тиимамные" богословы. Буидское правительство опиралось в Багдаде преимущественно на богатых шиитских купцов и на "Талиби-дов" (т. е. Алидов), несмотря на то что последние нередко приводили их в смущение своим буйным характером, и поддерживало, когда могло, их единоверцев. Адуд ад-Даула, например, разрешил проведение похоронных процессий и самобичевание, которыми отмечалась годовщина смерти Хусайна и в которых могли даже участвовать женщины без покрывал, хотя эти процессии всегда вызывали кровавые стычки между сектами и не могли устраиваться регулярно.

Ханбалиты во всех этих событиях выказали себя наиболее энергичными защитниками суннизма; благодаря главным образом их упорству к концу X в. появились первые признаки восстановления правоверия, совпадавшего с исчезновением духа сплоченности среди Буидов и с их резким ослаблением. В 1020 г. Буиды уже не смогли защитить шиитских проповедников от дисциплинарного наказания, наложенного на них халифом. В 1015 г. ханбалиты подожгли гробницу Хусайна в Кербеле; в Багдаде и Самарре и даже в Мекке, Медине и Иерусалиме вспыхнули восстания, целью которых было не столько вытеснение Буидов, сколько запрещение шиитского культа. Возвышение суннитской династии Газиавидов, объявивших себя в 1027 г. защитниками халифа, укрепило его положение; спустя несколько лет аббасидский халиф вернул себе право иметь собственного вазира. Надежда на восстановление Халифата охватила ведущие суннитские круги. В это время верховный судья шафиит Маварди (ум. 1058) опубликовал труд, в котором нарисовал картину политических институтов ислама, в своем роде замечательную. Она отражала атмосферу, царившую в кругах, близких ко двору: в тезисах, касающихся прерогатив халифа, Маварди претенциозно постулировал некие нормы, которые, полностью игнорируя реальные события последних столетий, представляли собой опирающийся на традицию план политического возрождения под руководством халифа.

Между тем нетерпимость ханбалитов по отношению к мутазилизму и к схоластическому богословию таких мыслителей, как Ашари, свидетельствовала о сужении умственного кругозора, обусловленном ростом суннитского благочестия. Самое же важное, однако, заключалось в том, что отныне община могла защищать собственное существование без государственной власти и даже вопреки ей; Халифат, по сути дела, функционировал как административный и политический институт, поддерживающий правоверие. При более тщательном рассмотрении, однако, выясняется, что именно эта воинствующая ортодоксальность позволяла Халифату и даже понуждала его выполнять подобную функцию. В это время четыре крупнейшие суннитские правовые школы все больше стали склоняться к взаимному признанию; возникла идея (снова появившаяся в XVIII в.) включить умеренный шиизм в качестве пятого "толка" во всеобъемлющую юридическую структуру; наконец, двенадцатиимамные шииты при Буидах систематизировали свои теологические и юридические идеи, и улама активнее, чем когда-либо прежде, стали играть роль посредника, с помощью которого партии формировали свой политический курс. Неудача "идеи единства" была вызвана главным образом радикализмом суннитских реформаторов в Багдаде и их политических союзников за его пределами.

В арабо- и персоязычном мире при Буидах и во многом благодаря им удалось добиться больших достижений. Мы не должны предавать это забвению, отмечая недостаток выдержки в политической и интеллектуальной борьбе партий или дробление унаследованных территорий, являвшееся следствием династической концепции, которая затем выродилась в раздачу ленных поместий и партикуляризм и в конце концов привела к распаду государства. Византийский мыслитель Михаил Пселл, живший в эпоху Буидов и Фатимидов, в 1060 г. заявил, что греки, гордящиеся мудростью своих отцов, далеко отстали от арабов; правда, он основывал свое мнение больше на исследовании комментариев к произведениям классической философии и науки и на общем впечатлении, чем на изучении трудов арабских авторов. И все же Буиды немало сделали для исламской культуры. Основной точкой приложения их сил была Персия, поэтому неудивительно, что они создали себе генеалогию, восходящую к Сасанидам; еще больше об их персидской ориентации свидетельствовало принятие ими среднеперсидского титула "царь царей", шаханшах, хотя вначале это должно было лишь указывать на положение главы семьи по отношению к остальным буидским принцам. Взрыв негодования раздался в арабском Багдаде, и потому титул не был официально утвержден халифом до 1037 г., хотя к тому времени им пользовались более чем полстолетие. (Титул султан, который принял еще халиф Мансур, не стал формальной частью титула халифа до Сельджукидов.)

Упадок зороастризма при Буидах частично следует приписать тому обстоятельству, что легче было эмансипироваться от традиционной религии при "персидской национальной" династии, чем при "арабском" чужеземном правлении. Буидские правители активно способствовали развитию культуры как в Багдаде, так и на иранской почве. В Багдаде и Ширазе были построены больницы, в Багдаде устроена обсерватория, а в Ширазе, Рее и Исфахане основаны библиотеки. Перс Авиценна, так же как до него Фирдоуси, встретил великолепный прием при дворе буидского князя; историк Мискавайх, географ Истахри, математик Насави, который ввел индийские числа в арабоязычную культуру, - словом, крупнейшие светила арабской науки были протеже Буидов. Необразованные, но беспредельно верившие в силу знания, Буиды назначали визирами людей, обладавших первоклассной литературной подготовкой; в их числе был Сахиб ибн Аббад (ум. 971), сам весьма уважаемый писатель, превративший Персис и Рей (неподалеку от нынешнего Тегерана) в центры покровительства науке и искусству. Великий писатель Таухиди, по-видимому единственный гуманист-"экзистенциалист" своего времени, сделал запись дискуссий, которые велись в доме министра, человека ничем не примечательного. Оригинальность Таухиди и его острый язык позволили ему к концу жизни добиться привилегированного положения. Его сообщения дают бесподобную картину образованного слоя, включавшего представителей разных религий того времени, интересовавшегося греческой философией, этнографией и жизнеописаниями политических деятелей и историков.

Буиды с поразительной быстротой превратились из вождей наемников (если не сказать - атаманов разбойников) в государственных деятелей. Но до самого конца они воплощали военное правление, точно так же как позднее это было с Сельджукидами. Чиновная и торговая аристократия недавнего прошлого потеряла политическое значение, огромные поместья перешли в руки армейской верхушки. В награду за военную службу давались земли (без права наследования) или доход от сбора налогов в определенных округах. В качестве чрезвычайной меры этот способ вознаграждения уже применялся в конце IX в. Подобный метод был обычен в Византии; Буиды возвели его в систему. Земельные пожалования (акта) были теперь освобождены (в отличие от прошлого) от уплаты обычного земельного налога. В дар были розданы целые районы, и их финансовый потенциал не только был потерян для гражданской администрации, но и даже неизвестен ей; тут четко прослеживается параллель с развитием византийской системы пронойа. Случалось, что вознаграждение, особенно военнослужащим низшего ранга, все еще выплачивалось из государственной казны и часто натурой: не следует смешивать икта с феодальным леном; самое главное заключалось в том, что мукта ("помещик") в своем поместье не олицетворял собой государственную власть, "лены" можно было отбирать и заменять по приказу правительства, и их нельзя было ни передавать по наследству, ни сдавать в субаренду. Налоговое бремя, лежавшее на гражданских сословиях, при Буидах скорее возросло, чем сократилось; налоговое обложение промышленных предприятий было значительно увеличено.

Относительно прочный внутренний мир, строительство новых или восстановление полуразрушенных ирригационных сооружений, мостов и улиц позволили энергичной администрации добиться известного экономического процветания и стабилизации денежного обращения, что благоприятствовало развитию международной торговли. Это всячески поощрялось Буидами. Безопасность морского пути в Индию была обеспечена аннексией оманского побережья и непрекращавшимися нападениями на бахрейнских карматов. Большая свобода, предоставленная многим городам, свидетельствовала о слабости Буидов, но везде, где такая свобода становилась опасной, они подавляли ее путем кровавой интервенции. Тем не менее в XI в. наблюдался удивительный рост могущества городов как на территории, находившейся под властью Буидов, так и в Сирии и Испании, что было обусловлено не только ростом экономической активности, но и распадом централизованных государств.

Однако Буидов не могла спасти ни реорганизация системы акта, ни дисциплинированная армия, ни забота об общественном порядке. Их падение было ускорено, если не вызвано внутрисемейными междоусобицами - они представляли политическую опасность, являясь орудием регионального сепаратизма, - и притязаниями военной касты. Она состояла из дейлемитской пехоты, тюркской кавалерии и менее крупных курдских или белуджских частей, и ее раздирали распри. Труднее, но, вероятно, даже важнее понять то обстоятельство, что характер развития мировой торговли противоречил интересам Буидов и подвластных им стран.

Буидские государства были постоянно вовлечены в некое подобие войны на два фронта. Фатимиды грозили закрепиться в Сирии, а тюрки Центральной Азии - независимые племена, которых не следует путать с тюркскими наемниками и обращенными в рабство военнопленными, - неуклонно завоевывали ирано-арабский мир, причем их продвижение ускорилось, когда они приняли ислам и примкнули к общине. С течением времени Буиды выказывали себя все менее и менее достойными противниками для тюрок, особенно после того, как лишились защиты Саманидской империи, павшей незадолго до конца первого тысячелетия; но они по крайней мере сумели воспрепятствовать прорыву Фатимидов в Северную Месопотамию, хотя и не смогли изгнать их из Палестины и Сирии.

До середины XI в. Фатимиды держались на вершине волны экономического процветания и их могущество казалось незыблемым. Этому способствовало много факторов, действовавших во вред Буидам: беспорядки в Южной Месопотамии, возраставшая нестабильность в районе Персидского залива, которую Буиды пытались устранить, но безуспешно, и уязвимость их границ с Византией и территорией Фатимидов; в то же время крутой подъем торговли с Египтом и Европой, которому Фатимиды сознательно содействовали, развивая судостроение, и рост их влияния на Красном море сделали Египет центром и перевалочной базой международной морской торговли. Результаты этих перемен были заметны уже в 1000 г., когда началось обесценивание буидской серебряной монеты, когда все большее распространение стали получать откупа и продажа должностей и когда недостаток наличных денег вынудил компенсировать это оплатой натурой.

К тому же иранской военной мощи явно было недостаточно для одновременного выполнения нескольких задач: Буиды должны были остановить тюркское половодье, укротить арабские пограничные страны и оттеснить Византию, которая между 960 и 1020 гг. обретала прежнюю силу и отвоевывала свои старые пограничные провинции (в это время Армения снова попала в зависимость от Византии); кроме того, им следовало осознать, что их главная база находится в провинции, население которой относится к ним с подозрением как к представителям иноязычной и еретической иранской власти. По мнению иракцев, Буиды, обнаружившие, что им приходится все больше и больше полагаться на иностранные войска, лишили себя из-за своей религии права выступать в качестве защитников ортодоксальности; к тому же Буиды сами были разобщены и оттого неспособны сколько-нибудь эффективно противостоять тюркам, отождествлявшим себя с правоверием. Изменение политики по отношению к семеричникам, на что рассчитывали Фатимиды, было бы бесполезно из-за начавшегося ослабления Египта, которое стало заметно уже с середины XI в.; не получили поддержки Буиды и у населения столицы. Почти в последнюю минуту буидский (тюркский) военачальник ал-Басасири (ум. 15 января 1060 г.) выступил против сельджуков с фатимидской армией. Но эта авантюра потерпела крах вследствие военного превосходства сельджуков и изоляции Буидов. Последнее амбициозное империалистическое предприятие Фатимидов было, между прочим, единственным случаем египетского или поддержанного Египтом завоевания Центрального Ирака; в то же время оно было важным показателем престижа Фатимидов, чьи первые 80 лет правления Египтом наряду с эпохой первых Аббасидов и расцветом Кордовы при Абд ар-Рахмане III принадлежат к золотому веку исламской культуры, представляя собой единственную ее ветвь, выросшую при еретической власти.

Бесспорно, Фатимиды были империалистами и видели свою конечную цель в ликвидации суннитского Халифата; однако из-за политической ситуации они ограничивались созданием обычного "оборонительного барьера" в Сирии (который иногда отодвигали за Алеппо в месопотамские города, такие, как Харран и Ракка) и защитой безопасности торговли с Индией путем использования своего влияния в Йемене (их оплот в бассейне Инда с центром в Мултане был захвачен Газнавидами). Это направление вообще свойственно египетской экономике; оно пережило все династии и ощущается даже сегодня. Мекка и Медина, зависевшие от поставок египетского зерна, молчаливо соглашались на выгодный для них сюзеренитет шиитского правителя. Документы, найденные в генизе, "архивах" еврейской синагоги в Каире, относящиеся главным образом к периоду с XI по XII в., и более обширная коллекция таких же документов, принадлежащих к эпохе исламского средневековья, рисуют впечатляющую картину экономической жизни того времени; они проливают также свет на ситуацию в еврейской общине, чье положение при Фатимидах было более благоприятным, чем в любое иное время в течение первого тысячелетия истории мусульманства. Отношение к евреям, выходившее далеко за рамки обычной терпимости, частично объяснялось безразличием исмаилитской элиты к несущественному в религиях; подобная точка зрения облегчила их пропаганду в немусульманских странах и создала подходящий психологический климат для заключения в 1040 г. мира с Византией. Однако, после того как третий фатимидский халиф, ал-Хаким би-амр Аллах (996-1021), некоторое время преследовал суннитов, он неожиданно обрушился на христиан и евреев и разрушил множество церквей, включая храм Гроба господня в Иерусалиме. Эти гонения, развернувшиеся между 1008 и 1015 гг., могли быть вызваны как противодействием суннитов, так и переменой религиозных симпатий халифа. Во всяком случае, через несколько лет правитель ощутил, что стал воплощением Божественного Разума, или по крайней мере уверовал в это. Взрыв недовольства среди простого народа был подавлен с холодной жестокостью. Халиф без конца вмешивался в частную жизнь своих подданных - по не совсем понятным религиозным причинам; вскоре после восшествия на престол он под страхом смерти запретил женщинам выходить из дому в любое время, а мужчинам - по ночам. В конце концов он в 1021 г. исчез (до сих пор неизвестно, как это произошло) во время ночной прогулки по городу.

Его преемник изгнал фанатиков, обожествлявших ал-Хакима; они нашли приют в Ливане, и друзы, которые живут там поныне, причем рвение их не ослабевает, обязаны возникновению своей секты этим изгнанникам. Друзы называются так по имени их покровителя Дарази (ум. ок. 1019). Эти удивительные события напоминают историю Нусайри, который примерно в том же районе создал нечто подобное еще раньше; обе группы использовали множество идей, отвергнутых исламом, и с помощью исламских символов сплели из них единое целое.

С течением времени религиозная идеология обрела философское и юридическое обоснование; она дала Фатимидам необыкновенное внутреннее единство и динамизм для их завоеваний в исламском мире; но это вызвало непримиримую враждебность к династии "ортодоксов" и, что было куда опаснее, крайних исмаилитов, которые стали, так сказать, сектантами внутри секты. Преданные своему имаму, последние искали способ добиться организационного укрепления своего догматического уклона. Смерть халифа ал-Мустансира, в чье долгое правление (1036-1094) неуклонно ослабевало могущество Фатимидов, разделила тех, кто был ему предан, на низаритов, сторонников его сына Низара, которого он назначил своим преемником, и мусталитов, поддерживавших его второго сына, Мустали, которого армия возвела на престол, после чего Низар и его сын погибли насильственной смертью в тюрьме. Изгнанные из Египта, низариты захватили руководство "зарубежными" исмаилитами, которые частично находились в Сирии, но главным образом жили во главе со знаменитым Хасан-и Саббахом (ум. 1124) в горах Западной Персии.

Эти группы фанатиков, преимущественно персов, владевшие неприступными крепостями, в результате своей террористической деятельности и вследствие окутывавшей их атмосферы секретности приобрели влияние, абсолютно не соответствовавшее их численности. 8 августа 1164 г. персидские низариты из своей штаб-квартиры в Аламуте, "Орлином гнезде", провозгласили "Великое Воскрешение", рай на земле, в котором отныне не признаются никакие законы. Это (как справедливо полагает Массиньон), по-видимому, и было источником многочисленных легенд об "ас-сасинах", согласно которым руководители добивались преданности своих приверженцев, опьяняя их с помощью гашиша, так что те упивались райскими наслаждениями, описанными в Коране; возвращаясь в обычный мир, они с величайшим нетерпением ждали смерти, которая должна была снова даровать им испытанное однажды блаженство.

Одни только монголы сумели покорить низаритов, разрушив в 1256 г. их замки; но секта, отказавшаяся от своих апокалиптических политических целей, все еще существует, главным образом в Индии; под руководством знаменитого Ara-хана низариты Индии и Восточной Африки удивительнейшим образом совершили переход к современности, не поступившись ни одной из своих фундаментальных догм.

Мусталитским халифам в Египте, должно быть, способность возбуждать религиозный энтузиазм была присуща лишь в ограниченной степени. После убийства в ИЗО г. сына Мустали фати-мидская династия не потеряла престол, однако последние четыре правителя из этого дома уже считались не имамами, а лишь представителями обещанного "Господина времени", отпрыска семьи внука Мустали, который был похищен ребенком и который должен явиться из тайного убежища в конце времен.

Религиозному упадку предшествовало ухудшение внутриполитической ситуации. Повсюду в исламском мире правили чужеземцы, которые вследствие малочисленности своих приверженцев и апатии местного населения все больше и больше становились игрушками в руках солдат. Фатимиды вербовали в армию берберов, негров и тюрок, а также небольшое количество арабов из пограничных стран; но эта попытка достичь равновесия оказалась неудачной, так как соперничество наемников подрывало власть халифа. Территории в Северной Африке, которыми Фатимиды владели первоначально, они, уйдя в Египет, вверили Зиридам, и Зириды в своем стремлении к независимости могли опираться на враждебность правоверного населения к Фатимидам. Они немедленно завладели Сицилией, которую Фатимиды берегли для себя. В 1047 г. Зириды почувствовали, что настал момент, когда они безнаказанно могут предпринять попытку освободиться от Фатимидов. И в самом деле, положение Фатимидов было не таково, чтобы добиваться повиновения силой оружия. В отместку они направили в Северную Африку бедуинов из племени бану хилал, которые десятилетиями нарушали мир на египетских границах, а несколько позже - племя бану сулайм, которое, подобно бану хилал, покинуло Сирию из-за своих карматских убеждений. Эти племена постепенно расселились на территории современного Туниса и далее к западу, до самого Марокко, и в решающей степени содействовали арабизации этих земель.

Но вместе с тем они принесли на эти земли, знаменитые высокоразвитым сельским хозяйством, свой кочевой образ жизни, что послужило причиной экономической катастрофы, от которой Северная Африка поныне не может оправиться. "Араб" как разрушитель, ответственный за вековой упадок Северной Африки, - таков образ, доминирующий в исторической картине мира Ибн Халдуна, созданной более чем через 300 лет (ок. 1377), и в описаниях путешествий, появившихся в конце средневековья.

Нелояльность Зиридов сделала невозможной дальнейшую вербовку берберов; каирцы радовались, но фатимидское правительство попало в еще большую зависимость от "преторианцев". Взятие Дамаска сельджуками в 1076 г. положило конец большой сирийской политике Фатимидов; уже в 1071 г. они потеряли Иерусалим; правда, в 1098 г. он был возвращен, но это произошло как раз в то время, когда надо было подниматься против крестоносцев. Единственной силой, позволившей государству в конце XI в. защититься от внешней опасности и содействовавшей политическому возрождению династии, были армянские наемники во главе с вазиром и главным судьей Бадром ал-Джамали (1073-1094); этот новообращенный сделал блестящую карьеру - от пленного раба до военачальника в Сирии. Он уничтожил мятежных тюркских чиновников и офицеров и восстановил общественный порядок. Его сын ал-Афдал продолжал дело отца, пока не погиб в 1121 г.