Quot;Ритуальный" итог Киевского процесса и его искажение еврейством

Однако как человек неправославный и самонадеянный, Грузенберг изначально недооценил всю степень опасности своей затеи. Исход дуэли религиозных экспертов оказался не в пользу еврейства. (Это, между прочим, не такое уж редкое явление в еврейской "борьбе против антисемитизма", когда они в своих прагматических расчетах, точнее атаках и провокациях, получают обратный результат – именно в силу своей бездуховности.)

На суде стало очевидно, что религиозные эксперты со стороны защиты Бейлиса (Глаголев, Троицкий, Коковцов, Тихомиров, раввин Мазе) были не на уровне поставленной задачи. Они признали свое "незнание" многих важнейших фактов и публикаций[15] (Пикульского, Кузьмина, Греца, Гийома, книги "Зогар", содержания некоторых трактатов Талмуда), ритуальных аспектов Велижского и Саратовского дела, двух диспутов между раввинами-антиталмудистами и талмудистами в 1757 и 1759 гг., когда последние, по словам еврейского историка Г. Греца, «были признаны побежденными и уличенными… Им даже не удалось оправдаться от обвинений в употреблении христианской крови»[16].

Поэтому профессору Троицкому, отрицавшему существование ритуальных убийств в ортодоксальном иудаизме, не оставалось ничего иного, как признать возможность существования таких убийств у каких-то мистических сект «по побуждению религиозного изуверства», с чем он «знаком очень мало… Я не имел тех актов, исторических документов, которые по этому вопросу... существуют в очень большом количестве». При этом он признал: «Допускаю даже убийства с целью издеваться над религией христиан, – я это допускаю; я допускаю это хотя бы и относительно младенца Гавриила [Белостокского]»[17]).

И другой эксперт защиты, профессор-священник Глаголев, занял на предварительном следствии такую же позицию: «Если бы факты пролития крови евреями с ритуальными целями и бывали, то источником их было бы не упорядоченное официально известное учение, а злостное суеверие и изуверство отдельных лиц»[18].

Третий религиозный эксперт защиты профессор Тихомиров, перед лицом фактов – неопровержимых цитат из Талмуда – был вынужден признать относительно предписаний об употреблении христианской крови: «Действительно, в Талмуде такой разнообразный материал, что кто хочет найти что-нибудь, – все найдет»[19].

Даже раввин Мазе, проявляя странную логику, заявил в связи с этим о еврейских религиозных книгах: «За литературу он [еврейский народ] совершенно не отвечает и ответственность с себя снимает… это дело всякого человека, чтить их [книги] или не чтить»[20] – кто же в таком случае отвечает за явные человеконенавистнические законы иудаизма?

При таких заявлениях экспертов не оставалось ничего иного и защитнику Бейлиса Маклакову, как признать в конце процесса: «Может быть, и были изуверы, они могли быть везде, могли быть и у евреев»[21], – но это вынужденное признание осталось лишь беглой оговоркой: еврейская сторона упорно настаивала на невозможности ритуальных убийств и существования изуверов в еврействе как таковом.

В частности, в коллективном "Заявлении раввинов России" было подчеркнуто: «С возмущением и негодованием мы отвергаем обвинение в существовании среди евреев секты или отдельных лиц, употребляющих христианскую кровь для ритуальных целей. Еврейский закон во всем его объеме, неизменный и неделимый, не имеет разновидностей. В еврействе нет сект; еврейская религия не дает и не могла дать почвы для кровавого изуверства. Хасиды... не составляют секты. У хасидов, как и у миснагидов, действует один и тот же закон; для них обязательны одни и те же, до мельчайших подробностей, религиозные предписания и обряды»[22]. Один из еврейских публицистов, настаивая, что хасиды – не секта, заявил: «Мы поэтому имеем перед собой альтернативу: или все евреи от малого до великого, все еврейство как таковое повинно в употреблении христианской крови, или никто – tertium non datur»[23].

Из такого солидарного упорства еврейства следует лишь один вывод, как его сделал тогда Л.А. Тихомиров в статье "Суд и толпа в деле Бейлиса": «Ни один народ, ни одно вероисповедание не протестует против права и обязанности следствия перебирать все гипотезы о причинах преступления. Одни евреи и их приверженцы позволяют себе абсурдное требование не допускать самого предположения о ритуальности убийства. Неужели они не понимают, что этим только бросают подозрение на евреев же?»[24].

Однако и эксперты с русской стороны согласно нормам судопроизводства (председатель суда порою запрещал даже цитирование Евангелия) не могли углубиться в анализ духовного смысла подобных ритуальных убийств. Экспертам было разрешено трактовать этот вопрос «лишь с точки зрения улик против Бейлиса». Поэтому они ограничились описанием и толкованием (иногда, возможно, спорным) различных деталей самого ритуала, и, с нашей точки зрения, не дали должного объяснения самой причины и цели таких ритуальных убийств в масштабе православного понимания противоборства мiровых сил добра и зла. (Видимо, исходя из таких ограничений судопроизводства, отвергающих доказательства «мистическим путем», Грузенберг и решился поставить "недоказуемый", с его точки зрения, вопрос о религиозных ритуальных убийствах – ведь главный вопрос тут, разъясняющий суть дела: для чего они нужны евреям?)

Тем не менее показания и дискуссия религиозных экспертов, несмотря на некоторую разноголосицу, – сами по себе стали важным содержательным итогом процесса. И потерпев явную неудачу в своем замысле юридически опровергнуть "ритуал", именно Грузенберг в последний день суда вытащил свой "запасной парашют", пытаясь уже устранить слова о «побуждениях религиозного изуверства» из вопроса, поставленного перед присяжными:

«В оглашенный вопрос включена ссылка на изуверские побуждения подсудимого... [Однако] в марте 1906 года... – [формулировка] изуверское убийство – было отменено законом... таким образом, сделанная ссылка в вопросе на изуверское побуждение теперь законом не предусмотрена... Сенат разъяснил, что... в вопросе о событии преступления необходимо избегать малейшего указания на субъективные признаки. Чем же другим, как не субъективным признаком, который имеет отношение к автору преступления, но не к преступному деянию, можно назвать ссылку на религиозные побуждения»[25]. В этом заявлении Грузенберга очевидно признание им провала всего его замысла.

Юридический итог процесса, то есть решение присяжных, был явно сокрушительным для еврейства и представлял собою ту самую «общественную опасность»[26], против которой предупреждал присяжных защитник Бейлиса Карабчевский. Потому-то еврейство и приложило затем все силы, чтобы истолковать оправдание Бейлиса именно как требуемое "судебное доказательство отсутствия ритуальных убийств у евреев". Это была главная цель еврейства, и не оставалось ничего иного, как, вопреки фактам, утверждать ее впоследствии нахрапом, явочным порядком в виде поднятия некоего знамени "невинного и оправданного Бейлиса", в надежде на силу еврейских СМИ, а затем и на монополию "ученых-историков" наподобие Тагера и Самюэля.

Поэтому вчитаемся еще раз в текст первого вопроса, который присяжные сочли доказанным, и выделим в нем те признаки судебно установленного еврейского ритуального убийства (даже если оно прямо не названо таковым), которые изначально всполошили еврейство и которые оно так и не смогло сделать небывшими или нейтрализовать своей заказной "религиозной экспертизой":

«Доказано ли, что 12-го марта 1911 года в Киеве, на Лукьяновке, по Верхне-Юрковской улице, в одном из помещений кирпичного завода, принадлежащего еврейской хирургической больнице и находящегося в заведывании купца Марка Ионова Зайцева, тринадцатилетнему мальчику Андрею Ющинскому при зажатом рте были нанесены колющим орудием на теменной, затылочной, височной областях, а также на шее раны, сопровождавшиеся поранениями мозговой вены, артерий левого виска, шейных вен, давшие вследствие этого обильное кровотечение, а затем, когда у Ющинского вытекла кровь в количестве до 5-ти стаканов, ему вновь были причинены таким же орудием раны в туловище, сопровождавшиеся поранениями легких, печени, правой почки, сердца, в область которого были направлены последние удары, каковые ранения в своей совокупности числом 47, вызвав мучительные страдания у Ющинского, повлекли за собой почти полное обезкровление тела и смерть его». – «Да, доказано»[27].

Второй вопрос гласил: «Если событие, описанное в первом вопросе, доказано, то виновен ли подсудимый... Бейлис, 39 лет, в том, что заранее задумав и согласившись с другими, не обнаруженными следствием лицами, из побуждений религиозного изуверства лишить жизни мальчика Андрея Ющинского..?» – «Нет, не виновен».

Другими словами, даже если вина лично Бейлиса не была доказана за недостатком улик (по сути на второй вопрос присяжные ответили: "не знаем", ибо их голоса разделились пополам – 6:6)[28] – «обвинение против всего еврейства» было подтверждено, ибо кто еще мог совершить убийство с такими признаками в указанном месте?

И можно предположить, каков мог бы быть ответ на второй вопрос, если бы вместо выбора "да или нет" по всей сложной совокупности содержания вопроса присяжным была предложена более тонкая градация степени причастности Бейлиса к этому преступлению (соучаствовал, способствовал и т.п.) или возможность его совершения «другими, не обнаруженными следствием лицам из побуждений религиозного изуверства».

Напомним также в связи с этим разъяснение судьи перед совещанием присяжных: «Если вы признаете, что это убийство было совершено на заводе Зайцева, то вы должны будете обсудить и то положение, могло ли быть это убийство совершено без участия Бейлиса»[29], который к тому же, согласно показаниям детей, утащил Андрюшу в заводские постройки и именно в этот момент прервалась его жизнь. Похоже, это очевидное обстоятельство причастности Бейлиса при ответе на второй вопрос учтено не было.

Или наоборот: было? Ведь причину оправдания Бейлиса (как и отказа от показаний многих свидетелей) можно видеть в том огромном давлении, которому процесс подвергался со стороны печати (для журналистов в зале суда были устроены специальные "хоры"), "прогрессивной общественности" и "мірового мнения", о чем присяжным не раз напоминали защитники Бейлиса. На суде стало известно и о физических угрозах и действиях с еврейской стороны (избиение Шаховского), о планах отравления свидетелей (Шаховского и Наконечного), о скоропостижной смерти многих причастных к делу лиц, включая главных свидетелей (двоих детей Чеберяковых), об исчезновении других (Казаченко, Пухальский). Поступить по совести в такой атмосфере запугивания было не легко, учитывая возможность еврейской мести, – возможно, "страхом иудейским" и объяснялось решение присяжных. Возможно, у кого-то это сочеталось с добрым русским характером: не судите, да не судимы будете; примерно так же русский суд присяжных оправдал террористку Веру Засулич – как видим, либерально-демократическое нововведение суда присяжных, судящих "сердцем", не всегда обезпечивает установление истины…

В любом случае, несмотря на огромные денежные затраты, пропагандные и политические усилия международного еврейства, Киевский процесс доказал, что именно в хасидском гнезде с синагогой (этим были отвергнуты все прочие версии еврейской стороны о родственниках и ворах) после долгого и необычного для простого убийства вытачивания крови (что типично именно для еврейских ритуальных убийств) был замучен христианский мальчик Андрей Ющинский, готовивший себя в священники. А все обнаружившиеся в связи с этим процессом махинации еврейства с целью предотвратить осуждение Бейлиса лишь подтвердили, что это убийство воспринято еврейством как серьезное обвинение, относящееся к еврейству в целом. Понятно, почему Грузенберг, который столь «упорно заставлял суд обвинить евреев в ритуальном убийстве... в позднейших мемуарах категорически отказывался от своего поступка»[30].

В этой доказанности "ритуала" важное отличие Киевского процесса от проходившего незадолго до того процесса еврея Гюльзнера (1899) в австрийской Чехии. Суд в двух разных составах дважды приговаривал Гюльзнера к смерти за доказанное убийство, но без рассмотрения ритуальности (а во время революции евреи добились его помилования).

В этом также и отличие от Саратовского дела (1853–1860), где факты ритуального убийства евреями мальчиков также были безспорно установлены раскаявшимися свидетелями-участниками и вещественными доказательствами[31], преступники были осуждены на каторгу, но вопрос о ритуале был с помощью закулисных интриг хитро вынесен за скобки на усмотрение специального совещания и судом не рассматривался. На этом основании еврейская литература стала нагло утверждать, что обвинение евреев в ритуале было «ложью», что «объективные доказательства их причастности к убийству также не были обнаружены», а «лжесвидетелей приговорили к каторжным работам»[32]. И разумеется все это произошло – из-за "антисемитизма".

Этот прием повсеместно навязываемой наглой лжи при доказанных уликах, которая призвана сделать бывшее небывшим и обвинить в пресловутом "антисемитизме" тех, кто обличает еврейские преступления, в еще более наглядном виде показан в приложении к данной книге "Дело Бейлиса в справочной и научной литературе". Не забудем при этом, что по талмудическим законам раскрытие преступления, совершенного евреем, становится "оскорблением бога", а потому нужно всеми силами не допустить этого.

Первым отреагировал все тот же Жаботинский установочной статьей "Первая половина вердикта" о том, как евреи должны относиться к первой части решения присяжных: «первая половина вердикта есть совершенно пустая страница, в которой нет ни единого намека на предрешение вопроса о том, кто убил и для чего убил, то есть о ритуале... Резюмирую двумя словами: провал полный, безпримерный, неслыханный со времен дела Веры Засулич»»[33]. В сущности это была инструкция сионистского лидера всем журналистам, будущим "исследователям" и авторам статей в энциклопедиях, – а что еще евреям оставалось делать? Не признавать же доказанность "ритуала".

Поэтому, несмотря на неопровержимые факты, евреи по сей день выдают юридически опровергнутую версию о "воровской шайке" за "истинную". А установленную судом истину об убийстве со всеми признаками ритуальности на еврейском заводе выдают за "инсценировку антисемитского царского правительства" – хотя даже Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства под председательством адвоката-масона[34] Н.К. Муравьева при всем своем старании (было допрошено 48 лиц) не смогла «получить серьезных результатов»[35], заказанных масонской властью.

Вопреки протоколам и выводам этой Комиссии, Тагер, использовавший ее материалы, сформулировал такое обвинение: «Дело Бейлиса... было направлено к тому, чтобы националистической погромной травлей, созданием отравленной антисемитизмом атмосферы задержать, разложить, парализовать нарастающее рабочее революционное движение, отвлечь в сторону все более обостряющиеся классовые противоречия... Все без исключения доказательства, выставленные властью в подтверждение обвинения Бейлиса и евреев вообще, были подложными... [курсив Тагера. – М.Н. ]. Все это начинание имело за собою с начала и до конца поддержку и одобрение самого царя. Так союз воровской шайки, убившей Ющинского, с государственной прокуратурой и командовавшей организацией объединенного дворянства был возглавлен царской фигурой»[36]. Грузенберг позже прибавил к этому в своих воспоминаниях: «Не было ни одного человека в ближайшем окружении монарха, который не был бы убежден в невиновности Бейлиса, и тем не менее... можно без преувеличения сказать, что на деле Бейлиса монархический режим покончил моральным самоубийством»[37].

Для большей достоверности этой версии всех противоречивших ей свидетелей (включая Веру Чеберякову), министров, сотрудников суда, прокуратуры и полиции соплеменники Тагера (при непосредственном участии кассира "Комитета защиты Бейлиса", сотрудничавшего тогда с ЧК – М. Виленского) расстреляли еще в 1918–1919 годах.

Из трудов современных фальсификаторов выделим книгу Л. Кациса " Кровавый навет и русская мысль. Историко-теологическое исследование дела Бейлиса"[38]. Автор ее претендует «рассматривать эту проблематику так, как она видится сторонникам подобных обвинений – с сугубо православной точки зрения»[39]. Однако вместо того, чтобы для этого обратиться, с одной стороны, – к учению Церкви по еврейскому вопросу, и, с другой стороны, – к Талмуду и каббале, Кацис глубокомысленно выискивает малейшие следы своего "кровавонаветного мифогенеза" везде, где только можно – в остатках языческих обрядов на Балканах, у католиков, скопцов, хлыстов, монахов-исихастов. Евреи на этом фоне – всего лишь досадный и особенно несправедливый, ибо "научно опровергнутый", частный случай.

Если Кацис претендует на "теологическую" ученость (с вопиющими ошибками из-за явно непосильного замаха), то в более традиционном, нагло-жидовском стиле написано «блистательно осуществленное исследование» – книга "Растление ненавистью" С. Резника, «чей совестливый голос не мирится с ложью». Резник (главный ныне компилятор Тагера) называет Киевский процесс «провалом гнусной полицейской и судейской провокации». «Провалом», поскольку объявляет доказанными «подлинными убийцами» шайку воров (Латышева, Рудзинского, Сингаевского и В. Чеберяк) и утверждает, что Вера Чеберяк «даже находясь в тюрьме, сумела через кого-то отравить собственных детей, опасаясь, что они проболтаются… Ее прямое участие в убийстве Андрюши Ющинского… было полностью доказано». Резник даже "Житие преп. Евстратия", замученного жидами, называет «средневековым мифом»[40]. Непосильный замах есть и у Резника: он претендует на опровержение авторства В.И. Даля как "фальсификации", и это открытие для него ничем, кроме конфуза, закончиться не может[41].

Еще один "блистательный исследователь" бейлисиады М. Дейч, постоянный автор бульварного "Московского комсомольца", несет те же идеи в широкие массы: «Убийцами несчастного мальчика были завсегдатаи одного из киевских притонов – Петр Сингаевский, Борис Рудзинский и Иван Латышев. Сведения эти — из стенографического отчета о деле Бейлиса, который так настоятельно советует нам прочесть некто Назаров. Сам некто, понятное дело, такие отчеты не читает. Ему недосуг: и брошюрку вышеупомянутую ["Жить без страха иудейска!" – М.Н. ] нужно было сочинить, и злосчастное "письмо 500", число подписантов которого с каждым появлением увеличивается на порядок... Человек он либо сильно невежественный, либо сильно подлый. Стенограмму процесса Бейлиса некто Назаров явно не читал – никаких доказательств "практикования евреями ритуальных убийств" в стенограмме нет. Именно поэтому присяжные оправдали подсудимого»[42].

Кто из нас «человек либо сильно невежественный, либо сильно подлый», кто «герой вонючего рынка, шулер и фальсификатор» – достаточно очевидно из публикуемого нами текста самого Стенографического отчета. Но это все – судебно-юридическая сторона.