Таинства и обещания благодати

 

Центральной темой реформационного восприятия важности таинств для евангелической духовности было Божественное приспособление к человеческим слабостям. Эта идея особенно связана с именем Кальвина, который обычно считается ее наиболее ярким выразителем. Он утверждает следующее. Все хорошие ораторы знают некоторую ограниченность своих слушателей в тех или иных вопросах. И они соответствующим образом приспосабливают свою манеру выступления к возможностям сидящей перед ними аудитории. Они изменяют речь, чтобы она была понятной для их слушателей, избегают где это необходимо употребления сложных слов и используют вместо них более подходящие обороты речи. Этот "принцип приспособления" простирается также на употребление аналогий и использовании наглядных пособий. Многие люди с трудом воспринимают сложные идеи и концепции, что вынуждает ответственных ораторов использовать простые примеры и аналогии для выражения своих мыслей.

Кальвин утверждает, что так же поступает и Бог. Он приспосабливает Себя к нашим ограничениям. Он снисходит до нашего уровня, используя те образы и речевые обороты, которые позволяют Ему открыться широкому кругу людей. Никто из-за уровня своих образовательных способностей не исключается из участия в процессе познания Бога. То, что Бог использует простые способы Самооткровения, не отражает какой-либо Его слабости или недостатка; необходимость в этих способах отражает нашу слабость, которую Бог милостиво принимает во внимание. Бог в состоянии использовать множество ресурсов для создания и поддержания веры - слова, концепции, аналогии, примеры, знамения и символы. Таинства следует рассматривать как важный элемент в этом арсенале ресурсов.

Для первого поколения реформаторов таинства были Божественным ответом на человеческие слабости. Зная о наших затруднениях в отклике на Его обещания, Бог снабдил Свои слова видимыми и осязательными знаками Своего милостивого благоволения. Они являются приспособлением к нашим ограничениям. Таинства представляют собой таинства Божий, выраженные посредством предметов реального физического мира. В своих "Предложениях о мессе" (1521 г.) Филипп Меланхтон подчеркивал, что таинства являются, в первую очередь, милостивым Божественным приспособлением к человеческой слабости. В шестидесяти пяти предложениях Меланхтон изложил то, что он считал надежным и ответственным подходом к месту таинств в христианской жизни. "Знаки являются средствами, благодаря которым нам одновременно напоминается о слове веры и уверяется в нем" Не каждый знак является таинством; таинством является учрежденный и освященный знак благодати, достоверность которого покоится на твердом евангелическом основании. Они не являются знаками по нашему выбору; они были выбраны для нас".

В идеальном мире, утверждает Меланхтон, люди были бы готовы довериться Богу на основании одного Его Слова. Однако одной из слабостей падшего человечества является его нужда в знамениях (говоря об этом, Меланхтон ссылается на рассказ о Гедеоне). Для Меланхтона таинства являются знамениями: "То, что некоторые называют таинствами, мы называем знаками, или, если вам угодно, таинственными знаками". Эти таинственные знаки укрепляют наше доверие к Богу. "Для того, чтобы уменьшить недоверие в человеческом сердце, Бог к Своему Слову добавил видимые знаки". Таким образом, таинства являются знаками милости, которые Бог добавил к Своим обещаниям милости, чтобы укрепить и усилить в падших людях веру. В то время, как схоластические теории таинств делали акцент на их способности передавать благодать, реформаторы подчеркивали их способность подтверждать и передавать обещания Божий.

Лютер писал о том же, определяя таинства как "обещания, которые снабжены знаками". Интересно отметить, что Лютер использовал термин "залог (Pfand)" для подчеркивания гарантийного характера евхаристии. Хлеб и вино уверяют нас в реальности Божественного обещания прощения, упрощая для нас его принятие, а после принятия - его сохранение.

"Для того, чтобы мы могли быть уверены в этом обещании Христовом и надеялись на него без всяких сомнений, Он дал нам драгоценнейшую печать и залог - Его истинное Тело и Кровь, даваемые под видом хлеба и вина. Они являются теми же, с помощью которых Он получил для нас дар и обещание этого драгоценного и милостивого сокровища, жертвуя Своей жизнью, чтобы мы могли получить и принять обещанную благодать"

Таким образом, хлеб и вино, используемые в евхаристии, мессы одновременно напоминают нам, с одной стороны, о реальности и цене благодати Божией, а, с другой, - о нашем отклике в вере на эту благодать.

Таким образом, Божественные обещания являются реальными и дорогими. Смерть Христа является символом надежности и огромной цены благодати Божией. Лютер развивает эту мысль, используя идею о "завете", понятом как "последняя воля и завещание". Она доведена до логического завершения в его работе "Вавилонское пленение христианской Церкви", на писаной в 1520 г.

"Завещание является обещанием, сделанным кем-либо, находящимся при смерти, в котором определено наследство и назначены наследники. Таким образом, завещание предусматривает, во-первых, смерть завещателя, а во-вторых, обещание наследия и назначение наследников... Все это мы ясно видим в словах Христа. Христос свидетельствует о Своей смерти словами "... сие есть Тело Мое, которое за вас предается"; "сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас проливается" (Лк. 22. 19-20). Он определяет наследие, когда говорит: "... во оставление грехов" (Мф. 26. 28). И Он назначает наследников, когда говорит "за вас" (Лк. 22. 20) и "за многих" (Мф. 26. 28), т.е. за тех, кто принимает и верит обещанию Завещателя. [1]

По мнению Лютера, завет включает обещание, которое входит в силу лишь после смерти того, кто сделал это обещание. Таким образом, евхаристия содержит в себе три жизненно важных пункта:

1) она подтверждает обещания благодати и прощения;

2) она определяет тех, кому эти обещания сделаны;

3) она объявляет о смерти Того, Кто эти обещания сделал.

Таким образом, месса провозглашает, что обещания благодати и прощения уже вступили в силу. Она является "обещанием прощения грехов, сделанного нам Богом, и это обещание подтверждено смертью Сына Божьего". Провозглашая о смерти Христа, сообщество веры подтверждает, что драгоценные обещания прощения и вечной жизни уже вступили в силу для тех, у кого есть вера. Лютер писал об этом:

"Таким образом, вы видите, что то, что мы называем мессой, является обещанием прощения грехов, сделанным нам Богом, и это обещание подтверждено смертью Сына Божьего. Единственной разницей между обещанием и завещанием является то, что завещание требует смерти того, кто его делает... Бог составил завещание. Поэтому оно требует Его смерти. Но Бог не может умереть, не став человеком. Поэтому воплощение и смерть Христа заключены в одном слове - "завет".

Как было отмечено выше, основной функцией таинств является уверение верующих в том, что они действительно являются Телом Христовым и наследниками Царствия Божьего. Лютер тщательно рассматривает этот вопрос в трактате "Благословенное таинство Святого и Истинного Тела Христова", написанном в 1519 г., в котором он подчеркивает психологическое заверение, даваемое верующим:

"Поэтому получение этого таинства хлеба и вина является ничем иным, как получением надежного знака причастия и союза с Христом и всеми святыми. Оно похоже на то, как гражданин получает знак, документ или какой-либо другой символ, подтверждающий, что он действительно является гражданином какого-либо города или членом какой-либо общины... В этом таинстве Сам Бог дает человеку надежный знак того, что он или она присоединены ко Христу и святым и страдания и смерть Христа принадлежат также и им".

Этот акцент на таинствах как знаках принадлежности к христианской общине более характерен для Цвингли, чем для Лютера (см. стр. 170-172); тем не менее, вышеизложенное является существенным элементом взглядов зрения Лютера по данному вопросу.

Как же могли такие простые и обыденные вещи, как вода, хлеб и вино приобрести такое значение для христианской жизни? Не является ли это неоправданным впадением в некую естественную религию или даже материализм? Ведь основное значение в христианстве придается отвлечению нашего внимания от материальных предметов и направлению его на нечто гораздо более существенное - Самого Бога. Зачем же тратить время на материальные предметы, когда в нашем распоряжении есть Слово Божие? Лютер решает эти вопросы следующим образом.

"В таинствах мы не видим ничего чудесного: просто обычная вода, хлеб, вино и слова проповедника. В этом нет ничего захватывающего. Однако, мы должны научиться распознавать ту славную тайну, которая спрятана за этими презренными вещами. Тоже самое следует сказать и о Христе в Его воплощении. Мы видим хрупкого, слабого и смертного человека - однако Он является ни чем иным, как Величием Самого Бога. Таким же образом и Бог обращается к нам, используя эти простые и презренные материалы."

Мы уже затронули вопрос о взглядах Лютера на таинства; теперь следует остановиться на них подробнее.

 

Лютер о таинствах

 

В своем реформационном трактате "Вавилонское пленение Церкви", написанном в 1520 г., Лютер предпринял атаку на католическое понимание таинств. Пользуясь последними достижениями гуманистической филологии, он утверждал, что использование Вульгатой термина "sacramentum" ("таинство") было в большинстве случаев не оправдано греческим текстом. Там, где Римско-Католическая Церковь признавала семь таинств, Лютер сначала признавал три (крещение, евхаристия, покаяние), а немного спустя – всего два (крещение и евхаристия). Переход от одного взгляда к другому можно проследить в самом "Вавилонском пленении". Мы сделаем небольшую паузу, чтобы исследовать эту перемену и выявить ее основания. (Совершенно случайно Генрих VIII Английский по своей просьбе получил от папы титул "Fidei Defensor" ("Защитник веры") благодаря антилютеранской работе "Assertio septum sacramentorum" ("Я утверждаю, что существуют семь таинств"). Этот титул, который до сих пор сохранился на британских монетах в виде аббревиатуры "F. D. ", представляет собой ответ на взгляды Лютера, изложенные им в "Вавилонском пленении Церкви").

Работа начинается с утверждения принципа, который нарушает средневековый консенсус относительно таинств:

"Я отрицаю, что существуют семь таинств, и придерживаюсь убеждения, что их всего три: крещение, покаяние и хлебопреломление. Все три находились в унизительном плену у римских властей, и Церковь была лишена всей своей свободы... "

Однако к концу работы Лютер пришел к мысли о большой важности видимого физического знака. Это существенное изменение в его взглядах отмечено следующим утверждением:

"Все же представляется правильным признавать таинствами лишь те обещания Божий, которые подкреплены знаком. Остальные, которые не связаны со знаками, являются лишь обещаниями. Поэтому, строго говоря, в Церкви Божией существуют лишь два таинства - крещение и хлебопреломление. Лишь в этих двух мы находим Богоустановленный знак об обещании прощения грехов".

Таким образом, по мнению Лютера, покаяние перестало быть таинством, потому что двумя существенными характеристиками таинства являются Слово Божие и внешний сакраментальный знак (такой, как вода в крещении и хлеб и вино в евхаристии). Поэтому единственными истинными таинствами новозаветной Церкви являются крещение и евхаристия: покаяние, не имеющее внешнего знака, не могло более рассматриваться как таинство.

Далее Лютер утверждал, что средневековая система таинств отдавала неоправданное первенство духовенству. Теоретически это не должно было иметь места, ввиду богословия таинств, которое образовалось в ответ на донатистский спор конца четвертого - начала пятого веков. Этот спор происходил вокруг вопроса о том, может ли безнравственный служитель (например такой, который сотрудничал с римскими властями во времена преследований христиан) быть допущен к совершению таинства. Образовались две соперничающие теории о роли служителя.

1. Таинства действуют "ех ореrе operantis" (дословно: "через труды того, кто трудится"). Здесь эффективность таинства понимается как зависящая от личных нравственных и духовных качеств служителя. Пользу верующим могут принести лишь те таинства, которые совершены верным Богу служителем.

2. Таинства действуют "ех ореrе operate" (дословно: "через труды, которые делаются"). Здесь эффективность таинства понимается как зависящая не от личных качеств служителя, но от качеств, присущих самому таинству. Эффективность таинства основывается, в конечном итоге, на Христе, Чья личность и блага передаются таинством, а не на личности и нравственном облике самого служителя. Таким образом, безнравственный служитель может быть допущен к совершению таинств, поскольку их действенность основывается не на его качествах.

Первый взгляд соответствует ригористической донатистской позиции, второй - позиции Августина (и, впоследствии, - Католической Церкви). Лютер и магистерские реформаторы, не колеблясь, приняли точку зрения большинства.

Можно было бы подумать, что принцип, согласно которому личность служителя не играла существенной роли при совершении таинства, был весьма пoрочным. Лютер утверждал, что произошел ряд явлений, благодаря которым таинства "оказались в плену у Церкви". Лютер назвал три пути, приведшие к возникновению этой неприемлемой ситуации:

1. Практика "причастия по одному виду" (иными словами, мирянам давался только хлеб без вина). До двенадцатого века было общепринято допускать всех, присутствующих на мессе, к освященному хлебу и освященному вину. Однако в одиннадцатом веке усилились нарекания на мирян, которые небрежно относились к вину, разливая то, что, согласно возникающему богословию пресуществления, являлось Кровью Христа, на не очень чистые церковные полы. К тринадцатому веку миряне перестали допускаться к получению освященного вина.

Согласно Лютеру, это было неоправданно и лишено евангельской или патриcтической мотивировок. Лютер объявил, что отказ духовенства предлагать чашу (или сосуд, содержащий вино) мирянам является грехом. Основная причина, по которой Лютер занял такую позицию, была богословской. Мирянам было отказано в доступе к тому, что это вино выражало:

"Решающим для меня является то, что Христос сказал: "... сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов". Здесь ясно видно, что Кровь дается всем, за чьи грехи она пролилась. Кто посмеет сказать, что Кровь Христа не была пролита за мирян? Разве не видно, к кому Он обращается, поднимая чашу? Разве Он не дает ее всем? Разве Он не говорит, что она пролилась за всех? "

Мнение Лютера по данному вопросу приобрело такое влияние, что практика предложения чаши мирянам стала показателем принадлежности общины к Реформации.

2. Доктрина пресуществления (которую мы обсудим ниже), казавшаяся Лютеру абсурдной попыткой рационализировать таинственное Для Лютера значение имело то, что Христос действительно присутствовал на Евхаристии, и не частная теория о том, как Он это делал. Если железо положить в огонь и нагревать, то оно накаляется, и в этом раскалившемся железе присутствуют как железо, так и тепло. Почему бы не использовать такую простую бытовую аналогию для иллюстрации тайны присутствия Христа в Евхаристии вместо того, чтобы рационализировать ее, используя схоластические тонкости?

"Что касается меня, то если я не могу постичь, как хлеб может являться Телом Христа, то я подчиняю свой разум послушанию Христу и, придерживаясь Его слов, твердо верю не только в то, что Тело Христово находится в хлебе, но и в то, что хлеб является Телом Христовым. Моим оправданием в этом являются слова, которые гласят" "... взял хлеб И возблагодарив преломил и сказал: "приимите, едите, сие (т.е. этот хлеб, который Он взял и преломил) есть Тело Мое..." (l Kop. 11. 23-24). "

Следует верить не в доктрину пресуществления, а лишь в то, что Христос действительно присутствует в Евхаристии. Этот факт важнее любой теории или объяснения.

3. Мысль о том, что священник делает приношение, выполняет добрые дела или жертвоприношения от имени народа, является также небиблейской. Для Лютера таинство было, в первую очередь, обещанием прощения греха, которое посредством веры получал народ.

"Таким образом, вы видите, что то, что мы называем мессой, является обещанием оставления грехов, данным нам Богом, и это обещание подтверждено смертью Сына Божьего... Если, как было сказано, месса является обещанием, то доступа к нему следует добиваться не какимилибо делами, силой или заслугами, а одной лишь верой. Ибо там, где есть Слово обещающего Бога, обязательно должна быть вера получающего человека. Таким образом, ясно, что началом нашего спасения является вера в слова обещающего Бога, Который, без каких-либо усилий с нашей стороны, в свободной и незаслуженной нами милости принимает на Себя инициативу и дает нам Слово Своего обещания".

Для Лютера таинства должны были служить рождению и питанию веры народа Божьего, а средневековая Церковь рассматривала их как своего рода товар, который можно приобрести за заслугу.

Мы только что рассмотрели взгляды Лютера на таинства в целом. Сейчас мы переносим наше внимание на один из аспектов его мысли, который стал впоследствии причиной спора, приведшего к разделению ранее единого реформационного движения в Германии и Швейцарии. Интересующий нас вопрос касается "реального присутствия", т.е. того, каким образом Христос может физически присутствовать при Евхаристии