Индивидуальная символика: случай из психоаналитической практики 1 страница

Иоланда Якоби

Начало анализа

Широко распространено мнение, что методы юнгианской философии применимы только к людям среднего возраста. Действительно, психика многих мужчин и женщин, достигших средних лет, остается незрелой и нуждается в помощи для прохождения пропущенных фаз в развитии. Они не завершили первую часть процесса инициации, описанного д-ром М.-Л. фон Франц. Но верно и то, что молодые люди тоже нередко сталкиваются с серьезными проблемами по мере взросления. Если молодой человек боится жизни и ему трудно адаптироваться к реальности, то он может предпочесть ей пребывание в своих фантазиях или остаться ребенком. У него (особенно, если он интроверт) иногда можно обнаружить неожиданно богато развитое подсознание. Перевод этих богатств в область сознания может укрепить его эго и дать ему психическую энергию, необходимую для становления зрелой личности. На это и направлена богатая символика наших сновидений.

Природа этой символики и ее роль в психологии человека были описаны выше. Я хотела бы показать, как психоанализ может помочь процессу индивидуации на примере молодого инженера в возрасте двадцати пяти лет, назовем его Генри.

Генри родился в сельской местности в Восточной Швейцарии. Его отец, выходец из протестантской крестьянской семьи, был простым участковым врачом. Генри описывал его как человека с высокими моральными устоями, но довольно замкнутого, которому не легко давалось общение с другими людьми. Он был больше отцом для пациентов, чем для собственных детей. Мать Генри была главою семьи. Как-то раз он сказал: "Нас взрастили сильные руки матери". Она выросла в семье с научными традициями и глубокой любовью к искусству. Несмотря на свою строгость, мать была человеком широкой души, импульсивной и романтической (и очень любила Италию). Хотя по рождению она была католичкой, ее дети были воспитаны в духе протестантской религии отца. У Генри была старшая сестра, с которой он поддерживал хорошие отношения.

Генри был обращенным в себя стеснительным молодым человеком, с утонченными чертами лица, очень высокого роста, светловолосым и голубоглазым, с высоким лбом и кругами под глазами. Он считал, что ко мне его привел не невроз (самая распространенная причина обращения к психоаналитику), а скорее внутренняя потребность в работе над своей психикой. За этой потребностью скрывались сильная привязанность к матери и боязнь житейских проблем. Но эти мотивы были выявлены во время сеансов психоанализа, проведенных со мной. Он только что завершил учебу, получил работу на большом заводе, и перед ним стояли проблемы, типичные для молодого человека на пороге возмужания. В письме с просьбой о встрече он писал: "Мне кажется, что эта фаза моей жизни особенно важна и значима. Я должен решить, предпочесть ли мне гарантированную стабильность в жизни при неразвитом сознании или же отважиться пойти еще неведанным путем, возложив на него большие надежды". Выбор, перед которым он стоял, заключался в том, оставаться ли одиноким, колеблющимся и непрактичным юношей или стать самостоятельным и ответственным взрослым мужчиной.

Генри сказал мне, что предпочитает книги обществу; он чувствовал себя скованно среди людей и часто мучился сомнениями по поводу своих поступков. Он был хорошо начитан для своего возраста и склонялся к эстетическому интеллектуализму. Начав с атеизма, он прошел через ревностный протестантизм, но в конечном счете его религиозные убеждения стали совершенно нейтральны. Он выбрал техническое образование, понимая, что имеет способности к математике и геометрии. Ум у него был логический, приспособленный к естественным наукам, но была у него и склонность к иррациональному и мистическому, в чем он не хотел признаться даже самому себе. За два года до начала сеансов Генри был помолвлен с девушкой-католичкой, жившей ранее во Франции и некоторое время в Швейцарии. Он охарактеризовал ее как очаровательную, деловую и очень инициативную. Тем не менее, он не был уверен, сможет ли взять на себя ответственность брачных уз. Поскольку он был мало знаком с девушками, то думал, что для него может быть лучше подождать с женитьбой или даже остаться холостяком, посвятив жизнь науке. Его сомнения были достаточно сильны, чтобы помешать принятию решения; ему надо было сделать еще один шаг к зрелости, чтобы почувствовать себя уверенно. Хотя в Генри слились качества обоих его родителей, он был явно в мать. Сознательно он отождествлял себя со своей реальной (или "светлой") матерью, олицетворяющей высокие идеалы и интеллектуальные амбиции. Но подсознательно он был глубоко во власти темных аспектов своей сыновьей привязанности. Его подсознание держало в путах его эго. Вся четкость его мышления, все усилия найти твердую позицию чисто рациональным путем не помогали продвинуться дальше умозрительных построений.

Необходимость избавиться от "материнской тюрьмы" выражалась во враждебном отношении к его реальной матери и в неприятии "внутренней матери" как символа женской стороны подсознания. Но внутренняя сила стремилась удержать его в состоянии детства, сопротивляясь всему, что влекло его к внешнему миру. Даже привлекательность его невесты была недостаточной для того, чтобы освободить его от материнских уз и тем самым помочь ему найти себя. Он не понимал, что его внутренний стимул к росту (который он сильно ощущал) содержал в себе необходимость отдалиться от матери.

Моя аналитическая работа с Генри продолжалась девять месяцев, В общей сложности получилось тридцать пять сеансов, на которых он поделился содержанием своих пятидесяти снов. Такой короткий курс психоанализа вовсе не характерен. Он возможен лишь тогда, когда заряженные энергией сны, подобные снам Генри, ускоряют процесс развития. Конечно, с точки зрения теории Юнга, продолжительность времени, необходимого для успешного анализа, не задается каким-либо правилом. Все зависит от готовности личности осознать скрытые факты и от сложности материала подсознания. Подобно большинству интровертов Генри вел довольно однообразный образ жизни. Днем он был целиком поглощен работой, а вечерами иногда развлекался с невестой или друзьями, с которыми любил вести литературные дебаты. Довольно часто он оставался дома, погруженный в книги или собственные мысли. Хотя мы регулярно обсуждали события его повседневной жизни, а также его детство и юность, мы обычно довольно быстро переходили к обсуждению снов и проблем его внутренней жизни. Было необычно наблюдать, с какой силой в его снах отражалась неотложная потребность в духовном развитии.

Я должна откровенно сказать, что не все описанное здесь было рассказано Генри. В ходе психоанализа всегда необходимо сознавать, какой взрывоопасной силой могут обернуться для сновидца символы его сновидений. Если пролить слишком яркий свет на них, то это может встревожить сновидца и тем самым вызвать в нем в качестве защитной реакции стремление их рационализировать.

Или породить такое состояние, что разбор снов станет невозможным и начнется глубокий психический кризис. Изложенные ниже и прокомментированные сны ни в коей мере не являются всеми снами, которые видел Генри за время проведения сеансов. Я рассмотрю лишь несколько наиболее важных, оказавших воздействие на его развитие.

В начале нашей работы обнаружились воспоминания детства, имеющие важное символическое значение. Самое раннее из них относится к периоду, когда Генри было четыре года; "Однажды утром мне позволили пойти с мамой в булочную, и там я получил рогалик от жены булочника. Я не съел его, а с гордостью нес в руке. Присутствовали только моя мама и жена булочника, так что я был единственным мужчиной». Такие рогалики в народе называют "лунными зубами", и этот символический намек на луну подчеркивает доминирующую силу женщины — силу, воздействие которой, видимо, ощущал мальчик и которой он мог с гордостью противостоять как "единственный мужчина".

Другое воспоминание детства относится к периоду, когда ему шел пятый год Оно касается сестры Генри, которая пришла домой после экзамена в школе и увидела, что он строит игрушечный амбар. Амбар был сделан из деревянных кубиков в форме квадрата, окруженного забором, выглядевшим словно крепостная стена замка. Генри был доволен своим сооружением и с вызовом сказал сестре "Ты только начала ходить в школу, а уже отдыхаешь". На это она ответила, что у него весь год как выходной. Такой ответ не на шутку потряс мальчика. Он почувствовал себя глубоко задетым тем, что его строительный успех не был воспринят серьезно. Даже много лет спустя Генри не забыл горечь обиды и несправедливости по поводу неприятия его постройки. Его проблемы более позднего возраста, касающиеся утверждения мужественности и конфликта между реальными и фантастическими ценностями, уже были видны в его ранних переживаниях. Эти проблемы просматриваются также и в образах его первого сна.

 

 

Первый сон

Через день после первого визита ко мне Генри увидел следующий сон:

"Я был на загородной прогулке с экскурсионной группой незнакомых мне людей. Мы шли в Циналротхорн. Вышли мы из Самадена и, пройдя около часа, остановились на привал, во время которого устроили театральную постановку. Мне не дали никакой роли, пришлось довольствоваться зрительской. Я особенно запомнил одну исполнительницу—молодую женщину в длинном развевающемся платье, исполнявшую патетическую роль. В полдень я захотел пойти на перевал. И поскольку все другие решили остаться, пошел один, оставив снаряжение. Я оказался на прямо противоположной стороне долины и полиостью потерял ориентировку. Хотел было вернуться к своей компании, но не знал, на какой склон горы забираться. Мне некого было спросить об этом. В конце концов встретившаяся старушка указала дорогу, по которой следовало идти.

Затем я поднялся с другой стороны, не откуда шла наша группа утром. Чтобы вернуться к ней, мне нужно было повернуть вправо и затем идти вдоль горного склона. Я шел вдоль ограды фуникулера по правой стороне. Слева от меня непрерывно проносились мимо вагончики, в каждом из которых скрывался маленький надутый человечек в синем костюме. Какой-то голос сказал, что они мертвые. Я боялся вагончиков, приближавшихся сзади, и постоянно оглядывался назад, чтобы на меня не наехали. Но мое беспокойство оказалось напрасным. В месте, где я должен был повернуть направо, были люди, ожидавшие меня. Они повели меня в гостиницу. Начался ливень. Я сожалел, что со мной не оказалось снаряжения — рюкзака и мотоцикла, но мне сказали, чтобы я не забирал эти вещи до следующего утра, и я послушался".

В проведении психоанализа д-р Юнг придавал большое значение первому сну пациента, потому что, по его мнению, он часто имеет характер предвосхищения. Решение обратиться к психоаналитику обычно сопровождается эмоциональным потрясением, возбуждающим глубокие психические уровни, в которых рождаются архетипическис символы. Вот почему первые сны часто представляют "коллективные образы", которые намечают перспективу для комплексного анализа и позволяют психотерапевту заглянуть в глубь душевных конфликтов сновидца.

Что говорит нам приведенный выше сон о будущем развитии Генри? Прежде всего следует изучить некоторые ассоциации, приведенные самим Генри. Деревня Самаден была местом жительства Юрга Дженача, знаменитого в XVII веке швейцарского борца за свободу. "Театральная постановка", упоминавшаяся во сне, напомнила ему о романс Гете "Годы учения Вильгельма Мейстера", который очень нравился Генри. В женщине он увидел сходство с персонажем картины швейцарского художника XIX века Арнольда Беклина "Остров смерти". "Мудрая старушка", как он называл ее, явно ассоциировалась, с одной стороны, с его психоаналитиком, а с другой — с горничной из пьесы Д Б. Пристли "Они пришли в город". Фуникулер напомнил ему амбар с крепостными стенами, который он построил в детстве.

Сон Генри описывает "экскурсионный поход за город" (разновидность пешего туризма), что поразительно перекликается с решением Генри начать посещать сеансы психоанализа. Процесс инициации часто символизируется путешествием, предпринимаемым для открытия невиданных стран. Такое путешествие описывается Джоном Буньяном в "Пути пилигрима", а также в "Божественной комедии" Данте. "Путешественник" в поэме Данте подходит в поисках дороги к горе, на которую хочет взобраться. Но, увидев трех странных животных (мотив, который также появляется в одном из более поздних снов Генри), он вынужден спуститься в долину, а затем в преисподнюю. (Позднее он все-таки поднимается к чистилищу и в конце концов попадает в рай). Исходя из этой аналогии, можно предсказать, что Генри предстоит пережить сходный период потери ориентации и блужданий в одиночку. Первая часть этого жизненного путешествия, олицетворяемая восхождением на гору, является восхождением от подсознания к возросшей зоркости эго, то есть к выросшему сознанию.

Как исходный пункт похода упомянута деревня Самаден. Как раз в этом месте Дженач (которого можно принять за воплощение стремления к свободе в подсознании Генри) начал свою кампанию за освобождение швейцарского района Велтлин от французов. Дженач имел и другие сходные с Генри черты. Он тоже был протестантом, влюбившимся в девушку-католичку, и, подобно Генри, обратившемуся к психоаналитику, чтобы освободиться от привязанности к матери и страха перед жизнью, также боролся за освобождение. Это можно истолковать как благоприятное предзнаменование будущего успеха Генри в обретении свободы. Цель упомянутой прогулки — Циналротхорн — гора в Западной Швейцарии, о которой он не имел представления. Значение слога "рот" (красный) в слове "Циналротхорн" затрагивает эмоциональную проблему Генри. Красный цвет обычно символизирует чувство или страсть; здесь он указывает на значимость чувств, не развитых у Генри в достаточной мере. А значение слога "хорн" (рог) напоминает рогалик, который Генри в детстве получил в булочной.

После короткого перехода объявлен привал, и Генри может вернуться к пассивности, характерной для его натуры. Эта особенность подчеркнута упоминанием о "театральной постановке". Посещение театра, являющегося имитацией реальной жизни, является обычным способом уклонения от активной роли в драме жизни. Зритель может сопереживать событиям, разворачивающимся на сцене, продолжая потакать своим фантазиям. Такой вид отождествления позволял грекам испытывать состояние катарсиса, имеющее подобие в психодраме, изобретенной американским психиатром Дж. Л. Морено и до сих пор применяемой в терапевтических целях. По всей видимости, схожий процесс развития происходил в душе Генри, когда его ассоциации вызвали воспоминания о Вильгельме Мейстере — персонаже романа Гете, описывающего возмужание молодого человека.

Неудивительно и то, что на Генри произвела впечатление и романтическая внешность девушки. Она напоминает ему мать и одновременно олицетворяет женское начало в его подсознании. Связь, которую Генри ощутил между ней и картиной Беклина "Остров смерти", указывает на его депрессивное настроение, так хорошо переданное на полотне, где изображена напоминающая священника человеческая фигура в белом одеянии, которая правит лодкой, перевозящей гроб на остров. Мы имеем здесь важный двойной парадокс. Кажется, что нос лодки направлен в противоположную от острова сторону, а "священник" представлен лицом неопределенного пола. В ассоциативном восприятии Генри эта фигура явно гермафродитическая. Этот двойной парадокс совпадает с двойственностью Генри; противоположности в его душе все еще слишком расплывчаты для их четкого разделения.

После подобной интермедии спящий Генри внезапно осознает, что уже полдень и ему необходимо продолжить свой путь. Поэтому он вновь отправляется на перевал. Горный перевал — это хорошо известный символ "переходного состояния", ведущего от прежнего типа мышления к новому. Генри должен идти один. Для его эго важно выдержать предстоящее испытание без какой-либо помощи. Поэтому он идет без снаряжения, и это символизирует, что багаж его интеллекта стал обременителен или что ему следует изменить привычную реакцию на окружающее.

Но он не достигает перевала, теряет ориентировку и оказывается снова в долине. Эта неудача показывает, что в то время как эго Генри решается на активность, другие составляющие его психики (представленные остальными членами компании) остаются в прежнем состоянии пассивности и отказываются сопровождать эго (когда человек видит во сне себя самого, это обычно символизирует его сознательное эго; а другие персонажи означают мало известные или совсем не известные, неосознанные качества его психики).

Генри оказывается в ситуации, где он беспомощен, но стыдится признаться в этом. В этот момент он встречает старушку, и она указывает верный путь. Ему ничего не остается, как принять ее совет. Приходящая на помощь старушка является хорошо известным символическим образом мифов и сказок, обозначающим мудрость вечной женской натуры. Будучи рационалистом, Генри колеблется, принимая от нее помощь, поскольку это потребует Sacrincium intеllectus — пожертвовать или отказаться от рационального образа мышления. (Это требование к Генри будет часто выдвигаться в более поздних снах). Такое жертвоприношение неизбежно: оно относится к его участию в сеансах психоанализа и к повседневной жизни.

Старушка вызвала у него ассоциацию с горничной из пьесы Пристли о новом "сказочном" городе (может быть, по аналогии с Новым Иерусалимом Апокалипсиса), в который герои пьесы могут войти только после ритуала посвящения во взрослые. Эта ассоциация, похоже, показывает, что Генри интуитивно понимал эту конфронтацию как нечто решающее для него. Горничная в пьесе Пристли говорит, что в городе "ей обещали собственную комнату". Там она будет самостоятельной и независимой, к чему и стремится Генри.

Если человек с таким техническим складом ума, как у Генри, сознательно хочет стать на путь духовного развития, он должен быть готов поменять свои прежние взгляды. Вот почему, следуя совету старушки, он должен начать восхождение с другого места. Только тогда он сможет понять, на каком уровне надо свернуть, чтобы добраться до группы, которую он покинул, то есть прийти к другим составляющим своей психики. Он идет вдоль ограды фуникулера (мотив, который, вероятно, отражает его техническое образование), держась правой стороны, являющейся стороной сознания. (В истории символов правая сторона обычно представляет область сознания, а левая — подсознания). Слева от него бегут маленькие вагончики, в каждом из которых спрятан маленький человечек. Генри опасается, что незамеченный вагончик, бегущий вверх, может ударить его сзади. Его беспокойство оказалось напрасным, но это показывает, что Генри боится того, что находится, так сказать, позади его эго.

Надутые, одетые в синее люди, вероятно, символизируют бесплодные рациональные мысли, возникающие машинально. Синий цвет часто означает функцию мышления. Тогда как люди могут означать идеи или подходы, развеявшиеся на интеллектуальных высотах, где воздух слишком разрежен. Они могут также обозначать лишенные жизни составляющие психики Генри. В его сне звучит комментарий по поводу этих людей: "Какой-то голос сказал, что они мертвые". Генри один. Чьи же это слова? Это имеет огромное значение. Д-р Юнг отождествлял появление голоса в сновидениях с вмешательством Самости. Он выражает знание, корни которого лежат в коллективных основах психики. То, что скажет голос, не подлежит обсуждению.

Понимание того, что Генри постиг "безжизненность" формул, к которым он был слишком привязан, означает поворотный пункт в сновидении. Он в конце концов достиг нужного места, чтобы отправиться в новом направлении: направо (осознанное направление) — к сознанию или внешнему миру. Там он обнаруживает ждущих его людей, то есть он готов осознать ранее не известные аспекты своей личности. Поскольку его эго самостоятельно преодолевает встретившиеся опасности, что ведет к достижению большей зрелости, он может присоединиться к группе (то есть к коллективу) и обрести кров и пищу.

Потом начинается ливень, снимающий напряжение и повышающий плодородие земли. В мифологии дождь часто воспринимался как "любовный союз" неба и земли. В Элевсинских мистериях, например, после очищения водой к небесам обращались с призывом: "Да будет дождь!" А землю призывали: "Будь плодородной!" Это понималось как священный брак богов. Таким образом, можно сказать, что дождь — это "растворение" в буквальном смысле слова.

Спустившись вниз, Генри снова сталкивается с коллективными ценностями, представленными рюкзаком и мотоциклом. Он прошел через фазу укрепления своего самосознания, доказав, что может настоять на своем, и вновь обрел потребность в контактах с обществом. Однако он принимает предложение своих друзей подождать и забрать вещи на следующее утро. Таким образом, он второй раз следует советам, приходящим извне: в первый раз — совету старушки, то есть подчиняется некой субъективной силе, архетипическому персонажу; второй раз — коллективному стереотипу. Сделав этот шаг. Генри минует еще один этап на пути к зрелости.

Как предвосхищение того внутреннего развития, которое Генри рассчитывал обрести путем психоанализа, этот сон был исключительно обещающим. Конфликтующие противоположности, держащие душу Генри в напряжении, были изображены весьма отчетливо: с одной стороны, его осознанная потребность к росту, и тенденция к пассивному созерцанию — с другой. Кроме того, трогательный образ девушки в белых одеждах (представляющий чувствительность Генри и его романтические настроения) контрастирует с вздувшимися трупами в синих костюмах (символизирующими бесплодие его интеллектуальной сферы). Однако преодоление этих препятствий и достижение равновесия между ними станут возможными для Генри только после весьма суровых испытаний.

 

 

Боязнь подсознания

Проблемы, встретившиеся в первом сновидении Генри, проявились впоследствии и в других снах: это колебания между активностью мужского начала и пассивностью женского и тенденция прятаться за интеллектуальным аскетизмом. Он боялся мира, но мир притягивал его. Главным образом, он боялся брачных уз, означавших необходимость ответственного отношения к женщине. Такая двойственность часто встречается на пороге возмужания. Хотя по своим годам Генри миновал эту фазу, его внутренняя зрелость не соответствовала возрасту. Это часто встречается у интровертов с их страхом перед реальностью и внешней жизнью.

Четвертый сон, увиденный Генри, ярко иллюстрирует его психологическое состояние:

"Мне кажется, будто я видел этот сон бесконечно много раз. Военная служба, кросс на длинную дистанцию. Я бегу один по своему маршруту. Я никак не добегу до финиша. Буду ли я последним? Маршрут мне хорошо знаком, будто я видел его наяву. Старт в роще, на поляне, покрытой сухими листьями. Местность мягко спускается к идиллическому ручейку, который так и приглашает путника сделать привал. Потом пыльный сельский тракт. Он ведет к Хомбречтикону — деревеньке вблизи горного озера в окрестностях Цюриха. Берега ручья вес в ивах, как на картине Беклина, на которой бредет задумчивая фигура. Наступает ночь. В деревне я спрашиваю, как выйти на маршрут. Мне говорят, что через семь часов дорога приведет к перевалу. Я внутренне собираюсь и продолжаю свой путь".

Однако на этот раз у сна другой конец:

"После заросшего ивами ручья я попадаю в лес. Там натыкаюсь на косулю, она убегает. Я горжусь, что заметил ее. Косуля появилась с левой стороны, я поворачиваюсь направо и вижу трех странных существ — полусвиней, полусобак с лапами как у кенгуру. Их морды почти одинаковы, а уши длинные и обвислые, как у собак. Может быть, это переодетые люди. Когда я был мальчиком, я однажды нарядился в цирковой костюм, изображающий осла".

Начало этого сна и первый сон Генри удивительно схожи. Снова появляется сказочная женская фигура, а обстановка ассоциируется с другой картиной Бсклина. Это картина "Осенние раздумья", что наряду с сухими листьями, упомянутыми выше, подчеркивает осеннее элегичное настроение. Очевидно, этот внутренний пейзаж, передающий меланхолию Генри, очень близок ему. Он снова в коллективе, но на этот раз вместе с друзьями по военной службе участвует в кроссе.

Всю эту ситуацию (как, впрочем, и воинскую службу) можно рассматривать как символ судьбы среднего человека. По словам Генри, она олицетворяет саму жизнь. Но сновидец, не желая приспосабливаться к ней, движется один, что, судя по всему, всегда было характерно для Генри. Вот почему у него складывается впечатление, что все происходит будто наяву. Его мысль, что он никогда не добежит до финиша, указывает на обостренное чувство неполноценности и неверие в победу на длинной дистанции.

Его путь ведет в Хомбречтикон. Это слово напоминает об его тайных планах вырваться из дома (слог "horn" означает "home"—дом, а слог "brеch" — "break", то есть порывать), но поскольку ему не удается сделать это, он снова, как и в первом сне, теряет ориентацию и вынужден спрашивать дорогу.

Сны уравновешивают с большей или меньшей точностью состояния ума, характерные для сновидца во время бодрствования. Романтический женственный образ осознанного идеала Генри балансируется появлением во сне странных женоподобных животных. Инстинктивное начало в Генри передается чем-то женственным.

Лес представляет область подсознания — темное место, где обитают животные. Сначала появляется, но лишь на мгновение, косуля — символ женской застенчивости, пугливости, невинности. Затем Генри видит трех животных со странной, отталкивающей внешностью. Они, вероятно, представляют неструктурированную инстинктивность—этакую мешанину из инстинктов, содержащую сырье для дальнейшего развития. Их необычность в том, что они практически безлики, а значит, лишены малейших проблесков сознания. У многих людей свинья ассоциируется с грязной сексуальностью. (Цирцея, например, превращала мужчин, возжелавших ее, в свиней). Собака может ассоциироваться с верностью, хотя и с распущенностью тоже—из-за неразборчивости в выборе партнеров. А кенгуру всегда олицетворяет материнство и нежную заботу о детенышах.

Эти животные представляют лишь зачаточные черты личности, да и то беспорядочно перемешанные. "Исходный материал" в алхимии часто символизировался такими сказочными чудовищами — гибридами различных животных. С точки зрения психологии они, видимо, символизируют первоначальное состояние полного отсутствия сознания, из которого зарождается индивидуальное эго, начиная свое развитие к зрелости.

Боязнь чудовищ у Генри проявляется в попытке придать им видимость безвредности. Он хочет убедить себя, что они лишь люди, нарядившиеся, как он в детстве, на маскарад. Его беспокойство естественно. Человек, обнаруживающий внутри себя таких чудищ, олицетворяющих отдельные черты своего подсознания, имеет основания для страха.

Другой сон также свидетельствует о страхе Генри перед глубинами подсознания.

"Я — юнга на паруснике. Как это ни странно, паруса наполнены, несмотря на абсолютный штиль. Моя задача — держать трос, крепящий мачту. Довольно странно, что ограждение палубы — это стена, покрытая каменными плитами. Все это сооружение лежит точно на границе между водой и одиноко плывущим парусным судном. Я крепко держусь за трос (не за мачту), мне запрещено смотреть на воду".

В этом сне Генри находится в психологически пограничной ситуации. Ограждение защищает его и закрывает ему обзор. Ему запрещено смотреть в воду (где он может обнаружить неизвестные силы). Все эти образы отражают его сомнения и страх.

Человек, испытывающий, подобно Генри, страх перед посланиями из глубин своего "я", так же боится женского начала в самом себе, как и реальных женщин. То, очарованный, он стремится к женщине, то, напуганный, спешит исчезнуть, чтобы не стать се "жертвой". Он не осмеливается показать возлюбленной (то есть идеализированному партнеру) свою животную сексуальность. Как типичное следствие привязанности к матери, Генри испытывает сложность общения с одной и той же женщиной как в эмоциональном, так и в чувственном плане. Его сны приносят неоднократные свидетельства его желания освободиться от этой дилеммы. В одном сновидении он был "монахом, выполняющим секретное задание". В другом — инстинкты заманили его в публичный дом:

"Вместе с сослуживцем по воинской части, имеющим опыт по части любовных похождений, я оказался в незнакомом городе на темной улице в очереди перед каким-то домом. Вход был только для женщин, поэтому в фойе мой друг надел небольшую карнавальную женскую маску и поднялся наверх по лестнице. Возможно, я сделал то же самое, но отчетливо не помню".

Решение, предлагаемое этим сном, возможно, и удовлетворит любопытство Генри, но только ценой обмана. Как мужчине, ему не хватает храбрости войти в дом, который является, судя по всему, борделем. Только избавившись от 1 своего мужского начала, он может заглянуть в этот мир, запретный для его сознания. Сон, однако, не говорит нам о том, решился ли Генри войти. Он еще не преодолел свою скованность—понятная неудача, если принять во внимание возможные последствия от посещения подобного заведения.

Приведенный сон, на мой взгляд, указывает на гомоэротичсскую предрасположенность Генри: ему кажется, что женская маска сделала бы его привлекательным для мужчин. Эта гипотеза подтвердилась следующим сном:

"Я увидел себя снова мальчиком пяти или шести лет. Мой друг тех дней рассказывает, каким непристойным делом он занимался с директором завода. Мой друг положил свою правую руку на пенис этого мужчины, чтобы погреть его и одновременно погреть собственную руку. Директор был близким другом моего отца, которого я обожал за широту взглядов и разносторонность его натуры. Но мы смеялись над ним, как над «вечным юношей»".