Блок приема, переработки и хранения информации 5 страница

В работах А.Р.Лурия нет классификации нейропсихологических факторов. Анализируя принципы соотношения мозга и психики, А.Р.Лурия выделял две категории мозговых структур, а именно: те, поражение которых ведет к относительно простым неврологическим симптомам (сенсорным, моторным) и те, поражение которых сопровождается нейропси-хологическими симптомами (нарушениями высших психических функций), складывающимися в закономерные сочетания или определенные синдромы. Не противопоставляя эти две группы мозговых структур, А.Р.Лурия тем не менее считал, что они относительно автономны и что именно вторая категория образований мозга составляет морфологические основы нейропсихологических факторов. А.Р.Лурия связывал их преимущественно с вторичными и третичными областями коры больших полушарий (с так называемыми немыми зонами коры). В последние годы он со своими сотрудниками исследовал также роль глубинных подкорковых образований в генезе нейропсихологических синдромов. Дальнейшее изучение больных с локальными поражениями мозга показало, что к синдромообразующим структурам (т.е. к нейропсихологическим факторам) может быть отнесен и ряд других образований мозга и что необходима их классификация. Была сделана попытка классифицировать нейропсихологические факторы (Е.Д.Хомская, 1986, 1987, 1991). Были выделены следующие типы факторов: модально-специфические (связанные с вторичными корковыми полями); мо-дально-неспецифические (связанные с различными уровнями неспецифической системы); ассоциативные (связанные с третичными полями коры, прежде всего — конвекситальной); факторы межполушар-ного взаимодействия (связанные с различными срединными комиссурами, объединяющими левое и правое полушария мозга); полушарные факторы (обеспечивающие целостные принципы работы каждого полушария); глубинные подкорковые факторы (связанные с работой базальных ганглиев и других подкорковых структур) и общемозговые факторы (сосудистые, биохимические и др. мозговые механизмы, ответственные за работу мозга как целого). Степень изученности этих факторов в нейропсихологии различна. Необходимо дальнейшее уточнение состава факторов и соответствующих им синдромов, в частности — выявление специфики правополушар-ных факторов по сравнению с левополушарными. Как известно, работы А.Р.Лурия были посвящены преимущественно описанию нейропсихологических синдромов, возникающих при локальных поражениях левого полушария головного мозга. В послелуриевс-кий период проблема межполушарной асимметрии мозга становится одной из центральных в нейропсихологии (да и в других нейронауках). Интенсивно начала изучаться латеральная специфика нейропсихологических синдромов, т.е. латеральная специфика нейропсихологических факторов. Позже начали изучаться факторы межполушарного взаимодействия. И эта работа далека от завершения.

Новым направлением в изучении проблемы факторов стал анализ их особенностей в детском и старческом возрасте. Собирается материал по оценке специфики глубинных подкорковых факторов. Для уточнения классификации факторов необходимо дальнейшее накопление эмпирического материала. Эта фаза в нейропсихологии (как и в других науках) всегда опережает фазу теоретического осмышления проблемы, т.е. понимания общего состава, специфики и иерархии различных нейропсихологических факторов.

Не менее актуален вопрос о природе нейропсихологических факторов. К сожалению, некоторые авторы до сих пор, признавая на словах факторную основу нейропсихологических синдромов, используют термин «нейропсихологический фактор» как чисто психологическое понятие. Игнорируются и структурные, и, особенно, физиологические «ипостаси» факторов. Тем самым искажается сущность (дух, а не буква) Луриевского учения о факторах (Л.И.Вассерман и др., 1997).

Принципиальная важность признания и морфологического и физиологического уровней организации нейропсихологических факторов вытекает из самой сути Луриевского подхода к решению проблемы «мозг и психика». Отрицание возможности непосредственного сопоставления психических процессов с мозговыми структурами (психоморфологизма) или со всем мозгом в целом (антилокалиционизма) и введение функционального (физиологического) звена как принципиально важной биологической основы психической деятельности открыло новые возможности для современной нейропсихологии. Для обозначения этой основы, как уже говорилось выше, А.Р.Лурия использовал понятия «modus operandi» (способ работы нервных элементов) и «функциональная система» (системное объединение многих нервных структур со своими способами работы) (А.Р.Лурия, 1948, 1962, 1973). А.Р.Лурия считал крайне необходимым разрабатывать этот раздел нейропсихологии, создавать «психологически ориентированную физиологию», конечная цель которой — найти адекватные физиологические системы, осуществляющие сложнейшие виды сознательной человеческой деятельности, описать уровни их построения и соотнести с конкретными физиологическими процессами, вовлекающими различные образования и области головного мозга (А.Р.Лурия, 1977 и др.).

Разработка «психологически ориентированной психологии» должна ответить на вопрос, встающий перед клиническими нейропсихологами: почему поражение одного и того же фактора может сопровождаться рамичными нейропсихологическими симптомами и синдромами. Полное разрушение морфологической основы фактора (вследствие травмы, опухоли и др.) ведет к полному выпадению соответствующего звена психической деятельности (например, фонематического слуха). При менее грубых патологических очагах в тех же мозговых структурах происходят изменения физиологических механизмов их работы (т.е. различные нарушения нейродинамики). Это могут быть преимущественные нарушения следовой деятельности, активационных, тормозных процессов, их подвижности и т.д. Этим нарушениям локальной нейродинамики соответствуют другие нейропсихологические синдромы. Иными словами, патология одних и тех же мозговых структур при разных нарушениях физиологических режимов их работы проявляется в разных нейропсихологичес-ких синдромах.

Под руководством А.Р.Лурия проводились систематические исследования физиологических механизмов нарушений различных психических функций: внимания, памяти, мышления, произвольных движений и действий, зрительного восприятия и др. (А.Р.Лурия, 1977, 1982; Е.Д.Хомская, 1972, 1978 и др.). Работа в этом направлении очень актуальна для современной нейропсихологии. Изучение конкретных физиологических механизмов различных нейро-психологических симптомов и синдромов вносит вклад не только в клиническую нейропсихологию, но, главное, — обогащает современные знания о биологических основах психики, поскольку в патологии, как известно, раскрывается то, что замаскировано в норме.

На современном этапе изучения природы факторов нейропсихология приблизилась к анализу их генетических механизмов. Это — одна из зон ближайшего развития нейропсихологии. Для разработки «генетической темы» в нейропсихологии необходимо продолжить начатые еще в Медико-биологическом институте А.Р.Лурия в 30-х гг. исследования близнецов (с применением современных нейропсихологических методов), леворуких пациентов, а также проводить специальные исследования с сопоставлением нейропсихологических и собственно генетических результатов. Этот тип работ может внести вклад и в саму нейропсихологию, и в психогенетику, и в уточнение того, как именно передаются по наследству особенности психики человека, составляющие его индивидуальность.

Созданная А.Р.Лурия концепция нейропсихологических факторов дала возможность разработать общую схему «устройства» мозга как субстрата психических процессов. Она позволила выделить типичные («стандартные») наборы симптомов, характерные для типичных («стандартных») нейропсихологических синдромов, возникающих у человека при определенных поражениях мозга. И хотя эта работа еще не закончена (недостаточно изучены, например, симптомы и синдромы поражения разных областей правого полушария, глубинных отделов мозга, и, следовательно, соответствующие им нейропсихологические факторы), совершенно очевидно, что подобная схема «устройства» мозга существует и, главное, доступна для анализа методами нейропсихологии. Эта общая для всех взрослых грамотных людей¹ — независимо от пола, образования, национальной принадлежности — матрица мозговой организации психических функций (как совокупность разных нейропсихологических факторов) относится квидоспецифическим генетическим характеристикам человека, к его геному.

Существует и другой аспект этой проблемы, связанный с дифференциальной психологией — это вариативность нейропсихологических симптомов и синдромов, и, следовательно, факторов. Клинические наблюдения свидетельствуют, что степень выраженности тех или иных симптомов варьирует в довольно широких пределах. Иногда некоторые симптомы, характерные для синдрома, отсутствуют, иногда добавляются «лишние» симптомы. Вариативность присуща всем нейропсихологическим синдромам, но в большей степени тем, которые связаны с поражением ассоциативных зон коры больших полушарий, особенно переднего (префронтального) ассоциативного комплекса (А.Р.Лурия, 1963, 1982 и др.). В значительной степени вариативность нейропсихологических синдромов связана и с фамильным левшеством (Т.А.Доброхотова, Н.Н.Брагина, 1994). Вариативность синдромов отражает индивидуальные особенности генетических программ, уникальность генотипа каждого человека. Анализ индивидуальных нейропсихологических различий должен, по-видимому, составить задачу особого раздела психогенетики, который может сложиться на границе психогенетики и нейропсихологии.

В целом, изучение биологических основ психики в рамках нейропсихологии — с использованием ее теоретического и методического аппарата — имеет большое будущее. В этом контексте особенно важно продолжение работ по анализу нейропсихологических факторов, определяющих характер протекания плеяд психических функций в норме и патологии (т.е. целостные психологические и нейропсихологические синдромы). В настоящее время становится очевидным, что нейропсихологические факторы — синдромооб-разующие структурно-функциональные единицы работы мозга — ответственные за определенные звенья (параметры) различных психических функций — имеют несколько уровней организации, включая и генетический. Их изучение может помочь решить одну из главных трудностей генетического анализа психичес-

¹ «Детская» нейропсихология, которая начала разрабатываться учениками А.Р.Лурия лишь в последние годы, имеет ряд существенных отличий от «взрослой», что не позволяет объединять их в одно целое.

ких функций, связанную с их сложным комплексным характером. Современная нейропсихология может уточнить «психологические переменные», которые необходимо сопоставлять с генотипом. Это, по-видимому, те самые звенья (параметры) психических функций, за которые ответственны разные нейропсихологинеские факторы. Естественнонаучное направление в современной отечественной психологической науке переживает не

лучшие времена. Оно подвергается необоснованной критике со стороны новых (или якобы новых) подходов к изучению психики («гуманистической», «христианской» психологии и др.). Тем более актуально сохранение и продолжение естественнонаучных традиций в отечественной нейропсихологии, имеющей свой оригинальный подход к изучению биологических основ психики.

А.Р.Лурия к проблеме психологически ориентированной физиологии¹

Отношения двух наук — психологии и физиологии, так же как и попытки создать пограничную науку — психофизиологию, — прошли на протяжении последних ста лет ряд этапов.

На первых этапах, когда обе эти дисциплины в основном накапливали эмпирический материал, дело не шло дальше попыток внешне сопоставить их данные и найти некоторые «параллели» между субъективными состояниями и реальными (или предполагаемыми) физиологическими процессами.

В дальнейшем, когда психология стала созревать как наука, имеющая свою — на том этапе аналитическую (ассоцианистскую) — теорию и свои экспериментальные методы, возникла потребность объяснить наблюдаемые психологические явления физиологическими процессами и сопоставить сложные психические процессы с элементарными физиологическими. Так, была создана «физиологическая психология», которая пыталась отбросить интроспекционистское изучение психологических явлений и заменить его либо относительно простыми, но объективными физиологическими экспериментами, либо же (как это было в случае американского бихевиоризма) свести все богатство психической жизни человека к ряду элементарных схем, в готовом виде взятых из физиологии.

Такой физиологический редукционизм сохранялся достаточно длительное время, но в итоге оказался бесплодным.

Было обнаружено, что всякое сведение сложнейших форм сознательной деятельности человека к слишком обшим (а потому и бедным) схемам типа «сочетание», «подкрепление», «временная связь» не могло быть достаточно продуктивным для объяснения сложнейших форм сознательной и целенаправленной человеческой деятельности, и неоднократные попытки применить эти понятия к практике обучения и воспитания, диагностики и лечения заболеваний, к практике рационализации труда и производства оказались малоэффективными.

Возникла настоятельная необходимость в новой физиологической системе, которая могла бы без упрощения подойти к сложным психологическим явлениям и адекватно объяснить сложные формы сознательного человеческого поведения. Задачи понять хотя бы некоторые механизмы процессов предвидения и программирования поведения, процессов анализа сложных ситуаций и «принятия решения», к тому времени изученных психологией, выдвинулись теперь на первый план, а вместе с ними особенно актуальной стала и проблема создания «психологической физиологии», способной дать адекватный анализ сложных форм сознательной деятельности человека без их упрощения.

Перед исследователями развернулся цикл сложнейших проблем, важнейшей из которых была задача найти те непрямые отношения, в которых находятся

' Проблемы нейропсихологии / Под. ред. Е.Д.Хомской, А.Р.Лурия. М.: Наука, 1977. С.9—27.

сформулированные в общественной истории сложнейшие виды специфически человеческой психической деятельности с осуществляющими их физиологическими механизмами.

Попытки решить эту задачу стали появляться как в работах физиологов, так и в исследованиях психологов и нейропсихологов. Однако до сих пор сделаны лишь первые шаги на пути исследования этой проблемы, имеющей огромное значение как для материалистической теории, так и для научно обоснованной практики. Поэтому сейчас есть все основания для того, чтобы оглянуться назад и выделить некоторые узловые вопросы в изучении этой проблемы.

Если отвлечься от донаучных попыток прямого сопоставления психических явлений с мозгом, которые начинались с античности, занимали все средневековье с его учением о «трех мозговых желудочках» — носителях наглядного восприятия, памяти и интеллекта — и доходили до «френологии» Ф.А.Галля, серьезная постановка вопроса о физиологических коррелятах психических процессов насчитывает немногим больше столетия.

Психология, которая понималась тогда как наука '•о субъективных состояниях, делала, однако, серьезные попытки к расчленению сложных психических процессов на составляющие их элементы — ощущения, представления, ассоциации, — и это направление, сложившееся еще в эмпирической английской философии XVTII в., а также в психологической школе Гербарта, в основном продолжало господствовать в течение всего XIX столетия. Поэтому естественно, что первые шаги экспериментального исследования психических процессов, которые были сделаны В.Вун-дтом и его последователями, сводились к попыткам точно изучить двигательные реакции, условия концентрации внимания и законы протекания ощущений, представлений и их ассоциации в более сложные комплексы.

Первые шаги делала и научная физиология, которая в работах Фехнера, Вебера и Гельмгольца впервые обратилась к точному изучению ощущений и создала тот специальный раздел, который впоследствии получил название психофизики. Ко второй половине XIX в. были сделаны лишь первые шаги к тому, чтобы изучить мозговую организацию элементарных двигательных реакций, и пионерские работы Фрича и Гитцига рядом с первыми описаниями точной структуры передних (моторных) и задних (сенсорных) отделов мозговой коры прочно вошли в основной фонд классической морфофизиологии.

В те времена господствовали представления аналитической науки, которые приняли наиболее ощутимую форму в целлюлярной физиологии и патологии Вирхова, согласно которой корни всех биологических, как и патологических, процессов надо искать в отдельных клетках — мельчайших составных элементах целого организма.

Естественно, что основные тенденции, сходные в обеих науках, не могли не встретиться, в результате чего и возникло желание сопоставить элементарные психологические явления со столь же элементарными физиологическими процессами.

На первых этапах эти сопоставления не выходили за пределы господствовавшего тогда психофизического параллелизма, довольствовавшегося обнаружением некоторого соответствия между субъективными состояниями и объективно регистрируемыми физиологическими процессами.

Позже эти сопоставления воплотились в ряд специальных экспериментальных исследований. У Вундта они привели к анализу времени сенсомоторных реакций, у Эббингауза — к первым попыткам измерения процессов запоминания и забывания (эти работы дали ценнейшие факты, физиологическое значение которых стало ясным лишь через столетие); у исследователей ощущений они отразились в тщательном измерении порогов и описании ряда субъективных сенсорных явлений, которые оказались одинаково интересными как для философов типа Фехнера, так и для физиологов типа Вебера и Гельмгольца и даже для физиков типа Маха.

Все это привело к созданию особой области науки — физиологической психологии (в сводном виде представленной в классических работах В.Вундта), основной задачей которой было найти физиологические корреляты элементарных психических явлений путем изучения нервных процессов, лежащих в их основе.

Легко видеть, что физиологическая психология, как она представлялась классикам, должна была оставаться разделом психологии, изучавшим объективные основы психических явлений, и мыслилась как объективное физиологическое звено психологии, которая сама оставалась наукой о субъективных состояниях.

Таков был первый этап научного сопоставления психологических и физиологических фактов, и если раскрыть классические руководства по экспериментальной психологии того времени — «Основы физиологической психологии» В.Вундта или руководства по психологии Эббингауза или Титченера — никакой иной логики, кроме попыток разложить субъективные (психические) процессы на их элементы и найти этим элементам объективные корреляты, в этих руководствах найти нельзя.

Аналогичное положение наблюдалось и в классических исследованиях эмоциональной жизни, которые после работ Лемана в Дании и Ланге в Германии взяли за основной метод исследования эмоций анализ сосудистых и дыхательных изменений, возникающих при эмоциональных состояниях. Эти исследования, прямо относящиеся к «физиологической психологии», дали много ценнейших фактов, но и они тоже не выходили за пределы простого сопоставления субъективных (психологических) и объективных (физиологических) процессов.

Попытки такого сопоставления ограничивались в «физиологической психологии» XIX в. лишь элементарными психическими процессами (ощущениями, движениями, эмоциями, реже непроизвольным вниманием), и лишь частично — «ассоциациями» этих элементарных процессов. Сложнейшие формы сознательной деятельности — процессы логического мышления, «аперцепции», волевого действия, осмысленного переживания — оставались полностью за пределами этих попыток. Все эти явления относились к «духовному миру», и возможность их физиологического анализа с самого начала отрицалась этими исследователями.

Неудивительно поэтому, что «физиологическая психология» открывала простор для дуалистических и идеалистических концепций, не отрицая возможности «описательной» или «духовной» психологии и продолжала мирно сосуществовать рядом с ними.

III

Корни перестройки содержания психологической науки и соответствующей ей физиологии уходят в середину XIX в. и могут быть успешно прослежены на истории научной мысли в России. Они прежде всего связаны с именем выдающегося русского исследователя психолога и физиолога И.М.Сеченова.

Мировоззрение И.М.Сеченова сформировалось под непосредственным влиянием русских революционных демократов середины XIX в. Крупный материалистический философ, образованнейший человек своего времени и вместе с тем выдающийся естествоиспытатель, он с самого начала отвергал дуалистические позиции, обособляющие «духовный мир» от явлений природы и отвергающие детерминистический подход к объяснению психических явлений.

Уже в своих ранних работах — «Элементы мысли», «Предметный мир и действительность» — он указал на необходимость естественнонаучного анализа сознательной деятельности человека. С самого начала И.М.Сеченов требовал радикального разрыва с идеалистической философией и с различными «обособи-телями психологии».

На первых этапах И.М.Сеченов видел решение своей задачи в сведении всего богатства психической жизни к механизмам рефлекса. Именно эта идея лежала в основе его самой знаменитой публикации — «Рефлексы головного мозга».

Уже в своих ранних работах, где И.М.Сеченов исходил из того, что мысль человека отражает реальную действительность и предметный мир, было сформулировано положение о том, что все виды синтетического отражения мира, составляющие сущность человеческого сознания, распадаются на две большие категории — объединение поступающих раздражений в симультанные (пространственные) группы и объединение их в сукцессивные (последовательные или временные) ряды. Эти два основных вида синтетической деятельности мозга явились для И.М.Сеченова отражением двух основных параметров объективного мира — пространства и времени; они и составляли основные формы работы наших органов чувств и основные категории психической деятельности человека.

По мысли И.М.Сеченова, эти формы психической деятельности человека отличаются огромной сложностью. Они проявляются и в сознательном поведении, и в логической мысли, и в произвольно организованном, волевом действии. Именно это положение выдвинуло перед И.М.Сеченовым задачу, которая стала основной в его жизни и которая привела его к важнейшему открытию, поставившему его в ряды классиков физиологии. С целью найти физиологические механизмы волевого акта И.М.Сеченов и произвел свой знаменитый опыт, обнаруживший центральное торможение движения, которое было оценено им как прототип сложного «волевого» действия.

Уже на этом этапе И.М.Сеченов пытается приблизиться к созданию физиологических моделей самых сложных психологических процессов. В дальнейшем И.М.Сеченов отчетливее стал видеть ту огромную сложность, которой отличаются высшие уровни организации поведения с их качественным своеобразием, возникающим по ходу эволюции.

В предисловии к своему последнему крупному труду — «Физиология нервных центров» И.М.Сеченов приходит к выводу, что с переходом к человеку «чувствования превращаются в повод и цель, а движение — в действия» и что «это уже выходит за пределы физиологии» (И.М.Сеченов, 1906).

Такая формулировка наметила новый путь, избранный И.М.Сеченовым: физиология не должна была сводить «повод и цель» к «чувствованиям», а сознательные «действия» к движениям. Она должна была покинуть путь редукционизма и искать физиологические модели, адекватные сложным формам психической деятельности человека. Она должна была вступить на путь создания той науки, которую мы условно можем обозначить как «психологическая физиология».

И.М.Сеченов оставался до конца жизни и физиологом и психологом, отчетливо видевшим все богатство и всю сложность высших форм сознательной жизни человека. Вот почему эксперименты, занявшие последний период его деятельности, были связаны с изучением физиологических основ произвольных движений человека, а применение эргографических исследований было одним из способов подойти к анализу этих вопросов. В своих письмах к М.П.Боковой И.М.Сеченов говорил о своей последней, основной жизненной задаче — создании «медицинской психологии», которая должна была стать его «лебединой песнью».

Мысли И.М.Сеченова надолго опередили современную ему науку. Даже его последователи не уловили главного направления и продолжали идти по пути сведения сложных форм поведения к элементарным физиологическим явлениям, сохраняя неприкосновенной всю традиционную линию ассоциационизма XIX в.

Идеи И.М.Сеченова нашли свое дальнейшее продолжение и развитие в работах И.П.Павлова.

И.П.Павлов был ярким представителем естественнонаучной мысли конца XIX — начала XX вв., сочетавшим естественнонаучный и аналитический подходы. И.П.Павлов с самого начала поставил перед собою задачу открыть те физиологические механизмы, которыми можно было бы объяснить психические процессы человека. Задача заменить субъективные подходы к внутреннему миру человека объективными физиологическими методами исследования стала основной для этого крупнейшего исследователя, и привела его к открытию условного рефлекса и разработке новой области науки — физиологии высшей нервной деятельности.

Постановка задачи — создать науку об объективных физиологических основах поведения — составляет огромную заслугу И.П.Павлова. Не случайно И.П.Павлов назвал свой основной труд «Двадцатилетний опыт изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных», подчеркивая тем самым ключевую позицию этой науки для анализа целостных форм поведения. Он считал, что наука о высшей нервной деятельности должна изучать целостные формы поведения, разлагая его на элементарные части и раскрывая законы, по которым работают эти элементы. Главное научное достижение И.П.Павлова заключалось в разработке теории условных рефлексов, в экспериментальном доказательстве условно-рефлекторной природы психического.

Фундаментальные физиологические исследования И.П.Павлова, создавшие основу для настоящей физиологии головного мозга, могли объяснить различные формы поведения животных, однако прямой перенос открытых при изучении поведения животных закономерностей на человека оказался несостоятельным.

На этом этапе развития физиологии сложные психологические явления (процессы осмысленного восприятия, произвольного внимания, активного запоминания, выбора и «принятия решения» и т.д.) фактически продолжали оставаться за пределами научного объяснения. К сожалению, идеи И.П.Павлова о «второй сигнальной системе» и ее роли в организации поведения человека не были им достаточно разработаны, вследствие чего, указывая лишь на решающее участие речи в формировании сознательных форм деятельности, они не раскрывали конкретных путей для их адекватного исследования.

Некоторые последователи И.П.Павлова пытались использовать закономерности высшей нервной деятельности, открытые на животных, для научного обоснования процессов обучения и воспитания человека, диагностики и терапии заболеваний мозга. Однако предлагавшиеся для этих целей схемы условно-рефлекторных основ обучения оказались упрощенными и не отвечающими реальным задачам обучения и воспитания. Десятки лабораторий высшей нервной деятельности, организованных в клиниках для диагностики нервных и психических заболеваний, не смогли выполнить возлагавшихся на них задач и оказать реальную помощь клинике.

В наиболее парадоксальной форме объяснение сложных психических феноменов посредством элементарных квазифизиологических закономерностей (с формальной ссылкой на И.П.Павлова) проявилось в бихевиоризме.

Вскоре после выхода первых работ И.П.Павлова группа американских психологов взяла на вооружение установку на объективное исследование поведения животных и те методы сочетания сигналов и подкреплений, которые лежали в основе выработки условных рефлексов, одновременно отбросив научный анализ динамики нервных процессов, считая эту сторону учения Павлова метафизической и выходящей за пределы непосредственных наблюдений.

Так появился американский бихевиоризм — феноменология поведения.

Бихевиоризм — эта, по выражению Д.Хэбба, «американская революция» в психологии — возник как конкретное воплощение прагматизма — американского варианта позитивизма.

Дж.Уотсон, заложивший основу бихевиоризма, и Б.Ф.Скиннер, в трудах которого бихевиоризм получил свое законченное логическое оформление, неоднократно указывали, что считают себя учениками и продолжателями не только американского психолога Э.Торндайка, но и И.П.Павлова. Сама терминология бихевиоризма («стимул», «реакция», «совпадение», «подкрепление», «выработка условных связей») была целиком перенесена из учения И.П.Павлова без учета ее концептуального содержания.

Бихевиоризм продолжил линию редукционизма — поиски элементарных процессов, к которым можно было бы без остатка сводить все высшие формы психической деятельности. Бихевиористы возродили наивное представление о мозге как о своего рода «чистой доске» (tabula rasa), на которой благодаря сочетаниям стимулов и подкреплений создаются любые ассоциации.

Такая упрощенная редукция поведения не могла долго удовлетворять американскую научную мысль. Это привело к попыткам внести в бихевиоризм ряд поправок, которые по существу лишали его первоначального механистического пафоса. У одних исследователей (Халл) прямолинейный бихевиоризм (strict behaviorism) начал замещаться введенном в схему «стимул—реакция» «промежуточных переменных» (intervening variables), являвшихся на деле лишь домыслами, взятыми из субъективной психологии, другие (Толман) заменили его «целевым бихевиоризмом» (purposive behaviorism), включив в систему рассуждений чуждое бихевиоризму понятие цели.