Самостоятельная работа №15

Диалог с А.Чеховым в рассказе И. Бунин «Солнечный удар»

 

Форма: сочинение

Цели: проанализировать образы центральных героев; исследовать сюжетные и концептуальные переклички с прозой А.П. Чехова, выявить концепцию любви в творчестве И.А. Бунина.

Задание. Прочитайте рассказ И.А. Бунина «Солнечный удар»

Ответьте на вопросы к рассказу «Солнечный удар» так, чтобы в итоге получился связный текст.

 

Смысл заголовка. Что такое солнечный удар? Какие симптомы его сопровождают. Какие аспекты любви хотел подчеркнуть Бунин, давая рассказу такое заглавие?

Сюжет рассказа. Рассказ Бунина явно ориентирован на «Даму с собачкой» А.П.Чехова, но Бунин воспроизводит только часть сюжета предшественника. Представьте себе сюжет чеховского рассказа и выделите ту часть, которую заимствует Бунин. От каких событий он отказывается и почему?

Образы героев и мотивировка их поведения. Как много мы знаем о героях рассказа? Почему Бунин ограничивается этими сведениями?

Можно ли назвать чувство героев взаимным и серьезным? Найдите в тексте (часть I) фразу, содержащую ответ.

Чувства поручика. Как писатель передает сложную, психофизическую природу любви? Когда и как он осознает свое чувство?

Концепция любви. Легко ли герою вернуться в мир, после встречи с незнакомкой? Как он относится к окружающему (рассмотрите сцену у витрины с фотографиями).

Что значит фраза героини: «Если поедем вместе, все будет испорчено»? От чего она уберегает любовь?

Как субъективно воспринимается поручиком краткий временной промежуток? О чем свидетельствует такое восприятие?

Вывод. Можно ли назвать говорить о трагизме восприятия любви Буниным?

 

Самостоятельная работа №16

Реформа стихосложения на рубеже XIX-XX веков

Форма: стиховедческий анализ текста

Цели: познакомиться с особенностями стихосложения рубежа XIX-XX веков, совершенствовать умение определять стихотворные размеры.

 

Задание 1. Прочитайте материал, посвященный реформе стихосложения рубежа XIX-XX веков

М.Л. Гаспаров. Из книги «История русского стиха»

М. Горький называл на­чало XX в. «формальным возрождением стиха» (в статье «О Библиотеке поэта»). Это было временем широчайшего обновления и перестройки всей системы поэтических средств, напоминавшим эпоху романтизма, а отчасти даже эпоху реформы Тредиаковского−Ломоносова. В основе это­го преобразования лежало переменившееся соотношение двух основных художественных систем − поэзии и прозы. Во второй половине XIX в. поэзия подчинялась прозе и ориентировалась на прозу − теперь поэзия отчетливо про­тивопоставляет себя прозе и сосредоточивается на тех ху­дожественных заданиях, которые прозе недоступны. Вме­сто унифицирующей простоты поэзия стремится к сложности, вместо мнимой естественности формы − к сознательной необычности. Хотя овладение чисто-тоническим стихосложением позво­ляло гораздо ближе передавать «естественные» прозаи­ческие ритмы и интонации, но это достижение было ощути­мо именно потому, что оно являлось лишь частью гораздо более широкой системы художественных средств и оттеня­лось ритмами и интонациями более традиционными и более экзотическими. Поэзия как бы демонстрировала, как самые прозаические ритмы и созвучия в системе стиха становятся стихом. Стихи в манере предшествующего периода продол­жали писаться − крупнейшими мастерами их были такие несхожие авторы, как И. Бунин и Д. Бедный,− но их вы­разительность повышалась именно оттого, что их простота казалась вызовом господствующей сложности.

Расширение круга художественных средств велось в двух направлениях. Во-первых, заново брались на учет стихотворные формы русской классики: до сих пор они сти­хийно ощущались как живые, привычные и естественные (или, наоборот, отмершие и неестественные), теперь по от­ношению к ним явилось чувство исторической дистанции, каждая форма стала осознаваться как знак такой-то опре­деленной эпохи, не раз навсегда «живой» или «мертвый», а всегда допускающий сознательное использование. Вме­сте с русской классикой в такой поэтический обиход верну­лась и мировая классика − имитации античных и средне­вековых европейских метров и строф стали в переводах обязательными, а в стилизациях − нередкими; имитации восточных стихотворных форм были, по крайней мере, поставлены на очередь. Во-вторых, наоборот, эксперименты делались в области нового и неиспытанного − только для того, чтобы выявить скрытые возможности языка и стиля; так, в частности, открытие чистой тоники совершалось в сти­хе самостоятельно, без оглядки на западные или народные образцы.

Поэтические эксперименты велись в это время так же сознательно и систематично, как при Кантемире и Тредиаковском: были поэтические конкурсы, обмены изометриче­скими посланиями, Брюсов даже издал отдельной книгой «Опыты по метрике и ритмике, по эвфонии и созвучиям, по строфике и формам» (1918). Эти практические эксперимен­ты − опять-таки, как и при Тредиаковском,− были пред­метом и результатом теоретических осмыслений: В. Иванов читал лекции о стихе, Брюсов стал автором учебника «Ос­новы стиховедения», Белый внес в исследование стиха статистические методы, выявляя и культивируя ред­кие ритмические формы.

Освоение дольников. Шагом в сторону чистой тоники было освоение дольников. Выделение дольни­ков из массы ритмов, лежавших за силлабо-тоническими рамками, произошло не тотчас. У ранних символистов за по­рогом силлабо-тонических размеров начинались сразу сти­хи с произвольно широким колебанием междуиктовых ин­тервалов (количеством слабых слогов между сильными). Решающее значение имела работа А.Блока в «Стихах о Прекрасной Даме»: опираясь на полузабытый опыт переводов из Гейне у Фета и А. Григорьева, он ограничил колебания междуиктовых интервалов 1−2 слогами и получил гибкий стих, в ме­ру соединивший предсказуемость силлабо-тонического и не­предсказуемость чисто-тонического ритма:

Вхожу я в темные храмы,

Совершаю бедный обряд.

Там жду я Прекрасной Дамы

В мерцаньи красных лампад.

Этот 3-иктный дольник сразу стал популярнейшим из новых размеров − если не у старших, то у младших поэтов: Ахматовой («....Это песня последней встречи....»), Асеева («...Чайки кричали: чьи вы?..»), Есенина («Все живое особой метой...»), Цветаевой («Идешь, на меня похожий...»). У всех поэтов 2-сложные интервалы преобладали над 1-сложными, поэтому дольник воспри­нимался как 3-сложный размер с «пропусками слогов» и свое место в метриче­ском репертуаре эпохи отнимал именно у трехсложников.

Вслед за 3-иктным (трехударным) дольником в употребление входит 4-иктный:

Девушка пела в церковно* хоре О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех забывших радость свою....

(Блок, 1905)

Этот размер становится массовым к 1920-м гг. (Есенин и Пас­тернак его избегают, но Маяковский очень любит). При этом он обнаруживает явное тяготение к эпическим и иным боль­шим формам: от «У самого моря» Ахматовой («Бухты изрезали низкий берег, Все паруса убежали в море...») до «Люблю» и «Про это» Маяковского (чистый 4-иктный), «Крысолова» Цветаевой и «Свердловской бури» Асеева (чередование 4- и 3-иктного).

 

 

Задание 2. Определите стихотворных размер приведенных ниже фрагментов

 

Вариант 1. Фамилии на А-К.

1Выхожу я в путь, открытый взорам,Ветер гнет упругие кусты,Битый камень лег по косогорам,Желтой глины скудные пласты. Я сам свою жизнь сотворю,И сам свою жизнь погублю.Я буду смотреть на ЗарюЛишь с теми, кого полюблю. Вот моя клетка - стальная, тяжелая,Как золотая, в вечернем огне.Вот моя птица, когда-то веселая,Обруч качает, поет на окне.

Ты в поля отошла без возврата.

Да святится Имя Твое!

Снова красные копья заката

Протянули ко мне острие.

Вариант 2. Фамилии на Л-О

1Не мани меня ты, воля, Не зови в поля!Пировать нам вместе, что ли, Матушка-земля? 2Строен твой стан, как церковные свечи.Взор твой - мечами пронзающий взор.Дева, не жду ослепительной встречи -Дай, как монаху, взойти на костер! 3Усните блаженно, заморские гости, усните,Забудьте, что в клетке, где бьемся, темней и темнее...Что падают звезды, чертя серебристые нити,Что пляшут в стакане вина золотистые змеи... 4Вот открыт балаганчикДля веселых и славных детей,Смотрят девочка и мальчикНа дам, королей и чертей.

 

Вариант 3. Фамилии на П-Т.-

В стороне чужой и темнойКак ты вспомнишь обо мне?О моей любови скромнойЗакручинишься ль во сне? Когда эти нити соткутся в блестящую сетку,И винные змеи сплетутся в одну бесконечность,Поднимут, закрутят и бросят ненужную клеткуВ бездонную пропасть, в какую-то синюю вечность. Счастья не требую. Ласки не надо.Лаской ли грубой тебя оскорблю?Лишь, как художник, смотрю за ограду,Где ты срываешь цветы, - и люблю! Девушка пела в церковном хореО всех усталых в чужом краю,О всех кораблях, ушедших в море,О всех, забывших радость свою.

Вариант 4. Фамилии на У-Я.

Прошли года, но ты - всё та же:Строга, прекрасна и ясна;Лишь волосы немного глаже,И в них сверкает седина.

 

Жгут раскаленные камниМой лихорадочный взгляд.Дымные ирисы в пламени,Словно сейчас улетят.

 

За городом вырос пустынный кварталНа почве болотной и зыбкой.Там жили поэты, - и каждый встречалДругого надменной улыбкой.

 

В легком сердце - страсть и беспечность,Словно с моря мне подан знак.Над бездонным провалом в вечность,Задыхаясь, летит рысак.