Системы. Мы видим теперь, что такое мнение основано в лучшем случае только на «Льюисе»

Но до какой степени Льюис плохо знакомит г. Михайловского с ходом развития философской мысли в Германии, показывает, кроме вышеуказанного, ещё следующее обстоятельство. Наш автор с восторгом цитирует известное письмо Белинского, в котором тот раскланивается «с философским колпаком» Гегеля. В этом письме Белинский говорит, между прочим: «Судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира и здравия китайского императора, т. е. гегелевской Allgemeinheit» (всеобщности. —Ред.). По поводу этого письма г. Михайловский делает много замечаний, но он не «замечает», что у Белинского гегелевская Allgemeinheit припутана совершенно некстати. Г. Михайловский думает, повидимому, что гегелевская Allgemeinheit есть то же самое, что дух или абсолютная идея, но Allgemeinheit не составляет у Гегеля даже главного отличительного признака абсолютной идеи. Ailgemeinheit занимает у него не более почётное место, чем, например, Besonderheit или Einzelheit (особенность и единичность. — Ред.). А вследствие этого и непонятно, почему именно Allgemeinheit именуется китайским императором и заслуживает, не в пример другим своим сёстрам, предупредительно-насмешливого поклона. Это может показаться мелочью, не достойною внимания в настоящее время, но это не так: плохо понятая гегелевская Allgemeinheit до сих пор мешает, например, г. Михайловскому, понять историю немецкой философии, — до такой степени мешает, что даже и «Льюис» не выручает его из беды.

По мнению г. Михайловского, преклонение перед Allgemeinheit приводило Гегеля к полному отрицанию прав личности. «Нет философской системы, — говорит он, — которая относилась бы к личности с таким уничтожающим презрением и (такою?) холодной жестокостью, как система Гегеля» (стр. 55). Это верно разве только по «Льюису». Почему Гегель считал историю Востока первой, низшейступенью в развитии человечества? Потому, что на Востоке не развита была и до сих пор не развита

«»288

Личность. Почему Гегель с восторгом говорил о древней Греции, в истории которой современный человек чувствует себя, наконец, «дома»? Потому, что в Греция была развита личность («прекрасная личность», «schöne Individualität»). Почему Гегель с таким восторгом говорил о Сократе? Почему он, едва ли не первый из историков философии, отдал справедливость дажесофистам? Неужели потому, что пренебрегал личностью?

Г. Михайловский слышал звон, да не знает, где он.

Гегель не только не пренебрегал личностью, но создал целый культ героев, целиком унаследованный впоследствии Бруно Бауэром. У Гегеля герои были орудием всемирного духа, и в этом смысле они сами былинесвободны. Бруно Бауэр восставал против «духа» и тем освободил«героев». У него герои «критической мысли» являются настоящими демиургами истории в противоположность «массе», которая хотя и раздражает почта до слёз героев своею непонятливостью и неповоротливостью, но кончает всё-таки тем, что идёт по пути, проложенному героическим самосознанием. Противоположение героев массе («толпе») перешло от Бруно Бауэра к его русским незаконнорождённым детям, и мы имеем теперь удовольствие созерцать его в статьях г. Михайловского. Г. Михайловский не помнит своего философского родства, — это непохвально.

Итак, у нас неожиданно получились элементы для нового «синтеза». Гегелевский культ героев, находящихся в услужении у всемирного духа —тезис; бауэровскнй культ героев «критической мысли», руководимых лишь своим «самосознанием» — антитезис; наконец, теория Маркса, примиряющая обе крайности, устраняющая всемирный дух и объясняющая происхождение героического самосознания развитием среды — синтезис.

Нашим, склонным к «синтезу», противникам надо помнить, что теория Маркса вовсе не была первой, непосредственной реакцией против Гегеля, что этой первой, — поверхностной, вследствие своей односторонности, — реакцией явились в Германии взгляды Фейербаха и особенно Бруно Бауэра, с которым нашим субъективистам давно уже пора родными счесться.

«»289

Немало и ещё несообразностей наговорил г. Михайловский о Гегеле и о Марксе в своей статье против г. П. Струве. Место не позволяет нам перечислить их здесь. Мы ограничимся тем, что предложим нашим читателям следующую интересную задачу: Дан г. Михайловский; дано полное незнание им Гегеля; дано совершенное непонимание им Маркса; дано его неудержимое стремление рассуждать о Гегеле, о Марксе и об их взаимном отношении; спрашивается: сколько ещё ошибок сделает г. Михайловский благодаря этому стремлению?

Но едва ли кому удастся решить эту задачу: это — уравнение со многими неизвестными. Есть только одно средство заменить в нём определёнными величинами величины неизвестные: именно надо внимательно читать статьи г. Михайловского и замечать его ошибки. Дело это, правда, невесёлое и нелёгкое, ошибок будет очень много, если только г. Михайловский не отделается от своей дурной привычки рассуждать о философии, не посоветовавшись предварительно с людьми, более его сведущими.

Мы не станем касаться здесь нападок г. Михайловского на г. П. Струве. Поскольку речь идёт об этих нападках, г. Михайловский принадлежит отныне автору «Критических заметок к вопросу об экономическом развитии России», а мы не хотим посягать на чужую собственность. Впрочем, г. Струве, может быть, извинит нас, если мы позволим себе сделать два маленьких «замечания».

Г. Михайловский обиделся тем, что г. П. Струве «замахнулся» на него вопросительным знаком. До такой степени обиделся, что, не ограничившись указанием неправильностей в языке г. Струве, выбранил его инородцем и даже вспомнил анекдот о двух немцах, из которых один сказал «стригнулся», а другой поправил его, утверждая, что по-русски надо говорить «стриговался». По поводу чего же поднял г. Струве на г. Михайловского руку, вооружённую вопросительным знаком? По поводу слов: «Современный экономический порядок в Европе начал складываться ещё тогда, когда наука, заведующая этим кругом явлений, не существовала» и т. д. Вопросительный

«»290

Знак сопровождает слово «заведующая». Г. Михайловский говорит: «По-немецки это, может быть, нехорошо (как зло: по-немецки!), но по-русски, уверяю вас, г. Струве, ни в ком вопроса не возбуждает и вопросительного знака не требует». Пишущий эти строка носит чисто русскую фамилию и обладает столь же русскою душою, как и г. Михайловский: самый ехидный критик не решится обозвать его немцем, и, тем не менее, слово «заведующая» в нём возбуждает вопрос. Он спрашивает себя: если можно сказать, что наука заведуетизвестным кругом явлений, то нельзя ли после этого произвести технические искусства в начальники особых частей? Нельзя ли сказать, например: пробирное искусство командует сплавами? По-нашему, это неловко, это придало бы искусствам слишком военный вид, совершенно так же, как слово заведующая придаёт науке вид бюрократа. Стало быть, неправ г. Михайловский. Г. П. Струве молча схватил вопросительный знак; неизвестно, как поправил бы он неудачное выражение г. Михайловского. Допустим, что он стал бы «стриговаться». Но что г. Михайловский уже несколько раз «стригнулся», — это, к сожалению, уже совершившийся факт. А, кажется, совсем не инородец!

Г. Михайловский в своей статье поднял смешной шум по поводу слов г. Струве: «нет, признаем нашу некультурность и пойдём на выучку к капитализму» *. Г. Михайловский хочет изобразить дело так, как будто бы эти слова означали«отдадим же производителя в жертву эксплоататору». Г. П. Струве легко будет показать тщету усилий г. Михайловского, да её, вероятно, и теперь видит всякий, внимательно прочитавший «Критические заметки». Но г. Струве всё-таки очень неосторожно выразился, чем, вероятно, ввёл в соблазн многих простаков и обрадовал нескольких акробатов. Вперёд — наука, — скажем мы г. Струве, а гг. акробатам напомним, как Белинский уж под конец своей жизни, когда он уж давно раскланялся с «Allgemeinheit» (с «всеобщностью». — Ред.), в

^* Примечание от редакции. См. по этому вопросу В. И. Ленин, Экономическое содержание народничества, Соч., т. 1, изд. 4, стр. 479.

«»291

Одном из своих писем высказывал ту мысль, что культурное будущее России обеспечит только буржуазия. У Белинского это была тоже очень неловкая угроза. Но чем была вызвана его неловкость? Благородным увлечением западника. Таким же увлечением причинена, уверены мы, и неловкость г. Струве. Шуметь по её поводу позволительно только тому, кому нечего возражать, например, на экономические доводы этого писателя.

Ополчился на г. П. Струве и г. Кривенко. У того своя обида. Он неверно перевёл отрывок из одной немецкой статьи г. П. Струве, а тот уличил его в этом. Г. Кривенко оправдывается, старается показать, что перевод почти совсем верен; но оправдания его неудачны, он всё-таки остаётся виновным в искажении слов своего противника. Но взять с г. Кривенко нечего, ввиду несомненного его сходства с некоей птицей, о которой сказано:

Райская птица Сирин, Глас её в пении зело силен, Когда Господа воспевает, Сама себя позабывает.