Лекция 44. Фундаментальные потребности, производство потребностей

 

На сегодняшней лекции я хотел обратиться к проблеме потребностей на уровне человека и человеческого общества. Я, однако, начну не с этого. Я получил на прошлой лекции несколько записок с вопросами, на которые я сейчас и отвечу.

Первый вопрос формулируется так: «Является ли ключевой стимул предметом?» Может быть предметом. Является предметом всегда, поскольку речь идет о потребностях животного, существующего в предметной среде. Я дал два ответа. Может быть предметом в смысле: предметом-вещью, одновременно воздействующей как комплекс свойств. Но он может быть предметным в другом, более широком смысле. Это некоторый объект, но роль ключевого стимула может выполнять некоторое воздействие этого предмета.

Не очень понятен для меня второй вопрос: «Является ли предметом ориентировочно-исследовательская деятельность?» Наверное, деятельность, ориентировка как процесс не является внешним предметом. Ведь это, собственно, необходимость ответить на вопрос: «что произошло?», правда? То есть это реакция на какие-то изменения, которые произошли в окружающей среде, в окружающем мире. Это реакция, и уже поэтому, это, конечно, не предмет в смысле вещи. Это может быть предметом науки, но я говорю «предмет» в другом смысле. Предмет как узел свойств, представленный какой-то вещью, материей, не всегда даже материальной вещью, но об этом — дальше.

Следующий вопрос: «Что может служить предметом потребности в поведении, побуждаемом страхом?» Страшные предметы, страшные предметные ситуации. Это, конечно, полушутливый ответ. Опять я скажу: будем разбираться с этим дальше. Ведь вопрос не бессодержательный. Что может стать предметом таких потребностей, о которых мы получаем интероцептивную сигнализацию? Что угодно. Не все вызывает интероцептивную сигнализацию, но если уж она вызывается чем-нибудь, то что угодно может ее вызвать. Ну, в принципе, это, конечно, определенный какой-то круг. Но, наверное, интероцептивную сигнализацию у волнистых попугайчиков вызывает не вполне то, что вызывает интероцептивную сигнализацию у меня. Вероятно, есть какие-то видовые отличия, потому что, наверное, у хомяков тоже не то, что у волнистых попугайчиков. Этот вопрос мне не очень понятен.

Последний вопрос формулируется следующим образом. «Согласно определению, предмет есть узел связей, предметом можно назвать все, что угодно. Правильно ли я Вас понял?»

Видите ли, я такого не говорил. Здесь один термин заменен другим. Я говорил о том, что это узел свойств. Связь свойств. Свойств, а не связей. То есть опять элементарная вещь. Пища, прежде чем воздействовать на достаточно высокоразвитое животное, действует на его обонятельные рецепторы, слуховые, может, зрительные, и может, еще на какие-то другие. При этом действует то, что мы привычно называем поверхностными его, то есть этого предмета, свойствами. А вот более глубокие свойства, например белковый характер вещества, имеющего такой-то цвет, такую-то форму, очень часто такое-то движение и т.д., эта «белковость», скажем так, скрыта «за» тем, какими признаками, то есть свойствами, является нам этот пищевой предмет, то есть предмет, способный удовлетворить пищевую потребность.

На что ориентируется животное: прямо на белковость или на другие свойства? В условиях развития сигнальных отношений, в условиях развития поведения, иначе говоря, необходимо возникают и развиваются также реакции на поверхностные, так сказать, свойства, не биотические. Шорох не кормит, а шуршащее в траве насекомое кормит. Форма добычи, форма животного, хищника, не поедает жертву, а сигнализирует о том, что может нанести прямой, биотический, эффект: ранить, отнять жизнь даже, прекратить существование. К этим вопросам мне остается прибавить только одно: на известном уровне развития под предметом я буду разуметь не только вещественные, но также и идеальные предметы, то есть предметы в их обобщенной, отраженной, мысленной или чувственной форме.

Я ответил на вопросы, товарищи. Но три дня тому назад я получил книгу, только что вышедшую в свет, которая как раз посвящена проблеме фундаментальных потребностей¹. И поэтому, прежде чем переходить к человеку, я хочу чуть-чуть рассказать о том, что я прочитал в этой книге.

Во-первых, об истории этой книги. Книга эта представляет собой интересный научный документ. Мне прежде такие документы известны не были. Я просто не знал, что такая форма существует. Это семинар, проведенный по корреспонденции. Никто не собирался вместе. Просто кто-то сделал введение, разослал введение потенциальным участникам семинара. Участники ответили, их ответы разослали опять. Другие тоже ответили, а кто-то и не ответил. Одни отвечали коротко, в письме, и тогда выступление занимает в этой книжке полторы-две печатных страницы. Некоторые разражались целыми статьями, допустим, в пятнадцать страниц на машинке. А в результате вы имеете запись как бы состоявшегося симпозиума или научного семинара. Предмет его как раз наложился на те мысли, которыми я с вами делился в прошлый раз и говорил вам: помните о потребностях, которые рождаются даже дважды. Сначала необходимая нужда организма в чем-то, а потом, оказывается, нужно найти предмет, который отвечает этой нужде, удовлетворяет потребность. Он может выступать своими сигнальными свойствами. Тогда возникает сначала напряжение этой потребности, ее наличие, и тогда поиск, а потом — встреча с предметом. И потребность начинает обретать свое предметное содержание. Из несодержательной, сигнализирующей только о каких-то поисках, усилиях, она вдруг становится определяющей путь, то есть направляющей поведение. Направляет-то не потребность, а ее предметное содержание. То есть то, что, как выяснилось, определяет возможность удовлетворения. Она конкретизуется, опредмечивается, я даже говорил, и вот теперь выступает не только как толчок изнутри, то есть порождая беспокойство, ориентировку, поиск, но как то, что через свое предметное содержание способно вести, то есть управлять поведением, иногда простым, а иногда очень сложным.

Причем есть какие-то врожденные признаки, ключевые, пусковые, как у цыплят. Они вот выклюнулись из яйца. Давайте у них маму уберем. Пусть они живут самостоятельно. Будем их кормить, рассыпать перед ними зерна или рубленый желток. Так обыкновенно делают в лабораториях. И будем смотреть, как они будут учиться успешному склевыванию, и в это время будем экспериментировать. По-разному можно экспериментировать. Можно начать эксперимент, скажем, с такого: расстелить газету, и ждать, что будет. Бывает так, что эти самые цыплятки начинают склевывать буковки. Они иногда ужасно плохо клюют. Можно помочь. Пусковой стимул устроить. Карандашиком постучать. Цыпленок тук, тук, тук, тук — и мимо. Наконец, попадает. На литеру газетную попадает — ничего не получается, прекращает. А вот попал не на литеру, на желтенькое, на раздолбленный желток или какое-то подходящее зерно, крошки. И если вам удастся наладить быстро глотание (это тоже не сразу происходит), то пищевая потребность фиксируется на предмете. Налаживается поведение.

С этими цыплятами шли бесконечные опыты. Они — классический объект исследования врожденной потребности поведения клевания, клевательных инстинктов. Пользуясь случаем, надо сказать, что опыты эти были интересны в том отношении, что были проведены сотни серий и участвовали многие десятки исследователей. Они интересны были чем? Что там был большой спор: вызревает ли инстинкт. Может быть, дело в том, что эти малыши не потому клюют плохо, мимо и не то, что они не находят, что их что-то толкает да еще провоцирует, а они еще не созрели. Поэтому делают так. Цыплятам одной группы давали клевать (как выклюнулись, так пускай они сразу сами клюют). Других кормили искусственно. Задерживали на два дня. Других — на пять дней. Третьих — на неделю. Последняя группа называлась цыплятами отсроченными. И сопоставляли кривые успеха. Вышло, что нет созревания, потому что кривая успеха начинала всякий раз, так сказать, с пятого дня прыгать, с восьмого дня, со второго, то есть дело не в созревании нервной системы, органов чувств, аппарата клевания. Но это я отвлекся.

Я получил эту книгу и задумался, и решил, что я неправильно сделал. Я не говорил о том, какие же самые главные, самые первые потребности. Я говорил очень осторожно: например, пищевая. Можно сказать — оборонительная, а можно сказать — половая. Можно еще что-нибудь сказать. Я говорил: вообще это потребность, которая потом опредмечивается, конкретизуется, развивается через развитие предметов, ее удовлетворяющих. Пришла книга, которая и показала, что я тут что-то пропустил. Автор вводной статьи Рено Заззо хочет обсудить вопрос: какой может быть самая-самая первичная потребность. Начиная с чего воздвигается дальше (употребляется термин «воздвигание над»). Над чем все строится? Автор стоит на такой точке зрения, которую он себе не приписывает, а формулирует как бы в виде итога исследования, начатого, он указывает, в 1939 году. Он имеет в виду исследования раннего детства, проведенные на человеке в школе психоанализа, этологические исследования на животных, включая обезьян и человекообразных обезьян, на детенышах обезьян. И клиникой нормального детства проверенные. Он и полагает, что совокупность этих исследований приводит нас к капитальному, с точки зрения автора (я сейчас назову, кстати, автора), открытию.

Открытие заключается в том, что не пищевая потребность с подкреплением и обучением лежит в основании развития потребностей и деятельности психики, конечно. Не либидо, то есть половое влечение. Есть такая школа, популярная на Западе, особенно сейчас в Америке, европейского, впрочем, происхождения. Это то, что называют фрейдизмом, психоанализом. Либидо есть некоторая энергия, энергия половой потребности, сексуальной потребности. Она развертывается по фазам, становясь в конце концов этим либидо в форме сексуального влечения, потребности. Но его развитие не очень-то хорошо проходит. Это влечение, эта потребность, которая называется либидо (в разных языках ставят разное ударение, на тот или другой слог), встречает сопротивление. Откуда? Извне — из общества. Получается подавление, вытеснение этих влечений, целые фазы развития этой внутренней драмы, которая превращается в драму влечения одинокого человека и давления со стороны общества. Вытеснение, невроз — все может случиться. Там дальше поднимаются уже высоты мистического схематизма, говорят многие авторы, мистической философии. Влечение к жизни и влечение к смерти. Страх, Я и Оно, Я и мое тело, иначе говоря. Сверх-Я и Я. Целая мифология, чтобы скоординировать это все в схему.

Она мистифицируется, но появляются претензии объяснить человеческую культуру из этого либидо. Человек творит вследствие того, что что-то подавлено, выжимается, сублимируется, взгоняется, понимаете? Поэзия — миф, сублимация. Культура вся — это сублимация, то есть взгонка. Взгонка, так сказать, под давлением. Возникает понятие цензуры. Сами сновидения живут подпольной жизнью при том, что пробивается через цензуру и поэтому приобретает символические формы. Прямо себя не может выразить в символах. Только косвенно. Отсюда психиатрическая практика, практика лечения неврозов.

Таким парам, как пищевая потребность—обучение и либидо—сопротивление, автор противопоставляет третью пару: потребность в привязанности—узнавание себя в другом, становление себя через других людей. Вот механизм действия. Это и есть самое-самое первое, самое-самое фундаментальное. И надо быть близоруким, чтобы на это место помещать пищу, половой инстинкт или потребность, надо ничего не понимать, надо быть слепым и не уметь видеть жизнь, реальный процесс развития. В книге налицо большой подбор фактов. Они разные.

Например, младенец, человеческий младенец. Чего он, собственно, хочет? На чем все основывается? На питании, на приеме пищи? Нет, улыбаются сторонники этой концепции. На отношении к матери. Какие реакции самые ранние? Ну, я тут привожу не те факты, которые приводит автор, а другие, которые он пропустил. Которые гораздо старше, чем те, что он цитирует. Удается зарегистрировать специфическую реакцию новорожденного на шепот матери. Щелованов и Фигурин описали в начале двадцатых лет нашего столетия то удивительное явление, которое вошло в нашу литературу под названием «комплекс оживления». Это все «стремление к» (вам понятно), это «обращенность к» человеку. Можно заменить мать другими людьми, а вот один автор здесь, английский, указывает, что, если мать погибла, матери нет, можно окружением сверстников заменить.

Надо иметь объект влечения, не в смысле полового влечения, а в смысле отношения, привязанности. И дальше — удивительная коллекция животных наблюдений. Что самое главное для маленькой обезьянки, которая только что родилась? Прижаться к матери — вот это главное. Важнее всего! А что самое нарушающее? Изоляция. А что надо делать, когда он плачет (неважно, обезьяний или человеческий детеныш)? Подойти надо! Уже подойти — хорошо. Ну и накормить, само собой, нужно. Вот тут ключ.

И вот здесь очень интересно насчет птиц. Это я впервые видел, это меня как-то поразило. Оказывается, у многих животных очень ясно и страшно долго выражен (это, кстати, насчет полового-то влечения и его становления) период ухаживания, обхаживания. При этом взаимного, взаимной ласковости. Так что, например, у некоторых видов птиц целый год уходит. Объект выбран, а они так долго друг другу перышки чистят. А совокупляться им предстоит через год! Это акт мелкий, завершающий. А поведение, настоящее, чем окрашивается? Вот — чистит перышки! Понимаете, нежность! Необходимость этого соприсутствия, близости. Если разрушается близость, нужно кого-то иметь. В этой книжке целая поэма невозможности представить себе одинокое существование высоко развитых животных. Я оговариваюсь, высоко развитых я понимаю в зоологическом, а не в бытовом смысле слова. Высоко развитые — это не обязательно антропоидные обезьяны. Птицы тоже высоко развитые. Врановые — просто умницы-птицы. Тогда понятно, объекты могут меняться. А вот собака может затосковать по хозяину. Я знаю пару у нас в Москве. Есть один слон, его очень трудно вывести, заставить пройти некоторое расстояние. Но у него дружба с верблюдом. И если верблюда вести, он идет. Он за ним куда хотите пойдет.

Почему на эти вещи не обращали внимания? Что это за слепота? — спрашивает другой автор этой книги, Р.Шовен. Он, кстати, участник этого обсуждения, но я сейчас цитирую из другой его работы. Что такое пищевое поведение? Так, позвольте, собственно пищевое поведение у животных — это процесс, а все остальное, это что? Вот оно и есть поведение — эта подготовка, поиск, преследование. Ну и всякое такое, содержательное, живое. Кстати, в этом симпозиуме принимали участие такие серьезные авторы, очень хорошо известные, как, допустим, Лоренц, Шовен, Мальрие, Дайкертс.

И вот последняя мысль, которой я хотел бы поделиться. Автор пишет: «Когда мы говорим о биологических основах человеческих потребностей, там ли мы смотрим, там ли мы их видим? А может быть, у человека-то особенно надо смотреть на эту базу? Почему главным оказывается подавление каких-то инстинктивных сексуальных влечений? Может быть, страшнее разрыв связи, привязанности? Потеря! Может, это и есть дефицит? И, может быть, наоборот, развитие — это приобретение себя в другом?»

И появляется на сцене любовь. Этот термин, понятие. Интересно? Интересно! Могу ли я согласиться с позициями этого автора? В том, что я рассказал, я могу согласиться, что это симпатично и содержит в себе какую-то большую, не натуралистическую в уплощенном смысле этого слова, правду, а какую-то правду большую. Настоящую, которая позволяет понять очень многое такое, что кажется противоречивым и непонятным. И ненатуральным.

Давайте возьмем один пример из другой области. Есть пубертатный период, по-русски это называется периодом полового созревания. Известны возрасты, на которые падает этот период. Правда, здесь есть большой сдвиг границ, но он примерно локализуется довольно определенно, однозначно. Это раннее юношество, когда предпубертатный период превратился в пубертатный. Итак, наступила половая зрелость. Чем она знаменуется прежде всего? Во-первых, платоническо-романтически-ми чувствами. Вспомните птичек. Это натурально или нет? Как, отвечают нам, ведь это же и есть результат социального подавления. Позвольте, давайте сделаем выводы, возьмем да и исправим давление общества. Пробовали. Идеологию такую сочиняли. Дешевую очень. Так, цента на три. Больше она не стоит. Что получалось? А получалось — извращение. А натурально это что оказалось? Вот эта потребность близости. Только не в форме интимно-телесной близости младенца. Но и не в форме половой близости, дальше наступающей, где-то что-то подытоживающей и фиксирующей. А вот этой близости, я не побоюсь сказать, душевной, спиритуальной. Вы посмотрите, как интересно изменяются письма. Их собраны десятки тысяч и сопоставлены по возрастам, начиная с писем описательных, затем появляются письма лирические. Потребность поделиться, общаться, что-то увидеть в человеке. Самого себя через своего друга увидеть, познать.

Автор так ставит вопрос: если уж искать биологические базы, так, наверное, не в пище. Он очень смешно формулирует эту мысль насчет любви и насчет пищи. Он так говорит про это. «Рождение любви у младенца не питается молоком»². Молоко является желаемым, но любовь к матери не питается молоком. Это гулкая, емкая формула. Вот и строит он гипотезу, что, наверное, если искать переход биологического в социальное, то вот ключ. Вот мостик. Человек рождается с очень сильно выраженной первичной, самой первой, потребностью в окружающих людях. В общении. В близости, как он говорит, сначала даже в телесной — вот сильно прижаться к чему-то. Для обезьянки ужасно важно вцепиться в шерсть матери. Это сильнее всего. Нет конкурирующих стимулов, это самый сильный.

Это размышление, которое отражает на сегодняшний день дискуссии в западной печати среди людей очень разных направлений. Дискуссии в связи с вопросом, где же эта самая биология потребностей человека? Я не знаю, насколько велика сила доказательств. Я не успел проанализировать всего, что я узнал. Я не хочу выносить никакого категорического суждения. Я ограничусь тем, что ход идеи содержит в себе какую-то правду и симпатичен.

Ну, а теперь вернемся к нашей теме. Менее увлекательной, но все-таки надо ей заняться. Мы придем к тем же темам. И к любви тоже придем. И к потере общения с окружающими людьми. Не внешнего общения, не формального общения, а вот этого видения человека и видения поэтому себя тоже в этом человеке. Но начинать надо с простого. С основ понимания особенностей природы человеческих потребностей вообще.

Я уже говорил и повторял, вероятно, уже много раз, что очень важно понять, что потребности становятся предметными. И это первый шаг их заявления о себе как о потребностях, об их содержании. И вообще развитие потребности не может быть выражено и обозначено иначе, как через развитие предметов, им отвечающих. И что в пределах животного мира это натуральные предметы, круг которых все более и более расширяется с усложнением среды, устройства живых организмов, усложнением жизненных процессов. Поэтому можно даже сказать так, что развитие потребностей происходит в форме развития их предметного содержания. То есть их предметов. Это я говорил в прошлый раз. А что же меняется при переходе к человеку? Правило это остается? Конечно, остается. Это же самое общее, это самое абстрактное, что можно сказать о потребностях на современном уровне знания. Можно отбрасывать абстракцию, двигаться к конкретному. Но вот опять же эта общая характеристика, абстрактная — здесь ничего не меняется.

А в действие вступает радикальное изменение. Дело в том, что расширение круга натуральных предметов, отвечающих или могущих ответить потребностям человека и тем самым составить их предметное содержание, прекращается. Или расширяется и сужается совершенно несущественно. Происходит другое. Происходит производство предметов, отвечающих человеческим потребностям. Под производством я буду разуметь, как всегда это делается, либо переделку натуральных предметов, либо создание предметов, которые не имеют своих аналогов, подобия среди натуральных предметов. Тогда-то и происходит это удивительное радикальное изменение. Потребность сохраняет свою предметность, характеризуется через содержание, развивается тоже в форме развития этого содержания. И теперь можно сказать, что потребности производятся, а не открываются. Производятся, потому что, если мы производим предметы, отвечающие потребности, мы тем самым меняем их предметное содержание. Значит, сами их производим. Поэтому вас не должно смущать одно очень известное, иногда не вполне ясно понимаемое и даже вызывающее некоторое удивление положение Маркса о том, что первое историческое дело есть производство потребностей. Потому что если сказать, что первое историческое дело есть производство предметов, отвечающих потребностям, то ведь этим самым мы меняем, изменяем, развиваем, то есть производим в широком смысле саму потребность.

Да, это и есть важное и, вероятно, первое историческое дело. При этом потребности остаются по внешности те же, спросите вы? Конечно, остаются потребностями, которые вполне воспроизводят потребности животного. Пищевая потребность остается? А как же. Самосохранение остается? Еще какие-нибудь потребности остаются у человека? Остаются. Если бы они исчезали или менялись бы в каких-то отношениях, то это было бы невозможно. Не поешь — не выживешь. Не удовлетворив пищевой потребности, ничего не получится. И многих других потребностей этого рода. Дело не в этом. Суть дела заключается в том, что они меняются, становятся другими. Потому что другими становятся предмет и способы удовлетворения.

Я не буду на этом долго останавливаться. Я сошлюсь на известную мысль о том, что, например, голод, удовлетворяемый с помощью когтей, зубов, пожирания сырого мяса — это не вполне тот голод, та пищевая потребность, которая удовлетворяется вареным мясом, поедаемым с помощью ножа и удерживаемого вилкой³. Изменение здесь есть. И это изменение имеет не биологическое объяснение. Объяснение, лежащее в производстве, то есть в человеческой истории, а не в человеческой биологии.

Надо сказать, что эти соображения были предметом плоской критики. Я сказал «плоской критики», чтобы не употребить более энергичного слова. Мне не хочется просто говорить резких, бранных слов. Мы будем называть такую критику «плоской». Или еще «статистической». Говорят: позвольте, все-таки мясо есть? А жареное, сырое, ногтями или зубами разгрызаемое, или деликатно нарезаемое — это детали, это оболочка, так сказать. А существо то же. И ответ был на эту критику статистического порядка тоже статистическим. Если взять (а это обычная ссылка) сильно изголодавшегося человека, он будет рвать сырое мясо и пихать его себе в рот. Но чтобы так делал человек, его же нужно поставить в нечеловеческие условия. Он же при этом расчеловечивается, он на какое-то мгновение перестает быть человеком. Ну, конечно, человека можно расчеловечить, поставив его в нечеловеческие условия. Но мы же говорим о человеческих потребностях, о потребностях не расчеловеченного, а настоящего человека, сохраняющего свой опыт и все свое человеческое поведение. Поэтому ссылка на эти вещи не вполне верна. Нет, она просто ложная, плоская. Она статистическая.

Здесь существует два подхода. И позвольте мне эти подходы затронуть. Не я выдумал эту формулировку. Она принадлежит Л.Сэву, автору книги «Марксизм и теория личности»⁴. Теперь вышло третье ее издание в оригинале. Книга очень серьезная, которая предлагает сопоставить два пути, два методологически противоположных подхода в понимании движения потребностей. Один путь Сэв схематизирует следующим образом: «Потребность, направленная на ее удовлетворение деятельность и потом опять появляющаяся потребность». Это схема одна. Здесь потребности суть предпосылки. Мы их принимаем готовыми. На этих предпосылках вырастает некоторая деятельность. А вот другая схема, на которой настаивает Сэв. Вот деятельность, с этого мы начинаем, — деятельность строит потребность, удовлетворяет потребность, возвращается к самой себе. Не потребность возвращается к потребности, а деятельность возвращается к деятельности через развивающиеся потребности. Вы сразу, наверное, не схватили остроту этого противопоставления. Ведь это сложно. История этого противопоставления начинается в классической политической экономии. Оно существует до сих пор. Кстати говоря, первая схема отвечает той современной идеологии, которая называется «идеологией общества потребления». Потребность, ради потребности осуществляется и деятельность, чтобы вновь возникла потребность. Я действую и тем развиваю, расширяю, созидаю свои потребности. И они вновь толкают меня к деятельности. Поэтому развитие деятельности безгранично.

Но надо понять, что потребности вовлечены в поток деятельности, а не наоборот, деятельность вовлечена в ход, рост потребностей. Она так не выживает. Она распадается.

Мы здесь должны внести одно различение, чтобы понять эту формулу. Удовлетворение потребностей есть условие. Ну, например, если человека не кормить и не поить, то мы разрушим предпосылку, условие для его активности. И тогда не будет активности. Есть какие-то обязательные условия, без которых ничего не будет происходить. Но это не значит, что эти условия и характеризуют то, что будет дальше, правда? Они не релевантные. Поэтому если взять процесс в общей, грубой схеме его развития, то он рисуется в соответствии со второй формулой, предложенной Сэвом, следующим образом. Конечно, дело начинается с того, что мы что-то делаем, чтобы удовлетворить потребность. Но развитие идет, не продолжая этого. Делать, чтобы удовлетворить какую-то потребность. А тут происходит наоборот. Мы должны удовлетворять свои потребности, чтобы дальше делать.

<Перерыв в записи>

Возникает сразу еще один вопрос, на который я еще успею сегодня ответить. Я говорил: производство, имея в виду производство предметов потребностей, биологических по своему происхождению. Это реальное производство всяких благ — пищи, хлеба, одежды. Биологические потребности удовлетворяются производством. Вот здесь первый очень большой вопрос, над которым надо думать. Я вас очень прошу подумать. Можно ли назвать эти удовлетворяющиеся посредством производства неустранимые потребности потребностями социальными или они остаются биологическими? Есть ли у человека такая классификация потребностей на биологические и социальные? У меня есть потребности собственно социальные, явно социальные по происхождению. Потребность узнать то, что не знаю, — не биологическая же это потребность! Но я есть хочу, и вот сейчас уже очень хочу есть. Я не ел сегодня. Можно разделять или нет: это социальная группа, а это биологическая, другая группа? Не выходит. Нет такого категорического членения. Поэтому я предлагаю другой термин: можно говорить о витальных, неустранимых, обеспечивающих существование потребностях и формах их удовлетворения. И можно говорить о потребностях, не имеющих характер обеспечивающих существование. Они обеспечивают жизнь, деятельность, но не само существование. Они не витальны. Поэтому, так сказать, не обязательны. Но и те, и другие обнаруживают свое социальное происхождение. И я решительно отказываюсь отличить одно от другого. Или дать какой-нибудь критерий отличия.

Но я хочу у вас спросить (я перехожу к банальным приемам доказательства): пищевая потребность человека — социальная по своей природе или биологическая? Вот у Вас, или у Вас? Если биологическая, тогда ищите калорийную пищу, поедите мяса и хорошо. Правда? Однако ректор наш говорит, что в столовой неуютно. Так социальные требования или биологические? Трудно сказать, очень трудно.

Другой пример. Скажите, пожалуйста, а одежда — она предохраняет от излишней теплоотдачи, правда? Иначе говоря, поддерживает тепловое равновесие. Я вот одет. Это требование защиты, одежда отвечает потребности в сохранении тепла на поверхности кожи? А что это на шее висит? А что вы смеетесь? А я вам скажу, что висит. Я бы не мог позволить себе с расстегнутым воротом читать лекцию в Московском Университете. Я так выражаю уважение к аудитории, понимаете? А с удовольствием мог бы в другой ситуации войти в этот зал с расстегнутым воротом, без галстука. Так где же я функционирую — в системе социальных потребностей или биологических? Где?

О, я тут вижу, глядя на аудиторию, — сколько здесь биологически нерационального! Даже противопоказанного! Чем оправдано это, какой потребности отвечает? Социальной потребности, причем прямо социальной, в открытой форме. Я уже не говорю об эстетических.

Я почти исчерпал свое время. Но все-таки назову, какие вопросы у меня записаны, а я до них так и не дошел. Что такое духовные потребности, как они рождаются. Дальше надо рассмотреть вопрос и о способах удовлетворения потребностей и о функциональных потребностях. И двигаться потом дальше. Я вас прошу, товарищи, задавать вопросы, потому что это мне дает возможность ориентироваться, что рассказывать.

 

¹ L' Attachement / D.Anzicu, J.Bowlby, R.Chanvin et al. — Neuchatel: Delachaux et Niestle, 1974.

² L'Attachement/ DAnzien, J.Bowlby, R.Chauvinctal. — Neuchatel: Delachanxet Nicstle, 1974. P. 125

³ См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 28.

⁴ См.: Сэв Л. Марксизм и теория личности. М., 1972.