Эпизод объяснения с князем Андреем

С некоторым читательским сожалением отметим, что одним из главных лейтмотивов этого короткого по объёму текста эпизода становится слово «чужой». Оно повторяется трижды: первый раз – в мыслях матери Наташи («Она желала любить его, как сына, но чувствовала, что он был чужой и страшный для неё человек»); второй раз – в мыслях входящей в гостиную Наташи («Неужели этот чужой человек сделается теперь всё для меня?»); третий раз – после признания Андрея («Неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека…»). Это трижды въевшееся в сознание Ростовых слово здесь неслучайно: оно определяет непреодолимую разность героев и предвещает неладное.

Второе, что также предсказывает невозможность будущего семейного счастья Наташи и Андрея, - это реакция матери и дочери на известие об условии отца князя Андрея о годичной отсрочке брака. Графиня: «…но – так долго!». И затем: «Поди, поди к нему…» - проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегающей дочери и тяжело вздохнула». Затем сама Наташа: «Це-лый год!.. Да отчего же год? Отчего ж год?.. И нельзя иначе?.. Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно!.. Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно…»

Интересны и изменения в ощущениях двух главных героев на протяжении сцены. Когда Наташа в ответ на признание князя вся раскрылась перед ним, сразу ответив ему взаимностью, и даже первая поцеловала его, в князе Андрее вдруг что-то переменилось: «не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к её женской и детской слабости, был страх перед её преданностью и доверчивостью, тяжёлое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично, как прежде, было серьёзнее и сильнее». Вероятно, прежнее чувство было очарованием, влюблённостью, а когда Наташа открылась, оно обернулось не любовью, а скорее сочувствием, заботой, долгом, что, кстати, для Толстого более значимо. Возможно, ключ к пониманию авторской позиции здесь лежит в двух поставленных перед союзом «и» эпитетах по отношению к слабости Наташи – «женской и детской». Слабость женская порождала в Андрее влюблённость и страсть, но открытость детской слабости привела к иным чувствам, иным отношениям.

Наташины ощущения на протяжении объяснения тоже меняются, и похоже, в том же «направлении». «Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, - сказала она, твёрдо уверенная, что она говорила правду». В этой последней фразе – вся соль. Её любовь – своего рода самовнушение, и она склонна к самообманам.

В целом в эпизоде нет атмосферы счастливого ожидания праздника, скорее герои страстно желают быть счастливыми и пытаются убедить в возможном счастье друг друга и самих себя.

Наташа на охоте

Самым интересным в этой части романа является эпизод в доме дядюшки. Здесь «русский дух, здесь Русью пахнет». В атмосфере русской деревни, на природе, Наташа почувствовала себя в своей тарелке, по-настоящему счастливой. Она с восторгом слушает простые русские инструменты балалайку и гитару, а затем и вовсе пускается в пляс, поражая всех (и прежде всего – автора) тем, что движения её танца были те самые, народные, хотя прежде Наташа никогда не могла видеть их и училась совсем другим танцам – светским, салонным, классическим. Толстой подчёркивает русскость Наташи, её простоту, тот народный дух, который живёт в ней от рождения вопреки высшей дворянской культуре.

Интересно, что в самый разгар веселья в ней вдруг промелькнули сомнения: «…мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости». Это продолжалось секунду, но всё-таки было, а потому не может быть незамеченным. Он и теперь остаётся для Наташи «чужим», хотя бы на уровне подсознания.

И, наконец, важна фраза Наташи, брошенная ею в конце 7-й главы Николаю: «А знаешь… я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь».