Доминирующая эпистемология нашего времени

Во многих кругах считается само собой разумеющимся принимать как должное серию допущений, которые знакомы нам всем и не в последнюю очередь в связи с системой нашего образования. Вот они: субъективный опыт считается «нереальным»; явление должно быть повторимым, прежде чем оно будет приниматься всерьез; если требуется понять некоторые события, необходимо выделить специфические причины этих событий; сложные проблемы должны быть переведены в переменные, набор параметров или составляющих частей, чтобы исследовать их систематически; количественное знание преобладает над качественным знанием; способность измерить что-либо считается гигантским шагом в направлении его надлежащего понимания; успешные рациональные аргументы считаются верховным арбитром при проведении различий; холистическое мышление считается туманным и неясным; объективность является бесстрастной и политически нейтральной; фактически все вещи, стремящиеся «быть научными», являются в высшей степени похвальными.

Такая акцентированная карикатура, несомненно, есть сверхупрощение. «Научное знание» стало также светским и слишком простым. (Я только что напечатал эти слова на моем компьютере). Тем не менее, доминирующая эпистемология является настолько мощной и распространенной, что способы мышления, основанные на принципиально отличном наборе утверждений, принципов и предположений - таких, как теория поля - будут переживать трудные времена, пока не станут общепринятыми, особенно в кругах, которые вносят большой вклад в сохранение предположений и взглядов эпистемологического статус кво.

Как теперь хорошо документально подтверждено (например, Капра, 1982; Берман), доминирующая эпистемология девятнадцатого и двадцатого столетий произошла от научной и философской революции, которую мы связываем с Галилеем, Ньютоном и Декартом.

До этого времени, четыре или пять сотен лет назад, и до того, как началась научная эра, существующая эпистемология была совершенно другой, и она была конгруэнтна с социальной и экономической системой того времени.

До 1500 г. преобладающим взглядом на мир в Европе, также как и в других цивилизациях, был органический порядок мира. Люди жили в маленьких связанных сообществах и воспринимали природу как органические взаимоотношения, характеризующиеся взаимной зависимостью духовных и материальных явлений, а свои индивидуальные потребности подчиняли этим сообществам... (Капра, 1982).

Этот взгляд претерпел радикальные изменения в 16-м и 17-м веках. Говоря словами Капры: «...концепция органического, живого и духовного мира было. заменено миром машин, и мир-машина стал преобладающей метафорой новой эры». И с машинной метафорой пришла убежденность (сначала в философии, а затем и в психологии, что и воплотилось в академических дисциплинах), что человеческие существа также могут рассматриваться как машины, а их актуальный личностный опыт не так значим, как «объективное измерение» поведения в лабораторных условиях.

Частью этой великой перемены, было изменение понимания того, как связанные и взаимозависимые человеческие существа относятся друг к другу и к природе. Слова Берман довольно красноречивы:

На Западе накануне научной революции преобладало такое видение природы, как очарование миром. Скалы, деревья, реки и облака виделись чудесными, живыми и люди чувствовали себя во всей этой окружающей среде как дома. Космос был, говоря просто, местом принадлежности. Член космоса был не отчужденным наблюдателем, а непосредственным участником драмы. Его личная судьба была связана с судьбой космоса, и эти взаимоотношения придавали смысл человеческой жизни. Этот тип сознания - «участвующее сознание», — включая...идентификацию с окружающей средой, обусловливает психическую целостность, которая продолжается до того момента, пока не сходит со сцены (1981).

Так мы можем видеть, что эпистемология, которую представляет теория поля, имеет долгую историю. По крайней мере, в чем-то она соответствует более «примитивной» и естественной точке зрения отдаленного прошлого, в которой дуализм, если не отсутствовал полностью, то хотя бы не являлся столь глубоким расколом, каким он стал за последние три - четыре сотни лет. «Участвующее сознание» представляет прекрасную аналогию описания объединенного поля, в которой нет такого строгого и устойчивого разделения между наблюдателем и наблюдаемым, субъектом и объектом.

Берман далее описывает «разочарование», которое начало сопровождать развитие дуалистичного взгляда на мир.

История современной эпохи, по крайней мере, на уровне разума, составляет прогрессирующее разочарование... Научное сознание это отчужденное сознание; нет больше того эстетического слияния с природой, нарастает тотальная сепарация от нее. Субъект и объект всегда рассматриваются в оппозиции друг другу. Я не есть мой опыт, и таким образом не есть часть мира, окружающего меня (1981).

Точка зрения теории поля заново вводит смысл объединенного мира, в котором субъект и объект перестают находиться в оппозиции; мое поле опыта включает значения, которые я нахожу в среде; говорить об окружающем как о независимой и объективной реальности, отдельной от моего или чьего-либо опыта переживания ее, значит, создавать концептуальную сущность, необходимую возможно для образовавшегося типа науки и для «машинного мира», которому она дала вырасти, но не описывать аккуратно естественные явления актуального человеческого опыта. Более того, переход к дуализму не был всецело здоровым. Как замечает Берман:

Логическое завершение этого взгляда на мир есть ощущение тотальной материализации, все является объектом, отчуждено, не-Я, и я всецело являюсь объектом, отчужденной «вещью» в мире чужих, одинаково бессмысленных вещей. Этот мир не создается мной, космос не несет мне ничего, и я не чувствую, что действительно есть какой-то смысл принадлежать ему (1981).

Д.Р.Ланг делает подобное замечание: как результат нескольких сотен лет возрастающего влияния науки на наши глобальные способы понимания реальности, большинство из того, что было нам присуще и составляло внутреннее содержание человеческой жизни (с большой буквы Ж), утрачено:

Ушли видение, звуки, вкус, прикосновение и запах, а вместе с ними уходит эстетическая и этическая чувствительность и смыслообразование, ценности, качество, форма; все чувства, мотивы, интенции, душа, сознание, дух. Переживаемый опыт как таковой отрезается реалиями научного дискурса.

Если обобщать, то с возрастанием доли научной точки зрения и механизации, а также с ростом значимости, придаваемой количественному подходу, объективности и рациональности, произошло фундаментальное разделение между миром, как Я естественно переживаю его и «миром каким он является в реальности» (по общему мнению), т.е. как он описан наукой. И это то самое разделение или отчуждение, как об этом пишет Берман, которое лелеет доминирующая сегодня эпистемология, и которое находится в оппозиции (контрасте) по отношению к теории поля, проистекающей из совершенно иного взгляд на мир.

 

 

Новые направления

Есть смысл признать, что сейчас преобладающая эпистемология подвергается атакам с разных сторон, не только со стороны теоретиков поля. Все признают, что то, что Дональд Шон (1988) называет «техничной рациональностью» действительно с поразительной успешностью поддерживает и питает машинный мир.

Однако теперь многие имеют потребность в альтернативном видении, -включая экологов, современных физиков (как последствие релятивисткой и квантовой механики), практиков холистической медицины, социальных архитекторов, альтернативных экономистов, Гештальт терапевтов и многих других.

Действительно, мы живем во время беспрецедентной активности инновационного движения, в котором новое мышление применяется во многих областях науки и других сфер человеческой деятельности. Есть подвижки к более холистическим подходам, более релятивистским взглядам, и все больше рефлексивности появляется в рассмотрении роли наблюдателя, более широко признаются взаимозависимые отношения, в большей степени осознаются ограничения в применении мышления механического типа где-либо за пределами инженерии (Капра, 1982).

Специфика нашего времени в том, что рамка старой эпистемологии начинает разрушаться, а весь интеллектуальный и культурный климат продолжает изменяться. Мы можем ожидать изменений в конвенциональной психиатрической практике, а также в видах психотерапии, произошедших от психоанализа. Я представляю себе, что проявится тенденция возврата к Гештальт терапии. Другие присоединятся к поезду, на котором Гештальт терапевты путешествуют уже многие годы. Я говорю о том, что многие предположения и верования, присущие Гештальт терапии - такие, как холизм, саморегуляция организма, центрирование на настоящем моменте, - вплетены в теорию поля и независимо открываются и осмысляются такими людьми как Левин, которые признанно находятся впереди своего времени. Гештальт движение должно сыграть важную роль в появляющейся новой эре.

ТЕОРИЯ ПОЛЯ В ПРАКТИКЕ

В моем обзоре теории поля я постарался выразить, что это далеко идущий и полезный взгляд на вещи. Поэтому мои замечания носили несколько общий характер. Теперь настало время говорить более специфично.

Для обсуждения теории поля как точки зрения Гештальт терапии, нам сначала нужно рассмотреть какое видение «зе1г>> совместимо с этой концепцией. Дальше я буду обсуждать идею, как единое поле рождается двумя сторонами или двумя селф, а это ведет нас к обсуждению терапевтических взаимоотношений.

Cелф

Согласно Перлзу, Хефферлайн и Гудману (1973), селф это "система контактов в настоящий момент... селф это граница контакта в работе. Ее деятельность состоит в формировании фигуры и фона". Джоэл Латнер (1986) относит к 8е11* "процесс оценки возможностей в поле, их интеграция и реализация действия в случае наличия актуальных потребностей организма... Cелф работает на удовлетворение потребностей... селф есть мы-в-процессе". И, обращаясь опять к Гудману, - " селф есть интегратор...художник жизни". Возможно лучшее феноменологическое описание селф, которое я слышал, относится к Соне Невис: " селф - это вибрирующая масса нашего потенциала".

Хантер Боной (1990) предположил, что в значительной степени нам помогло бы, если мы приняли бы в отличие от немецкой практики слово "Гештальт" не только как имя существительное или прилагательное, но и как глагол. Таким образом, Гешталътироватъ что-либо означает создавать или преобразовывать его в некоторое стилизованное целое, делать из этого конфигурацию. Я намереваюсь продолжать эту практику, и буду использовать слово Гештальт как глагол, в равной степени, как и существительное.

Используя язык теории поля, - и снова я в долгу у Хантера Бомона, - мы можем думать о селф, как о существующем нечто, которое преобразует поле. Это другое определение селф, однако, оно совместимо с другими, данными здесь. Как я создаю мою реальность в настоящий момент? Как я организую мое "жизненное пространство"? Как я организую мой опыт? Я делаю это, преобразуя или организуя (конфигурируя) поле в соответствие с моими определенными смыслами, личными процессами, в которых некоторые части моего целостного опыта становятся центральными (фигуры), а остальные вещи организуются вокруг них, как фон. Этот процесс можно истолковать как зе!!" в действии или, выражаясь словами Лэтнера, "мы-в-процессе". 8е1Г, таким образом, (как и во всех Гештальт теориях о селф определенно является процессом, а не статической ментальной сущностью; это дает нам способ описания продолжающегося, эволюционирующего и трансформирующего процесса, в который мы непрерывно вовлечены - конфигурирования поля опыта или выбора (как процесс) нашей реальности.

Две личности, два self

Итак, что же происходит, когда есть два человека, связанные друг с другом и организующие свои поля в одно и то же время? Вместо того чтобы думать о двух раздельных феноменологических полях, давайте примем, что два человека, которые общаются между собой или связаны друг с другом каким-то образом, дают начало некоему нечто, которое начинает существовать, и оно есть единый продукт их взаимобытия, а не отдельно два продукта, отдельных друг от друга. То, что происходит между этими людьми, есть функция их обоих. Это со-творяемая реальность (Бомон, 1990), которая потенциально включает в себя все, что есть в жизненном пространстве или в поле опыта этих двух участников, но не есть два отбельных набора опыта, добавленных друг к другу. Скорее, есть совместное поле, общий коммуникативный дом, созданный совместно.

Каким образом эта совместная реальность начинает существовать? Хорошо. Если два индивида сидят молча, смотря друг на друга, как это часто бывает в комнате ожидания дантиста, пространство между ними остается недифференцированным и неоформленным, и совместной реальности будет очень немного. В лучшем случае пространство будет заполнено разнообразными проекциями и фантазиями, непроверенными предположениями и неосознанными стереотипами. Если же существует контакт глаз, если появляется обмен словами или собеседники что-то показывают друг другу выражениями лиц, если возникают коммуникации и связи, пространство между ними начинает становиться живым. В одном из своих разговоров (1969) Фриц Перлз говорит:

Мы начинаем понимать, что люди...могут коммуницироватъ друг с другом

посредством создания того, что он называет

mitweit- общий мир, который Вы имеете вместе с другим человеком.

Он продолжает:

Вы замечаете, что, когда люди встречаются, они начинают разыгрывать гамбит встречи: один говорит, «Привет. Прекрасная погода». А другой отвечает что-то еще. Так они двигаются в поисках общих интересов, или общего мира, где они будут иметь...коммуникацию или общность, где они будут вместе, где мы внезапно можем от Я и ТЫ перейти к МЫ. Это МЫ...есть постоянно-изменяющаяся-граница, на которой происходит встреча двух людей. И когда мы встречаемся здесь, то я изменяюсь, и Вы изменяетесь, в процессе столкновения (встречи) друг с другом.

Или, цитируя Карла Ходжеса (1990), «Контакт организует поле» и совместная реальность, взаимоотношения, начинают приобретать форму.

Мы можем использовать аналогию с танцем: два танцора собираются вместе; оба имеют в наличии (потенциально) весь свой предыдущий танцевальный опыт всей своей жизни, возможно включающий различные виды и взгляды на танец разных учений; у каждого танцора есть репертуар предпочитаемых последовательностей, фигур, движений, ритмов или танцевальных шагов. Одному может нравиться много подпрыгивать в воздух, другому - двигаться очень медленно; один может любить работать на земле, другой -- двигаться любой ценой. Они создают танец вместе, он является продуктом творчества двоих, и качества Гештальта этого танца - как для наблюдателей их танца, наше эстетическое удовлетворение от него - будут зависеть от качества их взаимодействия, насколько хорошо они взаимосвязаны.

Когда они начинают, совместное поле или общая реальность является несформированной и недифференцированной. С контактом, с вовлечением во взаимодействие, поле начинает обретать структуру. Проделываются несколько шагов, и это задает прецедент. Это сродни художнику абстракционисту-импрессионисту, который наносит одно цветовое пятно на середину пустого холста. И оно начинает структурировать поле, начинает задавать определенную реальность. Второе употребление краски должно быть в отношении с первым. И по мере того, как этот художник добавляет новые пятна, возможности сделать что-либо полностью отличное становятся все более затрудненными. Степеней свободы становится меньше. Поле становится оформленным, оно Гештальтируется.

Как только поле становится все более дифференцированным, организованным, структурированным, неминуемо такой наступает поворот, когда само поле начинает определять, что произойдет дальше. Креативные возможности художника, танцора, сторон взаимоотношений, теперь частично зависят от того, что уже произошло ранее. Этот принцип применим повсеместно: мы формируем наши жизни, наши отношения, наши дома, карьеры, наши характеры, наши организации и, в свою очередь, они начинают формировать нас. Чем более фиксированной становится конфигурация поля в какой-то момент, тем сложней будет изменить существующий паттерн, или сделать что-либо совершенно новое или внешнее по отношению к нему. Нам всем знакома сила прецедента, привычки и репетиции, а также сопротивление -даже террор, - которая будет нам противостоять, если мы начнем процесс изменения фиксированной конфигурации, фиксированного Гештальта.

Итак, селф есть Гештальтирующая функция, создающая наше индивидуальное жизненное пространство в настоящий момент, конструирующая нашу личностную реальность. Два индивида, относительно свободные от невроза, могут подходить к созданию совместной реальности с большим числом

творческих возможностей. Танец, со-творяемый Гештальт, может быть весельем и развлечением, может быть игрой.

Вообразите, однако, что одна или обе стороны имеют некоторые определенные стереотипные способы, которыми они формируют свое поле, так что процесс образования Гештальта происходит определенным фиксированным способом. Что происходит тогда? Представьте, что мужчина смотрит на женщин так, словно в его глазах находятся фильтры - возможно определенные искажающие очки, - которые приводят к тому, что он смотрит на женщин, будто они похожи на его маму или классную школьную учительницу (очень редкий случай, как мы знаем!). В таком случае он вносит в со-творяемое взаимное поле существенный элемент негибкости. (Другой, более привычный способ построить карту этого процесса, это говорить о нарушениях на границе контакта, которые в данном случае выражаются в проекции.)

Возвращаясь к аналогии с танцем, когда процесс контакта нарушается таким способом одной стороной, это неизбежно повлияет на совместный танец. Теперь, представьте, что всякий раз, когда она танцует или вообще выражает себя неким определенным способом, он воспринимает ее так, словно она критична, нуждается в чем-то или флиртует. Он затем будет танцевать с ней так, как если бы она была критична, нуждалась в чем-то или флиртовала, вне зависимости от того что она переживает в данный момент и как она конфигурирует свою реальность пребывания с ним. Танцуя с ней таким определенным образом, он будет двигаться, воспринимать ее и реагировать на нее способами, которые согласуются с его определенными путями организации поля. Эти пути отличаются от тех, которые возникли бы у него, если бы он видел ее по-другому, - скажем, творческой, сильной, агрессивной. Ее реальность и весь танец, частично обусловлены тем, как он с ней танцует, это естественно повлияет и на ее собственный танец. Танец, как совместное явление, будет отклоняться в направлении более фиксированного и стереотипного, даже если только одна часть его конфигурирует поле само-ограничивающим способом.