Основной категориально-понятийный аппарат практической социальной психологии 43 страница

Из сказанного ясно, что биполярный континуум «альтруизм — эгоизм» требует дальнейшего серьезного изучения в логике диалектического подхода к данному явлению. При этом совершенно недопустимыми являются попытки подмены такого рода исследований умозрительными оценочными интерпретациями достаточно сложной социально-психологической реальности, в основе которых, как правило, лежат религиозные догматы в предельно упрощенной волюнтаристской трактовке, обусловленной очередным идеологическим заказом.

Практический социальный психолог в качестве одной из своих собственно профессиональных задач должен видеть, с одной стороны, разрушение тех социально-психологических условий, которые способствуют формированию как эгоизма, так и альтруизма (особенно в форме болезненно-экзальтированного самопожертвования), а с другой — создание и развитие такой формы взаимодействия, которая бы обязательным условием успешности подразумевала подлинное сотрудничество, в процессе реализации которого складывается такая личностно-ценностная ориентация, как коллективисткая идентификация.

Экспектации [от англ. expectation — ожидание] — системный комплекс социальных ожиданий, представлений о том, каким образом другой личностью должны исполняться статусно-ролевые предписания. Характер, насыщенность социальных ожиданий во многом определяют оценку партнера по взаимодействию и общению, практически напрямую связаны с процессами социальной стереотипизации, социального контроля и феноменом групповой нормализации. Специфика межличностных отношений в реально функционирующей группе, особенности социально-психологического климата в ней, уровень успешности в сфере принятия групповых

396

решений в значительной мере взаимосвязаны с уровнем адекватности взаимных экспектаций участников реального взаимодействия и общения. По степени инвариантности экспектации традиционно подразделяют на предписывающие и предсказывающие. При этом, если первые выступают в качестве жестких требований, безальтернативного исполнения соответствующей роли, то второй тип экспектаций предусматривает учет индивидуально-психологических особенностей носителя роли и потому допускает хоть и остающуюся в рамках именно ролевого поведения, но все же различную активность. Помимо подобной дифференциации, как правило, экспектации «разводят» и в логике того, к кому они обращены, в связи с чем изучаются и экспектации, раскрывающие те требования, которые согласно своей роли должны исполнять другие, и экспектации, которые должен исполнять сам субъект согласно обращенным к нему и осознаваемым им самим ожиданиям этих других. В рамках проблематики межличностных отношений в реально функционирующих малых группах особое место занимают исследования адекватности социальных ожиданий членов контактных сообществ по поводу эмоционального и «делового» отношения к ним со стороны партнеров по взаимодействию и общению. Этот внутригрупповой социально-психологический показатель характера межличностных отношений настолько важен как в исследовательском, так и в диагностическом плане, что разработаны методические процедуры, специально созданные для определения его количественной выраженности — аутосоциометрия и аутореферентометрия.

Вполне понятно, что в содержательном плане понятие «экспектации» напрямую связано с такими социально-психологическими понятиями, как «роль», «стереотип», «установка» и рядом других. Выше мы уже описывали известный эксперимент Ф. Зимбардо, в рамках которого случайно выбранные студенты университета должны были играть роль тюремных надзирателей в то время, как их коллеги исполняли роль заключенных. Жестокое поведение «надзирателей», являвшихся в массе своей вполне нормальными и уравновешанными людьми, к тому же лично знакомыми со многими «заключенными», во многом было обусловлено распространенными в массовом сознании стереотипами, связанными с экспектациями, касающимися данной роли. В этой связи правомерно говорить о таком социально-психологическом феномене, как «ролевой стереотип». Данное понятие, являясь «дочерним» по отношению к понятию «социальный стереотип», описывает укоренившиеся в массовом сознании усеченные и упрощенные предписывающие экспектации, касающиеся той или иной социальной роли.

Ролевые стереотипы именно потому, что они носят предписывающий характер, сводя при этом как внешние, так и внутренние экспектиции к ограниченному набору стереотипных ожиданий, часто приводят к достаточно серьезным негативным последствиям не только в экспериментальных ситуациях, но и в реальной жизни. Одним из наиболее распрстраненных примеров такого рода, является давно исследуемая социальными психологами проблема надежности свидетельских показаний. В рамках одного из экспериментов, проведенных в 1974 г. в США, «в... студенческом городке... на глазах у 141 свидетеля было инсценировано нападение на преподавателя колледжа. В тот же день у всех свидетелей были получены показания под присягой, в большинстве которых были обнаружены серьезные неточности, в том числе завышение оценок времени в среднем на 150%, переоценка веса нападавшего на 14% и недооценка его возраста более, чем на 2 года. В целом, при проверке воспоминаний, касавшихся внешнего вида, одежды и действий нападавшего, точность показаний среднего свидетеля составляла только 25%. Через 7 недель только 40% свидетелей

397

смогли идентифицировать фотографию нападавшего в наборе из 6 фотографий... 25% свидетелей «опознали» в качестве преступника ни в чем неповинного прохожего, которого исследователи специально поместили на место событий!.. В другом исследовании только 30% свидетелей инсценированной кражи правильно идентифицировало вора всего через 20 минут после кражи, несмотря на то, что вор неуклюже уронил сумку с украденными прямо на глазах у свидетелей на расстоянии нескольких футов от них, а перед тем как убежать, посмотрел прямо на них. Как только он скрылся, его внешность улетучилась из памяти свидетелей»¹. Результаты этих и множества других подобных экспериментов подтверждаются и многочисленными реальными уголовными делами, в рамках которых на основании ложных свидетельских показаний, являвшихся следствием добросовестного заблуждения, а не злого умысла, были осуждены за те или иные преступления совершенно невинные люди.

Подобное поведение зачастую вполне ответственных и добросовестных людей обусловлено ролевым стереотипом, согласно которому свидетель должен отвечать на вопросы и рассказать о том, что он видел. При этом, как показвает практика и результаты целого ряда социально-психологических исследований, опытный и даже не очень следователь, «играя» на данном стеретипе и используя различные дополнительные средства психологического воздействия, способен спровоцировать многих свидетелей к рассказу о том, чего они на самом деле не видели.

В этой связи также нельзя не отметить, что ролевой стереотип, касающийся роли свидетеля, во многих странах подкрепляется официально кодифицированными предписывающими экспектациями. Классический пример такого рода (а также давления со сторны следователя, построенного именно на предписывающих экспектациях) имеется в известном романе братьев Вайнеров «Эра милосердия». В ответ на отказ арестованного Груздева описывать жизнь убитой бывшей жены и ее знакомых, Жеглов заявляет: «Слушайте, Груздев... Мне уже надоело. Что вы со мной все время перепираетесь? Вы не доносчик, вы по делу свидетель. Пока, во всяком случае. И давать показания, интересующие следствие, по закону обязаны. Так что давайте не будем... Пишите, что вам говорят...»²

Понятно, что в наибольшей степени влиянию ролевых стереотипов подвержены авторитарные личности, а также лица с ограниченным социальным опытом. В этой связи особое значение приобретают родительские экспектации, на которых строится модель семейного воспитания. Как правило, в основе именно авторитарного стиля воспитания лежат предписывающие экспектации, до мелочей фиксирующие ожидания и требования, которым должен «соответствовать» ребенок, чтобы быть «хорошим» в глазах родителей, соседей, воспитателей детского сада и т. п. Безусловно, у любого родителя попросту не может не быть определенного комплекса как перспективных, так и ситуативных ожиданий, связанных с ребенком (как есть они, в свою очередь, и у ребенка). Однако адекватные воспитательные модели строятся преимущественно на предсказывающих экспектациях, позволяющих, как уже отмечалось, учитывать индивидуальные особенности конкретного ребенка в рамках определенной роли. Таким образом, дети приобретают ролевую гибкость и одновременно учатся находить оптимальное сочетание между ожиданиями окружающих, официальными предписаниями и собственными представлениями о том, как следует вести себя в той или иной роли.

Это тем более важно, что соответствие внутренних и внешних экспектаций является во многом определяющим как с точки зрения личностной социальной

398

успешности индивида, так и при формирования благоприятного социально-психологического климата в группе. В случае их кардинального несовпадения практически неизбежен рост интрагрупповой напряженности и конфликтов, что может привести в крайних случаях к полному отторжению индивида группой.

В этих условиях задачей социального психолога, курирующего данное сообщество, является оценка возможности интеграции групповых ожиданий и внутренних экспектаций «выпадающего» члена группы и реализация соответствующих коррекционных мероприятий.

Понятно, что для практического социального психолога крайне важно владеть картиной реальных ожиданий членов контактной группы, так как без учета именно субъективной стороны межличностных отношений ни адекватная диагностическая работа, ни коррекционно-поддерживающая деятельность в конкретном сообществе попросту не могут быть продуктивны.

Эффективность групповой деятельности [от лат. effectivus — дающий определенный результат, действенный] — один из показателей успешности групповой активности и качественно, и количественно отражающий отношения достигнутого результата и результата желаемого, планируемого или в принципе максимально достижимого. Нередко исследователи эффективности групповой деятельности считают, что подобный показатель может рассматриваться лишь в том случае, когда существуют формализованные нормы выработки и временные нормативы. Правда, в этом случае психологическая сущность показателя «эффективность групповой деятельности» не просто резко сужается, но и практически сводится «на нет». Речь в данной ситуации даже в терминологическом плане может скорее вестись о результативности групповой деятельности. Применяемый порой термин «успешность групповой деятельности» (не говоря уже о ее эффективности) существенно шире той психологической реальности, которую можно описать через результативность. Собственно социально-психологическая составляющая понятия «эффективность групповой деятельности» не просто как необходимое, а как ключевое наполнение предполагает анализ удовлетворенности членов группы и самим процессом труда, и его результатами, и теми действительно психологическими последствиями, которые наступают в интрагрупповом и личностном плане после подведения итогов группового деятельностного акта. Другими словами, если все же говорить об эффективности групповой деятельности как о психологическом понятии и социально-психологическом показателе жизнедеятельности реально функционирующего сообщества, то ее оценка попросту невозможна без учета, с одной стороны, результативности групповой деятельности (кстати, подобный анализ вряд ли можно считать в содержательном плане именно психологическим по своей сути), а с другой — психологических особенностей процесса взаимодействия членов группы, а также актуальных и последующих характеристик межличностных отношений в сообществе в связи с осуществляемой и осуществленной ранее групповой активностью. Именно поэтому понятие «эффективность групповой деятельности» в современной психологической литературе связывают не только и даже не столько с таким показателем как «результативность», сколько с другими, именно социально-психологическими показателями жизнедеятельности конкретной общности: уровень ее социально-психологического развития, социально-психологический климат, ценностные ориентации, групповые норы и т. п.

Как совершенно справедливо отмечает Г. М. Андреева, проблема групповой эффективности тесно связано с групповой динамикой, поскольку, «все динамические

399

процессы, происходящие в группе, обеспечивают определенным образом эффективность групповой деятельности»¹. Напомним, также, что в рамках концепции групповой динамики результативность или продуктивность групповой деятельности рассматривается как неразрывно связанная с особенностями межличностных отношений в сообществе и, более того, напрямую опосредствуется ими. Понятно, что по-настоящему эффективной как в плане решения тех или иных предметных задач, так и в плане личностного развития и самореализации членов группы, с данной точки зрения, может быть только группа высокого уровня развития, в том числе и типа команды.

Справедливость такого подхода была подтверждена результатами целого ряда исследований в сфере организационной психологии, направленных на выявление признаков, которыми характеризуются эффективные группы. На основании экспертного анализа огромного объема эмпирических данных к ним были отнесены следующие:

«Цели. Они абсолютно ясны всем членам группы и в значительной степени разделяются ими, то есть с ними согласны и их поддерживают все члены группы.

Коммуникация. Она эффективна и включает в себя как чувства, так и содержательные моменты, например, информацию, связанную с задачей.

Лидерство. Оно не принадлежит формальному лидеру, а широко разделяется и осуществляется всеми членами группы. Группа придерживается участвующего стиля....

Влияние. Влияние в группе смещается на рациональной основе, такой как информация или компетентность.

Конфликт. Конфликт рассматривается как естественное следствие увлеченности делом. Отсутствие конфликта породит тревогу, поскольку будет означать недостаточную степень участия. Конфликт открыто выражается и разрешается, он рассматривается как позитивный источник более высококачественных решений.

Принятие решений. В целом решения принимаются на основе открытых дебатов, хотя процессы корректируются в соответствии с характером решения и его последствиями или важностью для членов группы. Если обратиться за примером к тренингу, то большинство участников примут как должное то, что тренер в одиночку принимает решение отложить перерыв на 15 минут. Впрочем, они совсем иначе отнесутся к решению продлить занятие на 2 часа!

Межличностные отношения. Подчеркивается их важность для группового единства. Каждый отдельный член группы одинаково ценен своим уникальным вкладом в общее дело.

Мониторинг и обзор. Групповая работа и процессы подвергаются непрерывному мониторингу и регулярному обзору. Оценка эффективности является показателем работы группы»².

Легко заметить, что практически все перечисленные характеристики и в номинальном, и в содержательном планах относятся как к продуктивности группы, так и к межличностному взаимодействию в ней. Причем, как считает известный специалист в области организационной психологии и психологии менеджмента Дж. Стюарт, «этот список признаков годится для любой группы. Это может быть обучающаяся группа, рабочая команда, команда управления или вся организация. Он обеспечивает основу для выявления слабых мест в работоспособности группы.

400

При повышении эффективности целью будет создание перечисленных признаков в рассматриваемой группе». Все перечисленные признаки в полной или, во всяком случае, в значительной степени присущи именно группам, достигшим четвертой стадии групповой динамики. Д. Стюарт следующим образом описывает специфику таких групп в организационном контексте: «На этой (четвертой — В. И., М. К.) стадии существует значительное доверие всех членов группы друг к другу, что выражается в усиленном использовании отдельных работников, пар и подгрупп, которые работают на достижение общего результата. Кроме того, члены группы будут чрезвычайно привержены общему делу, и в группе будет поддерживаться экспериментирование. Для этого характерна высокая степень взаимозависимости внутренних групповых отношений. С точки зрения задачи, круг работ оказывается хорошо определенным, развита функциональная компетентность, а сотрудничество является нормой. Группа обнаруживает высокую эффективность в решении проблем и, таким образом, способна справиться с любым необходимым изменением. В целом в группе и среди ее членов присутствует выраженная ориентация как на решение задачи, так и на человеческий фактор»¹. Собственно говоря, высокая эффективность групповой деятельности, обусловленная тем, что на четвертой динамической стадии группа представляет собой целое, которое больше простой суммы его составляющих, является тем самым выигрышем, который с лихвой окупает серьезные материальные и временные затраты, связанные с созданием команд в организациях.

Отдавая должное подходам к оценке групповой эффективности, разработанным в рамках теории групповой динамики, Г. М. Андреева отмечает, что «принятие принципа совместной деятельности в качестве важнейшего интегратора группы диктует определенные требования к изучению эффективности. Она должна быть исследована в контексте конкретной содержательной деятельности группы и реальных отношений, которые сложились на каждом этапе развития группы». Как и представители школы групповой динамики, Г. М. Андреева напрямую связывает эффективность групповой деятельности с уровнем группового развития: «Логично предположить, что группы, находящиеся на разных стадиях развития, должны обладать различной эффективностью при решении различных по значимости и трудности задач. Так, группа, находящаяся на ранних этапах развития, не в состоянии успешно решать задачи, требующие сложных навыков совместной деятельности, но ей доступны более легкие задачи, которые можно как бы разложить на составляющие. Наибольшую эффективность от такой группы можно ожидать в тех случаях, когда задача в минимальной степени требует участия группы как целого. Следующий этап развития группы дает больший групповой эффект, однако лишь при условии личной значимости групповой задачи для каждого участника совместной деятельности. Если все члены группы разделяют социально значимые цели деятельности, эффективность проявляется и в том случае, когда решаемые группой задачи не приносят непосредственной личной пользы членам группы. Возникает совершенно новый критерий успешности решения группой стоящей перед ней задачи — это критерий общественной значимости задачи. Он не может быть выявлен в лабораторных группах, он вообще возникает лишь в системе отношений, складывающихся в группе на высшем уровне ее развития»².

При всей справедливости приведенных соображений, трудно согласиться с последним утверждением Г. М. Андреевой. Как показывает практика, в определенных ситуациях (как правило, связанных с экстремальными обстоятельствами — террористическими

401

актами, стихийными бедствиями и т. п.) высокоэффективными могут оказаться действия совершенно случайных, стихийно сформировавшихся групп. Наиболее ярким примером такого рода являются действия группы пассажиров одного из рейсов захваченных террористами 11 сентября 2001 г., сумевших ценой собственной жизни предотвратить падение самолета на Вашингтон. Вполне понятно, что способность к кооперации и эффективность групповых действий в такого рода ситуациях определяется целым рядом факторов как собственно социально-психологического, так и личностного характера, однако не вызывает сомнений, что общественная значимость стоящей перед группой задачи играет среди них не последнюю роль.

Однако подчеркнем еще раз, в целом как с точки зрения концепции групповой динамики, так и с точки зрения стратометрической концепции, эффективность групповой деятельности во многом определяется уровнем группового развития. В этой связи практический социальный психолог, профессионально работая с конкретным сообществом, должен располагать адекватными критериями оценки эффективности групповой деятельности уже хотя бы потому, что этот показатель является интегральным и при этом необходимым для ответа на вопрос об уровне социально-психологического развития группы.

Эффекты социально-психологические — устойчивые, достаточно легко определяемые как экспериментально, так и в реальной повседневной жизни закономерности, отражающие особенности межличностных отношений в группе и раскрывающие психологическую специфику тех процессов, хоть порой и в упрощенном, схематическом виде, но содержательно характеризуют основные параметры контактного взаимодействия и общения. В социально-психологической науке традиционно, хотя далеко не всегда обоснованно, «разводят» эффекты и феномены. При этом каких-то более или менее содержательных критериев этой дифференциации практически не существует, если не считать попытки в рамках теории деятельностного опосредствования межличностных отношений выявить целый комплекс социально-психологических феноменов (референтность, мотивационное ядро межличностных выборов, коллективистская идентификация, коллективисткое самоопределение, атрибуция ответственности за успехи и неудачи и т. д.), характер, выраженность и направленность которых позволили бы диагностировать уровень социально-психологического развития общности, что, по сути дела, и отличало бы социально-психологические феномены межличностных отношений от комплекса социально-психологических эффектов, связанных, прежде всего, с теми особенностями протекания процесса взаимодействия и общения в контактных группах, которые определяются не столько уровнем развития последних, сколько спецификой протекания межличностного восприятия в сообществах любого типа. Наиболее известными в социально-психологической науке являются эффект бумеранга, эффект новизны, эффект ореола. Психологическая суть эффекта бумеранга заключается в том, что в целом ряде случаев усилия воздействующего, особенно если к нему по тем или иным причинам подорвано доверие, приводят к прямо противоположному желаемому результату. Так, например, индивид, в действиях которого оппоненты распознали мотив манипулирования, сам нередко становится объектом внешней манипуляции. Психологическая суть эффекта новизны заключается в том, что не вся информация о социальном объекте может рассматриваться как рядоположенная, равнозначная. Так, если речь идет о значимом партнере по общению, как наиболее важная запоминается первая информация, но при этом завершающая

402

информационный ряд. Что касается информации о нейтральном социальном объекте, то именно самый первый, начальный информационный блок оказывается при оценке решающим. Эффект ореола отражает существующую закономерность межличностного восприятия, когда в условиях очевидного недостатка информации о партнере по взаимодействию и общению формируется общее либо негативное, либо позитивное впечатление. При этом вновь поступающая в дальнейшем уточняющая информация, как правило, рассматривается в качестве второстепенной по сравнению с той, которая была осмысленна изначально. По сути дела, речь в данном случае идет о стереотипизации, о формировании консервативных шаблонов восприятия и оценки типа качеств «окончательного вывода». Понятно, что в ряде ситуаций подобный упрощенный подход к оценке другого может оказаться не просто верным, но и ресурсно сберегающим способом выстраивания алгоритма взаимодействия, а в ряде случаев — ошибочным, деструктивным и потому разрушающим возможности налаживания продуктивной совместной деятельности. Конечно, перечень социально-психологических эффектов может быть существенно расширен, но вышеперечисленные эффекты межличностного восприятия не только наиболее проработаны в рамках социально-психологической науки, но и являются по своей содержательной сути, если так можно выразиться, наиболее масштабными.

Ярким проявлением эффекта бумеранга может служить ситуация, сложившаяся в СССР в 70-х — 80-х гг. прошлого века. Все усилия советской пропаганды, доверие к которой у значительной части населения было уже подорвано, доказать преимущества «развитого социализма» перед «загнивающим Западом» не только не достигали желаемой цели, но, напротив, порождали еще более критическое отношение к советской действительности. Более того, действие эффекта бумеранга обусловливало в данной ситуации совершенно некритичное восприятие альтернативной информации, транслируемой зарубежными радиостанциями. Эффект бумеранга также достаточно часто присутствует в детско-родительских отношениях, особенно в подростковый период. Убедившись к этому моменту, что реальное поведение родителей (как и других значимых взрослых, например, учителей) далеко не всегда соответствует декларируемым ими нормам и принципам, многие подростки, особенно сталкиваясь с запрещающим воздействием с их стороны, проявляют поведенческую активность, прямо противоположную предписываемой. Особенно это характерно для авторитарных и традиционалистских семей, в которых дети, достигнув определенного возраста, нередко начинают реализовывать ранее жестко подавляемые потребности в автономии и проявлении инициативы в крайне деструктивных и опасных формах, таких как беспорядочная половая жизнь, употребление психоактивных веществ, бродяжничество и т. п.

Эффект новизны, который в социально-психологической литературе также обозначается как эффект первичности и новизны, неоднократно был зафиксирован в экспериментальных исследованиях. Так, в ходе одного из экспериментов «четырем группам студентов был представлен некий незнакомец, о котором было сказано: в 1-й группе, что он экстраверт; во 2-й группе, что он интроверт; в 3-й группе — сначала, что он экстраверт, а потом, что он интроверт; в 4-й группе — то же, но в обратном порядке. Всем четырем группам было предложено описать незнакомца в терминах предложенных качеств его личности. В двух первых группах никаких проблем с таким описанием не возникло. В 3-й и 4-й группах впечатления о незнакомце точно соответствовали порядку предъявления информации: предъявленная ранее возобладала»¹. Аналогичный

403

результат был получен в одном из экспериментов С. Аша. Одной группе испытуемых предлагалось прочитать фразу: «Джон — человек интеллектуальный, трудолюбивый, импульсивный, привередливый, упрямый и завистливый», другой же: «Джон — человек завистливый, упрямый, привередливый, импульсивный, трудолюбивый и интеллектуальный». После этого всем испытуемым предлагалось высказать свое общее впечатление о незнакомом им Джоне. В результате, «...те..., кто читал прилагательные в порядке от «интеллектуальный» до «завистливый», оценивали Джона более позитивно, чем те, кому досталось описание с обратным порядком»¹. Как отмечает Г. М. Андреева, «такой эффект получил название “эффекта первичности” и был зарегистрирован в тех случаях, когда воспринимается незнакомый человек. Напротив, в ситуациях восприятия знакомого человека действует “эффект новизны”, который заключается в том, что последняя, т. е. более новая, информация оказывается наиболее значимой»².

Заметим, что эффект первичности и новизны, связанный с межличностным восприятием, не следует путать с эффектами первичности и вторичности, выявленными в ряде исследований коммуникативного процесса и социального влияния. В этом случае эффект первичности предполагает, что «при прочих равных условиях воздействие информации, представленной раньше, обычно сильнее». В эксперименте Н. Миллера и Д. Кэмпбелла группе студентов предлагалось прочитать отчет о реальном судебном процессе. При этом экспериментаторы «...поместили показания свидетелей и аргументы прокурора в один том, а показания свидетелей защиты и доводы адвоката — в другой. Студенты читали оба тома. Неделей позже они высказывали свое мнение, причем большинство отдавало предпочтение той стороне, с материалами которой удалось ознакомиться в первую очередь. Используя отчет о реальном уголовном процессе, Гэри Уэллс с коллегами обнаружил аналогичный эффект первичности, варьируя время вводного слова защитника. Его заявления были более эффективны, если делались до показаний свидетелей обвинения»³.

Однако, в другой версии эксперимента Н. Миллера и Д. Кэмпбелла был зафиксирован прямо противоположный результат. В новой модификации эксперимента, «Миллер и Кэмпбелл предложили другой группе студентов прочитать по одному из томов отчета. Неделей позже исследователи давали каждому возможность прочесть оставшийся том и просили испытуемых сразу же сформулировать свое мнение». Теперь большинство испытуемых склонялось к точке зрения, вытекавшей из последней полученной информации. Это позволило сделать вывод о том, что в определенных ситуациях действует эффект вторичности, выражающийся в том, что «последняя по времени поступления информация иногда оказывает наибольшее влияние». По мнению Д. Майерса эффект вторичности имеет место при наличии двух условий: «1) когда два сообщения разделяет достаточно длительное время; и 2) когда аудитория принимает решение вскоре после второго сообщения». При этом, как считает Д. Майерс, «если оба сообщения следуют одно за другим, а потом проходит какое-то время, обычно имеет место эффект первичности»⁴.

Что касается эффекта ореола, то как показал целый ряд экспериментальных исследований, он «...наиболее явно проявляется тогда, когда воспринимающий имеет минимальную информацию об объекте восприятия, а также когда суждения касаются моральных качеств.... В одном из экспериментов регистрировались оценки