Иронические и юнкерские поэмы

Особые группы составляют так называемые «иронические» («Сашка», «Монго», «Тамбовская казначейша», «Сказка для детей») и юнкерские («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша») поэмы. Большинство из них было написано в переломный для Лермонтова период и только две – «Тамбовская казначейша» и «Сказка для детей» – в заключительный этап творчества. «Ироническим» поэмам предшествовали юнкерские, выполненные в предельно натуралистической и вызывающей, эпатирующей манере. Местом действия поэм избран нарочито низкий быт. Для его изображения стали необходимы другие, нежели прежде, краски. Несмотря на издержки натуралистического языка и стиля, юнкерские поэмы в какой‑то мере способствовали отказу от риторических клише и изношенных поэтизмов.

В «иронических» поэмах объектами насмешки стали прежде высокие романтические герои или чувства: в «Сказке для детей» вместо могучего Демона предстал чертенок «неизвестного ранга». В отношениях героев «Тамбовской казначейши» можно усмотреть в известной мере пародию на неземную страсть Демона и Тамары. В поэме «Сашка» не лишенный сочувствия герой – разочарованный «лишний человек», «добрый малый» – изображен также иронически: неистощимый на желания, он растрачивает себя в разврате.

Проза 1828–1832 и 1833–1836 годов

Как и с поэмами, с лирикой связаны два крупных прозаических произведения раннего Лермонтова – романы «Вадим» и «Княгиня Лиговская». Оба романа не окончены.

«Вадим» (1832)

Источником сюжета романа «Вадим» послужил эпизод из Пугачевского бунта. Основу сюжета составила история мести героя за поруганное человеческое достоинство. Стало быть, конфликт романа типично романтический: титаническая личность вступает в борьбу с обществом. Этот конфликт разрабатывался в целом ряде произведений русской и европейской литератур, включая Пушкина, Загоскина, А. Бестужева‑Марлинского, Байрона, В. Скотта, Ф. Шиллера, Ф. Р. Шатобриана, В. Гюго. Горбун Вадим напоминает так называемых «героев‑монстров», безобразно‑уродливых физически и прекрасных нравственно, встречаемых в немецкой и французской литературах. С романтическими произведениями роднит роман и постановка метафизической проблемы «добра и зла». Может быть, самое главное состоит в том, что в романтических произведениях личность целиком охватывает сюжет, который и строится как осуществление духовного и душевного ее содержания.

Роман «Вадим» пронизан лиризмом, следовательно, автор не скрывает своей причастности к сюжету и стилю повествования.

По структуре роман представляет собой романтическую лирическую поэму, переложенную в прозу. Трудно признать в «Вадиме» какую‑либо разновидность европейского или русского романа. Нет в нем примет и просто исторического повествования. В романе господствует романтическая идеология: личная месть героя и мщение целого народа питают и дополняют друг друга. Поскольку добро и зло предстают как метафизические категории, то совершенно отсутствует их историческая определенность. Ничто не указывает на то, что речь идет о XVIII в. и человеке этого столетия. Добро и зло выступают свойствами человека вообще, точнее, сверхчеловека, наделенного психологическим обликом и душевным опытом личности лермонтовского времени. Вадим – художественная проекция личности самого автора, страсти которого многократно преувеличены. Им придан сверхчеловеческий масштаб, и они возведены в степень демонических.

Месть Вадима проистекает из социально‑психологических причин: его семья разорена и унижена помещиком Палицыным. Вадим мстит за свой род. Лермонтов, однако, отвергает социально‑историческую конкретность. Отверженный и физически ущербный, герой мстит всему мирозданию, а не только и не столько Палицыну и тогдашнему социально‑общественному устройству. Если в отношении Палицына Вадим опирается на бунтующих крестьян, то в своей мести мирозданию он остается одиноким мятежником. Эта черта отделяет героя от крестьян‑бунтовщиков и делает его чуждым миру вообще, неприкаянным скитальцем с застывшим в душе чувством возмездия. Из сшибки не сливающихся, но обозначенных в романе стилевых пластов (философского, социально‑психологического, бытового) постепенно вырабатывается стройное и цельное эпическое повествование («Герой нашего времени»), в котором при доминанте философско‑психологического начала будут совмещены и другие компоненты – социальный и бытовой.

«Княгиня Лиговская»

В 1836 г. Лермонтов задумал и начал писать роман «Княгиня Лиговская», также оставшийся незавершенным. Этот социально‑психологический роман занимает промежуточное место между «светской» повестью и романом. В романе развиваются две линии – история отношений петербургского гвардейского офицера Печорина с его бывшей возлюбленной княгиней Верой Лиговской и конфликт Печорина с бедным чиновником из дворян Красинским. Обе линии могли быть предметом и романа, и «светской» повести. Жанр «светской» повести был связан также с сатирическим изображением второстепенных лиц и вообще «света», как средоточия пагубных и извращенных социальных отношений, где благородные чувства либо утратили свою ценность, либо перемешались с дурными.

Герои произведения обрисованы контрастно: Печорин – некрасивый, невысокий, но богатый и блестящий гвардейский офицер‑аристократ, принадлежащий к избранному дворянскому кругу, высоко стоящий на социальной лестнице, тогда как Красинский – высокого роста и «удивительно хорош собою»; происходя из обедневшего старинного дворянского рода, он вынужден служить мелким чиновником.

Лермонтов обращает внимание на характеры и делает явные попытки к их типическому обобщению.

В Печорине выделены знакомые и контрастные черты светского молодого человека, известные по роману Пушкина «Евгений Онегин», встречаемые в лирике Лермонтова и в произведениях других авторов: с одной стороны, он обладает аналитическим умом, ему присущи независимость суждений, критический взгляд на действительность, и это выдает в нем богатую натуру, с другой – эти черты уживаются со скептицизмом, цинизмом, душевным холодом. Печорин явно презирает «свет», и это поднимает его над светской толпой, но он хочет осуществить себя как личность именно в аристократическом кругу.

Замысел, касающийся другого героя – Красинского, возник по контрасту с Печориным. Красинский должен был стать равновеликим главному персонажу. Несмотря на его бедность и незавидное социальное положение в нем угадывается «неистовый» герой романтизма, в душе которого бурлят страсти и которому свойственны в высшей степени напряженная эмоциональная жизнь и глубокие переживания. В Красинском живет не мелкий чиновник Гоголя, а разоренный бедный дворянин Пушкина, полный сознанием личного достоинства, помнящий славу предков, амбициозный, человек с богатой родословной. В реальной жизни Печорин и Красинский, подобно, например, Троекурову и Дубровскому, не равны друг другу, но с точки зрения дворянских понятий о чести и достоинстве личности они равновелики друг другу, причем Красинский чрезмерно болезненно относится к случайному проступку Печорина и считает его намеренным оскорблением.

Очевидно, по замыслу романа, мелкое происшествие, случившееся с Печориным и Красинским, должно перерасти в широкий и глубокий конфликт, перерасти в любовное соперничество. Однако роман был прерван, причем в сохранившейся части наиболее полно охарактеризован Печорин. Он выведен на сцену вначале, и о нем уже все сказано, дальнейшее повествование только уточняло его характер и его психологический облик. Напротив, к характеристике Красинского Лермонтов по существу еще не приступал, поскольку тот должен был, вероятно, стать предметом повествования в последующих частях. Пока же его характеристика только намечена.

В романе вполне определенны следы романтического стиля и наметились реалистические стилевые тенденции. Первые касаются необычности Печорина, прямой зависимости чувств от «света», губящего и извращающего чувства; принципов обрисовки второстепенных лиц, намеренно эпиграмматической и нарочито карикатурной. В нем заметно влияние жанра «светской» повести. Переходный характер от романтического повествования к реалистическому выражается в обращении к разговорной лексике, к синтаксису и интонациям устной речи. Это позволяет считать, что в романе «Княгиня Лиговская» наметились формы повествования, которые, пройдя путь очищения и совершенствования, предстанут в «Герое нашего времени».