Григорий Сергеевич Сыроежкин 2 страница

Но зарубежная контрреволюция плела новые и новые заговоры против Советской республики. Большие массы эмигрантов осели во Франции, Маньчжурии, Румынии, Болгарии, Польше, Югославии, Чехословакии и других государствах. Из этих людей международный империализм, его разведки черпали кадры шпионов, диверсантов, террористов, бандитов и засылали их в Страну Советов. «Вожди» белой эмиграции – Кутепов, Врангель, Петлюра, Савинков и другие – находились на службе американской, французской, польской и прочих разведок.

Несмотря на то что чекисты нанесли чувствительные удары по антисоветскому подполью в стране, Савинков, опасный и опытный враг, имел еще своих последователей и сторонников. Кроме того, он оставался фигурой, на которую делали ставки руководящие круги и разведки капиталистического мира.

В этих условиях руководство ОГПУ посчитало необходимым обезглавить савинковцев, а с этой целью выманить Савинкова из-за рубежа и судить его за все преступления перед народом. Была задумана и успешно осуществлена операция под условным названием «Синдикат-2», в которой принял участие и Г.С. Сыроежкин.

Когда на границе был арестован адъютант Савинкова Шешеня, шедший в нашу страну с заданием проверить и восстановить связь с резидентами в Минске и Москве, Сыроежкин был направлен в Минск с задачей захватить одного из них – бывшего штабс-капитана царской армии Герасимова. Тот жил под фамилией Дракун у своего двоюродного брата, работавшего на базаре в промтоварном ларьке.

Сыроежкин явился к нему по паролю Шешени. Подойдя к ларьку и выждав, когда рядом не оказалось других покупателей, Григорий спросил продавца:

– Нет ли у вас плакатов, таких, какие покупал Павел Андреевич (вымышленные имя и отчество Герасимова)?

– Они в типографии, скоро завезут, но есть образцы, – ответил продавец словами пароля. – Заходите. «Хвоста» не привели?

– Нет, вроде все чисто.

– Тогда пошли.

Продавец запер ларек и проводил Сыроежкина на свою квартиру.

Герасимов встретил «гостя» и провел в комнату, а там, заподозрив что-то неладное, вдруг попытался выхватить маузер. Но Григорий опередил его, и через мгновение Герасимов лежал на полу, а Григорий связывал ему руки.

– Ты так со мною не шути, – приговаривал он.

Все произошло так стремительно, что брат Герасимова даже не успел отреагировать. Сыроежкин скрутил и его.

Герасимов оказался руководителем широко разветвленной контрреволюционной организации и настолько злобным врагом Советской власти, что об использовании его в намечавшейся операции против Савинкова не могло быть и речи. Было решено судить его и других членов организации. Состоялся открытый судебный процесс савинковцев в Смоленске, а за ним и еще ряд процессов – в Петрограде, Харькове, Самаре, Туле, Киеве и Одессе.

Шешеня же и московский резидент Савинкова Зекунов оказались людьми другого склада, и их удалось привлечь к «игре» с Савинковым. По замыслу В.Р. Менжинского, Савинкова надо было заставить поверить в существование в СССР неизвестной ему солидной контрреволюционной организации, которой нужен опытный и влиятельный руководитель. Однако надо было ввести в заблуждение не только самого Савинкова, но и его хозяев, в частности, польскую разведку, заинтересовав ее передачей хорошо подготовленных дезинформационных сведений, в том числе и военного характера. Все это требовало четкости, отлично скоординированных усилий разных ведомств и, в первую очередь, не побоимся сказать этого, талантливого исполнения своих ролей всеми оперативными работниками. Сыроежкину, в частности, пришлось выполнять самые разнообразные задания – от знакомства с литературным творчеством Савинкова до участия в его аресте.

Когда в Москву для проверки сведений о существовании и деятельности ЛД («Либеральных демократов» – так была названа «новая» организация) прибыл посланец Савинкова Фомичев, Григорий Сыроежкин был занят другим делом. Надо было разобраться с полученными данными о попытках киевской контрреволюционной организации связаться с московскими единомышленниками. Для этого он вошел в доверие к главе киевской организации профессору Исаченко, считавшему его сыном покойного московского фабриканта, и рассказал об ЛД. Профессор уговаривал Сыроежкина познакомить его с главарями ЛД. Григорий получил от него уже немало интересующих чекистов сведений и полагал, что дело надо завершать арестом Исаченко. Однако руководители операции «Синдикат-2» Артузов и Пузицкий решили по-другому: свести Исаченко с Фомичевым с тем, чтобы убедить Фомичева в истинности существования ЛД и в том, что контакта с ней ищут не только савинковцы, но и другие контрреволюционеры, и тем самым поднять престиж ЛД.

На очередной встрече с Исаченко Сыроежкин сказал ему:

– Я могу наконец познакомить вас с членом ЦК ЛД.

Этим «членом ЦК» был чекист Федоров.

На первой же встрече с Исаченко Федоров попросил его встретиться с Фомичевым и выяснить, что ему надо от ЛД.

Профессор с удовольствием согласился – с одной стороны, он становился как бы доверенным лицом ЛД, и тем самым возрастали его шансы, а с другой – он мог бы попытаться оттереть конкурента.

В назначенный день Сыроежкин свел Исаченко и Фомичева в шикарном номере гостиницы «Новомосковская». «Сын фабриканта» оказался достаточно скромным и не стал обременять своим присутствием беседу таких «уважаемых» деятелей. Как и предполагалось, они, претендующие на «особые отношения» с ЛД, переругались и расстались врагами.

Исаченко в то же день был арестован, Фомичев возвратился за рубеж.

Вскоре Сыроежкин получает новое задание. В ходе операции был организован приезд в СССР из-за рубежа жены Шешени – Саши Зайченок – женщины с сильным и резким характером. Было известно, что она вооружена пистолетом и готова применить его в любое время. Но… она была женщиной, и Сыроежкину приказали действовать аккуратно. Он встретил ее при выходе с вокзала, якобы по поручению Шешени, усадил в машину и отвез… в здание ОГПУ, по пути отобрав оружие и предъявив ордер на арест. Все обошлось благополучно. Впоследствии Саша Зайченок, как и ее муж, стала помощницей чекистов.

Операция «Синдикат-2» была в самом разгаре, когда Савинков послал в СССР своего ближайшего помощника, полковника Павловского, с целью проверки Шешени, Павловский взял себе в спутники Аркадия Иванова – матерого бандита.

В Москве Павловского уже ждали. Однако арест осложнялся бдительностью и недоверчивостью бандита. Даже на встречу с «представителями» ЛД (это, конечно, были чекисты) Павловский шел с такими предосторожностями, что она чуть было не сорвалась. Войдя в дом, он оставил на улице Аркадия Иванова, а зайдя в комнату, подошел к окну, чтобы обменяться сигналами о том, что все в порядке. Но Иванова уже не было на «посту». Он был схвачен Сыроежкиным и находился на пути в тюрьму. В машине Иванов выхватил нож и бросился на Сыроежкина. Григорий ударил бандита по голове рукояткой пистолета. Удар был так силен, что Иванов не дожил до ночи, хотя врачи пытались спасти ему жизнь.

Разговор «единомышленников» с Павловским нужен был для того, чтобы он поделился фактами, о которых на допросе в ОГПУ мог умолчать.

Когда совещание закончилось, Павловского уже поджидал извозчик с двумя «боевиками» ЛД – это были В.И. Пудин и Г.С. Сыроежкин, которые успели вернуться.

Павловский садился в пролетку, озираясь по сторонам,

– Кого-нибудь ищете? – спросил Сыроежкин.

– Да, здесь должен быть мой человек, – ответил полковник.

– Чего же вы раньше не сказали? Тут один болтался, так мы думали, что чекист, и убрали его.

– Как убрали? – испуганно спросил Павловский.

– А вот так. – И чекисты скрутили ему руки,

Ошеломленный Павловский не сопротивлялся. После того как он был доставлен в тюрьму, все его помыслы только и были о побеге. Понимая, что за ним столько кровавых дел, что о помиловании не приходится и мечтать, он вынужден был согласиться на сотрудничество с чекистами – написал несколько писем Савинкову о мнимом благополучии дел в Москве. Но все это он делал с одной целью – выиграть время и совершить побег.

Однажды при посещении бани Павловский незаметно вынул из стены слабо державшийся кирпич, обернул его полотенцем и при выходе ударил конвойного в лоб, рассчитывая оглушить его, втащить в раздевалку и бежать, переодевшись в его форму. Но конвойный стал громко звать на помощь. Сбежались бойцы. Павловский вынужден был вернуться в раздевалку. Бойцы охраны опасались заходить туда. В это время появился Григорий Сыроежкин.

– Что случилось? – спросил он.

Да вот, арестованный Павловский ударил меня. Григорий открыл дверь и вошел в предбанник.

И столько силы и уверенности было в нем, что Павловский покорно поднялся и поплелся в камеру.

Это был важный психологический момент в деле. С этого дня он стал давать развернутые показания, рассказывать о себе, называть имена бандитов, давать правдивые сведения о ближайшем окружении Савинкова.

Руководитель операции Вячеслав Рудольфович Менжинский решил еще раз проверить действенность легенды о существовании ЛД и выяснить, нет ли где-либо уязвимых точек, тем более что угроза разоблачения «игры» существовала не только со стороны Савинкова. Польская разведка, ее представитель в Вильно капитан Секунда были достаточно серьезными противниками. Нельзя было исключить, что, имея агентуру на территории нашей страны, они могли подвергнуть перепроверке доставляемые им от имени ЛД документы, в частности касающиеся военных дел.

Сыроежкин получил от Менжинского и Артузова задание: под фамилией Серебрякова пересечь польскую границу, в Польше выйти на польскую разведку и от имени ЛД передать ей очередную партию дезинформационных документов, а для Савинкова докладную записку Леонида Шешени. Сыроежкин осознавал сложность и опасность задания, понимал, что обстоятельства могут сложиться не в его пользу.

Границу он пересек без труда. С нашей стороны был надежный переправочный пункт, которым руководил старый чекист Ян Крикман, а с польской – пограничной охраны, по существу, не было, ее заменяли местные кулаки, сотрудничавшие с жандармерией. На хутор одного из таких кулаков Григорий и вышел. Хозяин, верный своей службе, сразу же отправил его на пограничную заставу. Там Григорий заявит, что ищет связи с офензивой.^[16] Начальник заставы не стал ни о чем расспрашивать и послал его в Вильно, где офицеры польской разведки встретили Григория и поместили в гостинице.

Однажды на оживленной улице к нему подбежал человек.

– Гриша, друг! – закричал он и бросился обнимать Сыроежкина.

Григорий с трудом узнал его: это был Стржелковский, тот самый, который в 1919 году возил в трибунал арестованных из тюрьмы. Но тогда он имел лихой кавалерийский вид, а сейчас перед Григорием стоял старик, заросший, опустившийся, с испитым лицом, в потертом, засаленном пальто.

– Гриша! – Стржелковский заплакал. – И ты здесь! Вся старая гвардия собирается, все друзья!

Сыроежкин никогда не считал себя другом Стржелковского, а сейчас особенно. Мозг его лихорадочно работал: «Оттолкнуть, сделать вид, что я это не я? Не выйдет, слишком уж он вцепился в меня. Бежать? Но таким образом я провалю всю операцию, так тщательно налаженную».

А Стржелковский между тем тащил его в пивную и просил угостить старого друга, у которого сегодня, как на грех, не было денег. Пришлось зайти.

Стржелковский рассказал, что после гражданской войны переселился в Польшу, но и здесь несладко: отовсюду гонят, работы нет. Григорий, в свою очередь, изложил ему наспех придуманную историю о том, что давно разочаровался в Советской власти, порвал с ней, решил уйти к «зеленым», попросту в банду.

Расстались вроде бы по-хорошему, даже договорились о новой встрече, но Сыроежкин понимал, что так просто это дело не кончится.

Действительно, вскоре его задержали и доставили в полицию. Там уже находился Стржелковский. Григорий ожидал этого и продумал линию поведения. Он разыграл «оскорбленную невинность», стал кричать, что Стржелковский – пьяница и кокаинист, рассказал, что они подрались во время службы в Красной Армии, из-за чего Стржелковский и сводит с ним личные счеты.

Зная Стржелковского с самой отрицательной стороны, полицейские поверили Сыроежкину, отпустили и даже извинились перед ним. Конечно, здесь имело значение и то, что он представлял солидную «подпольную» организацию в СССР, которая снабжала «ценной разведывательной информацией» разведку панской Польши.

Встреча Сыроежкина-Серебрякова с капитаном Секундой прошла благополучно. Секунда выразил удовлетворение информацией (она была ему передана сразу же по прибытии Сыроежкина) и принес извинения от имени польских властей за недоразумение с полицией.

Кроме свидания с Секундой, у Григория было еще одно дело: он передал Фомичеву письмо Шешени для Савинкова.

Вернувшись в Москву, Сыроежкин доложил обо всем случившемся. Конечно, его сообщение вызвало определенное беспокойство, но выхода не было – операцию следовало продолжать.

Вскоре Фомичев по заданию Савинкова вторично прибыл в Москву с целью еще одной проверки деятельности. Л.Д. Павловский вынужден был согласиться играть роль активного члена организации. Было созвано «совещание» с участием Фомичева, Павловского и чекистов – «членов ЛД». На совещании обсуждался вопрос о поездке Павловского на юг. По сценарию, разработанному Артузовым, Сыроежкин на этом совещании играл роль человека, выступающего против поездки Павловского. Однако обстоятельства сложились так, что «отговорить» того не удалось.

Был разыгран отъезд Павловского. Фомичев проводил его на вокзал, усадил в вагон и стоял на перроне, пока поезд не скрылся.

На перегоне Москва – Серпухов Павловский пытался выпрыгнуть в окно, и только благодаря своей недюжинной силе Сыроежкин, негласно сопровождавший Павловского, сумел взломать дверь и предупредить побег.

Так как Савинков требовал, чтобы Павловский сам приехал за ним, пришлось инсценировать ранение Павловского во время попытки экспроприации поезда. Фомичев увидел Павловского, перевязанного бинтами, ослабевшего, и о его прискорбном состоянии вынужден был доложить Савинкову по возвращении в Париж. Однако скорый отъезд Фомичева не входил в планы чекистов. Под различными предлогами его задержали.

А тем временем в Вильно вновь был направлен Сыроежкин-Серебряков. Чекисты шли на риск, посылая его во второй раз: он ведь мог находиться на подозрении у польской контрразведки и рисковал жизнью. Но с другой стороны, это была и отличная проверка – если все сойдет благополучно, значит, поляки верят и Сыроежкину, и представляемой им организации. А это было важно, когда операция вступала в решающую фазу: в Париж под видом одного из «руководителей ЛД» должен был ехать вместе с Фомичевым чекист Федоров, чтобы окончательно склонить Савинкова к поездке в СССР.

План поездки Сыроежкина был тщательно разработан, предусматривались все варианты, которые могли возникнуть в ходе его осуществления.

Впоследствии руководитель операции А.X. Артузов писал: «В нашем деле нельзя и бесполезно идти напролом. Вот и приходится неотступно думать… как сберечь от провала того, кого посылаю „туда“ на беспощадное и безоговорочное одиночество».

Сыроежкин-Серебряков доставил через границу два пакета. В одном из них находились письма Павловского Савинкову, в другом – фотокопия секретного приказа народного комиссара по военным и морским делам о проведении маневров вблизи польской границы. Этот «приказ» по просьбе руководства ОГПУ был специально разработан в Наркомвоенморе, и на нем имелись все служебные пометки и индексы, которые должны были быть на подлинном документе.

Сыроежкин снова пересек границу с помощью Яна Крикмана. До Вильно добрался без происшествий. Но там его ждала неприятная неожиданность. Вместо щеголеватого и неглупого, но несколько поверхностного капитана Секунды его встретил другой офицер, капитан Майер. Внешне флегматичный и недалекий, он был цепким и жестким разведчиком.

Но ничего особенного не произошло. Он принял Сыроежкина-Серебрякова так же вежливо, как капитан Секунда, может быть, чуть-чуть более официально. Сыроежкин передал ему привезенные материалы. Когда Майер ознакомился с приказом, его глаза загорелись радостью. Он поверил, что ему привезли подлинный документ. Поэтому на намек Григория об оплате за полученные сейчас и ранее сведения капитан, не колеблясь, положил перед ним тысячу долларов.

– Только распишитесь, пожалуйста, вот здесь, господин Сыроежкин, – учтиво улыбаясь, сказал он.

«Откуда он знает мою настоящую фамилию? – внутренне вздрогнул Григорий, – ведь я для него Серебряков». Потом тут же сообразил: «Это все Стржелковский, гад! Ну да ничего, я ведь не таил перед ними, что когда-то работал в трибунале, а потом ушел в подполье. Провоцирует или просто показывает свою осведомленность? Если первое, то сейчас ему конец, застрелю и буду прорываться». Он закашлялся, левой рукой полез в карман, будто бы за платком, нащупал там сталь пистолета. Путь отступления Григорий приметил, когда шел в канцелярию офензивы.

Я уж и забыл то время, когда Сыроежкиным был, – спокойно сказал он. – И называть меня так – это большой грех, пан капитан, я от той жизни давно отказался.

– Да я просто так сказал, пан Серебряков, у нас здесь записано, вот и я…

– Обижаете, пан капитан, – вздохнул Григорий, – где здесь расписаться? – И аккуратно расписался: Серебряков.

Майер не возразил и любезно согласился переслать Савинкову пакет с письмами Павловского.

В тот же день Григорий отправился на границу.

В буржуазной Польше разведка и контрразведка не дружили. Поэтому, когда офензива стала получать от ЛД «ценную» информацию, она захотела сохранить за собой и ее источники и курьеров, ее доставляющих. Скорее всего именно из-за этого разоблачениям Стржелковского и не был дан ход – офензива не хотела терять богатейших возможностей, появившихся у нее, и отдать козыри в руки соперничающего ведомства.

В Москве Сыроежкин отчитался о результатах своей поездки Артузову, а затем и Менжинскому. Состояние дел по «Синдикату-2» было доложено Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. По его указанию заместителем начальника Контрразведывательного отдела ОГПУ Р.А. Пилляром был подготовлен рапорт, в котором говорилось:

 

«…Тов. Сыроежкин Григорий Сергеевич… принимал активное участие в разработке дела Савинкова, неоднократно рискуя жизнью.

Состоял официальным сотрудником ОГПУ, посылался неоднократно в Польшу. Во время поездок чрезвычайно рискованно проявил огромную находчивость и смелость.

Лишь благодаря этому ему удалось избежать почти неминуемого ареста, влекшего за собой неминуемый расстрел ж провал разработки дела.

Ходатайствую о награждении его орденом Красного Знамени».

 

Операция вступила в завершающую фазу. После возвращения Сыроежкина из Польши, когда чекисты убедились в том, что противник ничего не подозревает, можно было направлять Федорова и Фомичева в Париж для доклада о «ранении» Павловского, невозможности его выезда из России в ближайшее время и о необходимости приезда в Москву Савинкова для руководства «организацией». Об этом же говорилось и в письме Павловского на имя Савинкова, которое вез с собой Федоров.

В июле 1924 года Федоров и Фомичев прибыли в Париж.

Савинков принял их любезно, выслушал отчеты о положении в московских организациях, в их присутствии прочитал письмо Павловского, после чего заявил, что твердо решил ехать в Москву.

В ночь на 15 августа Савинков и люди, сопровождавшие его, перешли советско-польскую границу. Их уже ожидали чекисты. Они представились «вождю» как члены «московской организации», способствовавшие «нелегальному переходу через границу группы Савинкова». Затем доставили его в Минск на «конспиративную квартиру». Во время ужина Сыроежкин сел рядом с Савинковым на случай, если тот вдруг вздумает сопротивляться. Один из чекистов поднялся из-за стола и заявил:

– Вы арестованы!

Ни малейшей попытки сопротивления со стороны Савинкова.

– Вы победили, – сказал он, – я в ваших руках. На другой день арестованные были в Москве. Провал Савинкова нанес серьезный удар по белогвардейским организациям и иностранным разведкам.

Заслуги чекистов были высоко оценены Советским правительством. Президиум ЦИК Союза ССР 5 сентября 1924 года наградил орденом Красного Знамени В.Р. Менжинского, А.П. Федорова, Г.С. Сыроежкина, Н.И. Демиденко, С.В. Пузицкого и Р.А. Пилляра.

Почти одновременно с «Синдикатом-2», хотя и значительно дольше – с 1922 по 1927 год – проводилась и операция «Трест»,

 

В конце 1921 – начале 1922 года в органы ОГПУ поступили данные о существовании подпольной антисоветской «Монархической организации Центральной России» (МОЦР). Несколько ее участников были задержаны. Из их показаний выяснились задачи, цели, силы МОЦР, ее связь с заграничной контрреволюцией. Организация была ликвидирована, но никаких сообщений в прессе об этом не появилось, и огласки этот факт не получил.

Руководители ОГПУ решили использовать уже не существующую МОЦР для проникновения в зарубежные контрреволюционные центры. Так родилась знаменитая операция, получившая условное наименование «Трест».

Ее вдохновителем был Ф.Э. Дзержинский, непосредственными руководителями и исполнителями Менжинский и Артузов и их славные помощники: Стырне, Пилляр, Пузицкий, Сыроежкин и другие.

Разработанная чекистами «легенда», подбор участников, распределение ролей и все другие детали были так тщательно продуманы, так четко проводились в жизнь, что в «Трест» поверили претендент на русский престол великий князь Николай Николаевич и отъявленный монархист генерал Кутепов, бывший член Государственной думы, принимавший отречение Николая II, Шульгин и эсер Бунаков, бывшие министр внутренних дел Рогович и директор департамента полиции Климович, «обладавший нюхом полицейской ищейки», бывший министр Коковцев и множество других «томящихся» в эмиграции белогвардейцев. Они видели в «Тресте» силу, способную, по их мнению, свергнуть Советскую власть в России.

Но в существование «Треста» поверили не только монархические эмигранты, а и прожженные международные авантюристы Савинков и Сидней Рейли. Последний заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов.

Проведя бурную, полную похождений жизнь, он сразу же после Октябрьской революции подключился к активной борьбе против Советской власти. За участие в заговоре Р. Локкарта в 1918 году был заочно судим, и суд постановил: объявить Рейли врагом трудящихся, стоящим вне закона РСФСР, и при первом обнаружении в пределах территории России расстрелять.

Услышав о появлении такой организации, как МОЦР, Рейли в апреле 1925 года, уже после ареста и осуждения Савинкова, направил в адрес МОЦР письмо, в котором давал рекомендацию перейти к тактике активных действий, решительным мерам борьбы с Советской властью, вплоть до проведения террористических акций против руководителей Коммунистической партии и Советского правительства. Письмо оказалось в руках чекистов.

Узнав о намерениях врага, Ф.Э. Дзержинский дал указание А.X. Артузову принять все меры к выводу Рейли на территорию СССР и его аресту.

Было принято решение, чтобы «Трест», помимо основной задачи, которую он выполнял по борьбе с контрреволюционными монархическими эмигрантскими организациями, выполнил еще одну – послужил бы приманкой для Рейли.

Это было нелегко. С одной стороны, Рейли хотелось побывать там, где проходит передняя линия борьбы с большевиками, тем более что белоэмиграция, как он считал, обессилела, и рассчитывать можно только на внутренние контрреволюционные силы. К тому же британская разведка заинтересована в его поездке – она хочет получить сведения из первых рук.

Но, с другой стороны, Рейли помнил, что над ним висит вынесенный ему смертный приговор. Свеж в памяти был и провал Савинкова. Все же, подогреваемый честолюбием, а также представителями «Треста», он склоняется к поездке, хотя еще ж не решил окончательно.

В середине сентября 1925 года он приезжает в Гельсингфорс. Там его встречают Бунаков – белогвардейский «посол», в прошлом известный эсер, поддерживающий длительное время связи с Интеллидженс сервис, и племянница Кутепова Мария Захарченко-Шульц. Эта отчаянная женщина, яро ненавидевшая Советскую власть, набрасывается на Рейли. Сама не зная и не желая того, она. играет на руку чекистам:

– У «Треста» есть надежное «окно» на границе. Через него провели родного брата Бунакова и брата самого Врангеля. Я сама несколько раз ходила через это «окно». Неужели вы, джентльмен, о храбрости которого ходят легенды, окажетесь трусом?!

– Она говорит ему, что МОЦР нуждается в контролере, в человеке, который был бы для этой организации генератором идей и действий.

В Гельсингфорс прибыл и Якушев, один из «руководителей „Треста“, работавший по заданию чекистов. Он тоже говорит о надежности „окна“, о целесообразности визита в СССР.

Рейли принимает решение. Вечером 25 сентября он со своими спутниками, проводившими его через границу, был на станции Куоккала. В половине двенадцатого ночи они отправились пешком к Сестре-реке. В ночной темноте на другом берегу замаячила фигура. Обменялись условными сигналами. Их встретил начальник погранзаставы чекист Тойво Вяхи, исполнявший роль содержателя „окна“ на советско-финской границе.

На станции Парголово Тойво Вяхи усадил Сиднея Рейли в транзитный поезд. В купе его уже ожидали Якушев, который пересек границу легально, и „рядовой член МОЦР Щукин“, роль которого исполнял Сыроежкин. Артузов и Пузицкий решили, что Григорий лучше других справится с ролью „Щукина“ и к тому же сможет быстро утихомирить Рейли, если тот вздумает „бунтовать“.

Сыроежкин-„Щукин“ вручил Рейли паспорт на имя Штейнберга. Пока поезд шел от Парголово до Ленинграда, Рейли немного обсох и отогрелся, а принесенный „Щукиным“ коньячок привел его в разговорчивое и благодушное настроение.

В Ленинграде „Щукин“ отвез Рейли на специально подготовленную квартиру, которую выдал за свою. Рейли принял ванну, побрился, немного отдохнул и был готов действовать. Днем в квартире побывал „Старов“ – чекист, который был представлен Рейли как рабочий, депутат Моссовета. Присутствовал и монархист Мукалов, эмиссар Врангеля. Вечером выехали в Москву. В одном из двухместных купе ехали Якушев и Рейли, в другом – Сыроежкин и Мукалов.

В Москве Рейли встречали „деятели“ МОЦР. Все они были сотрудниками ОГПУ. Гостя отвезли на дачу в Малаховку, где было инсценировано заседание политического совета МОЦР. Рейли обсудил с „членами совета“ политическую ситуацию в стране и в мире, планы активизации работы МОЦР, вопросы двусторонних контактов с английской разведкой.

Когда речь зашла о финансовой помощи, Рейли заявил, что на поддержку англичан сейчас рассчитывать нельзя. У них свои проблемы. Он предложил другое: организовать „экспроприацию“ и сбыт на Западе художественных ценностей, хранящихся в советских музеях, я тут же написал, что именно может представить интерес.

Рейли предложил еще один способ добычи денег – активное сотрудничество с английской разведкой. „Ее, – говорил он, – прежде всего интересуют сведения о Коминтерне, даже если они фальшивые“.

Сыроежкин присутствует на совещании в качестве „боевика“. После совещания все торопятся в Москву: Рейли надо успеть на вечерний поезд. Чекисты решили арестовать его в машине. Однако по дороге происходит непредвиденная, но приятная для чекистов остановка: по просьбе Рейли они заезжают на квартиру одного из сопровождающих, где Рейли пишет открытки своим друзьям в Германию и США. Как же – надо похвалиться, что он связывается с ними из самого большевистского логова, из Москвы. А чекистам в этом двойная польза: узнать, кому и что он пишет, и подтвердить легенду надежности „Треста“.

В машине с Рейли едут Пузицкий, Стырне и Сыроежкин. Мелькают московские улицы, дома, перекрестки. Один поворот, другой, третий и… машина въезжает во двор ОГПУ.

5 ноября 1925 года был приведен в исполнение приговор, вынесенный в 1918 году.

 

Обе операции – „Синдикат-2“ и „Трест“ – были осуществлены небольшим количеством чекистов, которые к тому же систематически отвлекались на проведение других заданий.

Так было и с Г.С. Сыроежкиным, который, хотя и работал в основном по делам „Синдиката-2“ и „Треста“, но выполнял и ряд других важных поручений. Это была борьба с остатками бандитских формирований, которые в целях подготовки военной интервенции против СССР всячески использовали разведки капиталистических стран.

Одно из таких заданий, прямо относившееся к делу „Синдиката-2“, Сыроежкин выполнял в Белоруссии в 1924 году.

Обстановка в Белоруссии тогда была непростой. Классовая борьба обострялась. Кулаки искали новые средства наступления на Советскую власть: в одной из волостей они даже открыли и содержали на свои средства два сельсовета, чтобы не подчиняться сельсоветам бедняцких деревень. Классовой борьбе нередко придавался националистический характер, а близость панской Польши привносила в нее особую остроту. Из-за кордона забрасывались главари контрреволюционных организаций, шла их поддержка оружием и боеприпасами, были попытки создания повстанческих отрядов, которые, из-за отсутствия социальной базы выродились в шайки уголовных преступников. Однако их опасность от этого не уменьшилась – они были хорошо вооружены, мобильны, действовали методами дерзких налетов, при преследовании растворялись в лесах.

К их числу относился отряд Даниила Иванова, в составе которого совершил несколько бандитских рейдов помощник Савинкова полковник Павловский, когда прорвался на советскую территорию. Иванов был тесно связан с савинковцами и одновременно служил польской разведке. Он несколько раз пересекал польско-советскую границу, месяцами отсиживался в Польше, спасаясь от преследования.