Будь веселость, как была, Дней ее подруга

Девушки того времени охотно представляли самих себя в образе Светланы и относили на свой счет добрые пожелания, высказанные Жуковским в этой заключительной строфе. По сути, образ Светланы надолго стал самым ярким поэтическим образом русской девушки и был им до самого рождения образа пушкинской Татьяны — но и Татьяна при первом своем появлении в романе «Евгений Онегин» была, на­помним, (по словам Ленского), «грустна и молчалива, как Светла­на» (курсив мой. — Ю.М.).

Напротив, несмотря на сюжет, претендующий на отображение рус­ской старины, вряд ли глубоко воплощает национальный дух «старин­ная повесть в двух балладах» «- Двенадцать спящих дев». Хотя здесь Жуковскому, как всегда, не откажешь в богатстве поэтической фанта­зии, все же это довольно громоздкое произведение.

В первой балладе неудачливый в жизни Громобой в отчаянии отда­ет душу Асмодею (одно из имен дьявола), который взамен пообещал ему «силу дать и честь и много злата»:

Тебе я терем пышный дам И тьму людей на службу;

К боярам, витязям, князьям Тебя введу я в дружбу;

Досель красавиц ты пугал — Придут к тебе толпою;

И, словом, — вздумал, загадал, И все перед тобою.

И вот в задаток кошелек: В нем вечно будет злато.

Но десять лет — не боле — срок Тебе так жить богато.

Разбогатевший Громобой быстро стал подлинным негодяем:

Двенадцать дев похитил он Из отческой их сени;

Презрел невинных жалкий стон И родственников пени;

И в год двенадцать дочерей Имел от обольщенных;

И был уж чужд своих детей И крови уз священных.

Когда ему пришел час отправляться в ад, Громобой отсрочил смерть, отдав бесу души своих маленьких дочерей (он написал этот договор, водя по бумаге их детскими руками). Позже нарастающий ужас перед неизбежной смертью побудил его заниматься благотворительностью. Громобой даже воздвигнул «Божий храм», а некий «славный мастер» изобразил в нем икону, на которой «угодник святой» «взирал любви очами» на молящихся Громобоя с дочерьми.

Почувствовав, что ему конец, Громобой потребовал от дочерей молиться о помиловании. Девушки, не знавшие, что их души давно от­даны бесу, все же стали молиться. Тогда из храма появился неизвест­ный старец, оказавшийся тем самым изображенным на иконе «угодни­ком святым», и погрузил дочерей Громобоя в сон на века:

...Из земли Вкруг дома грозно встали Гранитны стены — верх зубчат,

Бока одеты лесом, — И, сгрянувшись, затворы врат Задвинулись утесом.

Во второй балладе новгородский юноша Вадим видит во сне деву под покрывалом с головой, покрытой венцом. Ведомый неизвестной силой, он отправляется верхом на коне на юг, куда глаза глядят. До­стигнув Днепра, он спасает от литовского великана дочь киевского князя. Затем, подчинясь непонятному чувству, Вадим в ночной час уходит с веселого княжеского пира и садится в какой-то челн, в ко­тором «без гребца весло гребет». Челн приносит его к мрачным уте­сам, покрытым заросшим лесом. На скале он видит древний храм, а возле него могилу. Оттуда поднимается привидение и тщетно начи­нает стучать в двери храма. Затем Вадим доходит до старинного зам­ка и видит двух дев на его стене. Одна дева уходит, а другая внезапно заметила Вадима:

Как облак, покрывало Слетело с юного чела — Их встретилися взоры; И пала от ворот скала, И раздались их створы.

И вот из терема к ним уже идут другие пробудившиеся девы:

О сладкий воскресенья час! Им мнилось: мир рождался! Вдруг... звучно благовеста глас В тиши небес раздался.

Вместе с Вадимом девушки входят в открывшийся и чудесным об­разом обновленный храм. Там чудеса продолжаются:

Молясь, с подругой стал Вадим Пред царскими дверями, И вдруг... святой налой пред ним; Главы их под венцами; В руках их свечи зажжены; И кольца обруч ал ьны На персты их возложены; И слышен гимн венчальный...

Не забывает автор и злосчастного Громобоя: тихий голос вызыва­ет дев из храма к некоей светлой могиле, на которой «обвивает свет­лый крест прекрасная лилея». А вокруг «холм помолоделый», «бег реки веселый»: