Потому что каждый имеет право на хэппи-энд

Sonne.

http://ficbook.net/readfic/3063076

Автор: Heika Mitich (http://ficbook.net/authors/174410)
Беты (редакторы): ItsukiRingo (http://ficbook.net/authors/10829)
Фэндом: EXO - K/M
Персонажи: Ким Чонин/До Кёнсу
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика
Размер: Мини, 17 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
- Каждый имеет право на хэппи-энд.

Посвящение:
Моим читателям и подписчикам моего бложика.)
Я вас люблю.

Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку.

Примечания автора:
#np Rammstein – Sonne
Идея работы стихийно пришла при прослушивании этой песни.
Радуга, наркотики, солнце, звезды, пришедшие к нам из прошлого, и много-много грусти.
НЕТ, Я НИКОГДА НЕ СТАВЛЮ "СМЕРТЬ ПЕРСОНАЖА" и не буду. И не надо мне об этом писать, в этом вопросе я непреклонна.

Shit happens, guys.

Die Sonne scheint mir aus den Händen
Солнце светит мне из рук.
Kann verbrennen, kann euch blenden
Оно может сжечь, оно может ослепить вас.
Wenn sie aus den Fäusten bricht
Когда оно вырывается из кулаков,
Legt sich heiß auf das Gesicht
Горячее, оно ложится на лицо.
Sie wird heut Nacht nicht untergehen
Этой ночью оно не зайдёт,
Und die Welt zählt laut bis zehn
И мир громко считает до десяти.

© Rammstein - Sonne

*****
Как ни банально это звучит, но До Кёнсу встречает Чонина в ночном клубе, одном из тех, название которого приличные люди произносят шепотом, потому что «клоака» и «грязная подворотня». До не любит клубы, практически не пьет алкоголь, и уж тем более не курит, но одним прохладным осенним вечером, доедая приготовленное мамой карри, внезапно понимает, что его как-то все очень заебало.
Такое бывает только в идиотских мыльных операх, думает Кёнсу, ощущая, как нутро заполняет холодное и очень противное чувство безысходности. Такое, когда понимаешь, что вся твоя жизнь прожита не так, как хочется, а чего хочется, и сам не понимаешь. Просто все как-то теряет смысл и становится невыносимым настолько, что так и порывает сделать что-то такое, о чем потом будешь наверняка жалеть, но вот сейчас это необходимо как воздух. До такой степени, что Кёнсу вылезает в окно своей комнаты на первом этаже и, схватив трясущимися от напряжения руками ключи от папиной машины, едет в самый популярный ночной клуб Хондэ.
Клуб называется «ElDorado», там полно пьяной, обдолбанной молодежи, которая двигается под модную электронную музыку, кажущуюся До набором однотипных повторяющихся битов. Воздух пропитан запахом марихуаны, на грязноватых бархатных диванчиках сидят парочки и чуть ли не в открытую трахаются, не стесняясь окружающих. Кёнсу кажется, что он попал в какой-то бордель, и ему становится так противно, что хочется блевануть прямо на пол, но он заставляет себя пройти к бару и купить крепкий коктейль, состоящий из дешевого виски и какого-то вонючего сиропа. От коктейля хочется блевать еще больше, и До с тоской понимает, насколько он здесь чужой, абсолютно не вписывающийся.
Надо же, впервые в жизни решил пойти вразнос, а вместо этого смотрит на творящуюся вокруг содомию, нервно крутя в руках грязноватый стаканчик с коктейлем. Неудачник, каких один на несколько тысяч.
И тогда он встречает его. Тогда – просто красивого парня в темной рубашке и кожаных брюках. Позже он узнает, что зовут парня Ким Чонин, но в этом клубе его знают как барыгу Кая, главного поставщика наркотиков разной степени тяжести для «золотой» молодежи, редкую сволочь и любителя секса на одну ночь. Но сначала он видит его темные насмешливые глаза и невольно сглатывает, ощущая всем телом исходящую от парня опасность.
Определенно, плохой мальчик, с которым мама-профессор ни за что не позволила бы ему водиться.
Парень отставляет в сторону стакан с чем-то ярко-зеленым и танцующей походкой приближается к нему, не сводя с него пристального взгляда. Кёнсу невольно задерживает дыхание и смотрит на незнакомца, как кролик на удава, ощущая себя абсолютно безвольным. Возможно, дело в ударившем в голову крепком алкоголе, или, быть может, разум туманит витающий повсюду запах марихуаны, но ноги словно прирастают к полу, и он молча стоит, не двигаясь, пока парень не подходит к нему вплотную. Незнакомец облизывает яркие губы и наклоняется к нему ближе, чтобы Кёнсу смог услышать его хрипловатый голос сквозь оглушительные звуки музыки:
- Дай угадаю: хочешь ширнуться?
У него выбеленные волосы, а в ушах – сразу несколько серебристых сережек, тускло поблескивающих в неоновых огнях клуба. До сглатывает и тихо блеет, качая головой:
- Нет, спасибо. Вы что, знаете местных… дилеров?
Незнакомец вздергивает брови и смотрит на него так, будто До издевается. Кёнсу нервно улыбается, а парень внезапно разражается хриплым смешком, хлопая его по плечу:
- Ты что, в первый раз здесь?
- Я вообще в первый раз в клубе, - выпаливает Кёнсу, даже не задумываясь о том, что он общается с совершенно незнакомым человеком. – И пью я тоже в первый раз. И вообще, я первый раз… такой.
- И как, нравится? – спрашивает парень, зачем-то в упор глядя на губы До. Почему-то от его изучающего внимательного взгляда по телу бегут мурашки, и Кёнсу честно отвечает:
- Не очень.
Парень вновь смеется и ерошит выбеленные пряди, так что те остаются взлохмаченными и спутанными. Как ни странно, эта не слишком аккуратная прическа делает его еще более привлекательным и завораживающе прекрасным.
Ему не идет быть правильным, думает Кёнсу, вглядываясь в точеные черты лица незнакомца. Весь его облик порочный, на грани и какой-то грязный.
И это делает его похожим на яркую звезду, ослепительную, как летнее солнце. Нелогично, но впечатление именно такое.
- Меня зовут До Кёнсу, - представляется он и протягивает парню руку. Тот некоторое время молча смотрит на его ладонь, будто на что-то решаясь, потом облизывает губы и говорит:
- Ким Чонин.
Он никогда ни с кем не знакомится в клубе и никогда никому не говорит настоящего имени. Для местной публики он Кай, парень, который в одном кармане кожаной куртки хранит таблетки ЛСД, в другом - держит элитную марихуану. Но сейчас Кёнсу ни о чем не подозревает. Ему просто нравится ощущать крепкое рукопожатие Чонина.
- Чего же ты хочешь, Кёнсу? – внезапно громко спрашивает Ким, наклоняясь к нему вплотную. - Ты пришел в клуб, но тебе здесь ничего не нравится. Может, хочешь алкоголя? Хочешь ЛСД, кокаина, приватный танец с местной шлюхой? – Он машет рукой в сторону танцпола. – Я знаю парочку, они обслужат тебя так, что никогда не забудешь, и на старости будет, что рассказать внукам. – Он вновь насмешливо улыбается и обдает его запахом крепкого алкоголя. – Хочешь трахнуться? Тут многие трахаются, в туалете удобнее всего, поверь, я знаю. – Он говорит об этом так спокойно и непринужденно, будто они сейчас обсуждают новую компьютерную игру или подорожание колы в продовольственном магазине. – Давай, Кёнсу, решайся! Я сегодня твой друг, и добрый дядя Чонин покажет тебе все, что ты захочешь!
От него пахнет дорогой туалетной водой и недозволенностью, а еще алкоголем, да так сильно, что До пьянеет от одного его присутствия так непозволительно близко. Рука Чонина ложится на его плечо, и он внимательно смотрит в его глаза, практически касаясь губами его губ.
Завтра Кёнсу надо вставать к первой паре, чтобы сдать эссе по истории Эпохи Возрождения. Папа наверняка хватился ключей, и непонятно, как он поедет домой, если едва держится на ногах от пассивного курения и чересчур крепкого коктейля. Наверно, время одуматься и с повинной явиться домой, думает До и вслух говорит:
- Я хочу тебя.
Чонин, казалось, ждал от него именно такого ответа. Поэтому крепче сжимает пальцами его плечо и выдыхает:
- Хороший мальчик До Кёнсу…
А потом он его целует, влажно, развязно, так, что До задыхается, хватаясь ладонями за ворот его рубашки. В этот вечер они так и не трахаются, потому что Чонин говорит, что «он еще не готов», но все равно тащит его в кабинку туалета, где они быстро дрочат друг другу, привалившись к хлипкой стенке кабинки. Все сливается в одно сплошное багровое марево, и Кёнсу помнит лишь влажные губы Чонина на своей шее, его пальцы, сжимающие его ствол, ощущение бархатистой кожи его члена под своей ладонью и приторный запах дури, которую курят в соседней кабинке и которую Ким загнал этим людям пару часов назад. Помнит целомудренный поцелуй в лоб после того, как он кончает с громким стоном, ощущая себя слабым, как после горячки, и практически теряя сознание от запредельного удовольствия, и как Чонин вытирает сперму с его живота туалетной бумагой. С запахом клубники, розовой, точь-в-точь как покупает его мама.
Ким Чонин никогда не встречается с кем-то больше, чем на одну ночь. Он не любит тесных контактов или какое-то подобие на тесные отношения.
Но после того, как они вываливаются из туалета, тяжело дыша, он достает откуда-то ручку и царапает Кёнсу свой мейл и номер телефона на мятой салфетке с логотипом клуба. Потом зачем-то отряхивает джинсы До и говорит ему на прощание, чтобы он обязательно выпил таблетку анальгина с утра.
Он похож на солнце, думает пьяный, вымотанный после мастурбации и переполненный впечатлениями Кёнсу. Он притягивает До к себе как магнит, несмотря на то, что в глубине души Кёнсу догадывается, что Ким Чонин явно не святой ангел с белоснежными крыльями
Кёнсу оставляет машину на парковке у клуба и пешком бредет домой, не думая ни о чем кроме того, как хочется блевать от чертового коктейля и какие у Чонина мягкие губы.
Ему хочется коснуться звезды, даже если для этого придется здорово обжечься.

*****
Как-то так незаметно получилось, что они встречаются на квартире Чонина пару раз в неделю. Ким никого не пускает в свое жилище, но почему-то именно Кёнсу получает связку ключей с забавным брелоком в виде кошки.
Они не ходят на свидания в укромные кафе, не обнимаются на лавочках в уютных скверах и не говорят друг другу о высоких чувствах. Они просто трахаются.
Ладонь Чонина оглаживает поясницу Кёнсу, в то время как тот, задыхаясь и хватая ртом пропахший сигаретами Кима воздух, насаживается на его влажный и горячий член. Второй рукой Чонин неторопливо надрачивает плоть Кёнсу, глядя на него в упор затуманенными черными глазами.
Чонин курит очень много. Запахом его сигарет пропахла вся его одежда, вся его квартира, все его вещи. Пропах и Кёнсу, потому что постоянно находится непозволительно близко.
Чонин много пьет, но никогда не употребляет дурь.
- Хороший торговец никогда не пользуется своим же товаром, - доверительно говорит он До, когда тот приходит в его квартиру в первый раз. Под хранение наркотиков в его квартире отведена целая маленькая комната, но почему-то правильного до чертиков Кёнсу это совсем не шокирует и не удивляет.
Он приходит сюда не для того, чтобы учить Чонина вечным ценностям и наставлять его на истинный путь. Ему просто нравится грубо с ним трахаться, так, что боль и удовольствие смешиваются воедино и текут по венам вместе с кровью, разливаясь по всему телу дурманящим ядом.
Оказалось, что терять девственность совсем не страшно. Чуть-чуть больно, но зато потом можно прижаться к теплой груди Чонина и немного всплакнуть, когда он коснется ладонью волос в ленивом утешительном жесте.
Мышцы сжимаются вокруг члена, и Ким издает глухой стон. Кёнсу запрокидывает голову в немом стоне и отчаянно желает, чтобы Чонин дрочил ему сильнее и быстрее. Кончить хочется просто безумно, и До прикусывает нижнюю губу, ощущая, как низ живота наливается болезненным жаром.
Он опускается ниже, продолжая двигаться, впуская в себя член как можно глубже, ладонями оглаживая обнаженный торс Кима и трогая его напряженные соски. Чонин шипит сквозь зубы и неразборчиво ругается, крепче сжимая пальцы на его члене.
Это совершенно не похоже на глубокие чувства. Кёнсу не любит Чонина, он просто нуждается в его тепле. Чонин не любит абсолютно никого, но почему-то ему нужно присутствие Кёнсу в его жизни.
- Ты странный, - как-то говорит он До. - Ты называешь меня «Солнцем», в то время как считаю себя редкостным дерьмом. Почему?
- Не знаю, - просто отвечает Кёнсу, потому что и вправду не знает. – Наверно, это потому что я странный.
Чонин резко выгибается и, издав глубокий вздох, крепко зажмуривается, широко открыв рот и резко выдыхая. Внутри Кёнсу разливается липкая сперма, и он тихо стонет, ощущая, что и сам практически на грани. Ким проводит кончиком пальца по головке, лаская уретру, и До царапает ногтями смуглую кожу на его груди, откидывая голову назад и вскрикивая:
- Черт, да!
Каждый раз оргазм очень сильный, и сейчас не исключение. И настолько, что на некоторое время Кёнсу теряет чувство реальности и приходит в себя, уже лежа на груди Чонина, который курит пахнущую крепким табаком сигарету, выпуская сизый дым куда-то вверх, прямо под покрытый разводами и копотью потолок. Ким лениво ему улыбается, и До, поколебавшись, берет сигарету у него из рук. Распухшие губы обхватывают белый фильтр, и Кёнсу затягивается. Через пару мгновений он резко зеленеет и начинает судорожно кашлять, роняя сигарету на покрывало.
Глаза Кима расширяются, и он быстро выкидывает окурок в пепельницу, свободной рукой похлопывая задыхающегося До по спине.
- Блядь, какого хуя ты творишь? – раздраженно вскрикивает он, и по его голосу понятно, что он сильно встревожен.
Кёнсу вытирает мокроту с губ и, переведя дыхание, виновато отвечает:
- У меня аллергия на табак.
- Так зачем ты взял у меня «Мальборо»? – тяжело вздыхает Чонин. До поводит плечами.
- Захотелось.
Ким привлекает его к себе и берет в руки новую сигарету, щелкая затвором зажигалки. В полумраке загорается тусклый золотистый огонек, и Чонин говорит:
- Никогда больше не смей курить. Ни-ког-да. Где бы ты ни был, я тебя найду и руки выдеру. Или сначала выебу, а потом – выдеру.
Это мало похоже на стандартное проявление заботы, но Кёнсу знает, что Чонин абсолютно искренне о нем беспокоится. Он выражает свои эмоции так, что окружающие, как правило, воспринимают его действия как нечто девиантное, но До умеет читать между строк.
- Ладно, - тихо отвечает он и смотрит вверх, на поднимающиеся вверх клубы дыма.
Солнце горячее и пахнет копотью и табаком. Он держит Кёнсу в своих жарких объятиях, в которых До медленно, но верно сгорает дотла.
Он ждет, пока обратится в пепел окончательно. И прижимается к Чонину как можно крепче, глядя на потертые старые обои и чувствуя, как плавно вздымается его грудь при каждом неровном вздохе.

*****
- Если ты спросишь меня, жалко ли мне тех сраных торчков, которым я загоняю свою дурь, то нет, не жалко совсем, - доверительно говорит Чонин и поглаживает Кёнсу по спутанным волосам, глядя на него сверху вниз расширившимися от удовольствия глазами. До смотрит на него исподлобья и что-то мычит, продолжая двигаться губами по члену Кима.
- Всю мою жизнь люди обращались мной как с мусором, - Чонин тянет его за волосы на себя, и становится немного больно, отчего Кёнсу мстительно прикусывает кожу на стволе. Ким легонько шлепает его по щеке и, громко простонав, продолжает:
- Знаешь, я верю в карму. Верю в то, что нам воздается за наши поступки. И поэтому за все то дерьмо, в которое меня окунули ранее, я плачу другим той же монетой. А добро мне никто никогда не делал, поэтому нет нужды стараться быть для кого-то хорошим. - Он подается бедрами вперед, практически загоняя член До в глотку, отчего тот давится и судорожно кашляет, царапая ногтями бедро Кима.
- Ебанулся? – мирно осведомляется Кёнсу, обхватывая основание ладонью и вновь касаясь головки покрасневшими распухшими губами. Чонин громко стонет и довольно кивает головой:
- Впрочем, для тебя я могу сделать что-то хорошее. Ты делаешь слишком классный минет, чтобы не отплатить тебе сторицей.
Почему-то Ким любит откровенничать во время секса. Сначала это казалось странным, но постепенно Кёнсу привык.
- Просто в такие моменты я ощущаю себя наиболее открытым и беззащитным, - объясняет Чонин. – Как можно стесняться человека, которому ты сейчас вгоняешь член в задницу? Секс – это те моменты, когда я наиболее открыт и уязвим.
Это правда, и Кёнсу это возбуждает. Ему нравится наблюдать за тем, как Ким задыхается, как подкидывает бедра вверх, как его глаза наполняются животным желанием, а смуглая кожа становится влажной от пота. Ему нравится делать Чонина беззащитным и таким восхитительно открытым.
Ему нравится, когда солнце такое жаркое и порочное.
- Люди – самые жестокие звери, - стонет Ким и вновь вгоняет член слишком глубоко. – Ни один, ни один… ах, черт, вот так! Хищник не будет мучить другого ради удовольствия и моральной сатисфакции. Хищники ранят и убивают ради того, чтобы выжить. Люди причиняют друг другу боль потому, что просто могут…
Он дергает Кёнсу за волосы, и тот крепче сжимает губы на члене. Чонин издает сдавленный стон и кончает, ударяясь головой о деревянную спинку кровати и хватая губами воздух. До морщится, но покорно глотает сперму, вытирая губы тыльной стороной ладони.
- Мог бы и предупредить, - замечает он, усаживаясь рядом с тяжело дышащим, взмокшим Кимом и ероша его спутанные выбеленные волосы. Тот ничего не отвечает, крепко зажмурившись и закусив нижнюю губу.
Наконец Чонин открывает глаза и привлекает его к себе, проводя пальцем по распухшим губам До:
- Мог. Но не предупредил.
Он широко улыбается и неожиданно разражается звонким беззаботным смехом. Звучит это неуверенно и немного странно, так что кажется, что Чонин давным-давно не смеялся вот так, по-настоящему, без притворства.
И что-то в груди Кёнсу вздрагивает, посылая болезненный импульс прямо в сердце.
Подчиняясь какому-то сумбурному порыву, он тянется к Киму и обхватывает тонкими руками его влажную от пота шею, утыкаясь лицом в его плечо.
От Чонина пахнет дезодорантом, детским мылом, виски и сигаретами, и этот запах такой же странный и противоречивый, как и он сам.
Ким никак не реагирует, но До чувствует, как его сердцебиение учащается. Одной рукой Чонин берет его за подбородок и приподнимает его голову, глядя на него в упор.
- Поцелуй меня, - тихо просит он, и есть в его голосе что-то такое, отчего импульс становится еще сильнее.
Теплые губы прижимаются к его губам, а кончик языка ласкает нёбо. Кёнсу тихо стонет и крепче прижимается к Чонину, а тот слегка отстраняется и говорит, обхватывая его ладонями за талию:
- Ты странный. - Подумав, он добавляет: - И на вкус ты как моя сперма.
Кёнсу невольно смеется и качает головой, касаясь лбом груди Кима.
Они оба какие-то странные. И поэтому сейчас так хорошо.

*****
Постепенно секса в буднях становится меньше, а разговоров больше. Чонин не любит рассказывать о своей жизни, в которой нет ничего, кроме рабочих ночей в клубе, бизнеса с местной мафией, редких походов в спортзал и визитов Кёнсу в его маленькую квартирку в неблагополучном районе. Зато он очень любит слушать До.
Ему интересно буквально все: от скучных университетских будней до воспоминаний из детства. Когда Чонин слушает рассказы о его школьных поездках или летних путешествиях с родителями на море, Кёнсу замечает, что что-то в его лице меняется, смягчаясь, будто Ким сам проживает те самые моменты, которые пытается воссоздать До из глубин своей памяти.
Получается порой не слишком достоверно, но Чонину плевать. Потому что ему абсолютно не с чем сравнивать.
- Я помню, мы часто играли в детстве с папой в одну игру, - говорит Кёнсу, кладя голову Чонину на плечо. Тот закуривает очередную сигарету и обхватывает его свободной рукой, привлекая к себе. До подавляет приступ кашля, возникающий у него от запаха табака и продолжает:
- Просто называли какое-нибудь животное, с которым себя ассоциировали, и говорили, почему. Например, я говорил, что я гепард, потому что я быстрый и сильный. Папа мне поддакивал, хотя я скорее тянул на новорожденного котенка и говорил, что он похож на старого ослика. Потому что ему хочется есть и не хочется работать.
На душе от таких ярких и красочных воспоминаний из беззаботного детства становится очень хорошо, и До невольно прыскает со смеху, прикрывая ладонью губы. Бросив взгляд на Чонина, он невольно осекается: лицо Кима кажется хмурым, а глаза наполнены чем-то таким, отчего нутро наполняется холодом. Чонин тушит сигарету о фарфоровую пепельницу и тихо говорит:
- Животное… У меня тоже есть животное, с которым я бы мог себя сравнить. Я цепной пес.
Он опускает голову и встречается с Кёнсу взглядом. Что-то в черных зрачках есть такое, что заставляет До практически задержать дыхание и молча слушать размеренный, нарочито бодрый голос Кима:
- Как в том фильме с Джетом Ли. Помнишь того парня, который рос как собака? Мы с ним чем-то похожи… Только я не умею драться так же хорошо.
Он болезненно морщится и поводит плечом. Кёнсу невольно следит за движением его руки и замечает у предплечья несколько тонких, но глубоких шрамов, такие остаются от медной проволоки.
- Бродячие собаки, они ведь сначала доверяют людям. Подходят к ним, ждут от них любви и какой-то заботы, что кто-то их погладит по голове и заберет к себе в теплый дом… - Глаза Чонина темнеют. – Но в итоге ты все равно оказываешься на улице, никому не нужный. И, чтобы выжить, нужно перегрызать глотки таким же брошенным псам. Тот, кто сильнее, в итоге получает какой-то призрачный шанс на некое подобие будущего.
Ким замолкает, и Кёнсу почти физически ощущает, насколько Чонин сейчас не здесь. Он где-то там, на темной улице, голодный, оборванный и озлобленный на весь мир.
- Расскажи мне, - неожиданно говорит он и по-детски хватает Чонина за руку, заглядывая ему в глаза. Ким отшатывается от него, но До держит крепко.
Ким смотрит на него в упор темными настороженными глазами, а Кёнсу не отворачивается, глядя на него в ответ не моргая. Наконец Чонин обмякает и сдавленно выдыхает:
- Черт тебя подери, До Кёнсу…
И он рассказывает. Сухо, опуская детали, но возникающая картинка очень четкая и вызывающая острое чувство боли в груди. Рассказывает о том, как трудно, когда теряешь близких и остаешься один на этом свете. Как тяжело, когда у тебя нет дома и просто дружеского плеча, на которое можно опереться в трудную минуту. О том, как постепенно озлобляешься и начисто забываешь о том, что в мире есть что-то светлое, начиная видеть реальность исключительно в темных тонах. О том, как желание выбраться из помойной ямы приводит к банде, где становишься сначала мальчиком на побегушках, потом спутываешься с наркоторговцами и начинаешь торговать дурью.
О том, что все очень и очень плохо. Но все же лучше, чем могло стать, если бы он вел себя иначе.
- Несмотря ни на что, я счастлив, - дрогнувшим голосом повторяет Чонин, цепляясь за руку Кёнсу и заглядывая ему в лицо лихорадочно блестящими глазами. – Теперь у меня есть крыша над головой, машина, и я не закончил, как многие, в подворотне со жгутом на вене. И, возможно, когда-нибудь, все станет совсем хорошо.
- Хорошо… - эхом повторяет До, практически задыхаясь от наполняющей его тело чужой безысходности. Ким закусывает нижнюю губу и слегка зажмуривается, видимо, борясь с обуревающими его эмоциями. Неожиданно он резко распахивает глаза и смотрит на Кёнсу с безумной надеждой.
- Я верю в это, - говорит он. – Каждый имеет право на хэппи-энд. Черная полоса не может длиться бесконечно, и рано или поздно вместо темного тумана ты увидишь яркий ослепительный свет. Глупо, да?
До не знает, что сказать, потому что любые слова сейчас кажутся откровенной пошлостью и несуразицей. Ему хочется успокоить Чонина, хочется его утешить, и в то же время он понимает, что Ким больше всего на свете боится показаться слабым и беззащитным в своих чувствах.
Солнце всегда ярко светит с небосвода. Оно может сжечь, может заставить твои раны кровоточить, может ослепить своими лучами.
Но ты никогда не сможешь узнать, какие у солнца слабости. Ведь оно слишком далеко, чтобы до него можно было дотянуться.
- Глупо, - тихо отзывается Кёнсу, обхватывая Чонина за шею и закусывая нижнюю губу. – Очень глупо, и ты глупый, просто ебнутый.
Его голос дрожит, а глаза почему-то становятся влажными.
Ким молча обнимает его в ответ, и До кашляет то ли от исходящего от него сильного запаха табака, то ли от того, что очень тяжело дышать, как будто тело сдавливают раскаленные свинцовые тиски.
Прошлое Чонина, но больно сейчас почему-то им обоим.

*****
Она тихо всхлипывает, глядя на него большими абсолютно несчастными глазами. Одна из тех по-детски наивных девочек, которые любят седзе-манга и розовые карандашики с перьями на колпачке. Абсолютная дурочка, но искренняя и добросердечная.
Она плачет, и Кёнсу становится ее жаль до неприятного царапающего чувства в груди. Он тянется к ней рукой и, поколебавшись, похлопывает ее ладонью по плечу. Она благодарно улыбается и, шмыгнув носом, говорит, неловко вытирая слезы сиреневым носовым платком с вышитыми цветами:
- Микки был таким хорошим пуделем. – Она снова всхлипывает и срывается на стон. – Ах, как же я любила! Он прожил целых тринадцать лет, а это большой срок для собаки… – Слезы стекают по ее щекам, смешиваясь с тушью и подводкой, отчего на щеках остаются некрасивые темные разводы. Кёнсу невольно думает, что наверно в этом и выражается глубина ее горя: помешанная на собственной внешности, сейчас она даже не удосуживается стереть с лица испорченный макияж.
- …Но все равно, мне сейчас так больно! – она вновь разражается рыданиями, и До гладит ее по плечу, пытаясь придумать подходящие слова. Но не находит ничего лучше, кроме как сказать дежурное:
- Мне очень жаль.
Она сморкается в платок и неожиданно улыбается. Глаза у нее по-прежнему очень несчастные, но в них появляется слабый огонек надежды:
- В последние месяцы жизни он очень мучился. От болезней, старости, от того, что болели мышцы, и даже лапки у него хромали, и он скулил, когда ходил, - Кёнсу ощущает, как ему до боли в груди становится жаль старого несчастного пса, которого он помнил еще не настолько дряхлым и больным. – Но знаешь, что? – Ее голос теплеет, и улыбка становится чуть светлее. – Я верю, что сейчас у него все хорошо. Он больше не чувствует боли, ему хорошо и спокойно, там, на радуге…
- Радуге? – удивленно переспрашивает Кёнсу. Она промокает глаза и кивает:
- У меня есть любимая группа в социальной сети, посвященная собакам. Там такая добрая и уютная атмосфера, я очень люблю туда заходить. И в этой группе люди говорят, что когда собака покидает этот мир, то она не умирает - она убегает за радугу. И бежит по семи ярким аркам, веселая и вечно молодая. – Она улыбается сквозь выступившие слезы и говорит слегка дрогнувшим голосом: – Надеюсь, что у моего малыша красивая радуга… И ему там очень и очень хорошо…
Она снова начинает плакать, и Кёнсу обнимает ее за плечи, привлекая к себе и шепча какие-то глупые утешительные слова.
Разговор с бывшей одноклассницей почему-то западает ему в душу и, придя в этот вечер к Чонину, он рассказывает ему об этом, когда они лежат в кровати после долгого и очень классного секса. Ким молча слушает, обняв за талию и глядя на него очень внимательно.
- И тогда она сказала: «В этой группе говорят, что собака не умирает - она убегает за радугу и бежит там, счастливая и здоровая». - Он качает головой. – Разве не странно?
Ким ничего не говорит, закусив нижнюю губу и, казалось, о чем-то задумавшись. Наконец он хмыкает и говорит:
- А по-моему, это мило. И по-своему правильно… «Убежал за радугу» - это самая прекрасная и добрая метафора смерти, которую я когда-либо слышал.
Воцаряется молчание, и почему-то До становится холодно. Он ежится и крепче прижимается к Чонину, почти физически ощущая исходящую от него тоску. Такое бывает, когда Ким думает о чем-то таком, о чем никогда не рассказывает. О чем-то сложном и болезненном для себя.
- Когда я умру, то я тоже хочу убежать за радугу, - неожиданно заявляет Чонин и улыбается. – Радуга – она же между небом и землей, и с нее будет открываться прекрасный вид на этот странный и жестокий мирок. Люди будут грабить, убивать и разрушать все прекрасное, что существует в их реальности, а я буду бежать по бесконечной радуге и трогать руками облака.
- Облака нельзя потрогать, это сконцентрированный водяной пар, - почему-то говорит Кёнсу, чувствуя себя немного неловко. Ким щелкает его по носу и цокает языком:
- Ну, спасибо, Мистер-Я-Маленькая-Задница-Разрушитель-Красивых-Мечтаний.
Он тянется к тумбочке, где лежат сигареты, и пытается нашарить зажигалку:
- А еще я буду намного ближе к звездам. А может, мне даже удастся до них дотянуться. И, если будет слишком жарко, то радуга меня защитит, - Чонин несет совершенную околесицу, но его темные глаза остаются совершенно серьезными. Кёнсу ощущает, как что-то болезненно екает в груди, и тихо спрашивает, касаясь кончиками пальцев теплой кожи на груди Кима:
- Любишь звезды?
- Люблю. Очень-очень. - Чонин затягивается и выпускает белое колечко дыма. – И когда-нибудь я покажу тебе звезды, которые не из прошлого, а ближе всего к настоящему.
До не понимает, о чем говорит Ким. Почему прошлое, какие звезды, почему у Кима такое странное и немного отстраненное лицо.
Ведь Чонин сам похож на звезду. Яркую точку на темном небосводе. Кажется, что Кёнсу уже практически подошел к нему вплотную, но до Чонина все равно миллиарды световых лет, и приходится идти дальше.
И не потому, что он нуждается в его тепле, как он нуждался раньше.
Просто… просто…
- Ловлю тебя на слове, - тихо говорит Кёнсу и вздрагивает, когда Ким касается губами его макушки в каком-то неловком порывистом жесте.
В их истории становится слишком мало слова «просто».

*****
Чонин действительно очень любит звезды. Настолько, что в один из тех вечеров, когда Кёнсу приходит к нему в квартиру, пережив очередной скандал с родителями, дергает его за плечи и серьезно говорит:
- Поехали.
И До, не задумываясь, соглашается. С Кимом почему-то совсем не задумываешься об условностях и возможных последствиях.
Машина у Чонина старая и дышит на ладан, но видно, что хозяин относится к ней с любовью. Кёнсу помнит, что раздолбанная «Субару», выпущенная еще в прошлом веке, была первой крупной покупкой Кима и одно время даже служила ему местом для ночлега. Машина для Чонина – это особенное место, и Кёнсу чувствует, что Ким доверяет ему что-то важное и личное. Частицу собственного маленького мира.
Они доезжают до пункта назначения достаточно быстро. Большую часть поездки До препирается с Чонином, который гонит на своей развалюхе с запредельной скоростью, не пристегнувшись. Машина подпрыгивает и тарахтит на каждой колдобине, и Кёнсу сердито отчитывает беззаботно смеющегося Кима, входящего в повороты на ста километрах в час.
- Я никогда не пристегиваюсь, - пожимает плечами Чонин. Они выезжают на хайвей, и Ким давит на педаль газа, так что машина резко дергается, а Кёнсу громко ругается и пытается пнуть его ногой. Чонин вновь широко улыбается, и До сердито выпаливает:
- Когда-нибудь ты так себя угробишь!
- Пусть, - говорит Ким. – Я буду рад сдохнуть, входя в крутой поворот на скоростном шоссе.
Чонин привозит его в крохотную деревушку за сотню километров от Сеула. Окна маленьких домиков темные и наглухо закрытые, и Кёнсу понимает, что местные жители уже давным-давно спят в своих теплых кроватях. Он оглядывается вокруг и видит огромное поле, покрытое пшеничным ковром. В темноте золотистые колоски кажутся тусклыми и серыми, и До поворачивается к роющемуся в багажнике Чонину и хмыкает:
- Ты привез меня в эту глушь, чтобы я посмотрел на пшеницу? Вынужден тебя разочаровать, я видел ее, и не раз. Моя бабушка живет за городом, и…
- Посмотри на небо, - коротко говорит Ким, доставая из машины темный плед. Почему-то Кёнсу хочется спросить, откуда у противника всяческого уюта Чонина такая тривиальная вещица, но он покорно поднимает голову вверх. И остолбеневает, увидев мириады сияющих ярких звезд.
- В городе их такими не увидишь, - говорит Ким и тянет его за руку. Кёнсу покорно идет за ним, не в силах отвести взгляд от неба. Чонин ловко расстилает плед на покрытой колосьями земле и хлопает на место рядом с собой:
- Ложись. Так смотреть намного круче.
В городе звезды кажутся маленькими тусклыми точечками на бесконечном небе, потому что огни большого города, яркие вывески и горящие окна высотных домов затмевают исходящий от них свет. И впервые в жизни Кёнсу видит их такими яркими и завораживающе прекрасными. Зачарованный, он протягивает руку вверх и выдыхает:
- Как это красиво…
- Это прошлое, - неожиданно говорит Ким. До слегка разворачивается к нему. В звездном свете Чонин кажется каким-то отрешенным и нереальным, настолько прекрасным, что у Кёнсу невольно екает сердце. Ким улыбается и берет До за руку:
- Звезды находятся в миллиардах световых лет от нас, и исходящее от них сияние идет до нас так долго, что очень сложно себе представить. То, что мы сейчас видим перед собой, - это звезды, какими они были несколько тысяч лет назад. А возможно, многие из них в то самое время, когда мы с тобой смотрим на ночное небо, уже просто не существуют. Например, их поглотил какой-нибудь красный гигант, или же они просто взорвались. А тогда, когда нас с тобой уже не будет в этом мире, спустя еще несколько тысяч лет, наши потомки увидят звезды такими, какими они были в те дни, когда мы ходили по этой земле, дышали и радовались жизни. Представляешь?
Ты удивительный, хочет сказать Кёнсу. Чонин знает так много вещей, о которых До не имеет ни малейшего понятия, несмотря на то, что он является одним из лучших студентов своего курса. Чонин так старательно изображает из себя не слишком образованного плохого парня, но на деле, он намного глубже и начитаннее, чем все высокоинтеллектуальные и пафосные приятели Кёнсу. До не раз замечал у него множество толстых книг японских, русских и английских классиков. Почему-то все очень грустные, рвущие душу на части.
И у каждой был не слишком хороший конец.
- Спасибо, что привез меня сюда, - вместо этого говорит Кёнсу и неловко потянувшись, целует Чонина в щеку. – Спасибо, что поделился со мной… этим.
Ким наклоняется к нему и сдувает упавшие на лоб мягкие прядки волос. Затем улыбается и крепче сжимает повлажневшие пальцы Кёнсу в своей руке:
- А знаешь, в то время как мы с тобой сейчас разговариваем, в небе умирает еще одна звезда. И мы никогда об этом не узнаем, потому что она находится слишком далеко, чтобы мы успели это увидеть. Грустно, да?
Не дожидаясь ответа, он тянется к губам До. От него привычно пахнет табаком, но почему-то этот поцелуй кажется особенным. Возможно, потому что звезды такие яркие и волшебно чарующие. Или потому, что пальцы Чонина крепко сжимают его плечи, а локти слегка царапаются о колючую шерстяную ткань. А может, просто потому, что Ким ближе к нему, чем все звезды вместе взятые. И в его объятиях хорошо до дрожи в руках.
- Это смахивает на романтическое свидание, - говорит Кёнсу, когда они отстраняются друг от друга. – Ты, я, ночное небо, плед… Не хватает только розовых свечей и песен какого-нибудь бойсбенда.
- Не люблю бойсбенды, они все пидорасы, - морщится Чонин. – И розовый цвет тоже ненавижу. Никогда не надевай ничего розового.
- Это сделает меня пидорасом? – хмыкает Кёнсу. Ким обнимает его за плечи и парирует:
- Пидорасом тебя делаю я. А теперь давай просто помолчим и будем смотреть на небо. Хорошо?
Он замолкает и отворачивается, глядя на темный небосвод. Темные глаза наполняются спокойствием и умиротворением, и До с замиранием сердца думает, что впервые за месяцы их знакомства он видит Чонина таким… счастливым. В нем всегда есть какая-то тревога, настороженность, и кажется, что он вот-вот бросится на тебя, стоит тебе сделать неверное движение.
Но сейчас Ким расслаблен, и Кёнсу смотрит на него и думает, что, скорее всего, мысленно Чонин сейчас находится совсем не здесь.
Солнце очень далеко, среди миллиардов сияющих светил. Там, где он наконец-то чувствует себя как дома.

*****
Что-то незримо меняется, медленно, практически незаметно, но с каждым днем Кёнсу понимает, что вектор их отношений сменяется в противоположном от начальной точки направлении.
Раньше было проще. Раньше от Чонина было нужно тепло, хороший секс и ощущение неправильности происходящего, делающего его серую обыденную жизнью яркой и интересной. Сейчас это все теряет ценность, и на первый план выходят совсем иные вещи.
Например, то, как он любит, когда Чонин искренне улыбается. Это бывает очень редко, практически мимолетно, но каждый раз слепит глаза до белых сияющих пятен. Или когда Ким рассказывает ему о звездах, о любимых книгах, иногда даже о прошлом, только недолго, ведь каждое слово будит в нем еще одно неприятное воспоминание, которые он так старательно хоронит в своей душе.
Ему нравится целовать Чонина. Нравится обнимать его и вдыхать исходящий от него запах табака, на который почти прошла аллергия. Алкоголем практически не пахнет, потому что сейчас Ким стал пить намного меньше. Только в клубе, иногда, во время работы.
Чонин по-прежнему торгует наркотой, и по-прежнему Кёнсу на это плевать. Есть много других граней Кима, которые ему интересны, а на его недостатки он старается не обращать внимание. Кто же пытается увидеть на Солнце пятна?
У них все еще нет никакого будущего и никаких перспектив, но сейчас Кёнсу от этого грустно. И он знает, что Чонин думает и чувствует то же самое, потому что однажды он обнимает его за плечи и тихо говорит, прижимая его к себе:
- Я бы хотел, чтобы у нас был хэппи-энд.
Его сердце бьется часто и гулко, Ким волнуется, потому что считает, что сказал что-то по-настоящему важное. Это не похоже на классическое признание в любви, но Кёнсу все понимает и обнимает его в ответ, зарываясь лицом в его светло-серую футболку. И шепчет в ответ, стараясь вложить в слова все бушующие в нем сумбурные чувства:
- Я тоже.
- Раньше мне просто нравилось с тобой трахаться и разговаривать, - неожиданно выпаливает Чонин, стискивая его так крепко, что становится тяжело дышать. – Ты странный, не похожий на всех тех людей, которых я встречал ранее. С тобой интересно. Но теперь… единственное, что мне нужно, это чтобы ты просто был со мной рядом. Почему-то именно рядом с тобой я чувствую себя хорошим.
Он поднимает голову, и глаза у него абсолютно несчастные, как у брошенного ребенка. Хотя почему как? Чонин и есть брошенный ребенок. Одинокое солнце на голубом небосводе.
Кёнсу встает на цыпочки и обхватывает его шею подрагивающими от обуревающих его эмоций руками. Раздается неприятный звук, и тусклая лампочка, освещающая тесную прокуренную кухню Чонина, лопается с громким треском. Возможно, просто от короткого замыкания или перепада на линии. Но Кёнсу кажется, что просто исходящая от них волна напряжения была слишком сильной.
Осколки падают на пол, как маленькие кусочки льда, но До плевать. Он целует Чонина в сухие губы и не знает, что делать с безумным, незнакомым ранее чувством, которое проникает в каждую клеточку его тела и наполняет его истомой и болью одновременно.
Любить больно, когда ты к этому не привык. Чонину тоже больно и чуждо, потому что всю сознательную жизнь он убегал прочь от всего, что может причинить ему еще больше страданий и боли.
Его тело покрыто множеством шрамов, его сердце изрезано вдоль и поперек, у него есть сотни ночных кошмаров и маленький шанс на то, что они прекратятся. Но зато он личная Звезда Кёнсу, которая греет его своими обжигающими лучами. Солнце может сжечь, может ослепить, но До крепко держит его в своих ладонях.
И, целуя Чонина в вечерней темноте, он повторяет как мантру, что у каждого есть право на хэппи-энд.
Какое дурацкое английское слово…

*****
- Твою мать, почему они раньше мне об этом не сказали?! – Ощущение собственного бессилия захлестывает Кёнсу с головой, и он продолжает мерить широкими шагами маленькую кухоньку в квартире Чонина, закусив нижнюю губу и беспомощно моргая. – Почему я узнаю о том, что я, оказывается, помолвлен лишь сейчас?! И почему, блядь, они ухитрились решить это за меня?! – Он останавливается, тяжело дыша, и передразнивает высокий голос матери: – «Это для твоего же блага, Кёнсу, она хорошая девочка, а ты в последнее время часто общаешься с плохими ребятами»! – До смотрит на Чонина и выплевывает: – Не ее собачье дело, с кем и как я общаюсь!
На протяжении всего его страстного монолога Ким не говорит ни слова, только смотрит на Кёнсу слегка отрешенным взглядом, будто о чем- то размышляя. Наконец он подпирает голову рукой и тихо спрашивает, отворачиваясь:
- Когда ты с ней встречаешься?
У Кёнсу возникает ощущение, что кто-то надел ему на голову полиэтиленовый пакет и теперь методично затягивает на шее прозрачные ручки. Дышать тяжело, мир видится будто сквозь пелену, а душу заполняет липкое чувство отчаяния. Он садится напротив Чонина, на старую табуретку и еле слышно отвечает:
- Через две недели.
- Две недели, - эхом повторяет Ким. – Совсем скоро.
На кухне воцаряется тяжелое молчание. Кёнсу смотрит на окаменевшего, неподвижного Кима и хочет сказать хоть что-нибудь, лишь бы нарушить эту отвратительную тишину. Но слова не идут из горла, и они настолько пустые и неподходящие, что До продолжает молчать. И только смотреть на Чонина становится все больнее и больнее.
Наконец Ким вновь переводит на него взгляд и, помедлив, спрашивает:
- Значит, все?
Что-то в его голосе заставляет Кёнсу сорваться со своего места и, вцепившись повлажневшими ладонями в плечи Чонина, сдавленно проскулить:
- Нет, не все. Я не хочу тебя отпускать!
Он зарывается лицом в пахнущую сигаретами футболку Кима и, сумбурно, слегка заикаясь, начинает быстро и бессвязно говорить:
- Давай убежим? Как можно дальше, туда, где нас никто не знает? Там сможем начать жизнь заново, с прицелом на хэппи-энд, как ты всегда хотел! Ты покончишь с наркотой, я покончу с этой чертовой помолвкой, и никто, черт возьми, никто не сможет нас разлучить! – Он с надеждой заглядывает в темные глаза Чонина и повторяет: – Я не хочу тебя терять!
До Кёнсу хочется плакать, орать в голос, как сопливой девочке-подростку, хочется бить посуду и резать вены от безнадежности, но он ограничивается лишь тем, что касается кончиками пальцев спутанной челки Чонина и шепчет, чувствуя, как напрягается тело Кима под его ладонями:
- Мне насрать на все, на учебу, на семью, мне важно, чтобы ты был рядом всегда. Ты ведь не оставишь меня, Чонин? Не оставишь?! Мы убежим, да?!
Ким сидит неподвижно, будто погрузившись в транс. Его руки покоятся на бедрах Кёнсу, а глаза темные и абсолютно матовые, какие-то неживые. Внезапно он резко выдыхает и тянется рукой к замеревшему Кёнсу. Он берет До за подбородок и заглядывает ему в лицо. Его взгляд наполнен такой пронзительной, несвойственной Чонину любовью и нежностью, что До невольно теряется. Ким смотрит на него как на любимого ребенка, как на что-то необыкновенно ценное, как… на звезды.
- Каждый имеет право на хэппи-энд, - внезапно говорит Чонин и широко улыбается. Сердце Кёнсу екает, и он радостно переспрашивает:
- Значит, ты согласен?
В этот момент он не думает о том, что можно встречаться с Кимом тайком. Что можно, в конце концов, попытаться поговорить с нелюбимой невестой и попытаться объяснить ей ситуацию. Кто знает, может, она поймет?
До не видит своего будущего без Чонина, хотя с Чонином у него нет будущего. И потому готов разорвать каждого, кто пытается помешать им быть вместе.
- Конечно, - Ким бережно обнимает его за плечи и крепче прижимает его к себе. – Только дай мне неделю. Надо разобраться до конца с наркотой, иначе эти парни нас из-под земли достанут. А ты же этого не хочешь? – Он серьезно смотрит на Кёнсу и повторяет: - Неделю, хорошо? Ты как раз успеешь собрать деньги и вещи. Я обрублю старые связи. И мы будем счастливы, да?
Что-то в его голосе есть такое, от чего Кёнсу становится не по себе, но он гонит это странное чувство прочь и кивает, ощущая, как на глазах выступают слезы.
- Конечно… Только…
Чонин резко подается вперед и целует его, сильно, отчаянно и в то же время очень нежно. До осекается на полуслове и закрывает глаза, обхватывая руками теплую шею Кима.
Этот поцелуй не похож на все остальные, почему-то думает До. Он наполнен эмоциями, он наполнен отчаянием и страстью, так что больно и хорошо одновременно. Как будто в последний раз.
Чонин отстраняется от него и неожиданно легко касается губами его лба. Затем убирает с его лица упавшую прядь волос и говорит:
- А теперь иди и приходи через неделю. - Заметив смятение на лице Кёнсу, он поднимает руки вверх и повторяет: – Оборвать связи, помнишь? И на всякий случай не звони мне и не пиши. Я тебе сам наберу, когда надо будет выдвигаться. Хорошо?
Не надо ему верить, шепчет внутренний голос. Но Кёнсу все равно верит. Он снова покорно кивает и неловко целует Чонина в щеку, поднимаясь с его колен. Ким обнимает его за плечи, и они вместе идут в прихожую.
Все хочется делать медленно. Кёнсу медленно накидывает джинсовую куртку, медленно зашнуровывает кеды, медленно поправляет воротничок. Чонин ерошит его волосы и, улыбнувшись, говорит:
- Иди. И всегда держи телефон рядом.
Он распахивает входную дверь. До улыбается в ответ и проходит мимо него на лестничную клетку.
Неожиданно что-то будто толкает его в спину, и он резко оборачивается. Чонин не захлопывает дверь и продолжает стоять на пороге, глядя на него в упор. Из открытого окна в тамбур проникают яркие лучи солнца, отчего кажется, что залитый светом Чонин окружен сияющим ореолом. Он смотрит на Кёнсу и улыбается уголками губ, так что вновь становится больно.
Внутренний голос становится громче и отчетливее, и До слышит в своей голове громкое:

- Запомни его таким, как сейчас. Обязательно.

И До запоминает. С силой царапая его сияющий силуэт на бешено бьющемся сердце.

*****
Неделя проходит в каком-то полузабытье. Кёнсу живет на автомате, почти полностью абстрагируясь от повседневной рутины и живя лишь ожиданием. Родители кажутся счастливыми и хвалят его за то, что он наконец-то одумался. До кивает и по ночам собирает вещи в дорожную сумку, то и дело поглядывая на молчащий телефон.
На седьмой день звонок так и не раздается. Кёнсу буравит покрасневшими от напряжения глазами экран телефона и надеется, что Чонин просто слегка задержался. Ведь из криминального бизнеса уйти не так-то просто.
На восьмой день До думает, что Чонина убили, и погружается в беззвучную истерику, катаясь по кровати и кусая побелевшими губами наволочку. Неизвестность пугает, хотя в глубине души Кёнсу знает, что все намного проще. Он пишет Киму много гневных сообщений, материт его на автоответчике, позже – плачет и просит прощения. До ощущает себя долбанутой бабой с ПМС, наркоманом, у которого ломка, зависимым, больным шизофреником. А ведь он просто слишком влюблен.
На девятый день он берет ключи от квартиры Чонина и едет к нему домой, взяв с собой лишь немного денег и телефон. Дверь в квартиру Кима оказывается открытой, и Кёнсу замирает на пороге, оглядывая внимательным взглядом прихожую.
На вид все кажется таким, как раньше. Вещи Чонина лежат нетронутыми на своих местах, на стойке лежат его ключи и планшет, и Кёнсу выдыхает, заходя внутрь. Он медленно подходит к запретной двери и, поколебавшись, распахивает ее. Пусто. Никаких наркотиков, будто их никогда и не было.
На душе становится спокойнее, и До громко зовет, захлопывая дверь и проходя дальше по коридору:
- Чонин! Ты здесь?
Дверь в спальню также оказывается открытой. Кёнсу заходит внутрь и замирает: на тумбочке возле аккуратно застеленной кровати лежит мобильный телефон Чонина и пачка его любимых сигарет. Почему-то на душе становится тошно, а ноги будто превращаются в вату. До хватается побелевшими пальцами за дверной косяк и, собрав силу воли в кулак, на негнущихся ногах идет к кровати. Осторожно сев на потертое покрывало, он берет в руки его телефон и замирает: все его сообщения, непринятые вызовы, все оповещения. Он разблокирует экран и едва не роняет телефон из рук: в проигрывателе открыта диктофонная запись, поставленная на начало. Называется просто и лаконично: «Для Кёнсу».
Экран плывет перед глазами, но До нажимает пальцем на «play», почти физически ощущая, как нутро заполняется липким чувством страха и предчувствием чего-то неотвратимого. Раздается резкий щелчок, и комната заполняется громким голосом Чонина:

- Эй, привет, Кёнсу! Ты меня слышишь? Конечно, слышишь, я знаю, что ты не сдержался и пришел сюда, хотя я и велел тебе ждать моего звонка. Наверняка сначала зашел в хранилище, проверил, есть ли там наркота, обрадовался, а потом нашел мой телефон. Оказывается, за эти месяцы я успел тебя неплохо изучить.
Знаешь, а я сегодня впервые попробовал ЛСД. Просто было так тошно и плохо, что захотелось как-то от этого убежать, вот я и проглотил волшебную розовую таблеточку. - Раздается напряженный, невеселый смех и тяжелый вздох. – Наверно, я все-таки плохой продавец…
Господи, Кёнсу, ты же прекрасно понимаешь, что ни черта бы не вышло! Куда убежать? От чего бежать? Мне просто некуда, а у тебя впереди такое светлое будущее. Хорошая работа, красивая жена, много детишек и внуков… Разве я могу тебя этого лишать? Такие концовки, когда все удается, бывают лишь в слюнявых мелодрамах по кабельному каналу. В реальной жизни такого не бывает ни-ког-да.
Для меня уже нет выхода, Кёнсу, мне некуда бежать. Как, куда? Что делать парню без образования с темным прошлым, который вырос на улице и считается отбросом общества? Только торговать дурью или заниматься еще какой-нибудь подобной поеботой, чтобы выжить. Но, видит Бог, как я от этого устал…
Помнишь, мы говорили с тобой о звездах? Между нами и светилами миллиарды километров, и поэтому их свет доходит до нас с большим опозданием. Вот так и сейчас, ты слышишь эту запись, на которой я еще живой. А ведь меня в этот момент уже не будет в этом чертовом мире.
Я возьму свою машину и поеду по хайвею в горы. Там есть такой крутой поворот, откуда так легко сорваться, если резко выкрутить руль, и врезаться прямо в ограждение, а дальше – обрыв. Ты же знаешь, я никогда не пристегиваюсь и всегда хотел умереть красиво? И что самое классное… - его голос срывается, и кажется, будто Чонин тихо плачет, зажимая себе чем-то рот, – в этот момент я буду курить последнюю сигарету и думать о тебе. Ванильно, да? Да как-то наплевать.
Я подготовился, Кёнсу. Я уладил все дела с мафией и теперь абсолютно чист. Просто боялся, что они будут тебя искать и потребуют с тебя что-то, о чем ты вообще не имеешь ни малейшего понятия. Меня ведь часто видели с тобой, пошли какие-то слухи... Я не хочу, чтобы они причинили тебе боль. Достаточно того, что я причиняю ее тебе сейчас. И когда меня найдут, то полиция никак нас с тобой не свяжет. Тем более, я буду под ЛСД, и дело тут же закроют, с чистой совестью отправив в архив.
Я просто исчезну из твоей жизни, пшик, и все! Так, будто и не было никогда, мимолетная галлюцинация. Но почему-то мне очень хочется, чтобы ты меня помнил…
Не знаю, зачем вообще я все это делаю? Может, я просто прокурил себе мозги к херам, и ЛСД меня сейчас добивает… А может, я просто устал. Так тяжело изо дня в день постоянно бороться, бороться, пытаться выбраться из всей грязи, но в итоге лишь погружаться в нее все глубже… Я так устал, просто до смерти. Опять дурацкая метафора…
На самом деле, все потому, что я люблю тебя. Правда, я не хочу лишать тебя нормального будущего, и раз уж так совпало… Да…
Помнишь, я говорил, что каждый имеет право на хэппи-энд? – Слышится тихий шорох, и Чонин громко всхлипывает, затем смеется. – У меня есть хэппи-энд, Кёнсу. Потому что все-таки в моей жизни было хоть что-то хорошее. Время, проведенное вместе с тобой.
Ты никогда не замечал моих недостатков. Тебе было насрать, что я барыга, что я перетрахал кучу шалав, что я бухаю и курю, как последний мудак. Но ты увидел во мне то, что я так старательно скрывал от остальных, считая это своими слабостями. Ты говорил, что любишь меня таким… А еще ты называл меня Солнцем. Видит Бог, каждый раз мне хотелось плакать. Меня никогда никто не называл так… хорошо. Так, что я и сам поверил, что я не конченое ничтожество.
Когда я увидел тебя в первый раз, я будто почувствовал это. Не знаю, почему, но захотелось подойти к тебе и довериться. Странно, да? Мы с тобой вообще очень странные ребята.
Я так люблю тебя, Кёнсу… Я так хочу, чтобы ты был счастлив. Я буду приглядывать за тобой с радуги, обещаю. Каждый раз, когда увидишь ее на небе, помаши мне рукой, хорошо? Я буду слишком далеко, но знай, я буду махать тебе в ответ…
Слушай, я, правда, не знаю, как поставить последнюю точку. Поэтому сейчас я просто нажму на «стоп»… Черт, у меня глаза на мокром месте, и руки дрожат… Черт, черт, черт! Прости меня!

Запись останавливается, и телефон мигает, извещая о снижении уровня зарядки. Кёнсу молча сидит, крепко сжимая в руках смартфон, и смотрит на потухший экран. Хочется, чтобы было больно, но вместо этого Кёнсу холодно и пусто. Настолько, что он закусывает нижнюю губу и ложится на кровать, прижав к груди колени и глядя куда-то в никуда.
Проходит час, два, и До рывком поднимается и кидается к тумбочке. Пальцы хватают пачку сигарет и срывают с нее полиэтиленовую обертку.
Кёнсу задыхается, но продолжает курить одну сигарету за другой, пытаясь дымом заполнить ледяную пустоту внутри.
Чонин запрещал ему курить и обещал, что выдерет ему руки, если застанет с сигаретой. Чонина больше нет, и потому Кёнсу хватается дрожащими пальцами за зажигалку и выгребает еще одну пачку из тумбочки, разражаясь хриплым, судорожным кашлем. Он знает, что Ким больше не придет. Потому что он за много-много световых лет отсюда, там, где нет ни грязи, ни боли, ни страданий.
Кёнсу кашляет и громко плачет в голос, молотя кулаком по стене и с жадностью вдыхая запах сигарет Чонина.
И отчаянно надеется, что его радуга очень красивая. И звезды с нее видны как на ладони.

*****
- Оппа, а чем ты увлекаешься?

- И розовый цвет тоже ненавижу. Никогда не надевай ничего розового.

На ней платье оттенка фуксии, и Кёнсу едва сдерживается, чтобы не сказать ей, что такой цвет носят лишь пидоры и дешевые шлюхи. Он старательно улыбается и заученно говорит:
- Я люблю музыку.
- О, я тоже! – оживляется девушка. – И какую? Я вот люблю…
Она начинает перечислять названия мальчиковых групп. Кёнсу машинально кивает в такт ее словам, разглядывая ее красивое, тщательно накрашенное лицо.
Она симпатичная и очень милая. Да, глуповатая, но не такая плохая, как он себе представлял. Она ни в чем не виновата, но До все равно хочется от нее блевать.
- Оппа, а у тебя есть домашние животные? Кошки, попугай или собака? – неожиданно спрашивает она. Сердце болезненно екает, и До замирает, будто слыша в голове его наполненный болью и горечью голос:

- Животное… У меня тоже есть животное, с которым я бы мог себя сравнить. Я цепной пес.

- Есть, - медленно произносит Кёнсу. – Точнее, был. Пес. Дикий такой, агрессивный и сильный.
- Фу, не люблю таких! – морщится она. - Мне больше по душе маленькие собачки типа пуделей и такс! Ой, ты сказал «был»! А что с ним произошло?

- Когда я умру, то я тоже хочу убежать за радугу. Радуга – она же между небом и землей, и с нее будет открываться прекрасный вид на этот странный и жестокий мирок. Люди будут грабить, убивать и разрушать все прекрасное, что существует в их реальности, а я буду бежать по бесконечной радуге и трогать руками облака.

- Убежал за радугу, - говорит Кёнсу и улыбается. Погода сегодня особенно хорошая, и глаза слепит яркое солнце. До немного щурится и замечает, что девушка смотрит на него с нескрываемым изумлением.
- Убежал за радугу? – медленно повторяет она. – Как это?
- Потому что там хорошо. - Солнце греет его своими теплыми лучами, и До снимает с плеч пиджак, вешая его на спинку стула. – Там нет ни страданий, ни жестоких людей, которые могут его обидеть. Он бежит по радуге и наконец-то чувствует себя счастливым. – Почему-то глаза начинают слезиться, и Кёнсу промокает их бумажной салфеткой. – И я надеюсь, что он смог дотянуться до звезд.
Она кажется озадаченной и немного шокированной. Наконец она качает головой и берет в руки чашку с чаем.
- Ты такой странный! Когда ты говоришь такие вещи, ты немного меня пугаешь!
- Он тоже говорил, что я странный. - Нутро заполняется уже знакомым болезненным чувством, и До крепко сжимает губы, силясь справиться с подступившим спазмом. – Мы оба были странными.
- Мне не нравится твоя собака, - капризно тянет девушка. Она кокетливо улыбается и наклоняет голову. – Она глупая и странная, и ты говоришь о ней так, что меня это раздражает. Хорошо, что теперь ее нет, но у тебя есть я! Да, оппа?
Кёнсу выплескивает чай ей на голову чисто на автомате, не задумываясь. Она открывает рот и смотрит на него большими, широко распахнутыми карими глазами, как у глупого молодого барашка. До улыбается и невозмутимо говорит:
- Знаешь, кто носит розовый цвет? Шлюхи и педики. К какому типу ты принадлежишь?

*****

Кёнсу любит смотреть на звезды.
И он любит, когда погода солнечная и жаркая, даже, несмотря на то, что тепло Чонина было намного мягче и приятнее, чем лучи земного небесного светила. До не хватает его, очень-очень сильно.
Кёнсу до сих пор хранит у себя его телефон, потому что там Чонин еще живой.
А когда на небе появляется радуга, он всегда улыбается и поднимает руку вверх. И машет изо всех сил, несмотря на то, что к глазам подступают слезы.
Он знает, что он увидит его там, за облаками, и помашет ему в ответ.
И когда-нибудь Кёнсу встретит Чонина на широкой прекрасной радуге.
Ведь на звезды хорошо смотреть вдвоем. И ему так много нужно ему всего рассказать. Чонин будет улыбаться, как обычно, и обнимать его за плечи. Кёнсу будет чувствовать исходящее от него тепло и радоваться, что больше нет никаких наркотиков, дешевого алкоголя и глупых кукол в розовых платьях.

Потому что каждый имеет право на хэппи-энд.

The End.

 

Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/3063076