Единственная девушка в целом мире 1 страница

 

– Это вообще можно пить? – поинтересовался Оливер, указывая на выставленные перед ним коктейли. Один выглядел словно жидкая лава – огненно‑алая жидкость пузырилась, и даже дымок курился над серебряным кубком. Другой поблескивал изумрудной зеленью и разбрызгивал вокруг шипучие мятные капли. Ничего подобного Оливер прежде не встречал. Глубинный страх по‑прежнему гнездился в нем, но юноше стало любопытно, каковы они на вкус. Тем более ни поесть, ни попить им пока не удавалось. От голода у Оливера начала кружиться голова.

– Не знаю! – огрызнулась Мими, озираясь по сторонам в поисках Кингсли. – Мне без разницы.

Оливер пригубил коктейль. «Лавовая» смесь оказалась теплой, маслянистой и приторной. Зеленый напиток напоминал медовую дыню, но переспелую и даже слегка подпорченную или подгнившую.

Это была обычная схема устройства Тартара. Все хорошо лишь в первую секунду. В клубе то жарило, то начинало подмораживать. Расслабиться просто невозможно. Нормы, золотой середины не существовало. Главенствовала крайность.

«Так и спятить недолго, – подумал Оливер. – В преисподней имеются два варианта – либо слишком вкусно, либо наоборот… Переслащенное или пересоленное, сплошной хруст или каша. Ну никакой меры. А ты думал, в рай попал?» Он отчитал себя за шутку, но другого не оставалось – здесь он мог только забавляться.

Вдобавок он не знал, что и думать о Кингсли. Оливер не успел как следует изучить его в Дачезне, однако поступок крутого парня не вызывал удивления. Непонятно только одно: разыгрывает ли Кингсли безразличие, а может, он пробыл в преисподней так долго, что не испытывает к Мими прежних чувств? Бедная девочка! Теперь она пребывала в замешательстве, выглядела потерянной и жалкой. Мими даже осунулась, хрупкая защитная оболочка дала трещину, и Оливеру стало искренне жаль ее. После всего путешествия она не заслужила подобного приема. Юноше захотелось утешить и развеселить Мими! И удача пришла к нему – диджей поставил не раздражающий набор звуков, а настоящую песню с ритмом и мелодией. Оливер быстро ухватился за появившуюся возможность.

– Давай‑ка, – сказал он, – потанцуем.

Вихрю танцпола Мими противиться не могла. Сперва ей хотелось отказать Оливеру, но она поборола разочарование и досаду. Если Кингсли угодно, пусть продолжает свою дурацкую игру, прикидываясь, что растерял все чувства. Мими разозлилась. Воспоминания о его так называемой любви вызывали у нее сомнения. И кстати, что между ними было? Они несколько раз перепихнулись, а затем он заявился обратно в Нью‑Йорк, дабы убедить девушку оказаться от уз. Разумеется, он пожертвовал собой ради нее и всего сообщества, но Кингсли никогда ничего не обещал Мими. Возможно, она ошибалась. Что она делает в аду? Мими несколько раз глубоко вздохнула. Ей не хотелось размышлять о причине и следствиях. Она взяла Оливера за руку, и они шагнули на танцпол, попав в гущу кружащихся тел. Сейчас она покажет демонам нечто, и в клубе ее надолго запомнят!

Оливер, в отличие от многих парней, умел танцевать и имел чувство ритма. Они двигались изящно и непринужденно. Оливер легко опустил свои руки на талию Мими, а она, подавшись вперед, стала покачивать плечами.

Постепенно девушка увлеклась. Она извивалась и кружилась. Музыка словно побежала по ее венам. Она чувствовала, что с каждым тактом становится свободней, сливаясь с мелодией воедино. Лицо девушки раскраснелось, грудь вздымалась. Мими засияла внутренним светом и впервые за все время их адской поездки расслабилась и заулыбалась. Оливер усмехнулся и похлопал в ладоши.

«Классно!» – подумала она. Давно она не делала ничего инстинктивно, ради удовольствия. На мгновение она снова была беззаботным подростком. Теперь, закрыв глаза, она могла представить, что снова вернулась в Нью‑Йорк. Там также находился клуб – почти копия «Края света». Забавно осознавать, как изменился городской ландшафт за последние сто лет. Дома сохранили прежний вид, но синагоги девятнадцатого века превратились в площадки для модных показов. В здания банков и соборов перекочевали коктейль‑бары и дискотеки.

А танец тем временем становился более безумным. В толпе стало настолько тесно, что Мими оказалась прижата к Оливеру спиной. Она попыталась обернуться и извиниться, но краем глаза заметила Оливера. Он вернулся за их столик и потягивал свой чертов коктейль. (Возможно, стоило предупредить парня на этот счет, но теперь уже поздно.) Оливер пожал плечами, словно желая сказать, что не понял, как его оттеснили.

Ну, а чьи тогда руки лежат у нее на талии? Кто прижимается к Мими всем телом, всем весом, так знакомо и по‑хозяйски? Она медленно повернулась, заранее зная ответ.

Кингсли, как всегда, порочно ей ухмыльнулся. Девушка почувствовала, что он отзывается на каждое ее движение, когда они оба извиваются и раскачиваются в такт песни. Он наклонился и пристроил свой подбородок в основание ее шеи. Мими чувствовала маслянистый и теплый пот Кингсли на своей коже. Его руки блуждали по ее бедрам и прижимали к себе все ближе. Сердце Мими глухо вторило музыке и ловило сердечный ритм Кингсли, словно они остались здесь одни. Тьма и жар танцпола окутывали их, будто кокон.

– Хорошо двигаешься, Форс, – промурлыкал он.

Мими рванулась прочь, не желая сдаваться. А Кингсли ловко закружил ее, заставляя вертеться волчком и откидываться назад так сильно, что он буквально утыкался носом в вырез ее платья. Ловкач! Хотя чего она, в сущности, ожидала? Мими вдруг осознала, что после расставания создала в сознании идеальный образ Кингсли. Только светлые, сияющие грани его личности. Она помнила лишь о том, как он смотрел на нее в последний раз, прежде чем исчезнуть в Белой Тьме. Вот на это уповала ее душа. Все надежды держались на последнем взгляде Кингсли. Она забыла, каков он на самом деле. Непредсказуемый. Наглый. Хитрый. И между прочим, никогда не говорил, что любит ее. Она лишь предположила…

А сейчас он снова крепко обнимает ее, и ее голова лежит у него на плече. Да, и музыка знакомая. «Let’s get it on» Марвина Гэя. Слишком многие из фамильяров Мими любили слушать эту песню перед Церемонией. Классическая мелодия для обольщения, избитая, как «Moondance» Ван Моррисона. Кингсли тихонько напевал девушке на ушко низким, хрипловатым голосом: «Отдайся мне – и не пожалеешь, если любовь права…»

Мими чуть не рассмеялась. Ну и фрукт! Он всерьез или придуривается? Неужели и в аду он думает только об одном? И это все? Он действительно уверен, что она находится в преисподней ради того, чтобы они могли потрахаться? Девушка едва сдерживала обиду.

Музыка стихла, и Мими шевельнулась, высвобождаясь из объятий. Кингсли понял намек и отстранился, самодовольно ухмыляясь. И не надо слов. Она почти слышала, как он думает – не прикидывайся дурочкой, рано или поздно мы окажемся в постели.

«Разве я не прав?» – мысленно Кингсли говорил так же уверенно и ясно, как и вслух. Он не признавал сомнений.

Но теперь Мими не обратила на него внимания. Она не собиралась повторять старый сценарий. Она не желала притворяться, что ее поступок связан исключительно с заботами венатора, и ей нет дела до его жертвы, а в преисподнюю она свалилась просто для собственного развлечения, но не затем, чтобы вытащить Кингсли. В голове Мими вихрем прокрутились недавние злоключения в аду – лже‑свадьба Оливера, предложение Маммона, блуждания по Тартару. Долгожданная встреча оказалась последней каплей. Она могла разреветься. Даже коленки ослабли и подогнулись. С нее хватит, перебор! Мими могла упасть в обморок.

– Эй! – встревоженно произнес Кингсли, дружески подхватив девушку под локоть и притянув к себе. – Ладно тебе. Я пошутил. Ты в порядке?

Мими кивнула:

– Мне нужно подышать. Жарко.

– Не вопрос. – Кингсли повел ее обратно к столику. – Вы в городе где остановитесь?

Мими пожала плечами:

– Не знаю…

Так далеко вперед она еще не заглядывала.

– Найдете моего парня в «Гербе герцога». Он выделит вам, ребятки, приличную комнату. Главное, чтобы к Хазарду‑Перри не прицепились тролли или, что похуже, Адские Гончие, – сказал Кингсли, черкнув адрес на обороте визитки и вручая ее Мими.

– Что он сказал? – поинтересовался Оливер, когда Кингсли удалился.

– Велел остановиться в отеле, – ответила Мими, снова осознав нелепость ситуации. Ради Кингсли она рискнула всем, а теперь…

– Что делать будем, босс? – спросил Оливер.

Мими повертела карточку в руках. У нее разболелась голова. Она проделала долгий путь и не намерена отступать. Необходимо выяснить, что она значит для Кингсли. Желает ли он ее так же сильно, как она его, – не просто ради забавы на одну ночь или бессмысленного короткого романа без капли нежности. А если это – настоящее? Та любовь, которая в течение всей бессмертной жизни – бесконечных лет, прожитых с Джеком, – обходила Мими стороной!

Ведь если бы Кингсли не желал ее, он бы не просил ее здесь остаться. Мальчишки! Даже в преисподней разобраться в их намерениях почти невозможно. Она задумалась о том, что свело их вместе. Это – явно гораздо большее, чем просто физическая привлекательность. Значимое, весомое, разве не так? А мнение глупой девчонки, которая считает, будто парень любит, если спит с ней? Раньше она над ними лишь смеялась! А теперь она одна из таких бедолаг и липучек. Мими предположить не могла, что окажется настолько ранимой и беззащитной. Просто удивительно! Проклятье, как она могла влюбиться в парня вроде Кингсли Мартина? Есть от чего прийти в ярость. Он вроде падающей звезды, которую ловишь голыми руками. Только обожжешься.

Но нет, Мими создана из прочного материала. Она сыграет в игру до конца. И останется в аду, пока он сам не скажет, чтобы она уходила. Пока не откроет, что у него на сердце.

Она прочитала адрес и спрятала карточку в кошелек.

– Думаю, надо пойти заселиться. Похоже, мы тут пробудем некоторое время.

 

Глава 27

Голубятня

 

Больше всего Аллегра любила предзакатное время. Этим летом в Напе, спустя почти год после их отъезда из Нью‑Йорка, стояли долгие теплые дни. Темнота спускалась на долину не ранее девяти вечера. Тогда жара рассеивалась, и легкий ветерок резвился между деревьев. Низкие холмы были укутаны красноватыми солнечными лучами, их красота казалась и мимолетной, и неизменной. Залы дегустации и погребки ближайших виноградников пустовали. Ценители вина, туристы, сезонные работники и знакомые виноделы разъехались. Они остались здесь вдвоем. Бен обычно работал допоздана. К его приходу Аллегра открывала бутылку молодого шардоне, и они ужинали под деревьями, наблюдая, как колибри порхают от цветка к цветку. Лучшей жизни не бывает.

– Разве нам не повезло, что твоя семья купила это местечко? – спросила Аллегра, обмакивая хрустящий французский багет в домашнее оливковое масло. – Похоже на сон.

Они приехали сюда, чтобы помочь со сбором урожая, в ожидании той поры, когда грозди нальются на солнце и будут лопаться от сока. Несколько лет назад, повинуясь собственному капризу, отец Бена приобрел огромное поместье. Однажды, остановившись выпить в знакомой энотеке[7], он обнаружил, что привычный стакан «Шираза» ему больше не подадут, поскольку винодельне грозит скорое банкротство. И он решил изменить ход истории. Родители проделывали такие выходки регулярно, объяснил Бен Аллегре – предки могли скупить все что угодно, лишь бы только это доставляло им удовольствие. Их внезапно вспыхнувшие интересы и хобби приводили то к приобретению греческого ресторанчика в Нью‑Йорке, где подавали фирменный напиток из молока и содовой с сиропом, то к бренду французской косметики. Но отец и мать Бена являлись приверженцами традиций. Привилегированное положение давало им возможность сохранять прекрасные вещи, продлевая их существование, не давая раствориться в небытие.

Поэтому вопрос о будущем жилище Аллегры и Бена решился сразу, как только девушка упомянула, что обладает скромными познаниями в виноделии. На семейном совете постановили, что они не будут жить в окрестностях Сан‑Франциско, а переедут севернее и займутся виноградниками.

Аллегра оставила прежнюю жизнь позади в тот день, когда ушла прогуляться в парке Риверсайд. Она не вернулась обратно, не оставила записки и разом обрубила телепатическую связь с Чарльзом. Она зашла так далеко, что скрыла свой почерк в гломе. Аллегра предприняла всевозможные меры предосторожности, чтобы их никогда не нашли. Она была уверена, что Чарльз никогда не отыщет ее с Беном нынешнее местопребывание, даже если напустит на их след армию венаторов и сыщиков. Но он никогда не сможет простить Аллегру за то, что она бросила его в день заключения уз. Она причинила Чарльзу слишком сильную боль. Аллегра знала лишь одно – часть ее души не могла больше переносить ту жизнь, которую она вела. Каждая капля ее бессмертной крови и вся бессмертная сущность твердили, что она совершает огромную ошибку, но сердце оставалось непреклонным.

Конечно, «уйти в никуда» – сущее безумие. Она запрыгнула в такси вместе с Беном в алом свадебном платье. Аллегра не взяла с собой ни единой вещи – ни зубной щетки, ни смены белья, ни мелочи на автобусный билет.

Неважно. Деньги не имели значения – Бен сам все устроил. Они покинули Нью‑Йорк вечером и улетели на реактивном самолете Чейзов прямиком в Напу. Теперь они вдвоем прятались в уютном гнездышке, по словам Аллегры, будто пара голубков.

Днем Бен рисовал в студии – маленьком коттедже на территории поместья. В комнате было хорошее освещение. Сквозь венецианские окна открывался прекрасный вид на зеленый холм. Остальным, включая магазинчик, заведовала Аллегра. Девушка обладала интуитивным знанием о виноделии и получала удовольствие от каждой стадии процесса, начиная с подрезки и подкормки лоз до разработки дизайна этикеток. Она сама снимала первые пробы с бочек, наблюдала за течением ферментации и хозяйничала в дегустационном зале. Аллегра много работала на свежем воздухе и загорела дотемна. В небольшой фермерской общине она славилась своими сырами и хлебом. Она приглашала соседских ребятишек на праздник давки винограда, который проводился в конце сезона (в поместье соблюдался обычай топтать собранные грозди ногами). Их виноторговец, знаменитый во всем мире, назвал шардоне последнего сбора в ее честь – «Золотой девочкой».

Наконец солнце зашло, и Бен с Аллегрой внесли в дом тарелки и пустые бутылки. После того как они прибрались, он сказал, что хочет немножко поработать. Аллегра присоединилась к нему в студии.

Она свернулась на плетеной кушетке, покрытой холстом. Теперь живопись Бена стала более зрелой и абстрактной. Юноша прославится, но не благодаря семье, а из‑за собственного таланта. Внезапно он обернулся и прополоскал кисти в скипидаре.

– Как насчет портрета? – поинтересовался он.

– Думаешь, это благоразумно? – поддразнила Аллегра, чуть заигрывая. – В тебе могут проснуться старые воспоминания!

– Именно, – ухмыльнулся Бен.

Он такой красивый, думала Аллегра, светловолосый и загорелый. Она любила ощущение, которое он в ней вызывал, – радость и легкость на сердце. Они и жили вместе беспечно. Только с Беном она почувствовала себя человеком. Она перестала бояться будущего. Здесь, в тишине сонных долин графства Напа, она перестала быть Габриэллой Неподкупной, королевой вампиров. Она превратилась в Аллегру ван Ален – нью‑йоркскую девчонку, уехавшую с любимым из города, чтобы делать вино.

Она взошла на простыню, расстеленную на подиуме, и начала медленно стягивать с себя одежду. Аллегра отстегнула один за другим крючки рабочей спецовки, дав той упасть на пол, и сбросила старую футболку, в которой работала в поле. Затем изогнула торс и спросила:

– Теперь хорошо?

Бен медленно кивнул.

Аллегра замерла в этой позе. Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Девушка ощущала взгляд Бена, скользящий по ней и запоминающий каждый изгиб и линию ее тела.

В течение часа в студии не раздавалось никаких других звуков, кроме тихого шуршания кисти о холст.

– Готово, – сказал он, имея в виду, что теперь можно двигаться. Аллегра набросила халат и подошла, чтобы посмотреть рисунок.

– Пока это – лучшее из всего.

Бен отложил кисти, посадив Аллегру к себе на колени:

– Ужасно рад, что ты здесь.

– Я тоже, – отозвалась Аллегра, утопая в его объятиях. Она проследила взглядом вену на его шее. Потом погрузила в нее клыки и стала жадно пить.

Бен откинулся на спинку кресла. Вскоре ее халат соскользнул, и оба слились воедино.

Она не была такой счастливой никогда.

У Аллегры почти получилось убедить себя, что они будут вместе до конца своих дней.

 

Глава 28

Невесты Люцифера

 

Они очутились глубоко внизу, на тропе под некрополем, которая вела к подземной лестнице. Шайлер споткнулась о камень и поранила лодыжку. Тяжело удерживать равновесие, когда тебя толкают вперед с завязанными глазами. Шайлер знала, что они в преисподней, но она не понимала, насколько глубоко их успели затащить. Прошли ли они через Врата? Сработал ли ее план? Но если они прорвались через Врата Обетования, то где Хранитель?

Что делает Джек с остальными, не имея понятия об их местонахождении? Сражаются? Выжидают? Шайлер решила повременить. Наконец процессия остановилась, и повязку с глаз сдернули. Девушка огляделась. Она находилась в помещении, похожем на зал ожидания на вокзале, а Дэмин и Дэхуа исчезли. Она оказалась наедине с похитителями, двумя смуглыми мужчинами, которые оценивающе ее рассматривали. Стоявший сбоку причмокнул губами:

– Хозяева нас наградят. Ты – хорошенькая штучка.

Шайлер замутило, но она успокоилась, напомнив себе, что в ее одежде скрыт меч Габриэллы. Когда настанет подходящий момент, она сможет проложить им путь наверх.

Дверь распахнулась, и в помещение вошла демоница. Шайлер раньше никогда не видела этих существ. Джек рассказывал девушке о созданиях преисподней, о демонах Хельхейма и о дышащих Черным пламенем темных тварях.

– Что притащили? – поинтересовалась она. – В соседней комнате – близняшки. Миленькие. Парням понравится. А тут?

Похитители вытолкнули Шайлер вперед:

– Эта стоит самую высокую цену невесты.

– Снять хиджаб! – рявкнула демоница. – Я хочу видеть покупку! Пошевеливайся, живо!

Шайлер стянула через голову облачение, постаравшись скрыть меч Габриэллы. Клинок уменьшился до размера карманного ножа и легко спрятался в кулаке. Теперь она стояла перед всеми в сорочке, прикрыв грудь руками.

Демоница подалась вперед и принюхалась:

– А что это в твоих ручках, деточка?

Прежде чем она успела отреагировать, демоница схватила девушку за запястье и сильно сжала.

У Шайлер от боли подогнулись колени, ей не осталось другого выхода, кроме как разжать пальцы и отдать оружие.

Демоница подобрала лезвие, и в ее руках оно превратилось в длинный сверкающий меч.

– Так я и думала. Оружие Падших. Пойду и дам Ваалу глянуть. Предупредите других – девчонки могут быть того же пошиба.

Она уперла мясистые руки в бока и хмыкнула:

– Спасибо, мальчики, хорошо поработали. Ночью боссы найдут у себя в кроватях ангелов. – Демоница осклабилась: – Валите отсюда, поживее. Тролли заплатят вам на кассе.

Красная кровь ушла, а демоница изучающе уставилась на Шайлер:

– Интересное приобретение! Не совсем то, что мы заказывали, но, думаю, мы найдем кое‑кого, и ты ему придешься по вкусу. – И, грохнув дверью, она вышла.

Как только Шайлер оказалась в одиночестве, она стала пытаться найти выход из заточения, но дверь оказалась заперта невидимыми чарами, а стены сделаны из цельного камня. Она перепробовала все заклинания, но не получила никакого результата. Девушка постаралась совладать с паникой, что грозила захлестнуть ее с головой, и заставила себя думать спокойно. Она утратила меч, но, безусловно, сможет найти что‑нибудь для обороны. Но, прежде чем она успела составить общий план побега, демоница вернулась, и уже не одна.

С нею явился Кроатан – прекрасный среброволосый ангел с непроницаемыми темно‑красными глазами и шрамами на лице, свидетельствовавшими о том, что он Люциферова выводка. Совращенный с вожделением глядел на девушку, и Шайлер, даже на расстоянии, ощущала запах его похоти, а Кроатан слал в ее сознание образы, от которых она не смогла закрыться. Шайлер даже не могла зажмуриться. Картины того, что ее ожидает, возникали прямо в мозгу. Девушка почувствовала, как мужество покидает ее. Поймана, безоружна, беззащитна. Шайлер вскинула голову и яростно сверкнула глазами. Она будет биться, каждой частицей тела и души!

– Сойдет, – произнес Кроатан, одновременно кротко, мелодично и злобно. – Приготовь ее.

Он приподнял подбородок Шайлер:

– Парни правы. Ты красива. Но я не плачу за нее цену невесты. Падшие не способны породить детей, которые мне нужны.

– Но извольте поглядеть на ее волосы, глаза – вылитая Габриэлла! – запротестовала демоница. – Конечно…

– Никакого торга. Тебе повезло, что я избавлю тебя от девчонки, – заявил Кроатан и погладил Шайлер по щеке, прежде чем удалиться.

– Эй, дурочка, слыхала? Пошли, – пробурчала демоница. – Сдам тебя в дом Зани.

– Зани? – спросила Шайлер. – Жрица храма Анубиса? – Она почувствовала, что сердце у нее заколотилось от возможности встретиться с женщиной, которая могла оказаться Екатериной Сиенской.

– О чем болтаешь, деточка? – Демоница прищелкнула языком. – Заният Бабель – так мы называем бордели внизу. Шлюхи Вавилонские, Люциферовы невесты, слыхала? Ясное дело, не каждая удостоится быть избранной Князем Тьмы. Тебя, например, сведут с Даниэлем. Повезло, он прямо красавчик, не находишь?

Шайлер старалась переварить информацию. «Зани», оказывается, вовсе и не жрица! Это кодовое слово для всей операции – похищения смертных девушек на потребу демонам. Екатерины Сиенской тут не найти. О да, «Заният» – древнее слово. Подобные имена давались женщинам, которых в течение столетий забирали Кроатаны. Дэмин рассказывала ей, что Нефилим, которого она убила, называл свою мать «Милашкой». Милашки Сатаны. Шлюхи Вавилонские. Все к одному. Милашка Флорентийская, наверное, одна из первых, кто произвел на свет демонско‑человеческое отродье. С тех пор многие оказывались на ее месте. И она, Шайлер, теперь станет очередной добычей.

Демоница провела девушку по другому подземному пути. Когда они выбрались наружу, то оказались в центре базарной площади мелкого городка, окруженной изгородью из пыльных рекламных щитов. Рынок весьма напоминал земной Каир. Владелица Шайлер постучала в дверь одного из строений, и их впустили внутрь. В прихожей обеих встретила группа старух, одетых весьма скудно, зато обильно накрашенных. Шайлер подумала, что присутствие Красной крови свидетельствует в пользу того, что они находятся в лимбе, первом круге ада. Он следовал сразу после глома. В глубинах преисподней люди долго не жили.

– Даниэль желает, чтобы ее подготовили к брачным узам через несколько часов, – сообщила демоница. – И не хочет, чтобы девчонку одурманивали.

Матроны кивнули и втащили Шайлер в маленький будуар, оснащенный гардеробной. Они швырнули ее на мягкую банкетку перед огромным трюмо.

– Ну‑ка, посмотрим, что тут, – произнесла самая старая, жирная и темнолицая старуха, позвякивая золотыми браслетами.

– Слишком тощая, – заметила товарка. – Придется подкладывать подушечки.

– Даниэль вечно молоденьких выбирает.

Шайлер сидела на банкетке и свирепо взирала на всю компанию.

– Отпустите меня! – потребовала она. Однако либо сила принуждения слабела в преисподней, либо здешние люди научились закрывать сознание. Старухи только засмеялись.

Шайлер поверить не могла, с какой обыденностью они творили свое действо.

– Вы отдаете своих дочерей демонам! – крикнула она. – Постыдились бы!

«Мадам‑Бордель» хлестнула девушку по лицу:

– Только попробуй еще раз такое сказать – лишишься языка!

– Стой! – одернула ее напарница. – У нее губа распухнет. Босс не любит, когда они избиты. Помни, надо, чтобы девка выглядела красиво.

 

Глава 29

Дворец на реке

 

«Герб герцога» оказался не отелем. Они увидели дворец, настоящий замок, практически плывущий в небе, поскольку это был роскошный четырехквартирный пентхаус. Расположился «Герб герцога» на крыше величественного небоскреба, который находился на краю Тартара, у берега реки Стикс. Позолоченная высотка не имела и намека на четкий архитектурный облик. Все аляповато и ужасающе уродливо, украшено парящими розового цвета колоннами, херувимами да скалящимися горгульями. Мими полагала, что отделано оно согласно вкусу разухабистого нувориша. Что за огорчение для глаз, да еще за бешеные деньги! Она не думала, что это – промах Кингсли. Очевидно, здание хранило свой жутковатый облик испокон веков. Однако она заметила, что расположен небоскреб в лучшей части города – дышалось тут легче.

Швейцар сообщил гостям, что их ожидают, и проводил до лифта.

Когда они поднялись наверх, Мими и Оливер обнаружили, что они в холле огромного помещения с изогнутой лестницей, соединяющей три этажа. Затянутые в униформу слуги‑тролли выстроились перед ними в ряд – дворецкий и лакеи в ливреях, горничные и кухарки в черных платьях и накрахмаленных передниках. Каждый носил вокруг шеи серебряный ошейник со знаком Дома, выгравированным на пластинке спереди.

– Добро пожаловать, – обратился к ним старший дворецкий. – Мы ожидали вас, леди Азраил.

Мими удостоила его царственным кивком.

«Вот теперь хоть что‑то стоящее…» – подумал Оливер.

– Желаете ли вы отужинать или предпочтете, чтобы я препроводил вас в предназначенные вам апартаменты?

Мими вопросительно приподняла бровь, оборотившись к своему Проводнику.

– Я умираю с голоду, – зевнул Оливер, – но сначала бы поспал.

– Тогда – наши апартаменты.

– Прошу вас. – И горничная сделала книксен. Они проследовали за ней к другому лифту, который доставил их к анфиладе комнат с видом на восточный берег Стикса.

– Именно здесь останавливается Хельда, когда прибывает с визитом, – шепнула горничная, распахивая двойные двери в шикарную спальню с панорамными окнами. Мими кивнула. Понятно, Кингсли собирался представить ситуацию как особую честь для него. Хотя девушка была благодарна за проявленную заботу, она несколько разочаровалась тем, что Кингсли столь быстро покинул ее. Она предпочла бы любой закуток, но наедине с Кингсли. Зачем ей эти расфуфыренные апартаменты? Она пожелала Оливеру спокойной ночи и стала готовиться ко сну.

Спальня Оливера оказалась также очень хороша, но, как он и ожидал, чего‑то в комнате недоставало. Подушки – чуть более мягкие, чем положено, кровать – слишком просторная, кондиционер охлаждал воздух сильнее, чем надо для поддержания комфортной температуры. Но жаловаться юноша не стал. Он радовался тому, что обрел место, где можно отдохнуть (хотя бы и в эрзаце Башни Трампа, обслуживаемом страшненькими троглодитами). Когда его голова коснулась подушки, Оливеру стало все равно – парень заснул мертвым сном, ни разу не пошевелившись за ночь.

Что касается Мими, то она провела долгие часы, сидя в постели.

Девушка обнаружила обширную коллекцию прозрачных шелковых ночных рубашек в гардеробной. Она долгое время пролежала в мраморной ванне, а затем облачилась в самое соблазнительное одеяние, скользнула под покрывала и начала ждать. В конце концов она услышала шум лифта и скользящие шаги Кингсли. Она ждала, когда же он прокрадется в комнату и вплотную займется обольщением.

Она, разумеется, велит ему прекратить и потребует объясниться, прежде чем они продвинутся далее. И когда он поклянется в верности и будет молить о прощении за небрежное приветствие, которым он удостоил ее в клубе, Мими позволит Кингсли делать с собой все, что он захочет. Она призналась самой себе, что ей просто не терпелось подвергнуться насилию. Она извивалась на простынях от одного лишь предвкушения, вспоминая, как они танцевали вдвоем, когда его сильные руки обхватывали ее талию, а тела двигались в едином ритме. После Мими снова устраивалась на кровати так, чтобы выглядеть невинной и сонной.

Но внезапно шаги стали отдаляться, и наступила тишина. Мими в раздражении приоткрыла глаза. Она снова взбила волосы, поправила подушки, убедилась, что шелковая сорочка облекает тело наиболее обворожительным, знойным образом, и приняла выверенную позу. Возможно, это часть игры? Ее снова дразнили? Но часы тикали, и ровным счетом ничего не происходило. Мими не удалось выспаться, хотя Кингсли не появился в ее спальне. Ни в эту, первую, ночь, ни в другие. Фактически она вообще не видела юношу в течение двух следующих дней.

«Отлично разыграно, Мартин, – подумала Мими утром. – Замечательно». Она решила не интересоваться им и не показывать, что ждет от Кингсли первого шага. Он ведь пригласил ее к себе домой. Значит, ему необходимо ее присутствие. Девушка полагала, что знает причину – Кингсли просто заставляет ее ждать. Он хочет, чтобы она дрогнула и покорилась, тогда его победа над ее сердцем будет окончательной. Но у Мими имеется побольше гордости, чем надо для таких случаев. Через неделю после их житья в «Гербе герцога» произошло нечто заслуживающее внимания Мими. Кстати, как она узнала, отель получил свое название в честь герцога ада, который здесь обычно останавливался. Итак, ровно через семь дней после их неуклюжего «воссоединения» девушка обнаружила Кингсли в комнате для завтраков и оказалась в состоянии поддержать вежливую беседу.