В начале… или о том, как я полюбил потолочные вентиляторы 8 страница

Я был ребенком, повседневно сталкивающимся с дурными привычками и бытовым насилием. Некто Джерри Спрингер бывал у нас каждый вечер. Вы когда-нибудь чувствовали себя беспомощными? Смотрели, как людям, за которых вы беспокоитесь, причиняют боль, и знали, что никак не можете этому помешать? Лишь один добрый урок я извлек из той жизни – я поклялся, что этого больше никогда не случится. Акции невежества и разврата, которые сыпались на меня как бомбы, были совершенно немыслимы в нормальном мире, но я, так сказать, постиг жестокую правду жизни – когда дерьмо попадает на вентилятор, оно разлетается вокруг, а я к своим пятнадцати годам был покрыт им с головы до ног. Тогда не было покоя и даже намека на безопасность. Мы были хворостом в красном пламени пьяной прихоти. Стол моей жизни переворачивали вверх ножками и, вряд ли, это было к лучшему.

Я наблюдал, как один из дружков Пробки разбил полную еды тарелку о голову моей матери. Полиция появлялась каждую ночь, чтобы предотвращать бытовые конфликты. Моя сестра видела, как Пробка стащила деньги из маминого кошелька, но мать, услышав это, не поверила ей. По этой причине мы постоянно переезжали с места на место. Нам говорили, что скоро все изменится к лучшему, но я-то все понимал. Если на вас постоянно жалуются, вам не дадут спокойно жить в одном месте. Кроме того, нас регулярно били ремнями, палками и кулаками с дешевыми позеленевшими кольцами на пальцах. У меня все еще есть шрамы на веках от этих колец. Я хорошо познакомился со всеми четырьмя городками, потому что только туда я мог убежать, а если ваше единственное желание – исчезнуть, то расстояние не помеха.

Но были и другие опасности помимо домашних баталий. Ребенку хреново быть нищим, слабым, новичком или чудаком. Я был всем сразу. У меня так и не появилось настоящих друзей до самых старших классов, и даже тогда находились те, кто был не прочь помахать кулаками, столкнувшись со мной по пути из школы домой. Некому было научить меня драться и постоять за себя. Моя душа была как гребаная бомба, а мой характер стал ртутным переключателем (наклонный ртутный переключатель используется в некоторых видах бомб для дистанционного прерывания тока в электрического цепи и детонации заряда – ред.). Я хотел, чтобы этот чертов мир пылал.

И вот, когда я уже думал, что обречен страдать вечно, музыка спасла мне жизнь.

Можете говорить, что хотите, о метале, роке, панке или хип-хопе старой школы, но в то время the Beatles для меня ни хрена не значили. Да и сейчас они мне уж точно по барабану. Дебби Гибсон (американская поп-исполнительница конца 80-х-начала 90-х гг. – ред.) также не вылезала из радиоэфира; синтетическая музыка обрела твердую почву под ногами в 80-е. При засилии нарождающихся мальчуковых групп и поп-роковых скромняжек мне нужно было нечто более, чем простой музыкальный лай. Мне нужны были зубы и яд. Мое поколение выросло на сигаретах Мальборо, Metallica, и всевозможной наркоте, до которой только доходили руки. Black Flag, Slayer, Motley Crue и Public Enemy отвечали на все мои вопросы. Когда я уже был готов сдаться, они вновь заставляли мои кулаки сжиматься.

Прошу понять меня правильно – я не хвастаюсь. Это было выживание, если говорить просто и ясно.

Может быть, в этом и кроется главный смысл этой книги. То, что вы называете грехами, было моим спасением. Музыка и сочинение песен позволяли мне выплеснуть гнев, накопившийся в моем сердце, и прыть, с которой я хватался за дело, гарантировала мне не слишком долгий сон, дабы я не мучился от ночных кошмаров. Благодаря возмужанию и крепким скулам я мог не отказывать себе в своих желаниях. Зависть и алчность выталкивали меня за пределы этой богом забытой дыры, которую мы звали домом, еще до того момента, как я почувствовал в себе какой-то талант. Моя ненасытность показала, что я хочу все прямо сейчас, черт возьми, и плевать на все риски. Тщеславие запрещало носить одну и ту же рваную одежду много дней подряд. Единственная вещь, которую я никогда не одобрял, это лень. Хотя я мог позволить себе полениться денек, чтобы отоспаться с похмелья.

В конце концов, дерьмо настигнет вас, но, когда вы молоды, у вас нет срока годности. Вам невдомек, как сурова может быть жизнь, особенно, когда ваше эгоистичное поле зрения охватывает лишь то, что вы хотите видеть. Вы – как в тесном коконе, и даже ад кажется домом. А почему бы и нет? Моя так называемая безопасная территория была сплошным хаосом, созданным пьяными смутьянами, наркоманами и безотказными похотливыми шлюхами. Если у кого-то из моих тогдашних сожителей засвербит в заднице от последней фразы, то мне на это наплевать. Жизнь дерьмо, поэтому закройте рот, чтобы не клацать зубами.

Поэтому я трахался, курил, кричал и летел, как стрела, по жизненному пути. Я бежал безрассудно сквозь темные переулки, ввязывался в сомнительные дела и вновь оказывался там, где я всегда был. Я не хотел быть деспотом в море огня. Я не хотел оказаться мухой в осином рое. Я был другим, но я и хотел отличаться от всех. Разница вот в чем: кто-то пытается, а кто-то – просто такой, какой есть. Мученики будут умолять засыпать их камнями; неординарные люди даже не заметят первого удара.

Я так отчаянно нуждался в друге, что даже сошелся с парнем постарше, чья семья жила в соседнем доме. Пусть в моем повествовании его имя будет Джейсон. Джейсон был на пять лет старше меня, и, как и я, был поглощен музыкой. Он даже познакомил меня с несколькими крутыми группами, о которых я не слышал прежде. Каждый день после школы я задерживался у него на какое-то время, потому что там было безопаснее, чем дома. То есть, так было, пока он не изнасиловал меня.

Оглядываясь назад, я думаю, что, имея за плечами горький опыт домашних неурядиц, должен был быть достаточно смышленым и искушенным, чтобы предвидеть то, что случилось. Я был затюканным напуганным ребенком, которому всего лишь был нужен кто-то близкий, от кого не ждешь удара; он вполне подходил на эту роль, потому что был хищником и знал, чего именно мне не хватало. И вот, когда мне было двенадцать, мой друг надругался надо мной в подвале своего дома. После того, как все закончилось, я вернулся домой и не сказал никому ни слова. Дом Джейсона сгорел дотла через неделю. Его семья выбежала из огня на улицу посреди ночи. Вся округа была уверена, что это моих рук дело. А его я больше никогда не видел.

Иногда шрамы остаются навсегда, а раны не залечиваются, но сладкая на вкус злоба живет в вас вечно. Ничего не поделаешь, мне пришлось научиться принимать все, как есть. Это не значит, что я рад этому, но я давно понял, что слишком крепкая связь с прошлым оставляет ожоги от веревки, которую вы петлей намотали на себя. Я был в такой ярости, что только это чувство у меня и осталось. Насилие отпускает долго, но момент избавления наступает быстрее, если вы сбрасываете цепь, на которой тащили этот груз за собой. Порой вам приходится не просто выживать, а двигаться дальше.

В итоге мы съехали от Пробки, обратно на ту самую парковку для прицепов, где мы зацепились годами ранее, да еще и на то же самое место № 20. Я не вру вам. К тому времени я уже был в восьмом классе, и, наконец-то, обрел друзей, которые были моим домом вдали от настоящего дома. Они были мечтателями, как и я, но не могли заглянуть дальше сегодняшнего дня. А я мог видеть конец вселенной. Но как объяснишь это людям, которым, в общем-то, все равно? Как донести им, что ты, черт возьми, сохнешь изнутри и тебе нужно сделать что-то со своей жизнью, иначе ты просто взорвешься. Единственное различие между звездой и черной дырой – это время.

Поэтому я старался довольствоваться тем, что имел. Мы целыми днями торчали на речной плотине. Понимаете ли, там можно было спрятаться. Мы строили укрепления из больших белых глыб, которые раскидали повсюду, чтобы вода при разливе не затопила участки на другой стороне, где люди готовили барбекю и налаживали спутниковые антенны. К тому же, рядом был лес, который подходил к самому берегу, такие гигантские деревья, росшие, насколько хватало взгляда. Это было, как в “Повелителе мух” (роман-аллегория английского писателя Уильяма Голдинга – ред.). В этих зарослях мы впервые узнали о кислоте. Никому не рекомендую: нет ничего хуже, чем наблюдать, как твой друг нападает на дерево, которое сказало “какую-то гадость про его мать”. Мы залпом выпивали пузырьки Robitussin’а (сильнодействующее лекарство от насморка и гриппа – ред.), самый вредный и ужасный способ словить кайф. До безумных вечеринок с травкой, коктейлями и прочей ерундой было еще очень далеко. Тогда мы просто знали, что это верное средство забалдеть. Но это еще не все. Мы жрали мескалин (психоделик, галлюциногенное вещество, содержащееся в стеблях кактуса – ред.) и укуривались до мертвецкого состояния. Мы крестились наркотой и экстази. Мы пытались обрести веру, но к концу дня, по большому счету, ощущали лишь видимость бессмертия.

Когда нам надоедало общение с природой, мы вторгались в пригороды, бегая по улицам как джинсовые привидения, под диким кайфом и в беспамятстве. Мы брали штурмом жилище кого-нибудь из недругов, и наводили там такой бардак, что приезжала полиция. Жильцы при этом были дома. Мы делали все и везде. В Эвансдэйле есть парк в дальнем конце озера Мэйерc, он находится как бы в центре всего. Однажды ночью мы подожгли здесь все деревья и устроили пляски под бледной луной, ожидая наказания, которое так и не последовало.

У нас не было причин заниматься делом, нам это было не к чему. А чего еще, черт возьми, было ожидать от нас? Всему виной были гормоны, нервные срывы, растущие цены, камнепады, ну и все остальное, что представляло опасность и было абсолютно вне нашей власти. Постыдные поступки, клянусь своей задницей, были нашим излюбленным занятием. Грехи были единственной поводом, чтобы вылезти из постели, или, как в моем случае, из ванны. Да, я спал в ванной комнате целый год, потому что больше негде было спать. Я вставал по утрам, убирал подушку и одеяло в шкафчик, принимал душ, доставал свои шмотки из бельевой корзины… все в той же ванной. Обалдеть, не правда ли!

Я благодарен всему, что случилось со мной, потому что дожил до появления этой книги.

Хотя, знаете, не все было так паршиво. Именно в Эвансдэйле, который расположен прямо на краю Ватерлоо, я впервые съел ириску Now & Later. Когда я жил в Дюаре, который примыкает с востока к Эвансдэйлу, я узнал в другой компании ребят, что хорош в футболе. Забавно, что вы видите, и что отказываетесь видеть, оглядываясь на свое прошлое. Полагаю, иногда я отлично проводил время в этом сумасшедшем театре. Было даже такое, что я не чувствовал себя другим в обществе друзей, либо они казались такими похожими на меня. В известном смысле, они не давали мне угаснуть. Когда мне нужно было спастись бегством, они бежали со мной. Когда мне не хватало полноты жизни, они были со мной. Я даже собрал одну из моих первых групп с этими парнями. Но я никогда не мог довериться им. Может быть, это был единственный настоящий урок, который я извлек из времени в Ватерлоо: не доверяй никому. И я усвоил его так глубоко, что до сих пор не могу избавиться от этого. Моя жена, Стефани - лучший человек из тех, кого я знаю, но даже ей мне тяжело довериться полностью. Но она чудо, и у нее безграничное терпение. Она понимает и помогает мне изо дня в день. Честно говоря, я живу с этим постоянно. Знаю, это можно назвать бегством от общества. Хотя отсюда я и черпаю столько силы и решимости. Я отказываюсь сдаваться, отказываюсь умирать, отказываюсь проигрывать… всегда. И это потому, что моя память хранит каждое слово, каждый шрам и всю мою темную подноготную. Я есть большая мелодрама, замаскированная под жизнь. Но, по крайней мере, я не компромисс, достигнутый за столом переговоров в невзрачном здании. И я не наспех слепленный продюсерами дерьмовый бросовый товар для тех, кто любит борзых актеришек со скулами покрепче – “Вроде как… для детей!”. Я все то, что случалось со мной за мою жизнь. Я настоящий, кожа да кости, живой и открытый для каждого моего дня.

И за это, скрепя сердце, я обязан сказать Ватерлоо спасибо.

Спасибо, Ватерлоо. Спасибо за то, кем я стал. Спасибо за то, что порвал меня в клочья, а затем дал полностью возродиться. За то, что поджарил меня на огне, и я смог использовать этот жар в борьбе за все, чего мне удалось достичь. Спасибо за то, что моя невинность уничтожена так беспощадно, хотя я цеплялся за нее пальцами и ногтями. Спасибо, что я увидел самую жестокую реальность, которую смог переварить, и, вопреки всему, понял, что могу выжить. Спасибо за каждый недопустимый поступок взрослых вокруг меня, потому что теперь я никогда не причиню того же своим детям. Спасибо за то, что я научился смотреть на вещи с разных сторон.

Благодарю, что обрел дар никогда не опускать руки.

Когда я думаю о Ватерлоо, я вспоминаю маленькие победы, которые приходилось одерживать. Я стремился к самообучению и не довольствовался доступной школьной программой. Когда все надоедало до черта, я писал целыми днями, или читал книги, какие только попадались в руки, или заставлял себя искать какое-нибудь укромное место, что-то вроде убежища. Я обучался игре на гитаре и ударных. Я писал песни на обратной стороне своих школьных тетрадок. Когда я пытался делиться этим с другими, они ухмылялись и не придавали значения тому, чем я жил и что хотел совершить. Люди пытаются отнять у вас все, особенно когда кажется, что им недостает того, что есть у вас. И почему только это происходит так часто?

Может быть, вы все – “грешники”. Может, вам под стать валяться в грязи, в которую религии мира окунули вашу плоть. И жариться вам на медленном огне в котле у Сатаны, брошенными на произвол судьбы на долгие времена в надежде на духовное возрождение. Но что, если вы заработали на своих грехах? Что, если грехи это ваша награда? Если дурных поступков не избежать, а так обычно и бывает, то какого хрена вообще ломать над этим голову?

Я знаю только то, что видел своими глазами, а я видел лишь, как 98 процентов людей в мире делают то, что им нравится. Представьте себе холм, наваленный из конских туш, которых никогда не кормили. Очень многих людей не волнует, попрали ли они чужие чувства, остальным важны только собственные переживания. Эгоистичные орды никчемных придурков отчаянно сопротивляются, чтобы не поцеловать чужую задницу, и рыскают по планете в поисках частички неба, прежде чем окончательно сгинут в преисподней. Таков мир, который мы оставляем позади себя. За этот мир умирали святые. Да мне нет до него дела. Что, звучит ужасно? Думаю, да. Но вы сами расшевелили меня, так что мучайтесь.

Ватерлоо, Айова – гребаный оазис в дерьмовом мире, по всей стране полно таких городов, и если бы моя воля, я бы снес бульдозером каждый кирпич, затем бы вымостил площадку и устроил парковку на этом проклятом месте. Я бы очистил землю ради спасения ее души. Это место - бетонная киста на земном рубце, истерзанном полумиллионом факелов, и почва вокруг обесплодила и покрылась трещинами.

Во мне еще живет тот напуганный отщепенец, с кокаином в мозгах, загнанный в автоприцеп и хватающийся за последний шанс. Иногда по ночам я возвращаюсь туда во сне и просыпаюсь от крика. Есть часть меня, которой страшно от того, на что я способен, и, как настоящий наркоман, я посвятил себя ежедневному становлению на путь истинный. Я грешу, как безумец, но оберегаю своих близких. Я вкалываю каждую секунду своей жизни и лезу из кожи вон, чтобы быть самым лучшим отцом. Все это было бы невозможно, если бы я рос в какой-нибудь психологической колыбели. Знаете ли, я бы не стал собой, если бы сперва не был “им”.

Радикальное изменение есть решение. От вас зависит, кем и чем вы будете. Если у вас достаточно сил, вы можете посвятить свою жизнь достижению цели. Если нет, вас ждет легкий путь – просто плыть по течению. Мне говорили, что грешить легко, но зачем вам характер. Думаю, это можно выразить простой фразой: люди ветрены, но у всех есть воля. Все мы творим глупости, пока никто не смотрит.

Итак, я оказываюсь точно в том месте, где был в самом начале: грехи это чепуха. Они могут куражиться. Они толкают нас на творчество. Они подводят нас к истине. Они освобождают нас. Они могут показать нам, кто мы есть или кем хотим быть, если мы поднесем свое лицо поближе к замочной скважине. Им не под силу только поменять что-нибудь в конце дня. Ну и что вы собираетесь делать, еще поговорить об этом? Забудьте о шансах, которыми вы могли воспользоваться, потому что вам кажется, вы не заслужили их.

Сейчас самое лучшее время для рассказа или цитаты: я думаю сделать и то, и другое.

Это было лето 88-го, и я влюбился. Ее звали Дженни, и она была самой красивой девушкой из всех, кого я видел до этого, настолько, что я сравнивал ее лицо с лицом любой женщины вплоть до недавнего времени. У нее были теплые рыжеватые волосы и мягкая белая кожа, зелено-голубые глаза и нежный запах, который был присущ только ей. Если бы она вошла в комнату сегодня, я бы почувствовал это даже с закрытыми глазами. Она была мечтой жизни, была “почти всем”. А я был резиновым мячиком за 25 центов, который бился о собственные стены, с красными от пьянства глазами и распушенным хвостом, в войне со всем, что было вокруг меня. По странному стечению обстоятельств она тоже запала на меня.

Мы были вместе целое лето, подростки, затерявшиеся во времени и глазах друг друга. Мне хотелось быть с ней каждую секунду – серьезно. По какой-то причине, когда я был с ней, я не был ребенком-паинькой, который не мог бы таскать ее всюду или дать ей все. Она вносила покой и жизнь в мой мир на долю секунды, и тут же отбирала все назад. Она была юна; вашу мать, я тоже был молод. И это все. Мне все было по фигу в то время. Для меня время остановилось, когда она ушла от меня.

И знаете, что я сделал? Тоже самое, что сделал бы любой грубый юнец в подобной ситуации. Я встречался четыре месяца с ее сестрой, и был самым подлым ебарем на этой чертовой планете. Я провел эту бедную девочку через ад. Я был таким отборным дерьмом, что ее отец справедливо угрожал прикончить меня. Я поступал так, потому что был тупым малолеткой, которому еще ничего неведомо в жизни. Я делал это, потому что хотел, чтобы кто-то сделал мне так же больно, и если бы я не смог причинить боль той, кому хотел, я бы причинил боль ее семье. Почему?

“Почему”: Как же нам приступить к разрешению этой односложной диллемы? Принимая в расчет неисчерпаемость наших душ, что приносит нам максимальное удовлетворение – любовь или месть? Предпочтем ли мы отдать все или взять все? Этот кварц нашего духа обладает способностью нарушать правила или разбивать сердца, и многие делали обе вещи, в том числе и я. Мы всего лишь книжки поколений, которые перелистывают в пасмурный вечер, а повороты сюжета даже не остаются в памяти. Учимся ли мы не повторять ошибок прошлого, или нам уготовано повторять их? Если грех – награда за свободу воли, то где тут суть, вашу мать? Большинство из нас никогда не следуют правилам, так кто вы такие, чтобы осуждать меня?

За мной много поганых поступков, свойственных человеку, я ведь человек. Это не значит, что я горд этим, что я хвастаюсь ими, и также не значит, что я все забыл. Я – человек с прошлым, ничего больше и, что важнее, ничего меньше. Никто не сможет прочитать будущее. Если вы умны, вы вспоминаете прошлое, чтобы лучше управлять настоящим. Мы делаем, что можем, со временем, которым располагаем. Но, все же, это наше время. В конце дня это единственная вещь, которая по-настоящему наша. Мое время занимает вечность; надеюсь, ваше тоже.

Я не видел Дженни и ее сестру двадцать лет. Есть большая вероятность, что они даже не помнят мою бедную ирландскую задницу, и это прекрасно. Я могу только надеяться, что течение времени упокоило боль, через которую я протащил их. Но я все еще вижу, как их лица превратились в камень в тот день, когда они повернулись ко мне спиной. Какую цену вы платите за удовольствие видеть страдания тех, кто ранил вас? Я лучше верну этот чек на небеса, чем потрачу деньги в аду. Те, кого вы любите, как правило, держат тяжелый удар ваших главных достоинств и низостей – то же относится и к тем, кого вы решили ненавидеть.

Я знаю, никто не хочет слышать об этом, но есть люди, которые выявляют лучшее и, особенно, худшее, что есть в нас. Это химия, вопрос характера, и мы реагируем на это, хотим мы или нет. Итак, все сводится к следующему: предположим, грех существует. А сейчас спросите себя: если это так, то больший грех, который жестоко бьет по тому, кого вы знаете, проявится на вас или на любом, кто рядом? Люди не хотят смотреть на это прямо, но это правда. У нас у всех свой эмоциональный локатор, и мы можем наводить его на доброе дерьмо, злое дерьмо и поистине ужасное дерьмо.

В любом случае, это было давно, хотя и не так давно, и знаете, что я скажу? Ржавчину не свести. Используйте хоть все продукты Armor All (производитель автомобильной косметики – ред.) – вы все равно те, кто вы есть. Вырасти в грязи зачастую означает быть мудрым; вы там, где вы есть, до самого дня своей смерти. Ваше всегда будет с вами всю оставшуюся жизнь, и те, от кого вы пытаетесь бежать, будут преследовать вас, как призраки преследовали Эбенезера Скруджа (персонаж повести Чарльза Диккенса “Рождественская песнь”, символ неисправимого скупердяя – ред.) накануне Рождества. Это очень напоминает семью: вы выбираете друзей, но не семью. Если они недостаточно заметны, они окружат вас, как мертвая луна, и затянут вас в несчастья предельной силой гравитации. Я говорю это без всякого злого умысла. Это гребаный факт, и это паршиво, но уцелевшие выживают. Один глаз всегда смотрит на дорогу, а другой – в зеркало заднего вида.

Пока я пишу это, я вспоминаю больше, чем хотел бы. Моя жизнь была не сахар. Но я вижу ее не такой плохой, как многие другие люди в моей ситуации. И я сегодня тот, кто я есть, благодаря условиям, в которые попал и решениям, которые принял. Если это моя вечная вина, то так тому и быть. Но мое призвание действовать: не думайте, что мне не наплевать, если я попер против чужого сценария. Жизнь не так проста. Поэтому это и есть жизнь. Это слово заключает в себе два смысла – “ложь” и “если”. Пора прикинуть, с какой вы стороны стены: в вашей жизни ложь или одно большое “если”? В обоих вариантах нет ничего плохого, если быть честными, так что ваши воскресенья будут длиться дольше.

А сейчас небольшой эпизод из отвлеченного, который, возможно, заинтересует вас. Подогрейте немного пепси и взбейте подушки, детки, дядя Кори собирается напугать вас до чертиков.

Я родился 8 декабря 1973 года. При первом приближении это не кажется сколь-нибудь интересным. Но штука вот в чем: Джим Моррисон родился 8 декабря 1943-го и умер молодым. Сэм Кинисон родился 8 декабря 1953-го и умер молодым. Фрэнк Синатра Младший был похищен 8 декабря 1963 года. Джона Леннона застрелили насмерть 8 декабря 1980-го. Ночью 8 декабря 1984 года произошла позорная автокатастрофа с участием Винса Нейла, в которой погиб Раззл, ударник Ханои Рокс. Полагаю, я проклят.

Итак, очень долгое время я был убежден, что умру в возрасте 21 года. Мне все время снились сны об этом. Я никогда не смогу увидеть будущее за пламенем юности. Да, это звучит как полная чушь, но в то время, я только в это и верил. Сейчас мне любопытно, было ли это результатом того, что я многие годы прожил в чертовой дыре. Я должен был расстаться с такой жизнью, чтобы увидеть, что такое настоящая жизнь. Может быть, я просто думал, что мне нужно много времени, чтобы жить и наслаждаться. Друзья, я был глуп. Можно только пожурить невежество молодости, поскольку любой постарше знает жизнь лучше или, по крайней мере, догадывается о гребаной бессмысленности некоторых вещей.

Мой друг “Даймбэг” Даррел Эббот был убит на мой день рождения: 8 декабря 2004 года. Мне его чертовски не хватает, учитывая, какое дерьмо творится в музыке сегодня. Но я не взваливаю вину за его убийство на какое-то проклятие. Я виню за его смерть безумное насилие сумасшедшего. Я вижу здесь бессмысленный, эгоистичный поступок, который, к несчастью, оставил нас без кумира в мире, лишенном оригинальности. Я помню ту ночь, но, самое важное, я помню то время, которое мы были вместе с моим другом Даймом.

Таким образом, я научился избавляться от юношеских предрассудков и принимать жизнь такой, какая она есть.

Мне тридцать семь, и я не очень уверен, что знаю больше, чем знал вчера, но я знаю вот что: жизнь идет лучше, если вы не покупаетесь на то, что вы, по-вашему, знаете. Лучше знать спуск вниз, нежели пытаться карабкаться в гору, которую вы никогда не видели. Слишком часто я сталкивался с “тайнами” вне моего контроля, и я видел, как “гении” пытались разобраться в них. Иногда лучше учиться вместе с кем-то, чем притворяться, будто вам известно все дерьмо вокруг. Новичок может править миром; знатоки доведут вас до смерти. Ну и что я знаю? Не много, но, возможно, больше, чем многие. По крайней мере, я признаю это. У меня есть кое-какие ответы, но мне все еще нужно учиться. Можно регулярно принимать душ, но пятна на трусах все равно останутся. Вы можете знать многое, и, тем не менее, не знать ни черта.

Какого черта я написал эту главу? Из-за моих или из-за чужих грехов? Из-за моих собственных чудовищ в чулане, или тех, что оставили другие в моем доме? Думаю, я хочу сказать всем, во всем мире: неважно, откуда вы, главное, чтобы эти мысли не стали вашей сутью. Они не должны управлять вами. Ваши проблемы не должны становиться чужими проблемами. Люди склонны быть собой, и с этим ничего не поделать, вы лишь можете возвыситься над всем этим. Вам не нужно быть узником. Вы можете быть гребаным героем сами по себе. Мне стыдно, что я сделал? Иногда. Я сожалею о чем-нибудь из этого? Это зависит. Сделаю ли я это еще раз? Да. Я не имею ничего общего со “Звездным путем”: к черту космический временной континуум, я все равно не изменюсь.

Полагаю, мое путешествие по улице под названием Кошмар скоро завершится. Хорошее избавление от душевного хаоса. Я говорил о семье и всей чертовщине, которая с ней связана. Я говорил о жизни и всех чертях и тузах, которые она подкидывает на стол для покера. Я говорил о последствиях угрызений совести, отзвуках и болях ликования, когда видишь, как твой враг корчится от боли в своей ненужной жизни. И, тем не менее, я даже не тронул то, что лежит на поверхности. Есть еще вещи, которые я намереваюсь придержать за пазухой, как бы плохи они не были, поскольку моя семья все еще нуждается в защите. Законы нарушаются. Факты кидаются на костер, и всегда остаются кошмары, эти чертовы кошмары. Я написал эту главу, чтобы поставить вопрос, а не чтобы превратить конец книги в своего рода демонстративную автобиографию с лозунгом “посмотрите, каков я”. Я не пишу бестолковый дневник. Я рассуждаю о грехе и дерьме, которое он тащит за собой.

Хотите знать, кто вы? Сами подумайте. Не позволяйте вашему окружению определять вашу личность. Не разрешайте вашим родителям или семье посягать на чувство вашего “я”. Ваше прошлое не должно управлять вашим будущим. Эти вещи всецело зависят от вас и только от вас. Вы сами принимаете решения. Сила ведет вас. Слабость принуждает вас прятаться за малодушные оправдания. Конечно, ужасное детство усиливает способность к выбору верного пути. Но в этом мире полно людей, которые жили так называемой “нормальной” жизнью, и среди них не так много законченных уродов. Если вы прикрываетесь объяснениями, почему вы не хотите принять на себя ответственность за свои действия, вы строите дом во мраке: одинокие, напуганные, сбитые с ног ужасающими вспышками яростного эгоизма. Такое соседство всегда будет фоном к тысячам страшных немыслимых трагедий. Сделайте милость и выкиньте это из вашей головы.

Другими словами, если вы хотите быть сукиными детьми, не трусьте, не прячьтесь и не жалуйтесь. Просто будьте мерзавцами. На самом деле, будьте наихудшими мерзавцами, какими только можете. А почему нет? По крайней мере, вы можете быть довольны и счастливы, что вы в таком дерьме и так несчастны. Разве это не значит быть человеком? Разве жизнь не для этого? Должно быть так, потому что очевидно: жить вне правил в удовольствии и блаженстве это, черт побери, греховно. Как они смеют, мать их? Как они только могут набрать полную пригоршню совершенно естественных импульсов и назвать их гребаными грехами? Почему? Может, они сами погрязли в грехе зависти, потому что мы виноваты, что живем?

Я вам вот что скажу, если жизнь раба, напуганного жизнью в городе Ватерлоо, научила меня чему-то: спасенная вами жизнь может быть вашей собственной, но люди, за которых вы боритесь, могут спасти вас в ответ. Я предпочел бы “потратить” свое время на разоблачение лицемерия, чем отказаться от наставления людей на умные мысли. Само собой, это кажется легкой задачей, и мне, казалось бы, по силам справиться, но это утомительная работа, которую можно потянуть, лишь поглотив галлоны черного кофе, выкурив сотни сигарет до самого фильтра, съев много сахара и жира, и отсмотрев много часов ужасного телевидения. Я делаю это для вас – так что смиритесь.

В конце концов, я был сиротой в большой семье. Я воевал сам с собой и разрушил ту часть себя, которая не прекращала удивляться, кто же выигрывает эти сражения. Во мне было всего понемножку, и ничего в то же время, загадочная личность, хвастливо поменявшая “ирокез” на “рыбий хвост” (прическа, популярная в 80-х, когда спереди и по бокам волосы короткие, а сзади длинные – ред.) и обратно. Я паясничал дни и ночи и поймал такси капризной юности, но оставил свой бумажник в клубе. Я был одним из детей с рекламных плакатов, которых ничего не волнует… пока не осознал, что такова моя жизнь. Несбыточные планы, самодовольство, неутомимость – вот черты поколения, которое было достаточно злым, чтобы устроить скандал на парковке или в забегаловке, но и достаточно едким, чтобы ухмыляться над собственными фото.

Романтизировать мою жизнь в Ватерлоо - значит обесценивать то дерьмо, через которое я прошел, но я тот, кто есть, благодаря тому опыту. От этой двойственности моя голова идет кругом. Я ни за что не хочу возвращаться туда, но помню каждое место, где я бывал, всех друзей, каждую тропинку, каждый дом, в котором приходилось жить, каждую школу, в которой я учился, каждый автобусный маршрут, девчонку, взрывные выходные, каждый пропущенный класс, каждую минуту, пережитую там, потому что это была жизнь. Возможно, я был испорчен, и я могу сходить с ума из-за этого, но это была жизнь. И если памятно каждое биение сердца, то должно быть что-то доброе в том времени – обязательно должно быть.