Как совершить идеальное убийство 5 страница

Он говорил, зеркало содержит старый образ, поскольку мы смотрим в зеркало старыми глазами, ища необходимое сходство, поскольку помним своё непосредственное изображение. Наше сознание вынуждает нас объединять то изображение, которое видим, с прошлыми изображениями, создавая ложную непрерывность. Но мы новы каждое мгновение. Каждый миг мы можем сломать старый образец, который является только умственной конструкцией, и создать что-то новое. Каждая клетка вашего тела, говорил Кристоф, отличается от клеток, которые были частью вас шесть месяцев назад. Это аналогия. В действительности мы пойманы в ловушку, желая быть такими же как и наша ложная личина, которую мы используем для жизни и называем "Я". Но это заблуждение. Вы знаете кто вы есть на самом деле? Разбейте зеркало и узнайте. Отделите себя от прошлого, непрерывного я, и чувствуйте вечное настоящее. Это значение Кагами Бираки - шанс бросить взгляд на действительность, которую мы скрываем привычно, живя день ото дня.

Зеркало в додзё было огромно и стоило более 15 000 $. Прикасаться к нему во время обучения было одним из серьезных нарушений этикета. Каждый день его полировали до безупречного вида шестеро сэншусей, Малыш Ник делал это дольше, чем кто либо другой в его секции. На церемонии, конечно, фактически не было разбито ни одно зеркало.

Мы наблюдали японских учителей, тренирующихся для выступлений. Самый молодой учи-деши, Йоджи, резиновый человек, был в паре с младшим Шиода. Никто не завидовал ему, но если кто и мог избежать травм из-за зверской скорости Шиода, то это был Йоджи.

В ночью перед демонстрацией я покинул додзё поздно. Еще будучи внутри из тренировочного зала я услышал повторяющиеся хлопки чьих-то страховок. Я заглянул в дверь и увидел Йоджи в темноте мрака, он страховался и страховался, ударяясь о мат и подпрыгивая со сдержанной изящностью, и страховался снова. Я тихо закрыл дверь, оставив эту самоотверженную практику. Звуки страховки проникали наружу из окон додзё, доносясь до меня пока я отмыкал свой велосипед и устанавливал свет, чтобы поехать домой.

Перед церемонией сеншусей были выделены для того, чтобы сделать триста чашек сладкого бобового супа. Кухня додзё была набита битком японцами и иностранцами, которые рвали открывая пластиковые пакеты рисовых пирожных и вываливали их в пузатые супницы с кипящей водой. Даже Чино помог, открыв несколько пакетов изящными и точными движениями, при помощи ножниц. Перерыв назначили таким образом, чтобы мы могли быть свидетелями показательных выступлений, которые должны были пройти перед приемом пищи.

В додзё было полно людей: студенты всех возрастов, доброжелателей, семей студентов и матерей детей, которые обучались в детских группах днем. Спонсоры, серьезные пожилые японцы в одинаково темных костюмах, сидели в линию на заранее приготовленных сиденьях. Остальные сидели позади либо стояли, так как свободных мест больше не было.

После речи и продолжительного поклона демонстрация началась. С самого начала стало очевидным, что учителя очень старались. Даже Андо сильно бросил Сато, обычно такого спокойного и сдержанного, наткнувшегося на путаницу сбившимся дыханием к концу его молниеносного дзю вадза. Поскольку каждый учитель должен был выступать, показ был более жестким и плотным. Без сомнения они старались отчаянно произвести впечатление на стариков, которые сидели спокойно в их костюмах не произнося ни слова. Шиода младший "рубил", "резал" и швырял Йоджи, что выглядело весьма достоверно, чтобы кончиться в конце концов несчастным случаем. Но Йоджи, всегда улыбчивый и столь же быстрый как и Андо, вставал, чтобы атаковать снова и снова, не обращая внимания на всю серьезность бросков. Шиода считали отправной точкой жестокости. Его демонстрация прошла без травм. Конечно обстоятельства теперь могли выровнять только выступления Накано и Чида.

Кикучи атаковал Накано с самоотверженным ударом и был брошен а затем пригвожден к мату. В этом положении Кикучи не мог пошевелиться. Он лежал лицом вниз на мате с одной рукой поднятой вверх за спину. Накано присел у головы Кикучи и взял в замок эту руку. С ужасающей стремительностью он перенес всю массу своего тела на его руку, чтобы сжать замок. Раздался громкий "треск", который был слышен во всем додзё. Рука Кикучи была сломана.

Чида вздрогнул от этого бессмысленного зверства, позволив каждому видеть, что он был рассержен.

Кикучи был беззащитен. Он предоставил свою руку старшему учителю для того, чтобы тот мог продемонстрировать как обездвижить человека в безопасной манере. Учитель, причудливо подстриженный Накано, не оправдал его доверия, поломав его руку как какую-нибудь сухую деревяшку. Кикучи резко дернулся к его ногам и только потом закричал от боли. Накано и учи-деши оттащили Кикучи к боковой линии. Последовало некоторое обсуждение по поводу того, что должен ли продолжаться показ. Голос одного из мрачнолицых спонсоров потребовал чтобы показ продолжался.

Чида выполнил несколько легких движений с Ито, его двойником, без какого-либо чрезмерного насилия. Демонстрация была закончена.

Я чувствовал болезненное отвращение от того, что я видел. Причиной этого было лишь одно обстоятельство - травмировать кого-то в течении публичной серии дзю вадза. Это было весьма похоже на каприз, сделать замок столь жестко, на том, кто не имел возможности сопротивляться, гранича с переломом его конечности в трех местах. На следующий день подтвердилось, что конечность имела многочисленный перелом и должна была быть зафиксирована.

Накано был экспертом. Он занимался с Кикучи много раз до этого. Существовало два объяснения такого поведения. Позитивное объяснение заключалось в том, что все были столь расшевелены для показа, что Накано, стараясь показать Ёшинкан как жесткое искусство, просто зашел слишком далеко. Негативное объяснение состояло в том, что он был недоволен Кикучи и хотел преподать ему урок, который тот не забыл бы в спешке. Я был свидетелем того, как Шиода стирал в порошок Кикучи, и это, вкупе с предыдущим нокаутом от Накано, сводилось, возможно, к попытке вынудить Кикучи оставить додзё. Йоджи был лучше него в айкидо и моложе, возможно это ощущение Кикучи должно было вынудить оставить его положение для более молодого человека. Но отвращение Чида не было фальшиво. Он был главой додзё, и нет ни единого способа, которым он одобрил бы такую жестокость, лишь для того, чтобы заставить кого-то уйти.

Когда мы, сэншусей, управлялись с круглыми бокалами, заполняя их пивом для гостей, расположившихся на полу додзё, я увидел Накано, который расположился рядом с его соблазнительной женой. Вилл сказал: "Один взгляд на его прическу и его жену говорит вам, что Накано любит себя." Эта скотина хлестала пиво и весело смеялась, прекрасно зная, что Кикучи был отправлен в больницу. Один из гостей снял на видео весь инцидент. Накано прошел к нему и проверил свои действия в фильме. Чино также проявил огромный интерес к инциденту и продолжал требовать перемотать, чтобы просмотреть вновь.

Пол был защитником учителей: "Такие вещи случаются. Проблема кроется в том, что кости японцев более тонкие чем наши и ломаются гораздо более легче." Все остальные были против Накано. Даже Мастард прокомментировал: "Это было жалким, весьма жалким. И не необходимым, не необходимым вообще."

Теперь у нас были черные пояса - жесткий, несгибаемый хлопок или шелк, если вы были одурачены "специальным" предложением Ага, который в конечном счете брал на тридцать долларов больше, чем он запросил вначале. Итак, с какой стати я все еще находился там? Это казалось безумием, вернуться еще на два месяца в ад, но все до единого сделали это. Не было достаточным только получить черный пояс, вы так же должны были иметь свидетельство об окончании полного курса. И наши свидетельства были последними, из когда либо подписанных Канчо, что было известно по слухам от Малыша Ника. "Как он управляет этим?" спросил Вилл. "Из могилы?"

Малыш Ник сообщил, что Канчо подписал массу свидетельств перед смертью, это было похоже на то, как Сальвадор Дали ставил автограф на чистые холсты.

Несколько дней спустя возобновились жесткие кангейко, ранние утренние тяжелые зимние тренировки. Мы вставали в пять утра, чтобы быть в додзё в шесть тридцать. Тренировка начиналась в семь утра, с открытыми окнами, что продолжалось в течении самых холодных десяти дней года. За те десять дней непрерывных тренировок был пройден весь базовый учебный план айкидо Ёшинкан. Это вынуждало учителя демонстрировать технику дважды, затем все делали эту технику в течении нескольких минут перед тем, как углубиться в изучение следующей техники.

Накано заметно отсутствовал в списке учителей. Он был очевидно в немилости. Слишком много людей, включая родителей детей обучающихся айкидо, видели его чрезмерную силу. Неудивительно, что на утренних ежедневных часовых занятиях присутствовало всего двое или трое ребят, тогда как в прошлом году насчитывалось десять или двенадцать юнцов.

Сэншусей, как ожидалось, должны были теперь предоставлять себя как укэ, демонстрирующим технику учителям. Мы должны были бежать и предлагать себя в качестве укэ, чтобы нам оказали честь, быть брошенными.

Инцидент с Накано встряхнул меня. Я не собирался жертвовать собой так, чтобы какой-то громила мог похвастаться своими навыками. С другой стороны, я вычислил это как реакцию на инцидент, каждый должен был двигаться мягко со своим укэ. И, хотя это было ненавистным соображением, быть партнером по демонстрации давало определенную полезную возможность подлизаться.

Моя дилемма решилась, когда Оямада выбрал меня для демонстрации техники. Я все еще нервничал, когда работал в паре с учителем, и это возбуждение не позволило ему довести начатое до конца, потому как я напрягался и двигался с большей, чем обычно нехваткой изящества. Бен назвал это "атакой игуаны". Но я был укэ старшего учителя, хотя Оямада был в самом низу списка старших преподавателей, и все же я чувствовал себя столь же гордым как школьник, отобранный для руководства школьной спортивной командой.

Теперь мы вернулись к регулярным тренировкам, готовясь к заключительному тесту и к получению окончательной награды - свидетельства о завершении полного курса. Стефан Отто говорил: "Последние шесть недель, мужики, были для меня самыми трудными, в психологическом плане самыми трудными."

На следующий день после того как кангейко окончились, Мастард заставил нас тренироваться в хаджимэ. Серии хаджимэ Мастарда всегда плохо были рассчитаны. Он заставил нас пройти такую серию перед тестом на черный пояс, что только привело к общей усталости, а не к боевому настрою, который он ожидал. Эта новогодняя хаджимэ, последняя, которую мы практиковали с нашими старыми партнерами, вызвала распущенность, "Вы все еще слабы. Вы должны быть более сильными."

У меня случился приступ отдышки во время этого упражнения. Неспособный отдышаться я был близок к тому чтобы сдаться. Вены в моем теле безумно пульсировали так, что я чувствовал свои легкие в стальном капкане каждый раз когда напрягался. После урока я испытывал сильное сердцебиение, однако все же обнаружил что могу дышать снова. Спустя несколько недель хрипы, и тому подобные признаки гриппа, исчезли, но краткое появление отдышки весьма меня пугало, это казалось похожим на травму мягких тканей или на перелом. Теперь я понял, почему англичанин Ник был столь неприкосновенен, когда у него случалась гипервентиляция. Тренировочная окружающая среда означала, что вы не могли остановиться пока не умерли или не упали в обморок, но не будучи способным дышать вы чувствовали себя ближе к смерти, чем просто вымотанным.

Бешеный Пес так же был несчастлив. "Мне только начало казаться, что я вернул своё "чувство Бешенного Пса," пожаловался он в чайной комнате.

Новые партнеры были объявлены. Я надеялся что мне в пару достанется либо Вилл либо Бэн, и мне достался Бэн. Вилл останется до конца с сумасшедшим армянином, Малышом Ником. Бешенный Пес получил Крэйга и казался совершенно счастливым.

Бэн был под два метра ростом, огромный, размахивающий руками, напоминающими ножки ребенка нежели руки мужчины, и требовал иного подхода, чем остальные партнеры.

Мало того, что мы жили в одной крошечной комнате, теперь мы еще и обучались вместе по пять часов в день, борясь и преднамеренно травмируя друг друга время от времени. Я говорил Мастарду об этих внезапных побуждениях наказать Бэна ошибочно жестким замком. "Не волнуйся," сказал он, "каждый проходит эту фазу." Реакция Бэна на агрессию состояла в том, чтобы чередовать сопротивление, которое мне понравилось, поскольку служило поводом для того чтобы причинить боль, с чрезвычайной набожностью, поворачивающей щеку для удара при любой возможности, что приводило в бешенство.

Бэн все больше и больше времени проводил вдали от квартиры с его новой подругой, потомком первых исследователей Японии, простолицей девушкой, которая также занималась айкидо и ходили слухи, что она уже была лишена невинности разбойником Ага. Это не останавливало Бэна, который был молод и достаточно романтичен, чтобы быть игнорируемым девушкой, которая весьма явно испытывала необходимость иметь парня иностранца, которым Бэн мог быть. Моё собственное смутное недовольство ей только усилилось когда она села небрежно на шаткий унитаз в Фуджи Хайтс, сломала напрочь его крепление и вызвала наводнение нечистот из туалета в кухню.

Толстый Фрэнк починил туалет и сделал это гораздо лучше чем в прошлый год. Но все мы знали, что дни Фуджи Хайтс были сочтены. По окончании курса Бэн должен был вернуться в Мельбурн и в университет после его годичного отсутствия, в течении которого он прибывал в Японии, Фрэнк планировал уехать вскоре в Австралию с его новой подругой. Крис был нерешителен, но все же говорил об Австралии тоже. Я не переживал о том, что придется покинуть это место, которое было отвратительной дырой даже в лучшие времена, но я терял компанию, я определенно терял свою компанию.

Бэн и Крис посетили Кикучи в больнице. Он был весел, сидя в кровати, и был счастлив видеть их. Он рассказал им, что Накано приходил каждый день, чтобы посетить его и, показав на тонкую вазу с белыми цветами, сказал: "Это от Накано сэнсэй." И лишь ироническая гримаса была единственной реакцией на это, он находил такие посещения человеком, который его преследовал, невыносимыми. То, что Накано должен был посещать свою жертву каждый день, было как часть его публичного раскаяния, независимо от того, что чувствовала жертва от такой заботы.

Позже, когда я рассказал Кристофу об инциденте, он закатил глаза и издавал странные французские звуки симпатии, которые не могут быть переведены без движений вашего тела, пожимающего плечами. "Накано - мачо, испуганный человек. Когда он смотрит в зеркало, оно загрязнено и он не видит самого себя с ясностью. Возможно зеркало необходимо отполировать, не разбив в гневе."

После того, как рука Кикучи была зафиксирована должным образом он возвратился в додзё, нося белую перевязь поверх его доги. Он был как и обычно весьма весел и радостен, но его белая перевязь была особенно велика, как если бы она была нарочным предупреждением для нас. Я истолковал для себя это как знак, который призывал поберечь себя в течении заключительных нескольких недель курса.

 

Благородный уход

 

 

"Давным-давно, боли в животе называли "ростками малодушия".

Это потому, что они появлялись внезапно и делали человека

неподвижным."

Хагакурэ

 

"Самооборона - это шутка," сказал Даррен, стоя в раздевалке, обернутым махровым полотенцем, перед его стремительным уходом на вечернюю работу.

"Что ты имеешь в виду?" спросил я.

"Все это искусственно, весь тот набор шаблонов, которые, однако, не бывают в реальных схватках. Они подходят к таким дракам, как та, которая была перед похоронами Канчо. Я лишь расслабился до конца на том парне и душил его. Это было айкидо, только будучи в состоянии переместить мой вес тяжести вниз я смог сделать это. Но, если вы спросите меня, я могу вам рассказать, что такие техники, как "санкадзё против крепкого захвата" или "ирими-нагэ против переднего удара ногой", довольно академичны.

Все это потому, что мы занимались, не используя в тренировках таких вещей как удар головой, или обман, или атаки виска локтем, всех вероятных движений, которые были обычными в реальном столкновении. Так как мы должны были заботится друг о друге, мы должны были придумать способы защиты, которые выглядели бы реальными и весьма эффективными, но нападающий при этом не был бы травмирован, фактически точно так же как в кино.

Это притворство затронуло Бена и меня. В глубине нашего угла додзё мы отрабатывали бесконечные варианты защиты от переднего удара ногой, удара сбоку или от атаки с двойным захватом пояса. Мы работали в медленном режиме и ускорялись только тогда, когда доводили движения до совершенства. Если кто-либо размахивается для удара в голову, вы можете нырнуть под удар и скрутить руку назад к себе. Если удар слишком быстр, вы можете блокировать его, ладонью разбивая челюсть нападающего. Либо, как третий вариант, захватить движущуюся руку нападающего и используйте ее как рычаг, чтобы бросить парня через ваше плечо.

У нас был перечень приблизительно двадцати возможных атак и мы должны были иметь в запасе три или четыре техники защиты от каждой из атак. Если вы продолжали выполнять одну и ту же технику для каждой атаки во время теста, экзаменующий учитель не останавливал ваш тест, в котором ваш партнер должен был неоднократно атаковать вас, пока вы не придумывали какую-либо другую технику.

Некоторые из атак были весьма необычными и присущими только для Японии, например двойной захват пояса спереди, который применялся еще в довоенные года, когда оби (пояс) был заметной частью вашего платья, так как фиксировал ваше кимоно. На кимоно нет никаких петель и завязок, поэтому было заманчиво захватить пояс, но такой форме атаки на Западе нет никакого аналога.

Чида, как и большинство старших сэнсэй, считал самооборону немного смехотворной. Они интересовались принципами, абстрактными тайнами человеческого тела, которые могут быть изучены и постигнуты только через "чисты" тренировки айкидо. Конечно, в любой ситуации "самозащиты", эти же самые сэнсэй были бы смертоносными, именно потому, как они могли приспособить их принципы к любой среде, используя пепельницу вместо кулака или палочки для еды из твердого пластика вместо ножа. Как и Канчо в Шанхае они предпочитали вырабатывать интуитивную реакцию на агрессивную ситуацию, но не серию заученных движений. Как говорил Чида: "Вы не можете планировать схватку." Как это не парадоксально, иногда, выглядящие обманчиво, упражнения и техники для отработки принципов, более полезны в конечном счете, чем более реалистичные встречные движения на спланированную атаку. Упражнения айкидо позволяют использовать полную силу в управляемом сценарии. Запланированная атака должна быть выполняться не в полную силу, потому как иначе техники становятся слишком опасными.

Но Чида нравилось видеть изобретательность. Если он видел повторяющуюся технику защиты, то он рассказывал о его методе обучения полицейских - если полицейских продолжал выполнять одну и ту же технику защиты, он заменял его партнера на своего учи-деши, которому приказывал нападать искренне. Это означало, что все связки ударов ногами и руками достигали цели. Чида имитировал полицейского, держась в мучении за истекающий кровью нос и ушибленные яички. Затем он выпрямлялся. "Омоширои нэ?" ("Забавно, не правда ли?")

Чино, как теперь я понял, был своего рода как беспощадный школьник, который любил чтобы мы отрабатывали техники самозащиты в кругу, в "кругу ничтожества", как называл его Уилл. Один человек становился в середину этого круга, будучи окруженным пятью партнерами, и каждый по очереди нападал на стоящего посередине, используя одну и ту же атаку, названую Чино, или, что было наиболее забавно для Чино, с полностью импровизированной атакой.

Были быстро согласованы определенные обязательные правила: мягкий толчок локтем по ребрам означал, что нападающий должен отступить, иначе, если он этого не сделает, когда наступит его очередь быть в центре круга он получит, как напоминание, жесткий удар локтем. Как обычно Крэйг играл по своим собственным правилам, комментируя хрипло свои нападения: "Я приближаюсь. Я захватываю тебя здесь. Что ты будешь делать? Атакуй в одну точку! Теперь ты захватил меня. Тогда я сделаю вот это. Нападай на другую точку!"

Адама раздражало это. Во время одного занятия, когда Крэйг был жестко зафиксирован внизу и не имел никакой возможности сопротивляться, он, как обычно, советовал атаковать одну точку. Адам выкрикнул: "Нет никаких чертовых свободных точек для нападения!" К счастью для Адама Чино, который вел тогда занятие, решительно не понимал английские ругательства или пропускал их мимо ушей в целом. Когда он просматривал груду порновидео, импортированного из США для полицейских, он был даже не в состоянии заметить одно из названий Chino Sucks Cock (Чино сосет член).

Другой составляющей этой части курса было обучение умению преподавать. Каждому выдали "синюю книгу", которая была прямым переводом японского руководства базовых движений Ёшинкан. Нам было сказано выучить эту книгу.

Тест на обучение состоял из объяснения, будто классу новичков, затем совершенное исполнение техники в течении пяти минут. Сначала это казалось чрезвычайно трудным для претворения в жизнь, точно так же как синхронный показ казался весьма трудным. Но мы неоднократно практиковались и достаточно уверенно все мы учились совершенно оценивать предоставленную пятиминутную демонстрацию, сопровождаемую объяснительной речью.

Причудливо было то, что обучение проходило на смешанных японском и английском языках. Поскольку наше предназначение было быть инструкторами за границей, фактический язык инструктажа был английским. Рэм хотел обучать на иврите, что не было позволено, поэтому эта часть курса, как оказалось, была одной из самых трудных для него. Но начальная и завершающая части обучения должны были быть на японском языке.

Обучение осуществлялось типично японским способом. Вы становились в пару с вашим партнером и по очереди "преподавали" установленную технику. Потому как каждый обучал одной и той же технике это вызывало мешанину повышающихся голосов, так как каждый "преподаватель" стремился чтобы внимание не было отвлечено его соседом. Это все было совершенно механически и весьма далеко от самых современных идей "хорошего обучения", о которых вы знаете.

Фактически, требованием додзё были компетентные преподаватели, которые будут обучать базе одинаково. И это было сутью. Если же вы, в дополнение ко всему, могли бы фактически учить, то это проявилось бы когда вы начали бы руководить учебными группами самостоятельно.

Все настоящие учителя вырабатывали свой стиль обучения, который был далек от базовых инструкций. Это было вероятно. Стиль Чида был гномичен. Его роль, казалось, была в том чтобы унизить каждого. Он демонстрировал материал, который никто не мог когда-либо сделать кроме него самого, и когда мы делали попытки повторить его технику он тихо смеялся над нашими усилиями. Стиль Андо, наоборот, был полностью понятен. У него был талант разложить технику на шаги так, чтобы любой мог понять и выучить ее. Оямада выбрал путь повторения, одна и та же техника час за часом, выполняемая вами, изнывающими от скуки, что в конечном счете учило вас чему-то новому. Мастард был вдохновителем, он никогда не вдавался в подробности при объяснении, однако имел редкое умение вынуждать вас действовать с большими усилиями. Шиода заставлял вас работать на скорости, его стиль был противоположностью мягкого сверхгибкого подхода Чида. Специальность Чино был подход с одной единственной попыткой, которую вы никогда не забудете.

Чино становился все более и более дружественным, поскольку курс близился к концу. Большинство японских сэнсэй кроме Чида, который оставался прежним, начали смягчаться в это время. Иностранные учителя, за исключением Даррена, этого не допускали. Иногда чувствовалось, как иностранные учителя были полны решимости тем, что мы должны забыть плохие воспоминания о курсе, и означало лишь, что все это действительно серьезно. Японцы были более легкосердечными. Для них айкидо было делом всей жизни и если они были слишком чувствительны, то это не длилось очень долго.

Как раз в то самое время, когда все начали изнывать от нестерпимой скуки, связанной с обучением в неприятной атмосфере и с ярко выраженной неприязнью от необходимости непрерывно нападать друг на друга, Чино объявил занятие с прямыми и боковыми ударами кулаком. Все мы имели возможность ударить его кулаком десять раз по его незащищенному животу настолько сильно, сколь это было возможно.

Мы построились, хихикая скептически, в линию, тогда как Чино стал перед нами. Первые несколько человек ударили его весьма обходительно, но это не было тем, что он хотел от нас. Он тренировал себя самого столько же, сколько и нас и он хотел, чтобы мы били его абсолютно искренне в полную силу. С каждым из всех ударов, которые летели в него, он либо незначительно приближался и бросал поддерживая бьющую руку, либо отступал позволяя партнеру сильно вытягиваться. Дерзкие (Рэм и Малыш Ник) вдобавок получали стремительный боковой удар в челюсть или ладонь в нос.

После прямых ударов он стал перед нами и скомандовал атаковать боковыми ударами, которые начал блокировать своим стальным предплечьем. Мы не могли поверить своей удаче. После того, как нас в течении года избивали наши учителя мы могли теперь так же побить его. И он позволяет нам нападать в два подхода, таким образом получалось двадцать самых жестких ударов от каждого. Я заметил в конце, что у него сбилось дыхание. Это было впервые, когда я видел как Чино потерял своё ледяное самообладание. Даже во время землетрясения он продолжал преподавать, как будто ничего необычного не происходило. Он стоял в центре зала и мы сидя на коленях слушали его. Он подробно рассказывал о какой-то технике когда додзё начало трясти. Складные стулья падали и начал думать о том, как бы поскорее выбраться отсюда. Все нервно оглядывались, но Чино был непоколебим и даже не обмолвился ни единым словом ни во время ни после землетрясения.

Однажды, выходя из додзё, я встретил Шерлока, который приехал попрощаться. Его направляли на дипломатическую работу в финское посольство.

Я был рад его видеть и мы пошли выпить в бар недалеко от станции. Я заметил, что его зубы все еще были в плохом состоянии. Он сам сказал мне о них.

"Я собираюсь установить коронки," сказал он, "тогда я смогу заполучить себе девушку."

Мы затронули тему иностранцев, назначающих свидание японским девушкам. Шерлок был непреклонен: "Это не правильно! Нет достаточного количества девушек, покинутых японскими мужчинами!"

Я подумал, что он шутит, как обычно, но он был абсолютно серьезен. Его друзья в полиции также рассказали ему о недавней поездке Адама на Мобильным Раковом Корпусе. Он был остановлен за то, что гонял на мотоцикле без шлема и когда его проверили на алкоголь, то обнаружили предельную дозу алкоголя в крови. Нам было велено не использовать наше удостоверение Ёшинкан для оправдания перед полицией, но Адам был отчаянным парнем. Он стал весело болтать со все более и более дружественным полицейским о своих друзьях в полиции. Он упомянул все имена, которые только смог вспомнить: Ханзаи, Маэда "горилла", что вызвало смех, Сайто Мурояма, Фуджи. В конце концов их беседа перетекла в обычное знакомство. Дорожный полицейский состоял в школе полиции вместе с Шимода, так же известным как Одурманенный. Его отношение к Адаму теперь полностью изменилось, он пожелал ему всего хорошего и посоветовал ему ехать аккуратней, скорее из беспокойства за него нежели из властных побуждений. "Удачи," сказал он ему по-английски, скрывшись в облаке черного дыма от Ракового Корпуса.

Шерлоку казалось это забавным. Японские полицейские не похожи на английских. В английской полиции виновен каждый. (Как говорил Мастард сидя со своей чашкой, "Я должен говорить Полу время от времени: "Прекрати допрашивать меня, я не подозреваемый".") Японская полиция больше похожа на армию. Она не видит своей обязанностью моральное опекунство, но видит себя как автогрейдер общего облика мира. Конечно они лучше сплочены с обществом, чем западная полиция. И они не кажутся обремененными этим ненавистным желанием указывать каждому что делать.

Я спросил Шерлока применял ли он все же что либо из своего айкидо. Он посмотрел на меня так, будто я был безумным и сымитировал как он достает свой пистолет из кобуры и стреляет в девицу в баре. Он шутил, но под его шуткой крылась современная действительность самообороны. Современный Самурай имеет в арсенале 17-зарядный автоматический пистолет Glock, а не весьма хитроумное знание болевых точек на теле.

Айкидо, в действительности, не способ самозащиты, оно не реально, это путь самосовершенствования, однако его методы несовершенны и боль необходима, чтобы сделать все это реальным. Как объяснял Тессю: "Сначала вы учитесь принимать боль. Затем вы учитесь причинять ее. Наконец вы становитесь дружны с болью. Смерть больше не пугает вас, потому что не принимая боль во внимание жизнь и смерть не имеют более никакой власти над вами." Он пририсовал там череп: