Из письма к О. Л. Книппер-Чеховой

 

12/25 июля

12 июля 1902

Франценсбад

Если б Вы только знали, милая Ольга Леонардовна, как мы с женой рады тому, что Вы, Антон Павлович и Александр Леонидович¹ в Любимовке и чувствуете себя как дома. Только при том условии, что Вы будете считать себя дома, -- можно ждать пользы от Любимовки. Все наши надежды -- на Вас и Александра Леонидовича. Будьте хозяйкой и распоряжайтесь. Например: Вам нужно пива. Ежедневно брат бывает в Москве, Вам стоит только написать записочку и передать ее Егору. С первой оказией он перешлет ее в Москву, в наш красноворотский дом. Оттуда Вам пришлют с другими вещами все, что нужно. Дальше: Антону Павловичу надо удить рыбу. Чувствую, что Егор забыл про лодку. Она существует, хотя, вероятно, в жалком виде. Скажите ему, чтоб ее спустили и поправили. Убрали ли балкон цветами? Если этого не сделали, мать будет в ужасе. Это традиция в нашем доме!! А традиции священны!!

Заглядываю в будущее и волнуюсь не столько за Вас, сколько за Антона Павловича. Недели через две приедет мать. Вы ее не знаете, и поэтому ее появление может смутить Ваш покой и нарушить уютность. Спешу предупредить и сделать Вам ее характеристику. Моя мать -- это маленький ребенок с седыми волосами. Она наполовину француженка и наполовину русская. Темперамент и экзальтация от французов, а многие странности -- чисто русские. Ложится она спать в 6 часов утра. Кушает -- когда придется. Самое большое удовольствие для нее -- это хлопотать о чем-нибудь, заботиться и волноваться; не надо ей мешать испытывать это удовольствие и обращать на это внимание. Сейчас она горда и счастлива тем, что Антон Павлович и Вы живете в Любимовке. Вот, мол, какие знакомые умоего сына! Самый большой удар для нее будет, если она почувствует, что Вам рядом с ней неуютно. Первый день она будет очень усиленно улыбаться и стараться быть любезной, но скоро обживется, и вдруг Вы услышите неистовый разнос. Старушка даст волю своему темпераменту и начнет кричать на кого-нибудь. Да как! Как, бывало, кричали на крепостных!.. Через час она пойдет извиняться или баловать того, на кого кричала. Потом она найдет какую-нибудь бедную и будет дни и ночи носиться с ней, отдавать последнюю рубашку, пока, наконец, эта бедная не обкрадет ее. Тогда она станет ее бранить.

Вот еще опасность: ее страсть -- ходить за больными. Если бы она могла при Вас исполнить роль горничной, она была бы счастлива. Но, увы, эта мечта неосуществимая, она это знает,-- поэтому не бойтесь, она не будет приставать. Она ужасно будет бояться разговаривать с писателем и постарается заговорить об умных вещах. На втором слове перепутает "Чайку" с "Тремя сестрами", Островского с Гоголем, а Шекспира с Мольером. И несмотря на все это -- она очень талантливый и чуткий человек. Ради бога, не бойтесь и не стесняйтесь ее. Верьте, что она исключительно добрый человек и искренно счастлива, когда может быть кому-нибудь полезной. Надоедать она не будет, но уж посылать фрукты и конфеты будет ежедневно. Вы их кушайте, только не очень много, а то заболеете. Вообще Антону Павловичу не мешает пожить в Любимовке. У нас много типов. Обращаю особенное внимание на старую няню Феклу Максимовну. Это штучка! Недурен тип управляющего (он никогда ничем не управлял). Все ждут, когда можно будет его отправить на пенсию, и боятся почему-то сделать это... так он и живет. Все вокруг разрушается, а он живет в свое удовольствие, никогда не следит за хозяйством, так как у него неимоверные мозоли (он так говорит), которые мешают ему ходить. Сыновья брата -- удивительно славные ребята. Рисую себе картину, как Антон Павлович будет разговаривать с Микой. Это презанятный, талантливый мальчишка. Он играет роль неряхи, и потому у него всегда сваливаются панталоны. Его брат Кока, напротив, -- англичанин. Они друг друга презирают, но они занятны... Если бы Антону Павловичу захотелось музыки и пения, то у брата он найдет консерваторию. Пусть Вишневский сведет его к Володе ². Сам он по болезненной застенчивости не решится придти. И долго будет издали неловко кланяться и сопеть при свидании от конфуза. Володя -- это удивительный человек, большой музыкант, погубивший свою карьеру. Однако! Зачем я все это пишу? Не то я осмеиваю своих, не то рекламирую их. Нет, это не так... Я их всех очень люблю и боюсь, что Вы, увидав их странности, будете бояться их и потеряете уютность, которая так дорога нам. Конечно, все, что я пишу, останется между нами. Люди не любят, когда замечают их странности, даже если они симпатичны.

Я только что вернулся из Байрейта и опишу свои впечатления в письме к брату ³. Сделаю приписку, чтобы он переслал письмо к Вам. Прочтите, если Вас интересует артистическое паломничество.

Погода у нас преотвратительная. Дожди и холод. Отсюда мы уезжаем в среду или четверг на будущей неделе. Пока дальнейший адрес Люцерн -- Poste restante {До востребования (франц.). }.

...Очень волнуюсь за "Мещан" ввиду строгости цензуры.³ Стахович пишет, что цензор Зверев -- неронствует. Что же мы будем делать без этой пьесы?

Первые месяцы будет трудновато. За границей нет на горизонте ни одной пьесы. Потапенко пишет для нас, но...⁴. Что же молчат Андреев, Найденов?..

Низко кланяюсь и жму руку Антону Павловичу. Дай бог, чтобы Любимовка подошла ему во всех отношениях. Скажите, что в августе у нас в былое время отлично шли ерши. Около церкви у Смирновской купальни в былое время их ловили сотнями. Очень кланяюсь Александру Леонидовичу. Буду писать ему, чтобы хоть как-нибудь отблагодарить за его милые письма. Смущает меня письмо Стаховича, в котором он говорит о том, что Александр Леонидович не поправился.

Целую Ваши ручки и желаю безумно Вашего скорейшего поправления.

Искренно преданный

К. Алексеев

 

А. П. Чехову

 

11 августа 1902

Франценсбад

Мы счастливы, дорогой Антон Павлович, что Любимовка Вам нравится, что Вы нашли в ней ту реку, которую искали, и покой, который был Вам так необходим. Но почему Вы так скоро уезжаете? Если Вы думаете, что Вы нам помешаете,-- это заблуждение.

Я один пользуюсь верхней комнатой, но в нынешнем году мне не придется жить в Любимовке. Если Вам необходимо по хозяйству ехать в Ялту или для того, чтобы писать пьесу, -- это другое дело. Я должен умолкнуть, так как с приездом детей и прочих обитателей Любимовки я уже не могу поручиться за полный покой. Повторяю еще раз, что Вы нам нисколько не помешаете, напротив, было бы приятно жене пожить с Вами, а мне сознавать Вас своим гостем. Не помешаем ли мы Вам?..

Ради бога, убедите Ольгу Леонардовну не трогаться с места. Ей мы нисколько не помешаем, а она нам еще менее. Стоит ей тронуться теперь в Москву, и болезнь может ухудшиться. Она успела только наладиться, но не окрепнуть. Сейчас и до 15 сентября, я почти уверен, ей не придется репетировать. Зачем жить в Москве? Умоляю ее остаться. Она сделает вторую ошибку, если и на этот раз не уважит моей просьбы. Жена писала ей о том же. Не следует ей также в наступающем сезоне жадничать (простите, это актерское выражение) ролями. Если она будет играть и у Горького и у Вас -- она изведется.

Что сказать о себе?

Не люблю я заграницы. Неуютно, деланно, а здесь, на горах, холодно, сыро. Жена чувствует себя плохо, а дети хворают поочередно, окружающие нас англичане -- противны, а швейцарцы тупы. Нет, в России лучше, хотя тяжелые вести доходят до нас оттуда. С нетерпением ждем возвращения домой и надеемся на свидание с Вами. Целую ручки Ольге Леонардовне, Вишневского обнимаю, а Вам крепко жму руку.

Преданный и любящий Вас

К. Алексеев

11 авг. 1902

 

О. Л. Книппер-Чеховой

 

Август -- сентябрь 1902

Москва

Добрейшая Ольга Леонардовна!

Бросил все дела и сел писать Вам, так как без этой энергичной меры мне никак не удастся выполнить свое давнишнее желание.

Савва Тимофеевич горит с постройкой театра¹, а Вы знаете его в такие моменты. Он не дает передохнуть. Я так умилен его энергией и старанием, так уже влюблен в наш будущий театр и сцену, что треплюсь и не поспеваю отвечать на все запросы Морозова. Бог даст -- театр будет на славу. Прост, строг и серьезен. Комната для литераторов будет². Фойе представит из себя галлерею русских писателей, которые будут красоваться вместо панно над дубовой панелью. В одной из стен фойе будет большая витрина со всеми подарками и адресами театра. Коридоры будут устланы мягкими коврами (как в Бургтеатре) и очень ярко освещены. Стены коридора подделаны под белый камень большими плитами. Низ сцены в зрительном зале будет отделан таким же образом. Зрительный зал очень простой, в серых тонах нашего занавеса, с широким декадентским бордюром по верху и на потолке. Ряд лож из дерева (мореный дуб) с канделябрами странного фасона под тусклую бронзу. Никаких портьер. Перед порталом, в публике, во всю ширину сцены -- больших размеров стебель с цветами под старую бронзу. В этих цветах скрыто несколько десятков ламп, освещающих из публики актеров сверху. Это приспособление позволяет уничтожить рампу. Вместо люстры по потолку разбросаны какие-то лампады. Ряды дубовых кресел (как за границей, с спускающимися и поднимающимися сидениями). Читальня и библиотека для публики. Сложные вентиляции, позволяющие держать температуру театра до 14 градусов. Под всей зрительной залой -- склады бутафории, мебели и костюмов. Рядом с уборными -- отдельная сценка для школьных упражнений и для репетиций во время спектакля. Два фойе артистов. Каждому из артистов -- отдельная уборная. Большая умывальная с теплой водой для артистов. Трехъярусная сцена (вместо одноярусной, как у Щукина). Вращающаяся сцена с громадными опускающимися и поднимающимися люками. Фотография, музей редких вещей и музей макетов. Отдельный подъезд для актеров и их передняя и проч. и проч. Думая о таком театре, становится страшно играть, особенно "Власть тьмы", с которой мы мучаемся теперь. Трудно невероятно. Первый акт уже пройден, но пока все пейзане, а не крестьяне. Как-то удастся!!! Пока роли распределены так: Петр -- Судьбинин (Тихомиров), Анисья -- Муратова (?), Акулина -- жена (Григорьева, Халютина), Анютка -- Гельцер (Халютина), Матрена -- Самарова (Помялова), Никита -- Грибунин (?), Митрич -- я (Громов), Аким -- (Артем). Пока никто еще не выделяется.

Маленькая просьба к Антону Павловичу. Нельзя ли через кого-нибудь спросить у Льва Николаевича Толстого о следующем: 4-й акт (убийство ребенка) неудобен тем, что разбит на две маленькие сцены. Как только нервы зрителя поднялись (сцена на дворе) -- занавес опускается и опять с низкого тона начинается вариант. При этом публике приходится мысленно вернуться назад, так как оба варианта, происходя в одно и то же время, начинаясь с одного и того же момента, заставляют делать этот скачок во времени в фантазии смотрящих пьесу. Между тем легко слить обе сцены в одно последовательное действие (без опускания занавеса). Это возможно при особой конструкции декорации. Вот она.

 

 

Внутренность двора и избы помещены на сцене. Когда разговор на дворе прекращается и Никита с Матреной и Анисьей ушли в погреб, продолжают сцену Митрич и Анютка -- в избе. Для этого, не меняя текста, надо только сделать перестановку сцен. Разрешит ли таковую перестановку Лев Николаевич? Я не сомневаюсь, что впечатление от этого удвоится, хотя бы потому, что не будет разбиваться опусканием занавеса и длинным антрактом.

Как, однако, я въехал опять в театральную жизнь. Ни о чем больше и говорить не могу. Правда, я умышленно не удерживал себя от таких разговоров, так как знаю, что они разгонят немного Вашу болезненную хандру. Я чувствую ее из Вашего милого письма. Спасибо Вам за него, спасибо, что замечаете мое отсутствие. Что касается нас -- мы очень скучаем без Вас и Антона Павловича. Дай бог, чтобы он поправился. Что касается Вас,-- к сожалению, Вам необходимо поскучать. Если бы теперь у Вас явилась охота выходить на воздух, бегать, то, пожалуй, результат был бы не блестящий. Вас не радует природа? Не потому ли, что Вы настоящая артистка. Я не променяю никакой пейзаж в натуре на хорошую декорацию. На сцене и жизнь и природа -- красивее... Будьте добры, поправляйтесь, не спеша и, главное, не торопитесь вставать, а то все испортится.

Очень низко кланяюсь Антону Павловичу, вместе с женой. Она будет писать Вам на этих днях, пока же она Вас целует.

Целую Вашу ручку.

Уважающий Вас

К. Алексеев

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

23 августа 1902

Москва

...Могу тебя порадовать тем, что сегодня (в пятницу) я приеду в Любимовку с последним поездом, отходящим из Москвы в двенадцать с половиной ночи. Пробуду в Любимовке субботу и воскресенье, а в понедельник утром уеду дня на три. Завтра приедут Симов и Клавдий Николаевич. Мы будем делать макеты¹. Вчера ходили по ночлежкам. Ужас! ²

Не забудь на вечерний поезд выслать сегодня Пирожка³...

 

А. П. Чехову

 

28 сентября 1902

Москва

Дорогой Антон Павлович!

Не сердитесь на меня: я не могу отказать себе в потребности высказать то, что меня мучит и волнует все это время. Мне с женой представилось, что Вы нехорошо себя чувствуете, что Вы удалились от нас или разлюбили наш театр. Говорят даже, что Вы выходите из состава пайщиков¹. Когда я думаю о возможности такого ухода, -- у меня пропадает энергия для дальнейшей работы. Я отказываюсь верить тому, что материальная сторона может играть какую-нибудь роль в слиянии лучшего русского писателя с тем художественным учреждением, которое создалось и упрочилось его произведениями.

Секрет кроется в чем-нибудь другом, и Вы должны нам объяснить, за что Вы хотите нас так жестоко обидеть и дискредитировать своим уходом. Должна быть важная причина для того, чтобы создатель дела, главный виновник его успеха, вышел из состава его участников. Деньги, больший или меньший размер взноса и другие причины чисто коммерческого свойства -- не могут быть основанием. Я знаю, что я касаюсь вопроса слишком прямо и смело, но я не могу иначе поступить, так как он меня изволновал за это время. Я знаю, что я не решусь послать это письмо, если перечту его, и я решил запечатать его, не перечитывая. Вы поймете мое состояние и не рассердитесь за то, что я хочу удержать наши добрые, сердечные отношения и предупредить какое-то недоразумение. Напишите два слова: "Я остаюсь", и Вы вернете мне прежнюю энергию. Не сердитесь за этот порыв, может быть, нужно было поступить иначе, деликатнее, но я не могу примириться с Вашим уходом.

Посылаю письмо, не перечитывая, и начинаю другое -- более спокойное.

Уважающий, преданный и любящий Вас

К. Алексеев

28 сент. 1902

 

И. М. Лапицкому

 

Август -- сентябрь 1902

Любимовка

У меня плохая память на имена, и потому я забыл Ваше имя и отчество. Простите. Простите и за плохую бумагу, на которой мне приходится писать Вам письмо. Застигнутый болезнью в деревне, я не имею под рукой лучшей бумаги.

Я благодарю Вас за доверие ко мне в трудном и щекотливом деле: определении артистических способностей и данных. Но я боюсь роли судьи и прошу Вас сохранить за мной только право советчика. Кажется, мы говорили уже о том, как трудно определить скрытый талант и как легко увлечься внешними данными и надеждами на дальнейшее развитие таланта. Талант капризен и проявляется или скрывается в силу неуловимых случайностей или причин.

Из своего опыта я вывел следующее. В моем и в Вашем положении стоит итти на сцену, когда убедишься в непоборимой любви к ней, доходящей до страсти. В этом положении не рассуждаешь: есть талант или нет, а исполняешь свою природную потребность. Такие, зараженные люди должны кончить театром, и чем скорее они решат свою будущую деятельность -- тем лучше, так как они больше успеют сделать в ней. Энергия и страстное отношение к делу искупят известную долю недостатка таланта. Вне сцены эти люди никогда не сделают многого и, конечно, не найдут счастья. Если Вы убедились после достаточной проверки, что Вы принадлежите к числу таких людей, советую не долго думать и бросаться, куда толкает призвание. Никто, кроме Вас самих, не может проверить страсти, и Вы одни можете быть ответственным за свой смелый шаг. В этом вопросе я ничего не берусь советовать.

Если нет непреодолимого влечения к сцене, я бы советовал Вам очень строго отнестись к себе как артисту. Ваше общественное положение можно променять на очень хорошее в искусстве, но не на посредственное -- только. Для проверки, по-моему, есть только два средства: 1) остаться в Вашем теперешнем положении и проверить самому себя на любительских спектаклях или же 2) рискнуть. Взять годовой отпуск и попытать свои силы год, два (не меньше) в качестве настоящего артиста. Такой рискованный шаг, конечно, должен быть проверен опытными в деле сцены людьми. Если Вам посчастливится сразу обнаружить все хорошие данные -- Ваше счастье, но если пустой случай или недостаточная чуткость Ваших советчиков помешает обнаружить желаемое -- Вы будете разочарованы с первых же шагов. Никто так не ошибается и не увлекается, как артисты.

Советую Вам не доверяться моей впечатлительности и в проверке себя не отступать от той системы, которая выработалась у нас в театре за много лет. Пусть судьями будут не один я, а многие. Мы друг друга пополняем и поправляем. Дляэтого следует заявить о Вашем желании дебютировать Немировичу-Данченко. Вы это сделали, и мы будем говорить о Вас. Очень жаль, что Вы обратились так поздно, когда труппа и репертуар составлен и наполовину срепетирован на весь год, когда время так дорого всем лицам, занятым делом. Я отстранил себя совершенно от всех практических и хозяйственных вопросов театра и не знаю, возможно ли теперь, перед началом сезона и переходом в новый театр, найти время для дебютов. На этот вопрос ответят Вам специалисты.

Дело, однако, не в дебюте. Никогда еще дебюты не дали каких-нибудь положительных результатов. Дебютант конфузится, а актеры подают ему реплики неохотно. Это обычное правило в нашем деле. Но если б Вы могли пожить в нашей атмосфере, часто выходить перед публикой в неответственных и даже безмолвных ролях, мы бы за сезон могли с некоторой уверенностью определить пригодность Ваших данных к сцене. Наконец, Вы сами бы почувствовали, как надлежит Вам поступить. Этот способ -- лучший, но позволяют ли Вам материальные и другие условия рискнуть его испробовать? -- не мне судить.

Ваши светскость и внешние данные интересуют нас, и, думаю, все захотят с ними поскорее познакомиться, для того чтоб сцена получила нового образованного деятеля. В переговорах с дирекцией, думаю, мне нетрудно будет убедить сделать все, что возможно в настоящем положении.

Обо всем подробно будет Вам написано из театра, так как мне уже не удастся скоро написать Вам. По окончании моего нездоровья я погружаюсь весь в театр и не буду иметь минуты свободной. Бог даст, до скорого свидания -- в новом театре. Напишите поскорее: когда и на какой срок Вы можете приехать в Москву. Меньше чем в две недели невозможно устроить и срепетировать дебют.

С совершенным почтением

К. Алексеев

 

А. П. Чехову

Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а

19 декабря 1902

Москва

Пьеса, Горький и театр имели большой успех. Ольга Леонардовна прошла для тонкой публики первым номером¹. Кланяемся.

Алексеев

 

А. П. Чехову

 

Декабрь (после 19-го) 1902

Москва

Дорогой Антон Павлович!

Не писал Вам до сих пор потому, что был (как и все товарищи) очень занят и взволнован предстоявшим спектаклем. Казалось, что вторичный провал пьесы Горького¹ погубит все дело. Теперь, как Вам уже известно, победа на нашей стороне, и, главное, -- Горький доволен. Первый спектакль был мучительный для артистов, и, если бы не шумный прием первого акта, не знаю, хватило ли бы у нас нервов, чтоб довести его до конца.

Владимир Иванович нашел настоящую манеру играть пьесы Горького². Оказывается, надо легко и просто докладывать роль. Быть характерным при таких условиях трудно, и все оставались самими собой, стараясь внятно подносить публике удачные фразы роли. Тем более чести Ольге Леонардовне, которая одна перевоплотилась. Этого, конечно, не оценят Эфросы ³, но среди артистов она имела очень большой успех, и, как говорят в труппе: "это был номер!!!" Я не удовлетворен собой, хотя меня хвалят.

Горький присутствовал на двух спектаклях и имел очень большой успех. Все это время был мил и весел, каким я его узнал впервые, два года назад, в Ялте. Уехал довольный и с желанием писать для театра. Повторяю -- это самая главная часть нашего успеха.

Сейчас поручил Егору купить все газеты и пошлю Вам, на всякий случай, вырезки (но сам их читать не буду). Присутствие Горького на спектакле превратило его в бурные овации, и потому трудно разобрать, насколько имели успех пьеса и актеры. Печать, кажется, хвалит.

Теперь наступает тяжелое время: вместо большого наслаждения начинать репетиции пьесы Чехова, приходится нести тяжелую обязанность -- разучивать Ибсена. Особенно пожалейте двух артистов: Книппер и Станиславского. На их долю выпадает наиболее тяжелая работа.

Кто виноват?.. Паулина! Бум!.. После спектакля у нас у всех болели губы от восторженных поцелуев Александра Леонидовича. Кажется, он уже заприходовал в своем воображении тысяч 150. Он, бедный, изнервничался за это время и перестал спать. Целую ручку Вашей мамаше и Марии Павловне. Жена собирается ей писать. Ольга Леонардовна здорова. После спектакля Горький давал ужин актерам. Торжество кончилось очень печальным скандалом Баранова. Не хочется писать. Ольга Леонардовна сообщит подробности.

Любящий и преданный К. Алексеев

Жена просит пожать руки Вам, Марии Павловне и Вашей матушке.

 

В. В. Котляревской

 

26 декабря 1902

Москва

Многоуважаемая Вера Васильевна!

Право, я очень скучал без известий о Вас, часто вспоминал и собирался писать. За весь сезон сегодня у меня первый вечер свободный, и я спешу поздравить Вас с праздником, поблагодарить за открытое письмо и напомнить Вам о московских друзьях, которых Вы начинаете забывать... Почему я не писал -- у меня много оправданий. Приезжайте в Москву, посмотрите на наш театр, и Вы поймете, сколько пришлось поработать, чтоб водворить порядок там, где несколько месяцев тому назад царил канкан...¹.

Много было хлопот и с постановками новых пьес. Уж очень нас загрызла пресса. "На дне" выручило и, бог даст, на некоторое время поддержит наш престиж.

Ничего не знаю о Вас. Как Вы поживаете, здоровы ли теперь, много ли и хорошо играете? Слыхал об успехах Николая Александровича и неожиданно прочел о закрытии театра и очень огорчился². Где он теперь? Одни говорят -- в Москве, другие -- в имении, третьи -- будто он режиссирует спектакли Комиссаржевской. Если увидите, поклонитесь и запретите ему падать духом.

Когда же Вы приедете в Москву? Неужели Вы не посмотрите театр и не опуститесь на дно, не отдадитесь во власть тьмы? У нас явился еще новый и очень интересный талант -- Бутова. Странно, непривычно, жалко, что мы не приедем в Петербург ³. Пожалуй, нас там забудут, тем более что слова: "станиславщина, Станиславский" и проч., говорят, сделались чуть не бранными в петербургской печати. Петербург город изменчивый, и, пожалуй, он, проводив хлопками, встретит свистками. Не забывайте же Вы Ваших московских друзей и приезжайте навестить их. Поклон от меня и жены Нестору Александровичу, Зарудным, Кони, Поповым и всем, кто нас не забыл.

Целую Вашу ручку. Жена кланяется. Преданный и уважающий

К. Алексеев

А что, Джером-Джером ничего еще не писал по поводу сцен[ок] для нашего театра?

 

А. П. Чехову

 

Т_е_л_е_г_р_а_м_м_а

2 января 1903

Москва

Поздравляем Новым годом. Сердечно желаем будущие годы встречать вместе в Москве, с нетерпением ждем тепла, чтобы увидать Вас среди искренно любящих Вас артистов Художественного театра.

Алексеевы

 

А. П. Чехову

 

21 февраля 1903

Москва

Дорогой и многоуважаемый Антон Павлович!

Пишу Вам коротенькую записку только для того, чтобы Вы не думали, что я молчу, потому что забыл о Вас... Мы часто вспоминаем и ежедневно говорим о Вас с женой и Ольгой Леонардовной. Теперь времени мало. Идут генеральные "Столпов общества". Боже мой, если бы четверть тех сил, которые употреблены на эту отвратительную пьесу, были отданы Вашему "Вишневому саду", -- театр бы рухнул от аплодисментов, и мы бы имели впереди отрадную перспективу: играть Вашу пьесу несколько лет подряд {Выходит так, что нам пришлось бы играть на развалинах! (Примечание К. С. Станиславского.) }. Теперь же, думая о непрочности "Столпов общества", мы повторяем Вашу полюбившуюся нам фразу: "Никому ж это не нужно!!!"

Я играю иностранца в английском сюртуке, и играю довольно скверно. У Ольги Леонардовны долго не шла роль, и вдруг на первой генеральной репетиции она нас поразила¹. Талант сказался. Она нашла интересный тон и... успокоилась. Теперь, немного роль остановилась, тем не менее не теряем надежды, что она будет играть хорошо. Боимся верить счастью, что 20-го марта Ваша пьеса будет у нас в руках... Если нет, придется репетировать "Эллиду"², хотя знаем, что "никому ж это не нужно". Два дня были у Черниговской, у Троицы³. Там есть хорошая гостиница, с хорошим столом, в сосновом лесу. Уж не там ли Вам приютиться на время осенней сырости и первых холодов?.. При первом случае мы едем туда с Ольгой Леонардовной. Будьте здоровы. Жена, дети и мать кланяются Вам. Жму Вашу руку. Получили ли Вы посланную мною карточку "На дне" и потом коллекции открытых писем: "На дне" и "Мещане"?

Преданный и уважающий Вас К. Алексеев

21/II 903

Очень благодарим за Ваши письма.