Внутренний монолог и «поток сознания» Повествователь и рассказчик в эпических текстах

Эпическое повествование ведётся от лица повествователя, своего рода посредника между изображаемым и слушателями (читателями), свидетеля и истолкователя происшедшего. Сведения о его судьбе, его взаимоотношениях с персонажами, об обстоятельствах «рассказывания» обычно отсутствуют. «Дух повествования» часто бывает «... невесом, бесплотен и вездесущ...» (Манн Т., Собр. соч., т. 6, М., 1960, с. 8). Вместе с тем речь повествователя характеризует не только предмет высказывания, но и его самого; эпическая форма запечатлевает манеру говорить и воспринимать мир, своеобразие сознания повествователя. Живое восприятие читателя всегда связано с пристальным вниманием к выразительным началам повествования, т. е. субъекту повествования, или «образу повествователя» (понятие В. В. Виноградова, М. М. Бахтина, Г. А. Гуковского). Эпос, в отличие от драмы, не настаивает на условности воссоздаваемого. Здесь условно не столько само изображенное, сколько «изображающий», т. е. повествователь, которому часто свойственно абсолютное знание о происшедшем в его мельчайших подробностях. В этом смысле структура эпического повествования, обычно отличающаяся от внехудожественных сообщений (репортаж, историческая хроника), как бы «выдаёт» вымышленный, художественно-иллюзорный характер изображаемого.

Но уже в античной прозе дистанция между повествователем и действующими лицами перестаёт абсолютизироваться: в романах «Золотой осёл» Апулея и «Сатирикон» Петрония персонажи сами рассказывают об увиденном и испытанном. В литературе последних трёх столетий, отмеченных преобладанием романических жанров, доминирует «личностное», демонстративно-субъективное повествование. С одной стороны, всеведение повествователя охватывает мысли и чувства персонажей, не выраженные в их поведении. С другой, повествователь нередко смотрит на мир глазами одного из персонажей, проникаясь его умонастроением. Так, сражение при Ватерлоо в «Пармской обители» Стендаля воспроизведено отнюдь не по-гомеровски: автор как бы перевоплотился в юного Фабрицио, дистанция между ними практически исчезла, точки зрения обоих совместились (способ повествования, присущий Л. Толстому, Достоевскому, Чехову, Г. Флоберу, Т. Манну, Фолкнеру). Такое совмещение вызвано возросшим интересом к своеобразию внутреннего мира героев, скупо и неполно проявляющегося в их поведении. В связи с этим возник также способ повествования, при котором рассказ о происшедшем является одновременно монологом героя («Последний день приговоренного к смерти» В. Гюго, «Кроткая» Достоевского, «Падение» А. Камю). Внутренний монолог – непосредственная фиксация и воспроизведение мыслей героя, в разной степени имитирующая особенности внутренней речи. Внутренний монолог как повествовательная форма абсолютизируется в литературе «потока сознания» (Дж. Джойс, отчасти М. Пруст). Способы повествования нередко чередуются, о событиях порой рассказывают разные герои, и каждый в своей манере («Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова). В монументальных образцах эпоса 20 в. («Тихий Дон» М. А. Шолохова) синтезируются давний принцип «всеведения» повествователя и личностные, исполненные психологизма формы изображения.

«Поток сознания» в литературе, литература 20 в. преимущественно модернистского направления, непосредственно воспроизводящая душевную жизнь, переживания, ассоциации. Термин «П. с.» принадлежит американскому философу-идеалисту У. Джемсу: сознание — это поток, река, в которой мысли, ощущения, внезапные ассоциации постоянно перебивают друг друга и причудливо, «нелогично» переплетаются («Основания психологии», 1890). «П. с.» представляет собой предельную степень, крайнюю форму «внутреннего монолога», в нём объективные связи с реальной средой нередко трудно восстановимы. Писателями, предвосхитившими в своём творчестве современный «П. с.», считают Л. Стерна («Жизнь и мнения Тристрама Шенди») и Л. Н. Толстого, открывшего новый этап в разработке средств психологического анализа. «П. с.» начала 20 в. вырос из произведений Ж. Гюисманса, Э. Дюжардена, из английской литературы «рубежа века» (Г. Джеймс, Дж. Мередит, Дж. Конрад, Р. Л. Стивенсон). Превращение «П. с.» из реалистического художественного приёма в метод изображения жизни, претендующий на универсальность, вызвано рядом общественных причин, прежде всего кризисом буржуазного сознания в эпоху империализма.

В классических произведениях «П. с.» (романы М. Пруста, В. Вулф, Дж. Джойса) до предела обострено внимание к субъективному, потайному в психике человека; нарушение традиционной повествовательной структуры, смещение временных планов принимают характер формального эксперимента. Центральное произведение «П. с.» в литературе — «Улисс» (1922) Джойса, продемонстрировавшее одновременно вершину и исчерпанность возможностей метода «П. с.»: исследование внутренней жизни человека сочетается в нём с размыванием границ характера, психологический анализ нередко превращается в самоцель. При значительном влиянии Джойса на европейскую и американскую литературы большинство крупных писателей прошли через увлечение «П. с.» в основном в ранних произведениях и в дальнейшем обращались к нему в реалистических познавательных целях — как к приёму в изображении определённых душевных состояний Э. Хемингуэй, У. Фолкнер.