Института научной информации по общественным наукам, Центра гуманитарных научно-информационных исследований, Института Всеобщей истории Российской академии наук 75 страница

социальных практик, любая из к-рых так или иначе в конечном счете влияет на ситуацию жизнеобеспечения, выделить те, к-рые непосредственно связаны с биосоциальными основами человеч. существования, соотнесены с ними как со своими целевыми ориентирами. К такого рода практикам и соответствующим им видам культуры должны быть отнесены: сохранение природной среды обитания человека (экологич. культура); сохранение человека как биол. вида, его воспроизведение (репродуктивная культура); сохранение психич. и физич. характеристик человека (культура здоровья); восстановление, восполнение и развитие телесных и психич. возможностей человека (культура рекреации и реабилитации); создание инфраструктуры, обеспечивающей безопасность жизни и выживание в экстремальных условиях (культура безопасности жизни и экстремального жизнеобеспечения).

Т.о., жизнеобеспечение как социальная сфера представляет собой совокупность ряда практик, предназначенных для поддержания и обеспечения полноценного использования природно-средовых и антропол. основ всех видов социокультурной деятельности человека. В этом смысле К.ж. — это прежде всего совокупность регулятивных оснований (норм, ценностей, моделей и т.п.), при помощи к-рых организуется как система перечисленных выше видов деятельности в целом — с т.зр. включения в нее (развития в об-ве) тех или иных подсистем, их координации между собой, приоритетов и пр., так и каждая жизнеобеспечивающая форма социокультурной практики в частности (культура организации здравоохранения, рекреации, экологич. деятельности, физич. воспитания и т.д.).

В отличие от биологических данных инстинктов самосохранения, размножения, защитных реакций и т.п., К.ж. предполагает обоснование и целенаправленное формирование у членов об-ва опр. системы ценностей, связанной с жизнеобеспечивающими практиками на личном и обществ, уровнях, регулирующих их норм, потребностей в соответствующих действиях и мотивации к ним, с одной стороны, инфраструктуры (экон., полит., технол., образовательной и пр.), позволяющей реализовывать данные потребности в культуросообразных формах, — с другой. В этом смысле суть К.ж. — это поддержание и сохранение жизни (как цели) через использование культурных форм организации и практики (как средства и основания).

Лит.: Бальсевич В.К. Феномен физич. активности человека как социально-биол. проблема // ВФ. 1981. № 8; Милтс А.А Гармония и дисгармония личности. М., 1990; Орлов Г.П. Свободное время — условие развития человека и мера обществ, богатства. Свердл., 1989; Sport and Leisure in the Civilizing Process: Critique and Counter-critique. Basingstoke, 1992.

И.М. Быховская

КУЛЬТУРА И ЛИЧНОСТЬ - проблема, исследованию к-рой в культурной антропологии посвящено направление, ориентированное на изучение процессов индивидуального освоения культуры, формирования личности, отклонений индивидуального поведения от норм и их коррекции. Истоки этого направления прослеживаются в этнопсихологии, начавшей формироваться в Европе со вт. пол. 19 в. и породившей такие понятия, как “нац. характер”, “нац. психология”. В ее развитие внесли вклад идеи таких классич. мыслителей, какТард, Вундт, Дилыпей, Шпенглер, Ницше и др.

Первоначально (к. 20 — нач. 30-х гг.) исследование проблемы “К. и л.” было связано с изучением процессов освоения культуры человеком (Мид, Бенедикт, Кардинер и др.). В этот период сложились такие категории, как “личность”, “социализация”, “инкультурация”, “культурный паттерн”, “базовая, или модальная личность”.

Направление, посвященное проблеме “К. ил.”, имеет важное значение для изучения этнокультурных процессов, поскольку ориентировано на сравнительно-культурные исследования следующих ключевых тем: соотношение социально-структурных, а также ценностных устойчивых компонентов данной этнич. культуры и специфич. для нее стереотипных, модальных образцов социализации, особенно первичной; соотношение этнокультурных стереотипов социализации с этноспецифичными характеристиками модальной, базовой структуры личности, проявляемыми в поведении, в социальном взаимодействии; связь модальных черт личности с реализацией социально необходимых для поддержания функций этнич. культуры; соотношение этноспецифичных модальных черт личности и культурных паттернов с характерными для данной этнич. культуры поведенч. и психич. отклонениями от принятых в ней норм.

В наст. время проблема “К. и л.” составляет одну из предметных областей в рамках более широкого теор. направления “психол. антропология” и относится к изучению механизмов воспроизведения в опр., в том числе этнич., культуре устойчивых паттернов поведения и личностных черт.

Лит.: Этнология в США и Канаде. М., 1989; Этнологич. наука за рубежом: Проблемы, поиски, решения. М., 1991; Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994; Honigmarin J.J. Personality in Culture // R. Naroll, F.Naroll. Main Currents in Cultural Anthropology. N.Y., 1973.

Э.А. Орлова

КУЛЬТУРА МАТЕРИАЛЬНАЯ - воплощение материализованных человеч. потребностей. Включает в себя все материальные артефакты и технологии, созданные человеч. сооб-вами. В К.м. реализуется стремление человечества адаптироваться к биол. и социальным условиям жизни. Разнообразие человеч. потребностей отра-

жается в сложной структуре К.м. от осн. орудий труда и средств существования, орудий для ведения войны и защиты от агрессии до произведений искусства, муз. инструментов, предметов религ. культа, жилищ, одежды и т.д. Каждый объект в составе К.м. представляет собой реализацию идеи или системы идей.

Лит.: Harris M. Cultural Materialism: The Struggle for a Science of Culture. N.Y., 1979.

Л.А. Мостова

КУЛЬТУРА НРАВСТВЕННАЯ - уровень нравственного развития об-ва и человека, отражающий степень освоения ими морального опыта культуры человечества, способность органичного и последоват. осуществления в поведении и межличностном общении ценностей, норм и принципов, готовность к постоянному самосовершенствованию. С древних времен люди искали ответы на вопросы К.н. и находили их в учениях мудрецов. Одно из них — “учение середины” кит. философа Конфуция (6-5 вв. до н.э.) и его последователей. “Учение середины” — закон бытия, необходимость природы; закон жизни благородного человека, “середина” — правильный путь, мудрость, требующая осторожности действий; “середина” требует человеколюбия, приводит к гармонии в отношениях с людьми и в гос-ве; к избеганию крайностей; “середина” требует искренности, это путь к истине.

Аристотель основал систему, в к-рой нашли отражение “вечные” вопросы К.н.: природа и источник нравственности; разум и свобода воли как основы нравств. поступка; смысл жизни и высшее благо; нравств. выбор, основанный на знании “общего”.

Под воздействием жизненного опыта и воспитания, нравств. и эстетич. просвещения, собств. готовности к совершенствованию человек аккумулирует в своем сознании и поведении достижения К.н. об-ва. К.н. можно характеризовать как опр. “нравств. мудрость”, способность к достойным поступкам в любой ситуации. Не случайно многие философы называли этику “практич. философией” (Сократ). “Наукой о должном” ее называл Кант, ибо она должна научить человека, как поступить сообразно разуму. В любых обстоятельствах К.н. должна следовать не превратностям бытия, а априорному (доопытному и внеопытному) закону разума. Человек должен быть внутренне нравственным, его К.н. есть вопрос долга, долг же превыше всего, в том числе — и чувств, потребностей и обстоятельств. Человек жертвует всем во имя долга. Жизнь без долга и достоинства, т.е. внутр. нравственности, не имеет смысла. Для Канта К.н. определяла цель и предназначение человека.

Понятие К.н. близко другому термину, возникшему во времена античной культуры, — этосу, обозначающему характер (человека или об-ва). Этос как устойчивый нравств. характер иногда противопоставлялся пафосу как душевному переживанию. В античной Греции под этосом понимали характер личности или об-ва, сформированный традициями. Древние греки определяли зависимость воздействия худож. или риторич. произведения от этоса слушателя. Т.о., издревле знание этоса позволяло (и позволяет) судить о психол. различиях в К.н. людей и народов.

К.н. выполняет опр. функции: 1) К.н. выделяет в человеч. деятельности именно нравств. содержание. С нравств. т.зр. анализируются история культуры, экономика, политика; 2) К.н. есть опр. знание о законах нравственности и нравств. отношений. Эти законы соответствуют объективным потребностям социального прогресса. Во все времена мыслители-гуманисты полагали, что нравств. прогресс является критерием цивилизованности, культуры об-ва, он в идеале должен опережать техн. прогресс; 3) К.н. создает опр. нормативы, дает оценки нормам поведения и нравств. состоянию об-ва. В этом и состоит ее практич. смысл и особая актуальность в наш век, когда так очевиден дефицит нравственности в политике, экономике, экологии, междунар. отношениях и просто в межличностном общении. К.н. отражает всю жизнедеятельность человека и об-ва, в ней переплетаются социально-истор., психол., нац., классовые, религ. и др. особенности и интересы. В этом причина ее неоднозначных определений. В поисках ответа мы обращаемся и к истор. опыту, к религиям, искусству, нац. психологии; однако К.н. не сводится ни к одной из этих сфер. Испытывая на себе влияние разл. сторон обществ, жизни, истор. эпох, она сама обладает способностью проникать во все сферы жизни: ее требования, запреты, оценки неизбежны и необходимы в экономике, политике, духовной жизни, воспитании, образовании.

К.н. определяется и позитивным нравств. опытом человечества, к-рый тот или иной народ, нация, религия, класс внесли в историю культуры. К.н. — целостная система элементов, включающая в себя культуру нравств. мировосприятия (способность нравств. суждения, нравств. оценки, обладание этич. знанием, умение различать добро и зло, следование нравств. нормам в любых жизненных ситуациях, готовность к нравств. выбору, ответственность и т.п.); культуру чувств, способность к сопереживанию, сочувствию; культуру поведения и культуру поступка, реализующие жизненные установки и принципы в моральной практике. Определяющим же составным элементом всей системы является нравств. мировоззрение, нравств. разум, способствующий нравств. деятельности.

Лит.: Гусейнов А.А. Золотое правило нравственности. M.,1988.

Л.3. Немировская

КУЛЬТУРА РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ - ответвление русской культуры, созданной на протяжении неск. периодов российской истории эмигрантами; как правило, противостояла официальной. Истоки К.р.з. восходят к первым рус. полит, эмигрантам 16-17 вв., сам

факт эмиграции к-рых говорил о неординарном образе мыслей, оппозиционности и независимости суждений, сознат. нонконформизме незаурядных личностей, способных преодолеть стойкие стереотипы рус. ср.-вековья (Иван Лядский, кн. Андрей Курбский, Григорий Кото-шихин). В 18 и 19 вв. деятели рус. культуры своей добровольной или вынужденной эмиграцией демонстрировали иногда обществ, вызов, социальный протест, свою особую религ., полит, или филос. позицию в отеч. культуре, расходящуюся с официальной, и всегда — явное нежелание примириться с заданной пассивной ролью в обществ, и культурной жизни страны, со сложившимися истор. обстоятельствами в стране, с тем status quo, к-рый личность не в силах изменить по своей воле. Поэтому ряды эмигрантов пополняли не только В. Пече-рин, Герцен и Огарев, Бакунин, Лавров, Кропоткин, бывшие сознат. оппонентами существующего полит. режима или конфессии, но и, напр., Кипренский, С. Щедрин, К. Брюллов, 3. Волконская, И. Тургенев, навсегда оставшиеся за границей по причинам нередко личного свойства, и Кантемир, Карамзин, А.Иванов, Гоголь, П. Анненков, В. Боткин, Глинка, Тютчев, А. Боголюбов и др., подолгу жившие вдали от родины и взиравшие на нее из своего “чудного далека”, творившие с ощущением чисто эмигрантской ностальгии.

Для каждого из них даже временная эмиграция была тем необходимым смысловым, а не только геогр., расстоянием, той социокультурной дистанцией, с позиций к-рых можно было увидеть в России и рус. жизни нечто принципиально иное, нежели находясь в ней самой. Период эмиграции для деятелей рус. культуры был всегда переломным моментом в их творч. биографии, предшествовавшим смене ценностных ориентаций или кардинальному пересмотру предшествующего периода деятельности, жизненного пути. Как правило, в эмиграции усиливались одновременно национально-рус, специфика и “всемирная отзывчивость” рус. деятелей культуры. Вдали от родины возникало и невиданное прежде ощущение гражд. и личностной свободы: раскрепощение от тяготивших на родине условностей, полит, и духовной цензуры, полицейской слежки, зависимости от офиц. властей. Фактически внешняя эмиграция деятелей рус. культуры всегда была лишь овеществлением, материализацией их “внутр. эмиграции” — формы идейной или творч. самоизоляции от рос. действительности. Этот кризис мог быть творчески продуктивным или, напротив, вести к творч. бесплодию.

Эмигрантами по преимуществу были в своем огромном большинстве рус. революционеры. Идейные вожди рус. революц. народничества, “отец рус. марксизма” Плеханов и все его товарищи по “Освобождению труда”, вожди Октября Ленин и Троцкий, как и множество их соратников — большевиков и меньшевиков, — были продуктом рус. эмиграции. Их теории, бесцензурные статьи и брошюры, сам план революц. преобразования России и построения в ней социализма — все это рождалось уроженцами России во время их неустроенной жизни на Западе — в удалении от предмета своего теоретизирования, в атмосфере относит, зап. свободы, как некий мысленный эксперимент над угнетенным и страдающим отечеством. Рус. эмиграция рождала не только ностальгическую “странную” любовь к оставленной (и, быть может, навсегда) отчизне, но утопич. модели и проекты желат. в ней изменений.

Пребывание за границей, на Западе, пусть даже кратковременное, чрезвычайно изменяло видение России, достоинства и недостатки к-рой представлялись на расстоянии крайне преувеличенными и идеализированными, а преобразования — крайне легкими и простыми. Подобная аберрация наблюдалась не только у рус. эмигрантов-революционеров, но и у белоэмигрантов-контрреволюционеров — монархистов и либералов, эсеров и меньшевиков, надеявшихся на скорое падение большевистского режима и саморазложение рус. революции, на легкую и саморазумеющуюся реставрацию старой России. И те, и другие эмигранты — “красные” до революции, “белые” после революции — были во власти творимой ими же утопии, когда дело касалось России и ее истор. судьбы. Поэтому не только критико-публицистич. статьи, филос. трактаты, культурологии. эссе, но и мемуары таких незаурядных эмигрантов, как Керенский, Милюков, Степун, Ильин, Бердяев, Бунин, Г. Иванов, Ходасевич, Зайцев, Одоевцева, Берберова, Тэффи и др., страдали “худож. преувеличениями”, откровенным субъективизмом и даже произвольным домысливанием, фантазированием действительности, особенно если она была незнакома мемуаристам (“советская жизнь”).

Инокультурный контекст, высвечивавший своеобразие рус. культуры, выявлявший инновативное содержание тех или иных ее феноменов, позволял европ. и мировой культуре заново открыть для себя рус. культуру, придать ее достижениям значение и смысл, выходящие далеко за пределы нац. истории. Нек-рые открытия рус. культуры не получали адекватной оценки в контексте отеч. культурной традиции, выпадая из системы ценностей и норм, общепринятых в данную эпоху. В эпоху серебряного века признание нередко находило новаторов рус. культуры — художников и ученых — именно на Западе, а не в России. “Рус. сезоны” дягилевского балета, слава Кандинского и Шагала, Ларионова и Гончаровой, Скрябина и Стравинского, Шаляпина и М. Чехова, А. Павловой и Нижинского, Мечникова и И. Павлова и мн. др. началась именно за границей, и эмиграция многих знаменитых деятелей рус. культуры началась задолго до революции.

Своеобразие К.р.з. было заложено еще до Октября: подчеркнутая нац. специфика и идейно-стилевая оппозиционность (по отношению к рус. культуре в самой России). Это была рус. культура, создаваемая, с одной стороны, в сознат. (или вынужденном, но также осознанном) удалении от России и, с др. стороны, в контексте инокультурного окружения, на “стыке” между рус. и мировой культурой, взятой как целое (вне национально-этнич. различий тех или иных конкр. культур). К.р.з. рождалась в постоянном диалоге с совр. зап.

культурой (от к-рой она отличалась характерной, даже демонстративной “русскостью”, рос. экзотикой) и одновременно — с классич. культурой России и ее традициями (на фоне к-рых ярче оттенялись броское, подчас рискованное новаторство, экспериментальность, смелость, — невозможные и непростительные на родине), демонстрируя эффект сложного медиативного взаимодействия (сканирования) зап. и рус. культур в феноменах рус. эмиграции и К.р.з. Особенно характерны в этом отношении феномены Бердяева, Набокова, Газданова, Бродского, В. Аксенова, Э. Неизвестного.

Впоследствии, когда после революции стала складываться рус. диаспора и образовались такие центры К.р.з., как Прага, Белград, Варшава, Берлин, Париж, Харбин, рус. культура начинает жить и развиваться за рубежом — не только в отрыве, но и в отчетливом идеол. и полит, противостоянии Советской России и рус. советской культуре; причем для существования “архипелага” К.р.з. оказалось несущественным то конкр. языковое, конфессиональное, культурное, полит, и т.п. окружение, в к-ром жили представители рус. эмиграции. Гораздо важнее оказалось то, что их объединяло и сближало: они чувствовали себя последними представителями, хранителями и продолжателями всей многовековой рус. культуры.

Последоват. противостояние большевистским принципам новой, советской культуры (пролетарскому интернационализму, атеизму и материализму, партийно-классовому политико-идеологизированному подходу, селекционной избирательности по отношению к классич. культурному наследию, диктаторским методам руководства и контроля) позволило деятелям К.р.з. сохранить в течение всего 20 в. многие традиции рус. классич. культуры 19 в. и неклассич. культуры серебряного века. в том числе нац. менталитет, общечеловеч. и гуманистич. ценности, традиции идеалистич. философии и религ. мысли, достояние как элитарно-аристократич., так и демократич. культуры без к.-л. изъятий или тенденциозных интерпретаций, не ограниченное никакими запретами и предписаниями полит., филос. и худож. свободомыслие. Развивавшаяся в контексте зап.-европ. идейного и стилевого плюрализма, К.р.з. противостояла монистич., централизованной советской культуре как плюралистичная, аморфная, стихийно саморазвивающаяся, многомерная в социальном, полит., филос., ре-лиг., эстетич. и др. отношениях. Интерес к культурно-истор. процессам, развертывавшимся на родине, постоянно корректировался стойким предубеждением к деятелям советской культуры, считавшимся наемниками или прислужниками большевиков. Это не могло не привести — рано или поздно — К.р.з. к мучит, раздвоению между рус. патриотизмом и полит, охранением, а в дальнейшем и к трагич. расколу. На этой почве возникло — еще в нач. 20-х гг. — “сменовеховство” и идеология национал-большевизма, оправдывавшие в глазах рус. эмиграции советскую власть, социализм и большевизм сохранением Рос. империи и сильной рус. государственности, а позднее — движение евразийства.

Наивысшей кульминации раскол рус. эмиграции достиг во время Второй мир. войны. Одни из деятелей культуры рус. зарубежья ради победы Красной Армии над фашизмом были готовы примириться и с советской властью, и с большевизмом, и со сталинской диктатурой. Другие — ради поражения большевиков и падения советской власти — желали победы Гитлеру и предлагали ему свое сотрудничество (в принципе поддерживая РОА и власовское движение). Рус. эмигранты стояли перед вполне трагич. дилеммой: либо рус. культура в России погибнет, растоптанная фашистской Германией (с одобрения деятелей К.р.з.); либо существование рус. культуры в СССР продолжится в оковах сталинского тоталитарного режима, в отрыве как от рус. эмиграции, так и от подлинных культурных традиций дореволюц. России (также с одобрения рус. эмиграции).

Вскоре после окончания Второй мир. войны и с началом “холодной войны” иллюзии большинства рус. эмигрантов в отношении сталинского режима и его возможной эволюции после Победы в сторону либерализации развеялись. Рус. зарубежье пополнилось за счет эмигрантов “второй волны” — беженцев из Советского Союза, невозвращенцев из числа пленных и интернированных лиц, узников фашистских концлагерей, освобожденных союзниками, и т.д. Новые эмигранты хорошо знали тоталитарное гос-во, в к-рое не хотели возвращаться, и в то же время были воспитаны, в отличие от эмигрантов “первой волны”, оказавшихся за рубежом после Октябрьской революции и гражд. войны, советской культурой, коммунистич. пропагандой. Т.о., идейно-смысловой и психол. разрыв, существовавший между советской культурой и К.р.з., уменьшился: две рус. культуры, находившиеся в состоянии полит, и социокультурной конфронтации, сблизились.

Это сближение стало еще более значительным после того, как в 60-е гг. начался поток на Запад советских диссидентов, правозащитников, высылаемых насильно или уезжавших “добровольно-принудительно” (“третья волна” эмиграции). С появлением второй и третьей “волн” эмиграции из России две рус. культуры превратились в своего рода “сообщающиеся сосуды”. В К.р.з. получили исключит, развитие те антитоталитарные, демократич. тенденции, к-рые в Советском Союзе могли существовать только подпольно — в рамках диссидентского движения и “Самиздата”. В советской же культуре (в интеллигентских кругах) рос интерес к идеям, развивавшимся в среде рус. эмиграции и проникавших в страну через “радиоголоса” (в частности, радио “Свобода”) и “Тамиздат”, завозимый туристами или дипломатами. Подобная “взаимосвязь” советской культуры и К.р.з. приводила не только к углублению внутр. раскола в советской культуре (между офиц. культурой и оппозиционной контркультурой), но и к углублению идейных разногласий в среде рус. эмиграции, постепенно утрачивавшей последние признаки единой, целостной и самостоят, в своем саморазвитии культуры. После падения тоталитарного режима в СССР процессы “диффузии” и конвергенции между “материковой”

рус. культурой и культурой рус. диаспоры еще более усилились.

Лит.: Костиков В. “Не будем проклинать изгнанье...”: (Пути и судьбы русской эмиграции). М., 1990; Евразия: Истор. взгляды русских эмигрантов. М., 1992; Лит-рарус. зарубежья: 1920-40. М., 1993; Люкс Л. Россия между Западом и Востоком. М., 1993; Писатели рус. зарубежья (1918-40): Справочник. Ч. 1-3. М., 1993-95; Роль рус. зарубежья в сохранении и развитии отеч. культуры. М., 1993; Рос. ученые и инженеры в эмиграции. М., 1993; Культурное наследие рос. эмиграции: 1917-40: В 2 кн. М., 1994; Раев М.И. Россия за рубежом: История культуры рус. эмиграции, 1919-39. М., 1994; Рус. идея: В кругу писателей и мыслителей рус. зарубежья: В. 2 т. М., 1994; Культура рос. зарубежья. М., 1995; Михайлов О.Н. Лит-ра рус. зарубежья. М., 1995.

И. В. Кондаков

КУЛЬТУРА ХОЗЯЙСТВЕННАЯ - особая социализированная сфера культуры, связанная с формированием, организацией и воспроизведением отношений между членами об-ва, складывающихся в процессе их совместной деятельности, направленной на жизнеобеспечение, на удовлетворение их первичных потребностей в пище и жилище, а также потребностей в иных товарах и услугах.

Понятие К.х. связывает экономику с теми культурными условиями, той культурной средой, в к-рой экономика существует и движется, меняется и воспроизводится. Концепция К.х. является как бы проекцией экономики на область культурологии, поскольку на среду экономики активно влияет весьма широкий культурный контекст всего “культурного поля” данного об-ва.

К.х. означает способ упорядочения, нормативной регуляции, мотивации, реализации совместной деятельности членов об-ва, направленной на жизнеобеспечение, является ее необходимой предпосылкой, фактором, усиливающим или замедляющим экон. динамику.

К.х. в об-ве может быть охарактеризована через следующие группы структурных составляющих.

Во-первых, общие организационные формы существования К.х. Они могут быть представлены через следующие параметры: тип организации хозяйствования; преобладание коллективной или индивидуальной деятельности; крупных или мелких хозяйственных единиц; жесткой или свободной регламентации труда; типы хозяйственных субъектов; степень интенсивности освоения экон. пространства разл. хозяйственными субъектами; типы используемых ими технологий; степень реализации экон. действий и целей на уровне различных хозяйственных субъектов; их экон. эффективность.

Во-вторых, особого анализа требуют образцы, модели (“паттерны”) К.х., экон. поведения хозяйственных субъектов в об-ве. Здесь выделяются такие переменные: дифференциация образцов и норм организации социального взаимодействия хозяйственных субъектов; дифференциация в обществе культурных образцов экономических представлений и хозяйственного поведения; способы и механизмы воспроизведения и трансляции К.х.; обучение, социализация хозяйственных субъектов.

В-третьих, характеристика К.х. не будет полной без выяснения того, какую оценку получает сама К.х. в широком социальном контексте опр. об-ва. Об этом можно судить на основании следующих критериев: уровень и структура экон. потребностей членов об-ва, стереотипы потребления, соотношение совокупного спроса и совокупного потребления; ценностно-мотивационные отношения разл. социокультурных групп к труду, богатству, накоплению (этика хозяйственной жизни); оценка места экономики в данном об-ве и ее социальной эффективности.

В-четвертых, необходимо оценить степень лабильности К.х. по отношению к необходимости макро — и микроструктурных изменений. В этом случае следует проанализировать следующие аспекты функционирования К.х.: механизм переменчивости в культуре; какие хозяйственные субъекты, в какой степени и какими способами проявляют готовность к освоению нового из других культур; соотношение изменчивости и консерватизма в разл. отраслях хозяйства, у разл. хозяйственных субъектов; распределение внутр. импульсов экон. развития и их результативность.

Анализ этих аспектов позволяет формулировать гипотезы относительно возникновения в К.х. об-ва динамич. точек роста или угасания экон. активности.

К.х. как экон. составляющая культуры непосредственно воздействует на те специализир. области культуры, к-рые связаны с социальной организацией людей в хозяйственной сфере, т.е. на правовую и полит, культуру. Эти две области культуры проникают в К.х., способствуют ее упорядочению, институционализации и легитимизации (узаконению).

Лит.: Туган-Барановский М.И. Рус. фабрика. М.; Л., 1934; Кондратьев Н.Д. Проблемы экон. динамики. М., 1989; Булгаков С. Философия хозяйства. М., 1990; Вебер М. Избр. произведения. М., 1990; Он же. Избранное: Образ об-ва. М., 1994; Агеев А. И. Проблемы собственности и культуры. М., 1991; Дюркгейм Э.Д. О разделении обществ, труда: метод социологии. М., 1991.

О.Л. Леонова

КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ в 60-е гг. - молодежное движение протеста, возникшее в США и затем распространившееся на Европу. С самого начала движение это имело преимущественно культурный характер; полит, его часть в основном сводилась к выступлениям против войны, к-рую США вели в то время против коммунистич. Вьетнама. Летом 1967 на тротуарах Телеграф-авеню в Беркли (Калифорния) и Гринвич-вилиджа в Нью-Йорке появились первые живописные группки неряшливых, длинноволосых юношей и девушек, а в обиход вошло словечко “хиппи”. Американцы

отнеслись к этому явлению как к очередному крику моды. Очень скоро, однако, стало ясно, что дело здесь не в преходящем чудачестве чьих-то избалованных отпрысков, что по сути своей оно имеет гораздо более серьезный характер. К весне следующего года семимиллионное население университетских городков почти целиком было захвачено веяниями “нового сознания”, решительно, казалось, порвавшего с “отцами”, отвергнувшего их образ жизни, их мораль, их искусство и т.д.; drop out, отпадение от существующих институтов, стало для них лозунгом дня. Университетский мир раскололся. Преподават. корпус, состоявший, как правило, из закоренелых прогрессистов, “аккуратистов” в этич. отношении, а в религ. плане скептиков или “теплохлад-ных” верующих, оказался как бы в осаде; вокруг него воцарилась новоявленная богема, исповедующая любовь ко всем, раскованная, непредсказуемая, скабрезная, инфантильная и мистическая. Но этот мятежный стан в свою очередь обступала остальная Америка, с изумлением, переходящим в негодование, наблюдавшая за тем, что в нем происходит. Встревоженные “отцы” заговорили о “новых варварах”, угрожающих существованию цивилизации; парадоксальным выглядело то, что не в лесах или диких степях обосновались “варвары”, как в иные времена, а на хорошо подстриженных газонах кампусов.

В Европе молодежное движение приняло политизированные формы. В мае 1968 в Париже и других университетских городах Франции вспыхнула “студенч. революция”, перекинувшаяся затем и в соседние страны. Студенты выставили ряд требований политич. характера; в париж. Латинском квартале и в других местах выстроились баррикады, к-рые силам порядка пришлось брать штурмом. Но и здесь противостояние имело не столько полит., сколь культурный характер. Об этом говорила подавляющая часть облепивших стены плакатов: “Власть — воображению”, “Прекрасное — на улице”, “Запрещено запрещать” и т.д.