Будьте светом дня самих себя!

 

На следующий день рано утром Гаутама Будда ска­зал своим ученикам:

— Сделано больше, чем достаточно. Это тело до­стигло своей полноты и ему нужен отдых.

Он огляделся по сторонам и увидел два очень кра­сивых и высоких дерева. Они стояли рядом, как близ­нецы.

— Я умру здесь, — сказал Будда и указал место.

Ученики не сразу поняли, что имеет в виду Мас­тер. Потом они столпились вокруг него и стали при­читать и плакать.

Будда сказал им:

— Не надо плакать. Плакать вы сможете потом, когда меня не будет с вами. А сейчас садитесь тихо и наблюдайте, будьте осознающими. Это даст вам опыт, ибо Будды умирают редко. Прежде, чем я уйду, если у вас есть какие-либо вопросы, задайте их.

Но ученикам было не до вопросов и они ответили:

— Больше сорока лет мы задавали тебе вопросы, этого достаточно. Ты показал нам Путь и мы будем следовать ему.

Лишь Ананда спросил:

— При жизни ты не позволял записывать ни од­ного твоего слова. Но после твоей смерти разреши нам записать то, что ты говорил. Слова, произнесен­ные тобой — чистое золото, и их необходимо сохра­нить для будущих поколений.

На это Будда сказал:

— Можешь записать их, но с одним условием. Каж­дая запись, составленная из моих слов, должна начи­наться так: "Я слышал, что Гаутама Будда говорил... Ты просто расскажешь, что ты слышал. Никогда не начинай так: "Так говорил Будда".

После этого Ананда неожиданно спросил:

— Скажи мне, наконец, кто же я? Я прожил воз­ле тебя 42 года, другие приходили, становились про­светленными и уходили, а я до сих пор не просвет­лен. И вот ты уходишь.

Будда сказал:

— Не беспокойся, как только я оставлю тело, в течение 24 часов ты станешь просветленным. Ананда сказал:

— Мне непонятна такая арифметика, 42 года с тобой не принесли мне просветления, а 24 часа без ^: тебя — и я стану просветленным! Будда рассмеялся и сказал:

— Ананда, из-за того, что я был так близок, ты начал считать меня чем-то само собой разумеющимся. Только разлука, только моя смерть сможет пробудить тебя. Меньше, чем это, не подействует на тебя. Я испробовал все, но ты полагал, что я как брат твой, Позабочусь и о твоем просветлении. Много раз это могло случиться, но ты упускал...

Сказав это, Будда закрыл глаза. Видя приближение его кончины, Ананда спросил:

— Как должны мы поступить с телом Совершен­ного?

Будда ответил:

— Не заботьтесь, Аианда, о почестях, которые воз-дадутся телу Совершенного. Заботьтесь более о свято­сти; помышляйте о ней, живите в ней неизменно, жи­вите в святом рвении, стремясь к совершенству. Есть, Ананда, между людьми благородными, браминами и горожанами, люди мудрые, верующие в Совершенно­го, они и воздадут почести моему телу.

И тогда Ананда задал последний вопрос:

— Какова твоя последняя весть? Будда открыл глаза и сказал:

— Забудьте обо мне, будьте светом для самих себя. Кто обрящет свет и прибежище в истине и не станет искать их ни в чем ином, кроме самого себя, тот бу­дет истинным учеником моим, вступившим на истин­ный путь.

Он закрыл глаза и, помолчав, произнес:

— Я сделал первый шаг — я больше не тело; я сделал второй шаг — я больше не ум; я сделал третий шаг — я больше не сердце; я сделал четвертый шаг — я вошел в свое сознание!

 

После смерти Будды его тело сожгли, а прах был разделен между многими князьями и знатными горо­жанами. Каждый из них воздвиг ступу (памятник мо­щей) и учредил праздник. На эти праздники приносили горы цветов, совершались омовения и устраивались фейерверки. Монашескую общину это празднество не касалось.

Но буддизм был недолго религией без Бога. Бо­гом стал сам Будда. В храмах появились его изваяния. Сидящий на цветке лотоса с неподвижным ка­зенным лицом, как непохож стал он на того юношу,

Который окунулся в бездну страданий ради познания Истины и на того старца, который предосте­регал: ищите Истину и не поклоняйтесь тем, кто

ее открыл.

 

Будда ждет нас

 

Существует предание: Будда остановился у врат Рая.

Ради достижения этой цели он трудился всю свою жизнь. Брата открылись. Играла музыка. Было празднествои ликование, потому что очень редко чело­век поднимался к таким высотам.

Привратники открыли врата, вышли навстречу и пригласили Будду:

— Ты прибыл! Входи! Мы рады приветствовать тебя!

Но они были удивлены. Будда выглядел грустным. Он не мог думать в этот момент о блаженстве. Он за­думался о миллионах заблудших душ, страдающих, не знающих, что делать. Они нуждаются в его помощи! Будда сказал привратникам:

— Пожалуйста, закройте врата! Я не могу войти. Я буду ожидать, пока все люди не войдут в эти воро­та. Возможно, потребуется вечность, но это не имеет значения.

Я вижу миллионы грустных лиц, сердца, пол­ные слез, людей., которые никогда не знали радости. Закройте ворота, я войду последним.

Будда все еще стоит снаружи Райских врат и ос­вещает путь каждому, кто идет горним путем.

 

Будда и Путь

 

Ученик спросил Мастера:

— Что есть Будда? Мастер ответил:

— Будда есть ум. Ученик спросил:

— Тогда, что есть Путь?

— Путь есть не - ум.

— Что, Будда и Путь это разные понятия?

— Будда - это открытая вытянутая рука, а Путь это рука, сжатая в кулак.

 

Образ жизни

 

Великий император Индии Ашока за 250 лет до Р.Х. объединивший под своим началом пол Азии, при­знал учение Будды. Оно стало образом его жизни. Ос­таваясь императором, он жил, как человек, которому ничего не принадлежит.

Когда его сын Кунала, наследник престола, по­просил разрешения у отца стать монахом, Ашока пус­тился впляс. Он сказал:

— Я ждал, что ты однажды осознаешь! Через некоторое время его дочь Сингхамитра по­просила отца:

— Я тоже хочу отправиться в мир медитации. Ашока сказал:

— Иди, в этом мое единственное счастье!

Он отправил ее на Цейлон, где она приняла сань-ясу. Вместе с дочерью Ашокахлправил ветку священ­ного дерева, под которым Будда стал просветленным.

Дерево то было огромным. Говорят, что под ним мог­ли разместиться сотни повозок. Экстремисты уничтожили его, но ему не суждено было погибнуть.

Ветка этого дерева, укорененная на Цейлоне, вернулась и была посажена на прежнем месте.

 

О сыне Ашоки Кунале, как об истинном последователе учения Будды, сохранилась притча. Имя Кунала было дано ему за необычайно красивые глаза.

Они были также хороши, как глаза птицы куналы.

Кунала жил вдали от дворцового шума, предаваясь размышлениям о тленности мира. Одна из цариц воспылала страстью к прекрасному юноше, но все ее попытки обольщения и угрозы не достигали цели. Жаждя мести, она хитростью изходотайствовала, чтобы его выслали в одну из дальних областей и отправила туда предписание, удостоверенное выкраденной царской печатью. В предписании было сказано, чтобы принцу вырвали глаза. Когда оно было получено, никто не мог решиться поднять руку на прекрасные глаза царского сына. Сам Кунала назначил вознаграждение тому, кто (исполнит мнимую волю государя, думая, что это его; истинная воля! Наконец, находится человек отвратительной внешности, который соглашается исполнить приговор.

Когда среди стонов плачущей толпы палач вырвал первый глаз, Кунала взял его в руки и сказал:

— О, глаз мой, почему ты не видишь более образов, которые только что видел? Грубое ядро мяса! Как обманываются люди, которые, доверяя тебе, го­ворят: "Я вижу!"

И когда ему вырвали второй глаз, он сказал:

— Мне вырвали этот глаз из плоти, но я приобрел за это совершенные, непогрешимые глаза мудрости.

Царь оставил меня, но я — сын Великого Царя Исти­ны,- его чадом назовут меня.

Через некоторое время он узнал, что повеление исходило от царицы. Тогда он сказал:

— Пусть она еще долго наслаждается жизнью и вла­стью, та, которая доставила мне столь великое благо.

Совершенно нищим он уходит от своей жены. Прейдя в город своего отца, он начал петь перед двор­цом. Царь, услышав звук лютни и неповторимый го­лос своего сына, призывает его к себе, но, увидев слепого, не узнает в нем Кунала.

Наконец, истина выплывает на поверхность. Царь, преисполненный горя и гнева, намерен предать виновную царицу мученической смерти. Но Кунала го­ворит:

— Отец, тебе не подобает убивать ее. Поступи, как повелевает честь, не убивай женщину! Нет выс­шей награды, чем награда за всепрощение и терпе­ние, о Владыка.

Он припадает к стопам отца, говоря:

— О царь, я не чувствую никакой боли. И, несмот­ря на постигшую меня участь, я не чувствую и гнева. Мое сердце полно лишь сострадания к женщине, ко­торая повелела вырвать мне глаза.