Александр Александрович Бестужев (Марлинский) 1793 - 1837

Испытание Повесть (1830)

«Послушай, Валериан, — говорил гусарский подполковник Гремин своему другу майору Стрелинскому, — помнишь ли ты еще ту черно­глазую даму, которая свела с ума всю молодежь на балу у француз­ского посланника три года тому назад?»

Разговор этот происходил в 182... г., в день зимнего Николы, не­далеко от Киева, где офицеры **ского гусарского полка праздновали именины своего любимого эскадронного командира вспыльчивого и упрямого, но доброго и великодушного Николая Петровича Гремина.

Конечно, Стрелинский помнит неизвестную красавицу, она даже снилась ему целых две ночи, но страсть его, как прилично благород­ному гусару, прошла в неделю; а вот Гремин, кажется, влюблен?

Да, еще три года назад Алина завладела его сердцем. Она отвечала

ему взаимностью, но влюбленные должны были питаться лишь «ис­крами взглядов и дымом надежды», ибо, к несчастью, по расчетли­вости родных Алина была женой семидесятилетнего графа Звездича. Врачи посоветовали старику ехать за границу, на воды, супруге следо­вало сопровождать его. Обменявшись кольцами и обетами неизмен­ной верности, молодые люди расстались. С первой станции она прислала Гремину письмо, потом еще одно — с тех пор ни от нее, ни о ней не было никаких известий. И лишь вчера с петербургской почтой подполковник узнал, что графиня Звездич возвратилась в сто­лицу, что она стала еще краше и милей, что лишь о ней и говорит большой свет. Остывшая от времени страсть вновь вспыхнула в серд­це, а рядом с ней и ревность и недоверие: осталась ли она верна прежней любви? Гремин просит друга проверить чувства Алины: «мила неопытная любовь, но любовь испытанная бесценна!» Если ж Алина полюбит Стрелинского, что ж, такова судьба! Нелегко Стрелинскому согласиться подвергнуть испытанию не только любовь, но и дружбу, и лишь уверения Гремина, что дружбе их ничто не грозит, вынуждают его сказать «да».

Но переменчивость человеческой натуры такова, что не успел еще замолкнуть звон колокольчика за уехавшим Стрелинским, как в душу Гремина проникли сомнение и ревность. И уже наутро он шлет ор­динарца к бригадному командиру с просьбой об увольнении в отпуск, собираясь обогнать Стрелинского и прежде него увидеться с прекрас­ной Алиной.

В самый рождественский сочельник, когда на улицах Петербурга царят суета и веселая предпраздничная толкотня, когда Сенная пло­щадь заставлена всевозможной снедью, а Невский словно горит от карет и саней, в которых гвардейские офицеры скачут покупать ново­модные аксельбанты, эполеты, шляпы и мундиры, а дамы наносят спешные визиты в модные лавки, к швеям и золотошвейкам, — в канун праздника сквозь московскую заставу в Петербург въехала тройка, в которой сидел один из наших гусар. Кто ж это — Гремин или Стрелинский?

Блистательный бал-маскарад, данный князем О*** через три дня после Рождества, был в самом разгаре, когда к графине Звездич при­близилась маска в пышном испанском костюме и пригласила ее на

танец. В звуках голоса и блеске остроумия Дона Алонзо е Фуэнтес е Колибрадос, как представился незнакомец, почудилось графине что-то знакомое. А когда он снял перчатку с левой руки, невольное «ах!» вы­рвалось у нее — сверкнувший перстень был тот самый, что подарила она три года назад Гремину! Пообещав явиться к ней для объяснения загадки на следующий день, незнакомец исчез, как сон.

В странном волнении ждет графиня визита — почти забытая лю­бовь как будто вновь вернулась в сердце. Вот докладывают о приезде гвардейского офицера! Вот сейчас она вновь увидит его! Алина выхо­дит в гостиную... но перед ней вовсе не князь Гремин, а незнакомый белокурый гусар!

Загадка кольца раскрывалась просто: два года назад, увидев у друга понравившееся ему кольцо, Стрелинский заказал похожее. Но как объяснить другую тайну: с первых минут встречи Стрелинский и Алина были откровенны и доверчивы, как старые друзья, а может быть, и более, чем друзья. И с этого дня в театре, на балах, на музы­кальных вечерах и званых обедах, на катаньях и танцевальных завтра­ках — везде Алина словно бы по случайности встречается с Валерианом. Алина влюблена, нет сомнения! А наш герой? Он лишь выполняет просьбу Гремина? Отнюдь! И свидетельство тому — изме­нения, с ним происшедшие. Он, по мнению друзей, — ветреник, те­перь всерьез размышляет о будущем, о браке, и семейное счастье любви с милой подругой соединяется в его мыслях с долгом гражда­нина: он уйдет в отставку, уедет в деревню и в заботах о благоденст­вии крестьян и о усовершенствовании хозяйства полезно и счастливо проведет свою жизнь. Но согласится ли на это Алина? Уехать в де­ревню — жертва для молодой, прекрасной и богатой женщины! Через три дня даст она окончательный ответ.

А в то время как печальный и обеспокоенный Валериан ждет ре­шения своей судьбы, в Петербург возвращается Николай Гремин. Дела службы, задержавшие его в полку, заставили забыть о прежних планах и надеждах, и, пылкий лишь на день, он не вспоминал об ис­пытании, порученном другу, и, возможно, вовсе не приехал бы в Пе­тербург, если бы смерть деда не призвала его для получения наследства. Но новости о близком браке Стрелинского и графини Звездич, как водопад нахлынувшие на него, пробудили заснувшую в

душе ревность, и, кипя мщением, бросается он в дом прежнего друга излить всю ярость своего негодования. Как мог встретить Стрелинский несправедливые укоры друга? Он пытается напомнить, что убеждал Гремина отказаться от безумного плана, что предсказывал все, что может произойти, — напрасно! Обида не терпит рассужде­ний. Выстрел — единственно возможный ответ на оскорбление, пуля — лучшая награда коварству!

Сестра Валериана Ольга Стрелинская, юная девушка, недавно вы­пушенная после обучения в Смольном монастыре, мучимая предчув­ствиями о судьбе брата, решается подслушать происходящий в их доме разговор мужчин. Секунданты обсуждают качество «самого мел­козернистого» пороха, конструкцию пистолетов, проблему приглаше­ния лекаря. Старый слуга Валериана помогает отливать пули. Можно увериться, что ничего не будет упущено.

Ольга в отчаянии. Как спасти брата? На часах бегут драгоценные минуты! Ей так нравится Гремин, а теперь он станет убийцей Вале­риана! Ольга обращается к Богу, и это помогает ей решиться...

Обычный трактир на второй версте по дороге в Парголово, место, где зимой постоянно собираются участники дуэлей. Внезапно Гремину сообщают, что его хочет видеть дама под вуалью. «Ольга! Вы здесь?!» «Князь, знайте, вам не удастся достигнуть моего брата, иначе как пронзив мое сердце!»

Гремин, который давно сожалеет о своей напрасной горячности, теперь готов на тысячу извинений. Его пылкое и впечатлительное сердце уже полностью занято другим: «Ольга! Будьте моей женой!»

Примирение состоялось. Тут же Стрелинский получает письмо от Алины. Как глупы были сомнения! Алина беззаветно принадлежит ему. Мрачное настроение его развеялось. Он благословляет Ольгу и Гремина: «Вручаю тебе, Николай, лучшую жемчужину моего бытия!»

Господ секундантов приглашают запить прошедшие безрассудства и в будущем переменить свои несостоявшиеся роли на роли шаферов на двух свадьбах.

«Даже глупость человека бывает порой необычайно удачна!» — рассудил присутствующий при этом скептический доктор.

Т. И. Вознесенская

Латник Рассказ партизанского офицера (1832)

«Мы гнались за Наполеоном по горячим следам. 22 ноября послал меня Сеславин очистить левую сторону Виленской дороги, с сотнею сумских гусар, взводом драгун Тверского полка да дюжиной донцов». Так драгунский ротмистр начинает свой рассказ.

Отряд движется вдоль дороги, по обочинам которой ужасною де­корацией располагаются лошадиные и человеческие трупы. Разведчи­ки-казаки вскоре замечают неприятеля. Французские солдаты одеты крайне нелепо, некоторые даже в овчинах поверх своей одежды, тогда как для истинного тепла следует носить ее под мундир. Русские партизаны, однако, одеты немногим лучше и укутаны от холода кто во что горазд. Отбив первые атаки, французы отступают в небольшую деревню. Русские немедля преследуют их. Окруженные в господском «замке», французы защищаются отчаянно, и еще отчаяннее бьются польские шляхтичи-ополченцы — местные паны, видящие в русских заклятых врагов вольности своей. Сломить сопротивление удается, лишь когда среди осаждающих внезапно появляется никому не из­вестный кирасирский майор в черных латах. Не имея заботы, что пули сыплются градом, латник в каске со сбитыми набок окровавлен­ными перьями и в черном плаще, сорвав с петель дверь, подобно грозному демону, врывается в дом. Драгуны и гусары бросаются вос­лед, и скоро рукопашная схватка заканчивается победою. Умолкают стоны умирающих, и полуразрушенный, изрешеченный русскими пуля­ми дом, полный изрубленных, залитых кровью тел, становится местом короткого отдыха партизан. Таинственный латник-майор, которому ротмистр желает выразить свое восхищение, исчез.

Солдаты приводят тем временем дворецкого, прятавшегося на чердаке. Дворецкий охотно рассказывает историю, недавно случив­шуюся в майонтке, по-русски сказать, в имении. Хозяин его, князь Глинский, имел красавицу дочь Фелицию. Страстная любовь, возник­шая между нею и русским офицером стоявшего недалеко, в Ошмянах, артиллерийского дивизиона, тронула сердце старика. Была назначена свадьба. Но внезапная неотложная потребность, коею яви­лась болезнь матери, заставила русского уехать. Письма от него при-

ходили редко, а затем и вовсе прекратились. Родственник князя граф Остроленский со всей возможной ловкостью добивался в это время руки его дочери. Удрученная Фелиция покорилась. Граф, однако, ин­тересовался не молодой женой, но лишь солидным приданым, а после смерти князя и вовсе пустился в разгул. Графиня увядала. Од­нажды слуга заметил ее в саду за беседой с неизвестно откуда взяв­шимся странным, большого роста человеком в черном плаще. Графиня плакала и ломала руки. Человек этот затем исчез, как и не бывало его, а графиня с того времени слегла и не прошло месяца как умерла. Граф Остроленский вскоре за неуплату налогов и жестокое обращение с холопами оказался под судом и бежал за границу. Вер­нулся он с французами и возглавил в округе шляхетское ополчение.

Этот рассказ погрузил в глубокую задумчивость поручика Зарницкого, и он решается рассказать известную уже ему самому трагичес­кую историю.

Дед его по матери, князь Х...ий, был подлинный деспот, и когда решил выдать дочь свою Лизу за избранного им жениха, то был глу­боко поражен ее отказом подчиниться его воле. Лиза же полюбила своего учителя, недавно выпущенного из университета адъюнкта Бая­нова. Князь заключил дочь в доме своем. Однажды, когда князь был на охоте, Баянов похитил возлюбленную и тут же направился с нею в церковь. Когда молодые уже стояли перед алтарем, в церковь ворва­лась погоня. О Баянове больше никто никогда не слыхал, а дочь Х...ий держал теперь за железной дверью. Ее признали сумасшедшею, и прожила она недолго. По прошествии времени стали замечать за князем большие странности — страх находил на него. А в один день вдруг он велел всем покинуть дом, заколотить двери и никогда уж в него не возвращаться. Поселившись в другом имении, князь так и не пришел в себя и вскоре умер. Историю эту Зарницкий слыхал с малых лет и, навещая родные места, будучи уже произведен в офице­ры, решил осмотреть тот проклятый дом, который в детстве так бу­доражил его воображение. Легко проникнув сквозь обветшалые запоры, он, бродя по дому, наткнулся на комнату, железные двери которой подсказали ему, что здесь томилась бедная узница. Распахнув их, он открыл взору своему зрелище, «мгновенно обратившее тело его в кусок льда»: красавица, лицо которой он много раз видел на по­ртрете, та самая...

Рассказ Зарницкого прерывается звуком тяжелых шагов. Это чер­ный латник. Вид его болезнен и странен. Точно в бреду бродит он по полуразрушенному дому. Вдруг останавливается, пораженный, у изо­бражения прекрасной женщины, помешенного среди портретов предков, которые, по принятому в Польше обычаю, всегда украшают панский дом. «Ты обещала явиться мне перед смертью! Благодарю тебя, ты исполнила свое обещание!» — восклицает он. И тут же спо­тыкается об один из трупов. «Вот враг мой! И после смерти он пре­граждает мне дорогу!» Вытащив тяжелый палаш, кирасир наносит страшные удары мертвому телу. Ротмистр и поручик Зарницкий с трудом успокаивают его.

Наутро кирасирский майор, получив облегчение от сна, излагает офицерам свою историю. Разумеется, это он был тем самым артилле­ристом, который полюбил красавицу Фелицию Глинскую и был любим ею. Приехав к больной матери, он успел лишь проводить ее в могилу и тут же сам свалился в тяжелой горячке. Будучи восемь ме­сяцев больным и не получая писем от Фелиции, поклявшейся писать каждый день, он не мог предположить иного, как смерть возлюблен­ной. Когда же он узнал о ее замужестве, в душе его возникла неудер­жимая жажда мести. Вступив в кирасирский полк, который стоял в Ошмянах, он явился вскоре к графине и застал ее в самом печальном положении. Оба они поняли, что стали жертвами коварства графа, перехватывавшего и уничтожавшего их письма. Подточенная болез­нью, жизнь графини вскоре угасла. Вся ненависть, скопившаяся под черною кирасой майора,, обратилась теперь на графа Остроленского. И вот недавно месть свершилась. Последнее мистическое свидание возлюбленных — предсмертное обещание графини явиться ему перед его смертью — обозначилось сценой у портрета Фелиции, и теперь жизнь его кончена.

Завершив свой рассказ и не говоря более ни слова, латник вскаки­вает на коня и уносится прочь. А ротмистр жаждет услышать конец рассказа Зарницкого, прерванный в самом необычайном и таинствен­ном месте.

Зарницкий вновь погружается в волнующие воспоминания. В комнате, где прошли последние дни его несчастной родственницы, он увидел девушку, красота которой полностью воспроизводила черты

погибшей. Он влюбился без памяти. В кого же? То была законная дочь Лизы Х..ой, названная в ее честь также Лизой. Рожденная в тай­ном заключении, она была воспитана добрыми людьми и ныне яви­лась сюда, дабы увидеть место, связанное с дорогой для нее памятью матери. Зарницкий приложил все усилия, чтобы Елизавета Баянова была восстановлена в своих правах и получила законную долю наслед­ства. Это удалось, но напрасно лелеял он надежду на счастливое за­вершение своего чувства, Лиза уже имела любящего и удачливого жениха. Теперь она счастлива в благополучном браке. А Зарницкий... увы! ему остается лишь грустить, мечтать и забываться в битвах, где отвага его далеко превосходит выпавшие ему награды.

Еще через день, уже после боя за Ошмяны, русские партизаны выезжают из местечка, пробираясь среди множества трупов. Вдруг Зарницкий спрыгивает с коня:

— Посмотри, Жорж, это наш латник!

На лице убитого не виделось ни следа страстей, обуревавших столь недавно его жизнь.

— Чудный человек! — говорит Зарницкий. — В самом ли деле была Фелиция вестницей его смерти, или так стеклись обстоятельст­ва? Вот загадка!

— Французская пуля решит, может статься, через час одному из нас загадку эту, — отвечает ротмистр.

Звук трубы вызывает их из забвения. Вспрыгнув на коней, они молча скачут вперед.

Л. Б. Шамшин

Аммалат-бек Кавказская быль Повесть (1831)

Близ дороги из Дербента в Тарки, слева от которой возвышаются оперенные лесом вершины Кавказа, а справа опускается берег вечно ропотного, как само человечество, Каспийского моря, лежит дагестан­ское селение. Там в мае 1819 г. был праздник.

Кавказская природа прелестна весною, и все жители, пользуясь благами покоя этого замиренного края, расположились в долине и по склонам, чтобы любоваться лихими играми горской молодежи. Всад­ник, отличавшийся ото всех красотою лица, стройностью фигуры, по­родистостью коня, богатством одежды и оружия, был племянник Тарковского правителя (шамхала) Аммалат-бека. Искусство его в джигитовке, во владении саблей и стрельбе равных себе не имело. Кто единожды видел, как он на скаку отстреливал из пистолета под­кову своего коня, тот вовек того не забудет.

В тот же день вечером юный бек принимает почетного, но и опасного гостя. Горец вида гордого и грозного, Султан-Ахмет хан Аварский когда-то был генералом русской службы, но надменный нрав и неверная натура азиатца заставили его пойти на измену, и те­перь не за одну уж учиненную им резню русские искали его, чтобы свести с ним счеты. На укоры хана, что негоже такому удальцу в иг­рушки играть, когда родные горы до самых вершин покрылись пото­пом священной войны с неверными, Аммалат отвечал с должной рассудительностью, но когда явился русский офицер, чтобы захватить мятежного хана, долг гостеприимства понудил его препятствовать этому. Султан-Ахмет нанес русскому удар кинжалом — теперь Ам­малат виновен перед властями и должен бежать, чтобы вместе с ханом участвовать в набегах на мирную сторону.

Вскоре, однако, предприятие их, произведенное в союзе с грозны­ми чеченцами, окончилось неудачей, и вот уж раненый Аммалат в доме аварского хана. Раны его тяжелы, и по первому возвращению из забытья кажется ему, что он уж не на земле, раздираемой враж­дою и кровопролитьем, но в раю, назначенном для правоверных, ибо кто же иначе юная гурия, поправляющая ему покрывало? Это между тем Селтанета, дочь хана, полюбившая раненого юношу. Аммалат от­вечает ей глубокой и страстной любовью, что нередко властно охва­тывает девственное сердце азиатца. Но где победствует любовь, там грядет расставанье — вскоре хан посылает поправившегося юношу в новый набег...

Давно уж русские казаки с укрепленной кавказской линии не только в своей одежде и внешности, но и в своих воинских умениях уподобились горцам и ныне дают им славный отпор, несмотря на

ловкость и отчаянность нападающих. Абрекам-джигитам, по обегу разбойничающим без удержу, — в этот раз удалось было отбить и пленниц и большой табун лошадей, но на переправе через Терек их настигают казаки, в помощь которым картечью ударила с холма рус­ская пушка. Вот абреки вступают в последний бой, запевая «смерт­ную песню» (перевод с татарского): «Плачьте красавицы в горном ауле./Правьте поминки по нас./Вместе с последнею меткою пулей/Мы покидаем Кавказ».

Удар прикладом по голове свалил на землю юного храбреца Аммалата.

Полковник Евстафий Верховский, служивший при штабе главно­командующего русских войск на Кавказе, писал своей невесте в Смо­ленск: «...Юность и прекрасные задатки доставленного к нам пленного дагестанского бека произвели на меня столь сильное дейст­вие, что я решился просить Алексея Петровича уберечь его от неми­нуемой виселицы. Генерал Ермолов (кто не видал его в жизни, не сможет представить силу его обаяния по одним лишь портретам) не только отменил казнь, но и в соответствии со своей натурой (казнить так казнить — миловать так миловать) предоставил ему полную сво­боду, оставив при мне. Дружба наша с Аммалатом трогательна, успе­хи его в русском языке и образовании поразительны. При этом он остается истинным азиатцем в чувствах своих и тем же удальцом, каким выказал себя, будучи разбойником. Свою глубокую привязан­ность ко мне он нашелся выразить на охоте способом самым герои­ческим, спасая жизнь мою от клыков свирепого кабана. Право, он дорог мне не менее младшего брата — столь благодарно для нас добро, если нам выпадает случай творить его на этой варварской и жестокой войне. Мне лестно думать, что я оказался способным к нему, любовью и мечтой о тебе вдохновленный...»

Аммалат жадно учился мыслить, и это захватило его. Но никогда не мог бы он забыть своей Селтанеты, и тоска по ней сливалась с тоскою по той вольности, которой против прежнего он был все-таки лишен хотя бы из привязанности к благородному Верховскому. Полу­чив внезапное известие о болезни своей возлюбленной, он помчался к ней, несмотря на то, что отец ее был теперь враждебен ему. Приезд Аммалата оказал действие благотворное, но Султан-Ахмет был непре-

клонен: оставь служить гяурам, вечным врагам нашим, — только этим заслужишь ты право быть моим зятем, а свадебным подарком пусть будет голова полковника. «Какого полковника?» — «Верховского, и его только!» — «Как подниму я руку на благодетеля своего?» — «Он лжив, как все русские. На устах его мед, в душе яд. Он увезет тебя в Россию, и там сгинешь ты».

И коварный хан не ограничился словами, полными угрозы. По приказу его старая кормилица Аммалата сказала юноше, будто слы­шала слова Верховского, что он собирается, забрав Аммалата в Рос­сию, предать его там суду. В сердце Аммалата разыгрывается борьба чувств не менее жестокая, чем сама война кавказская. Ненависть к предполагаемому лицемерию Верховского, влечение к Селтанете и на­дежда на будущее счастье вступили в смертельную схватку с чувством братской любви и благоговением перед умом и добротою русского офицера Мрак невежества и уродство воспитания пересилили зачат­ки добродетели в темной душе азиатца. Охваченный страстью и воз­бужденный обманом, он решился.

Они ехали вдвоем далеко впереди отряда. Внезапно Аммалат по­скакал вперед, затем повернул назад и поднял меткое ружье свое. «Что твоя цель, Аммалат?» — спросил полковник, радуясь просто­душно играм своего юного друга. «Грудь врага!» — был ответ. Грянул выстрел.

Аммалат скрывается от погони. Бродит в горах. Он сделал лишь часть дела. Но у него нет головы полковника. Ночью он совершает зверское дело гробокопства. С головой своего благодетеля в мешке мчится он теперь к аварскому хану, терзаемый совестью, но надею­щийся овладеть своей Селтанетою.

Не в добрый час оказался он в доме хана. Султан-Ахмет хан Авар­ский был при последнем дыхании от быстрой болезни. Но ничто не может сейчас остановить Аммалата. Он бросил свой кровавый дар на ложе умирающего. Но это лишь ускорило кончину хана, который перед неизвестностью смерти жаждал покоя, а не кровавых сцен. Властная ханша обрушила свой гнев на несчастного Аммалата. «Ни­когда ты, преступник столь же мерзкий, как отцеубийца, не будешь моим зятем! Забудь дорогу в мой дом, иначе мои сыновья заставят тебя вспомнить дорогу в ад!»

«Селтанета, любовь моя!» — прошептал он, но и она сказала лишь: «Прощай навек!»

Прошли годы. Аммалат скитался с тех пор по Кавказу, был в Тур­ции, искал в бесконечных битвах смерти и забвения. Поврежденная совесть и дурная слава сопровождали его повсюду.

В 1828 году при осаде Анапы русский офицер-артиллерист ловко прицелил пушку, чтобы ссадить ядром статного всадника на белом коне, дерзко презиравшего огонь с наших позиций. Выстрел был уда­чен. Артиллерист затем подошел и остановился над тяжело ранен­ным. Неодолимый ужас отразился в глазах горского воина. «Верховский!» — еле слышно прошептал он, и это имя было послед­ним страшным приветом его этому миру. С убитого сняли кинжал с золотой насечкой. «Медлен к обиде — к мести скор», — прочитал переводчик. «Брат мой Евстафий стал жертвой исполнявшего это раз­бойничье правило», — со слезами в голосе сказал артиллерийский ка­питан Верховский. «Тут еще имя его, — указал переводчик. — Аммалат-бек».

Из примечаний автора. Происшествие это подлинное. Постоянно пребывая на Кавказе, пришлось слышать его от многих людей, хоро­шо знавших и Верховского, и Аммалата. Рассказ ни в чем значитель­ном не отступает от истинных слов их.

Фрегат «Надежда» Повесть (1832)

Капитан-лейтенант Илья Петрович Правин был влюблен впервые и со всей возможной страстностью. Напрасны беспокойство и предо­стережения друзей, и более всех товарища по морскому корпусу, а ныне первого лейтенанта его фрегата Нила Павловича Какорина. На­прасны замысловатые медицинские советы корабельного врача. Каж­дый день капитан на балу или приеме, каждый день ищет увидеть княгиню Веру **. Неосторожное замечание незнакомца в ее присут-

ствии — и вот уже дуэль, в которой Правин благородством и храб­ростью стократно превосходит соперника. Подозрение, что ее внима­ние принадлежит другому, — и адские муки треплют его сердце, подобно яростным ветрам Атлантики. Уверенный, что его предпочли молодому дипломату, Правин направляется в Эрмитаж, чтобы за­быться среди возвышающих душу шедевров истинного искусства. Здесь, у скульптуры Психеи — чудного творения Кановы, он встреча­ет Веру. Следует отчаянное признание и в ответ... признание, столь же искреннее, невольное и неудержимое. Счастье охватывает капита­на, как светлый огонь. Он любим! Но добродетель Веры... Чтобы по­колебать ее, нужны усилия недюжинные. И однажды он является к ней на дачу в полном мундире. «Что это значит, капитан?» Правин сочинил между тем целую историю о том, как из двух поручений — краткого курьерского визита к берегам Греции и четырехлетнего кру­госветного путешествия в американский форт Росс и обратно (дейст­вительность предлагала только первое) — он выбрал второе, ибо безнадежность его положения не оставляет ему иной возможности. «Нет, cher ami! Я сейчас решила. Согласись лишь на круиз в теплое Средиземное море. Я сделаю все!» Правин заплакал от стыда и во всем сознался. Но Вера сама была уже счастлива этим разрешением напряжения. Между тем судьба затягивала их отношения морским узлом.

Десять дней спустя в Кронштадте снимается с якоря судно, на корме которого виднеется группа из трех особ: стройного флотского штаб-офицера, приземистого человека с генеральскими эполетами и прелестной дамы.

Влюбленная женщина одолевает границы возможного. Все устрое­но наилучшим образом, для поправления здоровья князь Петр *** со своей супругой отправляется за границу, и до Англии ему позволено плыть на борту фрегата «Надежда».

Князь Петр был сильно заинтересован отменной корабельной кух­ней. Правин ловил мрак ночи в черных глазах княгини Веры, она то­нула в его голубых. Они блаженствовали.

Прошли Ревель и Финляндию, промчались Швеция, Дания, Нор­вегия, мелькнули проливы, острова, замечательные маяки гениальных в своем практицизме англичан. Князь сошел в Портсмуте, княгиню

доставили в одну из деревень на юге острова, где она должна была ждать возвращения мужа из Лондона. Любовники простились.

Фрегат стоял на якоре в виду берега. Погода портилась. Правин не находил себе места. Внезапно он решил сойти на берег — увидеть ее еще один лишь раз! Лейтенант Какорин возражает дружески, но решительно: последнее время капитан очевидно пренебрегает своими обязанностями, приближается буря, сейчас не следует оставлять ко­рабль. Возникает ссора. Капитан отстраняет Какорина, своего первого помощника, от командования и велит другу идти под арест. Затем он исполняет свое намерение: свидание или смерть!

Любовники переживают бурную ночь. По морю гуляют смерчи, огромные валы вздымают поверхность вод. Капитан понимает, что он должен быть на судне, ему ясно, что он совершает предательство, от­кладывая возвращение до утра. Но он не в силах уйти. Утром перед любовниками нежданно является князь Петр. Объяснения неумест­ны — князь отвергает жену и возвращается в Лондон. Теперь они свободны, счастье открывается перед ними. Но мимо окон гостини­цы в бушующем море, подобно призраку, движется истрепанный бурей корабль. Это «Надежда». Теперь уже Вера не может удержать капитана. Десятивесельная шлюпка несется в самое сердце бури.

Шлюпку с ужасной силой ударило о борт судна. Погибло шестеро гребцов. Из-за неопытности второго лейтенанта на судне под облом­ками мачты погибло еще пять человек. Капитан Правин тяжело ранен, потерял много крови. Медный гвоздь из обшивки судна при ударе вошел ему между ребер. Подавленный своей виной, он страдал необыкновенно. Вся команда, включая судового врача, молила Бога о его спасении.

Княгиня день и ночь проводила у окна гостиницы со зрительной трубой, не отпуская взором фрегат. Там была вся ее надежда. Дли­тельное наблюдение в телескоп производит действие необыкновенное, обращая нас в волнение, сходное с влиянием пьесы на неизвестном языке. Княгиня видела все, но не могла до конца понять ничего. Все двигалось, фрегат убирался, приходил в прежний стройный вид. Вне­запно пушка ударила огнем. Что-то красное мелькнуло и исчезло за бортом. Флаг опустился до самого низа, потом вновь взлетел на мачту.

Сегодня он опять не придет? Но в сумерках послышались шаги. Вошел человек в шотландском плаще. С ликующим сердцем Вера бросилась к нему. Но мужская рука отстранила ее.

«Княгиня, вы ошиблись. Я не Правин, — сказал чужой голос. Перед ней стоял лейтенант Какорин. — Капитан умер, он потерял слишком много крови». «Его кровь осталась здесь, — с горечью доба­вил он»...

Спектакль не начинали, ждали государя. Молодой гвардейский офицер направил свой модный четырехугольный лорнет на одну из лож, затем наклонился к соседу: «Кто эта красивая дама рядом с толстым генералом?» — «Это жена князя Петра ***» — «Как? Не­ужели это та самая Вера ***, о чьей трагической любви к капитану Правину столько говорили в свете?» — «Увы, это его вторая жена. Княгиня Вера умерла в Англии вслед за гибелью капитана».

Разве не ужасна смерть? Разве не прекрасна любовь? И разве есть в мире веши, где не смешивались бы добро и зло?

Л. Б. Шамшин