Становление языковой нормы и отражение ее динамики

Языковые нормы развиваются в языке по внутренним законам, присущим системе языка, а также под воздействием внешних условий жизни общества, которые ускоряют, или замедляют, или вносят те или иные коррективы в развитие языка. Нормы эти развиваются в обществе стихийно, в практике общественной жизни. В литературном языке на определенном уровне развития общества – эти нормы могут сознательно регламентироваться, иначе, кодифицироваться (термин «кодификация» предложен чешским лингвистом Б. Гавранеком), например в специальных словарях и грамматиках. Кодификация языковых явлений не отрицает возможности вариантности. Существующие варианты, по мнению Р.И. Аванесова [1984: 10], если они признаются целесообразными, при кодификации оцениваются со стилистической точки зрения: одни из них признаются свойственными высокому стилю, книжному языку или языку поэтическому, другие – разговорной речи и т.д.

Сознательное регулирование языкового развития имеет в наше время особенно важное значение. В век стремительного движения науки, переворота общественного сознания, нового отношения к языку, который является не чем-то обособленным от человека, а частью человека, отражением мира «Действительное», а потому вмещающим в себя все то, что есть в каждом индивидууме, в обществе (т.к. из единиц сознания отдельных людей складывается общая картина реальности), появляется необходимость как-то вмешаться в речевую практику, урегулировать языковую вариативность. Можно говорить о том, что из-за обилия вариантов языкового выражения одного и того же явления и возникает острая проблема нормы и кодификации. И решать ее путем искусственного устранения, точнее умалчивания, той формы, которая представляется менее значимой (правильной или эстетически приемлемой), можно лишь на начальной стадии обучения языку. Более глубокое освоение родной речи не мыслится без анализа и характеристики реально существующих вариантов литературной нормы. Этим и занимаются нормализаторы.

Практическая нормализация русского языка началась, в сущности, с возникновения письменности. Иное дело – теоретическая нормализация, теория и практика культуры речи в собственном смысле слова. Начало такой работы связано с составлением первых грамматик, риторик и словарей, с описанием в учебных целях систем литературного образцового языка, его норм и функциональных стилей.

В истории культуры речи и национальной русской культуры вообще особое место принадлежит М.В. Ломоносову, убежденному стороннику нормализации русского языка. В области русской филологии М.В. Ломоносов – создатель научной грамматики русского языка, основоположник работ по стилистике и поэтике, ораторскому искусству, теории прозы и стихосложения. Труды М.В. Ломоносова, и в первую очередь «Российская грамматика» и «Риторика», заложили основы нормативной грамматики и стилистики русского языка. Работа эта была продолжена рядом замечательных русских языковедов – А.Х. Востоковым, Ф.И. Буслаевым, К.С. Аксаковым, Я.К. Гротом, А.А. Потебней и др.

Пособия и грамматики XIX века нередко носили в основном закрепительно-пуристический характер, «противоречили в своих практических рекомендациях духу народного словоупотребления, живому чутью образованных и демократически настроенных русских людей [Скворцов 1984].

В дореволюционный период «отдельными и жалкими островками» (Л.И. Скворцов) выглядели и миниатюрные словари неправильностей (В. Долопчева, К. Зеленецкого, И. Огиенко и др.), преследующие практические цели. Счастливое исключение составила книга В.И. Чернышева «Правильность и чистота русской речи. Опыт русской стилистической грамматики» (1-е издание – 1909 г., 2-е и 3-е издания – 1913-1915 гг.).

После революции 1917 г. проблемы нормализации русского языка выдвинуты потребностями общества на «передний край» лингвистической науки. Они были прямо связаны с повышением речевой культуры широчайших революционных масс, с задачами приобщения трудового народа к достижениям русской и мировой культуры, с совершенствованием политической пропаганды. В первые послереволюционные годы В.И. Ленин настоятельно добивался создания словаря образцового русского языка «для пользования и учения всех», выступал против порчи русского языка ненужными иноязычными заимствованиями. Ленинский завет был выполнен изданием четырехтомного «Толкового словаря русского языка» под редакцией проф. Д.Н. Ушакова.

В 50-60-е гг. многие языковые тенденции определились достаточно четко, а другие дали заметный результат (это относится в первую очередь к расширению нормативной базы, к заимствованиям в литературный язык из территориальных и социальных диалектов, а также из просторечия и других языков, к роту профессионального слоя лексики в системе литературного языка и др.). В связи с этим уточнялись научные принципы культуры речи: объективная и нормативная точка зрения на язык, строгое разграничение теории и практики кодификации (как нормализаторской деятельности) и нормы (объективно-исторического явления)и многое другое. Была издана «грамматика русского языка» АН СССР (т.1-2, М., 1952-1954), вышел в свет «Словарь современного русского литературного языка» в 17-ти томах (М.-Л., 1950-1965).

Внимание языковедов всегда привлекало теоретическое осмысление и исследование самого понятия литературной нормы как совокупности диалектических свойств устойчивости и подвижности, исторической обусловленности и изменчивости, строгой однозначности и функционально-стилистической обусловленности и т.п. При изучении нормы и ее структуры выдвигается динамический аспект ее понимания и объективной оценки. С позиций динамического подхода норма – это не только результат речевой деятельности, закрепленный в памятниках письменности, культуры, но и создание ин6нноваций в условиях их связи с потенциальными возможностями системы языка, с одной стороны, и реализованными, устоявшимися образцами – с другой. Интерес языковедов к природе литературной нормы вполне закономерен. Языковые нормы в их общественном, культурном бытии, по выражению Л.И. Скворцова, - «это маяк, на который языковой коллектив ориентируется в безбрежном океане речевой деятельности» [Скворцов 1984: 8]. Их изучение, точное описание и закрепление – важная общекультурная задача. А поскольку норма находится под двойным воздействием – со стороны языка, представляющего собой динамическую систему, и узуса, то она неизбежно должна пребывать в состоянии перманентного изменения. Это обстоятельство закономерно выдвигает на передний план ортологических исследований проблему нормативной идентификации языковых фактов, т.е. их оценки как «нормы» или «ненормы». Отсюда ясно, что комплекс вопросов, связанных с кодификацией, под которой понимается фиксация и описание нормы в специальных предназначенных для этого источниках, приобретает не только прикладной, но и концептуальный характер.

Прежде всего теоретической интерпретации требует уточнение соотношения нормы и кодификации. От Пражского лингвистического кружка идет строгое разграничение нормы и кодификации как объекта и его по возможности адекватного отражения, воспринятая большинством исследователей в нашей стране [Виноградов 1996: 132]. При вcей теоретической безукоризненности данного тезиса нужно отметить, что в условиях регулярной и ориентированной на массовую аудиторию кодификации – а именно такой представляется ситуация, сложившаяся в кодификации норм русского литературного языка (ср. едва ли не ежегодное переиздание «Словаря русского языка» С.И. Ожегова и «Орфографического словаря»), она (кодификация) сама становится весьма существенным фактором нормообразования. Это объясняется, во-первых, господствующим на обыденном уровне общественного и индивидуального языкового сознания представлением о данных и рекомендациях словарей как об абсолютной лингвистической истине, а во-вторых, тем, что наиболее влиятельные и авторитетные в языковом отношении носители литературного языка (литераторы, журналисты, редакторы, дикторы, педагоги, филологи в своей профессиональной и речевой деятельности, несомненно, следуют рекомендациям кодифицирующих источников, перенося тем самым норму из словаря в текст, откуда она через некоторое время может быть опять возвращена в словарь. Чтобы избежать этого порочного круга, по мнению С.И. Виноградова, кодификация должна строиться на таких принципах, которые позволили бы ей быть максимально адекватной сложившейся или складывающейся норме. А для этого нужно как минимум, чтобы эти принципы соответствовали сущностным характерам объекта – языковой нормы [там же: 132].

Поскольку наиболее важным свойством нормы является противоречивость, выраженная в одном действии тенденций к устойчивости и изменчивости, то и основными принципами кодификации следует признать разумный лингвистический консерватизм, с одной стороны, и толерантность – с другой [там же]. Очевидно, эти принципы относительно объективного состояния нормы расположены не вполне симметрично. Золотое правило кодификатора можно сформулировать следующим образом: «Плохо отстать от нормы, но еще хуже опередить ее» [там же]. Традиционный вариант еще долго сохраняется в речевой практике носителей данного языка. В то же время кодификация должна способствовать поддержке новых норм.

Существенно различающиеся контрадикторные рекомендации словарей, касающиеся довольно широкого круга факторов, свидетельствуют о том, что пока не выработана единая система нормативной оценки. Поиск универсального критерия нормативности, по мнению С.И. Виноградова, непродуктивен, т.к. «инструментарий определения объективного состояния нормы по необходимости должен представлять собой иерархически организованную структуру ее признаков» [там же: 133]. Господствовавшее ранее положение о том, что норма может иметь только одно основание (в качестве такого основания называли, например, авторитетность источника, традицию, соответствие «просвещенному вкусу»), ушло в прошлое. В современной лингвистике практически общепринятым стало представление о множественности критериев нормативности, хотя исследователи обычно выделяют разные признаки нормы, релевантные, с их точки зрения, для кодификации.

Наиболее отчетливо противопоставление объективности и оценочности в подходе к норме проявилось в теоретико-методологических работах А.М. Пешковского, сформулировавшего объективную (т.е. научную) и нормативную (т.е. оценочную) точку зрения на язык. Объективную норму можно определить как формирование возможностей различной реализации языковых средств, т.е. вариантов, а аксиологическую норму (оценочный аспект) – как принятие этих средств в качестве правильных, образцовых. Данное разграничение имело большое значение для процесса кодификации, потому что на этапе формирования современного русского литературного языка первостепенное значение имел вопрос о том, какой из вариантов кодифицировать в качестве литературного, как отделить продуктивные и полезные новообразования от речевых ошибок, какой из вариантов нужно узаконить.

К.С. Горбачевич полагает, что признание нормативности (правильности) языкового факта опирается на непременное наличие трех основных признаков: 1) регулярную употребляемость (воспроизводимость) данного способа выражения; 2) соответствие этого способа выражения возможностям системы литературного языка с учетом ее исторической перестройки; 3) общественное одобрение регулярно воспроизводимого способа выражения (причем роль судьи в этом случае обычно выпадает на долю писателей, ученых, образованной части общества) [Горбачевич 1989: 32], т.е. исследователь уделяет внимание не только «эстетическому принципу», но внутриязыковым факторам [Горбачевич 1971: 25].

По мнению Р.И. Аванесова, кодификация должна учитывать прежде всего употребительность данного варианта и тенденции языкового развития, т.е. в каком направлении развивается язык. Очень важен учет авторитетных источников. Однако к этому последнему фактору, как полагает Р.И. Аванесов, следует относиться с большой осторожностью, потому что писатели и поэты и раньше и еще больше в наше время допускают отклонения от литературной нормы [Аванесов 1984: 11]). С такой же осторожностью к нормам, взятым из произведений образцовых писателей, относился В.И. Чернышев: «Сами писатели являются для нас авторитетными только в тех случаях, где они не погрешают против общепринятых норм» (цит. по [Скворцов 1984: 44]).

Л.И. Скворцов считает, что перспективность той или иной нормы следует оценивать, исходя из динамических тенденций русского языка. Исследователь выдвигает два условия, которые необходимы, чтобы рекомендовать одну из сосуществующих норм: 1) системная обусловленность, 2) широкая употребительность [Скворцов 1984: 35].

Иными словами, нормативная оценка варьирующихся языковых единиц (а вне вариативности проблемы нормы не существует) исходит из характеристики вариантов с позиций того, что может быть (соответствует системе языка), что было (соответствует традиции) и что есть (отражает речевой узус) [Виноградов 1996: 133].

С.И. Виноградов полагает, что необходимо расширить перечни значимых для кодификации признаков нормы. Исследователь выдвигает следующие критерии: 1) соответствие языкового факта системе литературного языка и тенденциям ее развития (критерий системности); 2) функциональная мотивированность появления и бытования в языке знака с данным значением, функциями прагматическими свойствами (критерий функциональной мотивированности); 3) узуальность единицы, ее массовая воспроизводимость в литературных текстах, включая разговорную речь образцовых людей (критерий узуальности); 4) позитивная общественная оценка языкового факта, его социальная санкционированность (критерий аксиологической оценки); 5) безусловная нормативность контекста употребления языковой единицы (критерий нормативного окружения); 6) высокий культурный престиж «использователя» знака (критерий культурогенного употребления) (подробнее о данных критериях см. [Виноградов 1996]).

Таким образом, критерии нормативности необходимы для процесса отбора, распространения и формирования норм в сфере узуса (отстоявшегося употребления). Эти процессы создают условия для кодификации норм.

Норма проходит длительный путь к своему узакониванию, а кодификация – это именно результат, а до этого – целая цепочка развития нормы, включающая: 1) нормализационный акт установления, 2) функционирование, т.е. процесс массовой речевой практики, в рамках которого создаются условия для 3) спонтанного развития тенденций и норм употребления, отклоняющихся от «установленных» правил, нуждающихся, в свою очередь, в 4) кодификации, в процессе которого лингвист выступает уже не как нормализатор («установитель» в XVIII веке), а именно как кодификатор. И главная задача кодификатора – это объективное описание норм современного русского языка; т.е. кодификация должна опираться на наблюдения над живыми процессами функционирования литературного языка. Это и облегчено и затруднено тем обстоятельством, что кодификатор здесь сам является и свидетелем и участником описываемых языковых процессов, - и неизвестно еще, помогает ли ему в этом его собственной речевой опыт и опыт его среды или нет.

На определенном этапе развития нормы для кодификатора основным становится вопрос о том, когда следует кодифицировать новую или локальную, «выросшую» до всеобщей, норму и когда следует отказаться от старой. Для решения этого вопроса Е.Н. Ширяев предлагает специальную методическую модель экспертной комиссии, способную, с одной стороны, учесть мнение среднего носителя языка, а с другой – нисколько не умалить мнение специалистов и наиболее чутких к языку высокообразованных его носителей, среди которых обычно велик процент консерваторов, приверженцев старых норм [Ширяев 1996: 19].

Экспертная комиссия, по мнению Е.Н. Ширяева, должна состоять из носителей литературного языка, характеризующихся разным отношением к норме. В ее состав следует включить следующие группы, не менее пяти человек в каждой: «консерваторы» (ревнители старых традиционных норм, не склонные к новациям), «нейтралы» (носители литературного языка, в значительной степени склонные к традиционным нормам, но не сопротивляющиеся новшествам), «демократы»(носители литературного языка, допускающие в свою речь все то новое, что, по их мнению не противоречит литературному языку) и группа специалистов по нормам литературного языка.

Каждому члену экспертной комиссии должно быть предложено выбрать из четырех возможных ответов на вопрос нормативности новации: безусловно, допустимо, скорее допустимо, скорее недопустимо, безусловно недопустимо. Ответы на два первых вопроса оцениваются положительными оценками, на два последующих – отрицательными. Мнение специалиста будет весомым в деле кодификации нормы, т.к. он может предвидеть историческую динамику нормы и предугадать отношение разных групп неспециалистов к норме в будущем.

Интерпретация результатов экспертизы может быть такой: положительная оценка дает право новации «на гражданство», нулевая оценка относит решение вопроса о «правах гражданства» на будущее, отрицательная оценка не пускает новацию в речь.

Экспертные оценки позволяют не «на глазок» определять, какие новации стали нормой, а какие еще только допустимы и когда предпочитается старая норма. В этом отношении Е.Н. Ширяев предлагает следующее: если новация набирает более половины положительных баллов, она просто норма, менее - допустимая норма.

Таким образом, внедрение подобной модели экспертной комиссии «в жизнь» сможет предотвратить противоречие, возникающее между стабилизирующим действием кодификации и динамикой языковой нормы, а также устранить недостаток кодификации – направленность ее действия на сохранение устаревающей литературной нормы.