Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. М.: Изд-во «Весь Мир», 2004. – С. 23-36

Мы живем в мире преобразований, затрагивающих практически все, что бы мы ни делали. Плохо это или хорошо, нас заталкивают в рамки глобального порядка, суть которого никто по-настоящему не понимает, но воздействие ощущает на себе каждый.

Возможно, слово «глобализация» звучит не слишком привлекательно и элегантно. Но если мы хотим понять, какие перспективы ждут нас на рубеже веков, игнорировать его нельзя. Я часто выступаю с лекциями за рубежом. В любой стране, где бы я ни побывал в последнее время, активно обсуждается проблема глобализации. Во Франции ее называют mondialisation. В Испании и Латинской Америке — globalizacion. В Германии — Globalisierung.

Повсеместное распространение самого термина свидетельствует о масштабе явлений, которые он обозначает. Каждый «гуру» из мира бизнеса говорит о глобализации. Ни одно выступление политика не обходится без ссылок на нее. Однако еще в конце 1980-х гг. этот термин практически не употреблялся ни в научной литературе, ни в повседневной речи. Он появился из ниоткуда, но присутствует почти везде.

Учитывая столь внезапную популярность, не стоит удивляться, что смысл этого понятия не всегда ясен, или что оно вызывает негативную реакцию среди интеллектуалов. Глобализация как-то связана с тезисом о том, что теперь все мы живем в едином мире, — но каким именно образом, и правильна ли сама эта идея? В ходе дискуссий, возникших в последние годы, разные эксперты высказывают чуть ли не диаметрально противоположные точки зрения относительно глобализации. Некоторые ставят под вопрос само понятие как таковое. Их я называю скептиками.

По мнению скептиков, все разговоры о глобализации — не больше чем болтовня, сотрясение воздуха. При всех своих преимуществах, проблемах и недостатках глобальная экономика не несет в себе особой новизны по сравнению с предыдущими периодами. Мир продолжает развиваться в основном так же, как он развивается уже много лет.

С внешней торговлей, утверждают скептики, связан лишь незначительный процент национального дохода большинства стран. Более того, в международных экономических связях значительное место занимает межрегиональный обмен, который нельзя назвать по-настоящему глобальным. Так, страны Европейского Союза торгуют в основном друг с другом. Это относится и к другим крупнейшим торговым «блокам» — например Азиатско-Тихоокеанскому или Североамериканскому.

Другие — назовем их радикалами — занимают совершенно иную позицию. Радикалы не только считают глобализацию абсолютно реальным явлением, но и утверждают, что ее последствия ощущаются повсеместно. Мировой рынок, говорят они, сегодня куда более развит, чем даже в 1960-е или 1970-е гг.; национальные границы для него не существуют. Страны утратили большую часть своего прежнего суверенитета, а политики — большинство возможностей влиять на события. Неудивительно, что политические лидеры больше не пользуются ничьим уважением, а их заявления никого особенно не интересуют. Эпохе суверенных государств пришел конец. Отдельные страны, как выразился японский специалист по бизнесу Кеничи Омае, превратились просто в «фикцию». Ученые вроде Омае рассматривают экономические трудности, возникшие в ходе Азиатского кризиса 1998 г., как проявление реальности глобализации, пусть и в ее разрушительном аспекте.

По своим политическим убеждениям большинство скептиков относятся к левому крылу, прежде всего к «старым левым». Ведь если глобализация по сути — миф, то значит правительства по-прежнему способны контролировать происходящее в экономике, и государство всеобщего благосостояния остается нерушимым. Понятие глобализации, утверждают скептики, выдумали идеологи свободного рынка, выступающие за демонтаж системы социального обеспечения и сокращение государственных расходов. Все происходящее — это в лучшем случае повторение общемировой ситуации столетней давности. В конце XIX в. уже существовала открытая глобальная экономика и широкомасштабная торговля, в том числе валютные операции.

Ну и кто же прав в этом споре? По-моему, правы радикалы. Сегодня уровень международной торговли намного выше, чем когда-либо раньше, и в ней задействован гораздо более широкий набор товаров и услуг. Но главное отличие заключается в интенсивности финансовых потоков и движения капиталов. Сегодняшняя мировая экономика, привязанная к «электронным деньгам» — существующим только в виде цифр на экране компьютера — не имеет аналогов в прошлом.

В рамках этой глобальной электронной экономики руководство фондов, банки, корпорации и миллионы индивидуальных инвесторов способны одним щелчком мышки переводить громадные объемы капиталов из одной части света в другую. И эти их действия могут привести к дестабилизации экономики стран, чье положение представлялось абсолютно устойчивым — как это случилось в ходе азиатских событий.

Объем международных финансовых операций обычно исчисляется в долларах США. С точки зрения большинства людей миллион долларов — это большие деньги. Если эту сумму представить в виде стопки стодолларовых купюр, ее высота будет равна восьми дюймам. Такая же стопка в миллиард долларов — другими словами, в тысячу миллионов будет выше собора Св. Павла. Стопка в триллион долларов — миллион миллионов — достигнет высоты в 120 миль: это в 20 раз выше Эвереста.

Сегодня же на глобальных валютных рынках ежедневно обращаются суммы, намного превышающие триллион долларов. Это — гигантский рост даже по сравнению с концом 1980-хгг., не говоря уже о более отдаленных временах. Стоимость денег у нас в карманах или на банковских счетах поминутно меняется в соответствии с колебаниями этих рынков.

Поэтому я без всяких сомнений утверждаю, что глобализация в том виде, в каком мы с ней сталкиваемся, — во многом явление не только новое, но и революционное. И все же мне кажется, что ни скептики, ни радикалы не осознали должным образом суть самого этого явления и тех последствий, что оно нам несет. Обе группировки рассматривают его почти исключительно с экономической точки зрения. А это ошибка. Глобализация охватывает не только экономическую, но и политическую, технологическую, культурную сферы. Больше всего на нее повлияли события, связанные с развитием систем коммуникаций, которые произошли совсем недавно, в конце 1960-х гг.

В середине XIX в. художник-портретист из Массачусетса Сэмюэл Морзе передал по электрическому телеграфу первое сообщение: «Что сотворил Господь?» Это стало началом нового этапа мировой истории. До этого, чтобы передать любое сообщение, его кто-то должен был непосредственно доставить. Однако появление спутниковой связи означало не менее драматичный разрыв с прошлым. Первый коммерческий спутник был запущен лишь в 1969 г. Теперь на околоземной орбите находятся более 200 таких спутников, И каждый из них передает огромные объемы информации. Впервые в истории стала возможной мгновенная связь между противоположными точками земного шара. В последние годы ускорилось и развитие других видов электронной связи, все более интегрированной со спутниковыми системами. До конца 1950-x гг. кабельной телефонной связи через Атлантический или Тихий океаны вообще не существовало. По первому телефонному кабелю можно было передавать около 100 разговоров одновременно. Сегодняшние передают более миллиона.

Первого февраля 1999 г., примерно через 150 лет после того, как Морзе изобрел систему точек и тире, азбука Морзе сошла со сцены. Она перестала использоваться в качестве средства связи на море. Ей на смену пришла система, использующая спутниковые технологии, с помощью которой можно мгновенно установить местонахождение любого судна, терпящего бедствие. Большинство стран заблаговременно подготовились к этому переходу. Французы, например, перестали пользоваться азбукой Морзе в своих территориальных водах еще в 1997 г., обставив это решение с чисто галльским колоритом: «Всем, всем, всем. Это наш последний привет перед тем, как мы умолкнем навеки»?

Мгновенная электронная связь — не просто способ ускоренной передачи информации или новостей. Ее существование меняет саму жизнь человека, неважно, богач он или бедняк. Если внешность Нельсона Манделы нам знакома лучше, чем лицо соседа, живущего напротив, значит, что-то изменилось в самом характере нашей повседневности.

Нельсон Мандела — мировая знаменитость, а само понятие «знаменитость» во многом является порождением новых коммуникационных технологий. С каждой волной инноваций распространение медийных технологий ускоряется. Понадобилось 40 лет, чтобы количество радиослушателей в Соединенных Штатах достигло 50 миллионов. А число пользователей персональных компьютеров достигло этой цифры уже через 15 лет после их разработки. Когда же появился Интернет, число американцев, регулярно выходящих в «сеть», выросло до 50 миллионов всего за каких-то 4 года.

Было бы неверно думать, что глобализация затрагивает лишь крупные системы, такие, как мировые финансы. Глобализация касается не только того, что находится «где-то там» далеко и не связано с жизнью конкретного человека. Это явление находится в «непосредственной близости» и от нас, воздействуя на самые интимные и личные аспекты нашей жизни. Может показаться, что, скажем, идущая во многих странах дискуссия о семейных ценностях никак не связана с влиянием глобализации. Но это не так. Во многих регионах мира традиционные семейные структуры переживают трансформацию, или находятся под ударом, особенно в связи со стремлением женщин к большему равноправию. Насколько нам известно, в истории еще не существовало общества, где женщины и мужчины обладали примерно равными правами. Так что в повседневной жизни происходит настоящая революция, последствия которой ощущаются по всему миру в самых разных областях — от трудовых отношений до политики.

Таким образом, глобализация — это не один процесс, а сложное сочетание целого ряда процессов. Развиваются они противоречиво или даже в противоположных направлениях. Большинство людей считает, что глобализация — это когда полномочия и влияние просто «выхватываются» из рук местных сообществ и государств и переносятся на международный уровень. Действительно, одно из ее последствий состоит именно в этом. Суверенные государства утрачивают часть экономических полномочий, которыми они прежде обладали. Но глобализация приводит и к противоположному результату. Она «тянет одеяло» не только вверх, но и вниз, порождая новые требования об автономии на местах. Это явление весьма удачно охарактеризовал американский социолог Дэниел Белл, заявив, что масштаб государства становится не только слишком мал для решения крупных проблем, но и слишком велик для решения малых.

Глобализация является причиной возрождения местной культурной идентичности во многих регионах мира. Ответ на вопрос, почему, к примеру, шотландцы стремятся получить больше самостоятельности в рамках Соединенного Королевства, а в Квебеке существует мощное сепаратистское движение, следует искать не только в их историко-культурных традициях. Местный национализм оживляется в ответ на глобализационные тенденции, на ослабление контроля со стороны традиционного государства.

Натиск глобализации идет и «по горизонтали». Она создает новые экономические и культурные зоны внутри одной страны, или в рамках нескольких стран. Среди примеров — регион Гонконга, север Италии и Силиконовая долина в Калифорнии. Или возьмем регион Барселоны. Область, окружающая Барселону в северной Испании, простирается и на территорию Франции. Каталония, где находится Барселона, глубоко интегрирована в Европейский Союз. Она является частью Испании, но ориентирована и на внешний мир.

Эти изменения обусловлены рядом факторов, часть из которых носит структурный характер, а часть — более конкретный и исторический. Конечно, одной из движущих сил процесса является влияние экономики — особенно глобальной финансовой системы. Но экономический фактор — не природная стихия. Он определяется развитием технологий, распространением культуры, а также решениями правительств о либерализации и дерегулировании экономики своих стран.

Крах советского коммунизма усилил развитие этих процессов: теперь за их рамками не осталось ни одной сколько-нибудь значительной группировки государств. Этот крах произошел отнюдь не случайно. Глобализация позволяет понять, почему и как советский коммунизм пришел к концу. Темпы роста в бывшем Советском Союзе и восточноевропейских государствах были сравнимы с аналогичными показателями на Западе примерно до начала 1970-х гг. После этого СССР и его союзники начали быстро отставать. Советская коммунистическая система, с ее упором на государственные предприятия и тяжелую промышленность, была неконкурентоспособна в рамках глобальной электронной экономики. Контроль над идеологией и культурой, на котором основывалась политическая власть коммунистических режимов, просто не мог не рухнуть в эпоху глобальных СМИ.

Правящие режимы СССР и восточноевропейских стран не могли помешать своим гражданам слушать западные радиостанции и смотреть телепередачи. Телевидение сыграло самую непосредственную роль в революциях 1989 г., с полным основанием получивших название первых «телевизионных революций». Демонстрации протеста, происходившие в одних странах, телезрители из других стран видели на своих экранах, после чего многие из них сами выходили на улицу.

Конечно, глобализация развивается неравномерно, и ее последствия далеко не всегда благотворны. Многим людям за пределами Европы и Северной Америки она до боли напоминает вестернизацию — или даже американизацию, ведь США сегодня остались единственной сверхдержавой, занимающей господствующие позиции на мировой арене в экономическом, культурном и военном отношении. Многие из самых заметных культурных символов глобализации связаны с Америкой — «кока-кола», «Макдональдс», Си-Эн-Эн.

Штаб-квартиры большинства гигантских транснациональных корпораций также находятся в CШA. Все остальные связаны с другими богатыми странами, а отнюдь не с бедными регионами мира. Согласно пессимистическому взгляду на глобализацию, она в основном касается промышленно развитого Севера, а развивающиеся страны Юга играют в ней очень незаметную и неактивную роль. Она рассматривается как процесс разрушения местных культур, усиления неравенства в мире и ухудшения положения обездоленных. Глобализация, утверждают некоторые, создает мир победителей и побежденных, причем к первой, процветающей категории, относятся немногие, а большинство обречено жить в нищете и отчаянии.

Действительно, статистика просто ужасает. Доля беднейших 20% населения мира в совокупном общемировом доходе с 1989 по 1998 г. снизилась с 2,3 до 1,4%. Доля самых богатых 20%, наоборот, возросла. В 20 африканских странах к югу от Сахары доход на душу населения в реальном исчислении снизился по сравнению с концом 1970-х гг. Во многих менее развитых странах нормы в области безопасности и экологии занижены или практически отсутствуют. Некоторые транснациональные корпорации продают там товары, распространение которых в промышленно развитых странах ограничено или запрещено — некачественные лекарства, вредные пестициды или сигареты с высоким содержанием смол и никотина. Это, конечно, не «всемирное братство», а всемирное пиратство.

Наряду с экологической опасностью, с которой он, кстати, тесно связан, рост неравенства является самой серьезной проблемой, стоящей перед мировым сообществом. Однако не стоит взваливать всю вину на богатых. Краеугольным камнем моей аргументации является тот факт, что глобализация сегодня лишь отчасти означает вестернизацию. Конечно, страны Запада или промышленно развитые страны в целом по-прежнему обладают гораздо большим влиянием на обстановку в мире, чем менее богатыe государства. Но глобализация становится все более децентрализованным процессом — она неподконтрольна ни одной группе государств, а уж тем более крупным корпорациям. В западных странах ее последствия ощущаются не меньше, чем где-либо еще.

Это относится и к глобальной финансовой системе, и к переменам, затрагивающим характер управления в целом. Все более распространенным явлением становится так называемая «колонизация наоборот». Колонизация наоборот означает влияние стран, не относящихся к Западу, на развитие событий в западных странах. Примеров тому множество — взять хотя бы «латиноамериканизацию» Лос-Анжелеса, возникновение глобально ориентированного высокотехнологичного сектора в Индии или продажу бразильских телепрограмм в Португалию.

Является ли глобализация силой, служащей всеобщему благу? На этот вопрос не существует простого ответа, учитывая сложный характер самого явления. Люди, задающие его и обвиняющие глобализацию в углублении неравенства в мире, как правило, имеют в виду экономическую глобализацию, а в ее рамках — свободу торговли. Сегодня, конечно, совершенно очевидно, что свобода торговли не является однозначным благом. Особенно это касается ее последствий для развивающихся стран. Открытие страны или каких-то ее регионов для свободной торговли может подорвать местную экономику. Территория, попадающая в зависимость от нескольких видов продукции, реализуемых на мировом рынке, весьма уязвима к колебаниям цен и технологическим изменениям.

Торговля, как и другие формы экономического развития, всегда нуждается в институциональных структурах. Рынки невозможно создать чисто экономическими методами, и то, до какой степени экономика данной страны должна открыться перед мировым рынком, зависит от ряда критериев. Однако противостояние экономической глобализации и внедрение протекционизма в экономике — это ошибочная тактика как для богатых, так и для бедных стран. В определенные периоды и для определенных стран протекционизм, возможно, является необходимостью. На мой взгляд, власти Малайзии, например, поступили правильно, введя в 1998 г. контрольный механизм для предотвращения оттока капиталов из страны. Но протекционистская политика, осуществляемая на постоянной основе, не способствует развитию бедных стран, а если это делают богатые государства, результатом становится создание враждующих торговых блоков.

Споры относительно глобализации, о которых я упомянул вначале, в основном сосредоточиваются на ее последствиях для суверенных государств. Сохранили государства, а значит и их политические лидеры, свое могущество, или ситуацию в мире сегодня все больше определяют совершенно иные силы? Нет, государства еще обладают могуществом и роль политических лидеров в мире по-прежнему велика. И в то же время роль суверенного государства меняется у нас на глазах. Экономическая политика на уровне государства уже не обладает той же эффективностью, что и прежде. И, что еще важнее, сегодня, когда прежние формы геополитики устаревают, государствам необходимо пересмотреть свою идентичность в целом. Хотя это и спорная точка зрения, я считаю, что после окончания «холодной войны» у большинства стран больше не осталось врагов. Ну кого можно считать врагами Британии, Франции или Бразилии? Война в Косово не была межгосударственным конфликтом. Здесь традиционный территориальный национализм столкнулся с интервенционизмом нового типа, основанным на моральных соображениях.

Сегодня государствам угрожают риски и опасности, а не враги, что коренным образом меняет саму их природу. И это относится отнюдь не только к государству. Повсюду мы видим институты, которые внешне выглядят так же, как и раньше, и носят те же названия, но абсолютно изменились изнутри. Мы продолжаем говорить о государстве, семье, работе, традициях, природе, как будто эти понятия остались теми же, что и прежде. Но это не так. Прежней осталась скорлупа, внешняя оболочка, но внутри они изменились — и это происходит не только в США, Великобритании или Франции, но практически везде. Я называю их "институты-пустышки». Это институты, уже не соответствующие задачам, которые они призваны выполнять.

Набирая силу, изменения, которые я охарактеризовал в данной главе, создают нечто беспрецедентное — глобальное космополитичное общество. Мы — первое поколение людей, живущих в этом обществе, чьи контуры просматриваются пока довольно cмyтнo. Оно потрясает основы нашего традиционного образа жизни, где бы мы ни находились. На данный момент это еще не мировой порядок, определяемый коллективной волей людей. Нет, его становление носит анархический, случайный характер, на него влияют множество разных факторов.

Этот порядок не назовешь устоявшимся и стабильным: он полон тревог и раздирается глубокими противоречиями. Многие из нас ощущают себя игрушкой в руках сил, которые нам неподвластны. Способны ли мы подчинить их своей воле? По-моему, да. Переживаемое нами ощущение бессилия — не признак нашей собственной слабости, а отражение недееспособности наших институтов. Надо реформировать те институты, что уже имеются, или создать новые. Ведь глобализация сегодня — не случайное явление в нашей жизни. Это изменение самих ее основ. Это — наш образ жизни.