Подготовка научных кадров. Научные школы

В философии науки известна полемика между К. Поппером и М. Полани по поводу возможности объективации знаний, суть которой состоит в следующем. Во второй половине шестидесятых годов Поппер выступил с идеей трех «миров»: 1) мира физических объектов и состояний, 2) субъективного мира мыслительно-ментальных состояний сознания и 3) мира объективного содержания мышления, т.е. совокупности научных идей и художественных образов.

По мнению Поппера, этот «третий мир» вполне объективен и осязаем. Это мир книг и библиотек. Книга, согласно Попперу, содержит объективное знание независимо от того, прочитает ее кто-нибудь или нет. Настаивая на самостоятельном и независимом существовании этого мира, Поппер, в частности, предложил следующий мысленный эксперимент. Представим, что уничтожены все наши машины и орудия труда, а также все субъективные знания и навыки, позволявшие пользоваться ими. Восстановится ли после этого цивилизация? Да, отвечает Поппер, если при этом сохранятся библиотеки и наша способность читать и понимать книги.

М. Полани придерживался другой точки зрения по поводу природы знания. По его мнению, значительная часть того, что мы знаем, носит неявный или личностный характер. Это знание нельзя выразить в явной или объективной форме, например, в виде текстов и диаграмм. Несмотря на необъективируемый характер, личностное знание имеет очень большое значение, так как оно тесно связано с индивидуально формируемым опытом познания, а также результатом непосредственного влияния других людей. Понятие «личностного знания» охватывает не только сферу обыденного, житейского опыта, тех или иных практических навыков, но и имеет отношение к области научного знания.

Конечно, на первый взгляд, такая позиция выглядит странной: ведь мы привыкли считать, что научное, во всяком случае, естественнонаучное знание «объективно», что оно не зависит от вкусов и предпочтений своих создателей. Ведь еще Бэкон в образе «идолов» критиковал субъективность схоластической учености.

Все это верно, однако Полани все же настаивает на том, что значительная часть того, на что ученый опирается в своей работе, неявные предпосылки и скрытые предпочтения, которые даже нельзя полностью вербализировать, тем не менее, очень важны в его работе. Он считал, что большое количество учебного времени, которое студенты-химики, биологи и медики посвящают практическим занятиям, свидетельствует о важной роли, которую в этих дисциплинах играет передача практических знаний и умений от учителя к ученику. Действительно, в основе науки существуют области практического знания, которые через формулировки передать невозможно. Знания такого типа Полани назвал неявными знаниями.

Традиции могут быть как вербализованными, существующими в виде текстов, так и невербализованными, существующими в форме неявного знания. Последние передаются от учителя к ученику или от поколения к поколению на уровне непосредственной демонстрации образцов деятельности или, как иногда говорят, на уровне социальных эстафет. Что бы ни делал ученый, ставя эксперимент или излагая его результаты, читая лекции или участвуя в научной дискуссии, он, часто сам того не желая, демонстрирует образцы, которые, как невидимый вирус, «заражают» окружающих.

Таким образом, как считают современные исследователи науки, мы попадаем в сложный и мало исследованный мир, в мир, где живет язык и научная терминология, где передаются от поколения к поколению логические формы мышления и его базовые категориальные структуры, где удерживаются своими корнями так называемый здравый смысл и научная интуиция. Очевидно, что родной язык мы усваиваем не по словарям и не по грамматикам. В такой же степени можно быть вполне логичным в своих рассуждениях, никогда не открывая учебник логики. А где мы заимствуем наши категориальные представления? Все это – мир неявного знания.

Историки и культурологи часто используют термин «менталитет» для обозначения тех слоев духовной культуры, которые не выражены в виде явных знаний и, тем не менее, существенно определяют лицо той или иной эпохи или народа. Но и любая наука имеет свой менталитет, отличающий ее от других областей научного знания.

Противопоставление явных и неявных знаний дает возможность более точно провести и осознать давно зафиксированное в речи различие научных школ, с одной стороны, и научных направлений, с другой. Развитие научного направления может быть связано с именем того или другого крупного ученого, но оно вовсе не обязательно предполагает постоянные личные контакты людей, работающих в рамках этого направления. Другое дело – научная школа, в которой эти контакты абсолютно необходимы, ибо в научных школах огромную роль играет опыт, непосредственно передаваемый на уровне образцов от учителя к ученику, от одного члена сообщества к другому. Именно поэтому научные школы имеют, как правило, определенное географическое положение: Казанская школа химиков, Московская математическая школа и т.п.

Следует заметить, что в условиях современного уровня научно-технического прогресса проблема своевременной подготовки научных кадров имеет очень больше значение. Дело в том, что современная наука и техника очень сложна и требует непрерывных усилий для поддержания ее в работоспособном состоянии. Создавать, эксплуатировать, выводить из эксплуатации и утилизировать многие виды современных технических устройств способны лишь специалисты высочайшей квалификации.

Что же касается дальнейшего развития по пути научно-технического прогресса, предполагающего, среди прочего, решение ряда глобальных экологических проблем, то для этого необходим непрерывный приток свежих кадров и своевременная подготовка новых специалистов. И, в первую очередь, в наукоемких и высокотехнологичных отраслях производства и знания.

Проблема в том, что этот процесс обязательно должен быть непрерывным. Если произойдет остановка даже на относительно короткий период времени, и череда смены поколений нарушится, то последствия будут иметь фатальное значение. Старшее поколение уйдет, а вновь прибывшие не смогут за приемлемый срок самостоятельно освоить все необходимые знания и навыки. Вряд ли стоит говорить, к каким последствиям это может привести, в том числе, и для проблемы обеспечения обороноспособности государства.

Наука и власть

Н. Винер, обращая внимание на противоречие между этосом науки и власти, прибегает к любопытной интерпретации известного афоризма Эйнштейна о том, что «господь бог коварен, но он не злонамерен». Как говорит Винер, это больше, чем афоризм, так как в нем выражена суть научного метода и соответствующие представления о природе. Смысл афоризма в том, что природа, конечно, устроена сложно, и поэтому разобраться в ее законах очень не просто, но, тем не менее, природа не ставит перед собой дополнительную задачу – специально обмануть человека. Природа оказывает сопротивление стремлению раскрыть ее тайны, но она не проявляет изобретательности в нахождении новых и не подлежащих расшифровке методов, с тем, чтобы затруднить нашу связь с внешним миром.

По словам Винера, различие между пассивным сопротивлением природы и активным сопротивлением противника наводит его на мысль о различии между ученым-исследователем и воином или участником состязаний. Ученый-исследователь должен всегда проводить свои эксперименты, не боясь того, что природа со временем раскроет его приемы и методы и изменит свою линию поведения. Следовательно, работа ученого направляется его лучшими намерениями, тогда как, например, игроку в шахматы нельзя сделать ни одной ошибки, не обнаружив, что бдительный соперник готов извлечь из этого все выгоды, чтобы нанести ему поражение. Поэтому шахматный игрок руководствуется скорее худшими, чем лучшими намерениями.

Таким образом, ученый склонен рассматривать своего противника как благородного врага. Такая точка зрения, пишет Винер, необходима для его деятельности как ученого, но она же может превратить его в игрушку в руках беспринципной военщины и политиканов.

Сравнение Винера очень удачно и в нем, как в капле воды, отразилась вся проблема взаимодействия науки и власти. Этос власти очень далеко отстоит от этоса науки. Наука – это стремление к истине; власть – это стремление к господству.

Признанный теоретик власти – Н. Макиавелли – достаточно точно выразил одну из основных ее аксиом: для укрепления власти хороши любые средства. Конечно, в какой-то момент истории может сложиться ситуация, когда цели власти совпадают с целями разума, но, на самом деле, это случайность. И «истина» и «ложь» для власти – это лишь возможные средства укрепления самой себя.

В истории, конечно, найдется много примеров, когда разум, «одерживает верх» над смутными и скрытыми интенциями власти. Если говорить более конкретно о проблемах соотношения науки и власти применительно к современному уровню развития науки, то можно заметить следующее. Современная наука – сложна, и многогранна и очень дорога. Любые сколько-нибудь серьезные исследования в настоящее время могут осуществляться только большими, скоординированными группами ученых, работу которых финансирует общество. Категории же этики всегда индивидуальные, личностные. Легко привести примеры ученых, которые в какой-то момент проникались личной ответственностью за результаты и возможные последствия своих открытий и даже обращались к властям по поводу своих тревог и опасений, призывая последние не использовать «во зло» результаты своих открытий – но разве их когда-нибудь слушали?

Более того: многие современные исследования не являются результатом «прихоти» или желания ученых открыть «истину». Ведь часто «истина» только «побочный результат» прикладных исследований. Заказчиками многих современных исследований, осуществляющих финансирование и, следовательно, обеспечивающих возможность их проведения выступает не научное сообщество, а государство.

Физики-теоретики, как известно, в своем исследовании ядерной цепной реакции деления и не намеревались создавать атомную бомбу, тем не менее, именно ее они и создали. И это отнюдь не случайно. Ведь сами физико-технические открытия во многом были связаны с политическими усилиями, направленными на создание стратегических вооружений и экономическими решениями, ориентированными на получение новых источников энергии. Показательна в этом смысле, например, аргументация в пользу военной ядерной программы Пакистана, выдвигавшаяся экс-премьером З. Бхутто в 1979 году. Эта программа, по его мнению, самоочевидна для всех арабов в силу того, что «христианские, еврейские и индусские цивилизации» уже обладают ядерным оружием, и недопустимо такое положение, когда его нет у исламской цивилизации.

Очевидно, что во взаимоотношении «власти» и «науки» первенство принадлежит первой. Именно власть в лице государства и соответствующих демократических институтов (если, конечно, они есть) определяет направления и тенденции развития современной науки и, естественно, несет всю ответственность за последствия принятых решений.

Нельзя сказать, что в этой области ничего не делается. Проблема в том, что ряд последствий развития современной техники не всегда возможно предсказать. Поэтому необходимо хотя бы пытаться это сделать по отношению к новым проектам. Для этого надо проводить соответствующие исследования, выслушивать мнения оппозиционеров еще до принятия окончательного решения, наконец, создать правовые механизмы, регулирующие подобные вопросы. В развитых западных странах существует комплекс мероприятий и институтов по комплексной оценке техники. Например, в США с 1972 г. действует закон об оценке техники (Technology Assessment Act). На основании этого закона создано «Бюро по оценке техники» при Конгрессе США. Главной задачей этого Бюро является выработка указаний на возможные позитивные или негативные следствия технических применений, а также сбор и обеспечение соответствующей информации, которая могла бы помочь принять оптимальные решения. В Германском Бундестаге с 1986 г. действовала Комиссия по оценке последствий развития техники.

На международном уровне также принят ряд мер, которые могут оказать косвенное влияние на развитие современных технологий. Самым известным международным документом в этой области был Киотский протокол – первое глобальное соглашение об охране окружающей среды, основанное на механизме международной торговли квотами на выбросы парниковых газов.

Таким образом, постепенно происходит не только осознание (философы антисциентистского направления уже давно говорят о негативных последствиях развития техники), но и предпринимаются реальные шаги по контролю и возможной коррекции направлений научно-технического прогресса.