Хрестоматия по истории науки и техники

Под редакцией д-ра ист. наук, проф., акад. РАЕН Ю.Н. Афанасьева и В.М. Орла

Составители: д-р филос. наук, проф. Б. А. Старостин,

канд. тех. наук, проф. Ю.С. Воронков,

канд. ист. наук, доц. АЛ. Медведь

Художник Михаил Гуров

Содержание

Предисловие.................................................................................................... .......... 9

Историко-научные источники: опыт исторического осмысления.... 10

АНТИЧНОСТЬ

Геродот. История в девяти книгах........................................................................ 33

1Ъппократ. О воздухах, водах и местностях...................................................... 51

О древней медицине........................................................................................ 51

Платон. Тимей........................................................................................................ 57

Аристотель. Метафизика............................................................................... 62

Физика...................................................................................................................... 77

О частях животных................................................................................................. 82

О возникновении животных.................................................................................. 83

Теофраст. Об ощущениях..................................................................................... 92

Исследование о растениях............................................................................... 99

О причинах растений............................................................................................. 100

Евдем Родосский. История геометрии........................................................... 102

Лукреций. О природе вещей............................................................................ 107

Витрувий. Десять книг об архитектуре......................................................... 114

Плиний Старший. Естественная история............................................................ 122

Колумелла. О сельском хозяйстве................................................................. 149

Птолемей. Альмагест.......................................................................................... 155

СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Иоанн Дамаскин. Диалектика, или Философские главы............................ 177

Бируни. Памятники минувших поколений ……………………………….. 184

Нбн Сина. Поэма о медицине........................................................................ 199

Фараби. О возражении Галену по поводу его разногласий

с Аристотелем относительно органов человеческого тела................................. 224

Роджep Бэкон. Общая физика....................................................................... 229

Альбepm Великий. Малый алхимический свод................................................... 254

ВОЗРОЖДЕНИЕ

Леонардо да Винчи. О себе и своей науке......................................................... 259

А. Дюрер. Наставление к укреплению городов.............................................. 266

Н. Коперник. Об обращениях небесных сфер................................................... 286

Г. Агрикола. О горном деле и металлургии....................................................... 300

А. Везалий. О строении человеческого тела...................................................... 319

Дж. Бруно. О бесконечности, Вселенной и мирах......................................... 334

НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ XVII в.

Г. Галилей. О пользе, которая извлекается из механики и ее орудий.. 356

Звездный вестник............................................................................................. 359

Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых

отраслей науки...................................................................................................... 361

У. Гарвей. Анатомическое исследование о движении сердца и крови

у животных........................................................................................................... 368

И. Кеплер. Новая астрономия, основанная на причинах, или Физика неба, представленная исследованиями движения звезды Марс

согласно наблюдениям дворянина Тихо Браге................................................. 383

Ф. Бэкон. О достоинстве и приумножении наук................................................ 405

И. Ньютон. Математические начала натуральной философии................... 435

Определения..................................................................................................... 437

О системе мира.................................................................................................... 444

Правила умозаключений в физике.................................................................... 444

Г.В. Лейбниц. Исторический очерк развития алгебры..................................... 450

ЕВРОПЕЙСКАЯ НАУКА XVIII в.

К. Линней. Философия ботаники........................................................................ 460

М. Ломоносов. Письмо о пользе стекла......................................................... 468

Л.А. Лавуазье. Начальный учебник химии........................................................ 480

Ж.Л. Лагранж. Динамика............................................................................... 492

Л. Эйлер. Механика......................................................................................... 504

Введение в анализ бесконечно малых............................................................. 509

П.С. Лаплас. Небесная механика........................................................................ 515

ПС. Паллас. Млекопитающие............................................................................. 521

ЕВРОПЕЙСКАЯ НАУКА XIX в.

И.Я. Берцелиус. Учебник химии.................................................................... 545

И.В. Гёте. Избранные сочинения по естествознанию......................................... 553

О.Ж. Френель. Мемуар о дифракции света................................................... 570

М. Фарадей. Опыт истории электромагнетизма............................................ 578

ПЛ. Гельмголъц. О сохранении силы............................................................. 608

Д. К. Максвелл. Трактат об электричестве и магнетизме.............................. 608

Я. Г. Вант-Гофф. Очерки по химической динамике................................... 615

Ч. Дарвин. Исторический набросок развития воззрений на происхождение видов, предшествовавших публикации

первого издания этого труда.............................................................................. 632

П. Бер. Об истории высокогорных восхождений на Кавказе,

в Средней Азии и в прилегающих районах земного шара............................ 644

НАУКА XX в.

В. Гейзенберг. Физика и философия............................................................. 652

А.Эйнштейн. Пространство-время................................................................ 670

MB. Келдыш. Баллистические возможности составных ракет................. 678

Дж. Агасси. Революции в науке - отдельные события

или перманентные процессы?.......................................................................... 683

Предисловие

Изучение любой науки (в первую очередь это относится, конечно, к гуманитарным наукам) невозможно без глубокого постижения текстов, лежащих в ее основании. Поэтому наличие собранных имеете классических для конкретной науки текстов является свидетельством зрелости учебной дисциплины, представляющей эту отрасль знания.

История науки и техники, как учебная дисциплина и как вузовским кафедра, насчитывает более 100 лет. За это время в разных странах было множество работ, концепций, блестящих и глубоких исследователей. Одно лишь имя В.И. Вернадского, которого по праву можно Питать основоположником отечественной школы истории науки, гово рит о многом. Однако в силу сложности, неоднозначности, меж-и мультидисциплинарности гуманитарного в своей основе предмета истории науки (а тем более с неизменным, как правило, дополнением «и техники»), несмотря на существование в мире множества кафедр, факультетов и центров, формирование стандартного набора учебных И учебно-методических материалов по дисциплине сопряжено с немалыми трудностями. А если мы беремся преподавать общую историю науки и техники (а такой подход абсолютно необходим - только он позволяет связать воедино историю множества распадающихся наук, теорий...), то трудности становятся максимальными.

Ни одна из концепций истории науки не может претендовать на то, чтобы быть единственно верной - многие из них существуют по принципу дополнительности.

Эти трудности, естественно, проявляются и при формировании такого важнейшего элемента дисциплины, как хрестоматия. Составители не могут сослаться на какой-либо канонический образец хрестоматии по истории науки. Вместе с тем многолетняя деятельность кафедры истории науки Российского государственного гуманитарного университета: создание и использование учебника, разнообразных программ, рабочих тетрадей, а также электронной версии

курса «История науки и техники» - однозначно свидетельствует о необходимости хрестоматии, и именно на бумажном носителе. Как известно, тексты на мониторе и в книге не тождественны по восприятию - у них разные функции.

Составители отдают себе отчет в уязвимости предлагаемой структуры хрестоматии. Но требования разумности объема издания вовсе не надуманы. Поэтому отобрано то, что, по мнению составителей, в первую очередь необходимо студенту и аспиранту, изучающим историю науки и техники.

Историко-научные источники: опыт исторического осмысления

1. Историко-научное источниковедение как исследовательская область

Источниковедение истории науки основывается, прежде всего, на научных текстах, хотя их и нельзя рассматривать как единственную для истории науки группу источников: ведь историко-научное исследование опирается также на музейные экспонаты: приборы, устройства, на изобретения, фотографии и т. д. Тем не менее изучение текстуальных источников остается важнейшим моментом историко-научного познания. Что касается хрестоматии историко-научных источников, ее целью как раз и является - научить студента ценить высказанную от первого лица мысль, помочь ему проникнуть к подлинным и первичным текстам и идеям.

Источниковедение в его различных аспектах и применениях (в том числе общеисторическое, культурно-историческое - например, музыкально-историческое, церковно-историческое и т. д., а также и историко-научное) составляет неотъемлемую часть гуманитарного познания.

Между двумя аспектами текста - текстом как источником историке-научного познания и текстом (даже тем же самым) как источником познания других областей культурной и социальной действительности - имеется существенное различие. Оно связано с особенностями междисциплинарной природы историко-научных источников. Всякое источниковедение в определенной мере междисциплинарно, но в историко-научном источниковедении исторический аспект интерферирует с дисциплинами, обычно «выносимыми за скобки» в большинстве модусов общеисторического и даже историко-культурного исследования. К этим дисциплинам относятся, прежде всего, математика и естественные науки, однако также и ряд гуманитарных дисциплин, например этнография, юриспруденция, экономика и т. д. Их источники нередко выпадают из поля зрения историка, изучающего развитие гражданского общества, народов или стран. Целью научного текста обычно не является раскрытие экономической, правовой и т. д. стороны науки; однако косвенно и опосредованно обо всем этом можно узнать, используя научный текст как источник.

Наука (и в особенности естествознание) представляет собой наиболее рациональный аспект культуры, а потому недостающие в историко-научных свидетельствах детали нередко могут быть восстановлены путем реконструкции эмпирических или дедуктивных моментов рассуждения. В других случаях сообщения об историко-научных фактах могут быть верифицированы или фальсифицированы путем сопоставления источника с нашими современными знаниями в соответствующей научной, в особенности естественнонаучной, области.

Приведем достаточно наглядный и в какой-то мере хрестоматийный пример. Рассматривая сообщение Геродота (V в. до н. э.) О плавании финикийцев вокруг Африки около 600 г. до н. э., современный историк науки должен, во-первых, констатировать излишний скептицизм Геродота, который верит в оракул и вещие сны, в мщение богов и Поликратов перстень, но, столкнувшись с достоверным, хотя и непривычным сообщением, категорически его отвергает. Во-вторых, это отвержение надо отметить как пример того, что именно скепсис может неожиданным образом подтвердить достоверность того, что отвергается. В самом деле, финикийцы, плывя вокруг Африки («Ливии»), видели солнце справа. «Я-то этому не верю, Пусть верит, кто хочет», - пишет Геродот (IV, 42). Экспедиция следовала с востока на запад, и солнце для них могло быть, вообще говоря, с любой стороны, в зависимости от времени дня и изгибов пути. Однако в античной литературе в случаях, когда не уточняется ни момент наблюдения, ни положение наблюдателя, имеется в виду полдень - единственный момент, когда по одному лишь положению солнца (строго на юге) можно безошибочно определить стороны света. Следовательно, в любой точке северного полушария солнце при движении наблюдателя с востока на запад будет у него слева. Финикийцы правдиво передали свое наблюдение в южном полушарии, где солнце в полдень столь же строго на севере, следовательно, справа. Геродот, тоже не подозревавший о шарообразности Земли, но не имевший их наблюдений (весь его опыт таким наблюдениям противоречил), не должен был в аутентичность этих наблюдений поверить.

Источниковедческая специфика научных текстов определяется также возможностью на их основе характеризовать состояние той или иной отрасли науки на определенном этапе ее развития. С помощью научных текстов в историческое рассмотрение вводятся такие, вообще говоря, не традиционные для него темы, как «принципы научного эксперимента», «знание о природе», «законы природы» и т. д. Существуют также различия между общеисторическими и историко-научными источниками, связанные с самой структурой источникового познания. Как известно, любой источник исторического познания может рассматриваться с двух сторон: 1) как нечто, из чего может быть получена информация о развитии соответствующего объекта, и 2) как продукт человеческой деятельности. Применительно к историко-научным источникам второй аспект представляет собой результат научной деятельности, например открытие, изобретение или новый подход (метод и т. д.). В наличии обоих указанных аспектов, которые можно назвать информационным и творческим, можно убедиться на примере любых видов историко-научных источников. Весь этот массив источников можно (как это применительно к общеисторическим источникам сделали в конце XIX в. в Германии И.Г. Дройзен и Э. Бернгейм, а в России в 1930-х годах М.Н. Тихомиров) подразделить на «исторические остатки» и «историческую традицию». К «остаткам» относятся, например, данные археологии, а также приборы, вещества, полученные при научных опытах на позднейшем этапе - аудио- и видео- документы и т. д. В качестве историко-научного источника могут выступать и данные эксперимента¹.

Носителем традиции историко-научного исследования является научный текст, в типичном случае печатный. Он, как мы уже говорили, служит источником разнообразных знаний и носителем разнообразной информации, не только историко-научной. Для создания же собственно историко-научных работ с ранних этапов, по существу с самого появления историко-научной литературы, использовались письменные источники двух типов, приблизительно тех же, за которыми в наши дни закрепились названия «первичные» и «вторичные».

Так же как для исследования исторического источника вообще, для исследования историко-научного источника первостепенными должны быть признаны моменты, связанные не только с его функцией (т. е. с функцией указания на объект познания), но и с его природой как продукта культуры.

Если для анализа источника и раскрываемых им фактов всегда существенна их оценка с позиций современности, то для анализа историко-научных источников такая оценка особенно важна. Это свя з ано рациональным характером науки как главного компонента Объекта историко-научного познания. Рассмотрение этой важной особенности историко-научных источников требует фиксации историко-научного источниковедения как исследовательской области с ее собственными методами и приемами, которые представляют собой чктный случай приемов и методов источниковедения как такового, не лишены и своей специфики.

2. Формирование концепции историко-научного источника

Несмотря на отсутствие вплоть до Нового времени таких терминов, как «первичный» и «вторичный» источник, «источниковедение» и т. д., и несмотря на имевшую место до недавних пор недифференцированность истории науки от других областей исторического познания, несомненно, что история науки как исследовательская область существовала, по крайней мере, с IV в. до н. э., когда в школе Аристотеля был создан ряд историко-научных монографий, фрагменты которых дошли до нас. Уже в ту эпоху фактически бытовали обе названные группы источников. Первичные источники представляли собой оригинальные Мучные тексты, вторичные - историко-научные тексты в широком Смысле, поскольку на ранних этапах история науки еще не была дифференцирована от истории философии, а иногда, как у Геродота, и от общеисторического текста. Диоген Лаэртский в III в. н. э. составил историко-философский в своей основе труд: собрание жизнеописаний философов, ученых, мудрецов (авторское название книги в дошедших до нас списках отсутствует и осталось неизвестным). Но в этом труде. С современной точки зрения вполне просматривается и историко-науч-НЫЙ аспект. В источниковедческом же плане очевидно, что автор использовал как имевшиеся в его руках оригинальные труды более древних «физиков» (точнее: натурфилософов) и сочинения по астрономии, метеорологии, биологии, так и исторические обобщения этих трудов в виде, например, «Мнений физиков» Теофраста (IV в. до н. э.), «Истории астрономии» Евдема Родосского (ок. 300 г. до н. э.) и «Обзора ученых» Диокла Магнесийского (II—I вв. до н. э.).

В Новое время историко-научная литература стала формироваться с XV-XVII вв., когда появились труды: «О первых изобретателях» Полидора Виргилия (1499), «Сто польских ученых» С. Старовольского (1625), «О возникновении и прогрессе химии» Оле Борха (1668) и т. д. Их источниками опять-таки служили как научные, философские и исторические трактаты, так и находившиеся в научном обиходе к тому времени античные и средневековые сочинения, хотя бы частично относящиеся к истории знания, - например, «Этимологии» Исидора Севильского (ок. 600 г. н. э.), «О природе вещей» Фомы Кантемпре (1248) или «Книга природы» Конрада фон Мегенберга (ок. 1370). Впрочем, эти труды сами в значительной мере основаны на античных источниках.

Как видим, историко-научные источники были весьма разрознены во времени. Специальный интерес к источниковедению истории науки (и к источниковедению вообще) возник лишь после того, как анализ источников стали рассматривать в качестве отдельной дисциплины, а не предварительного этапа работы историка. Потребность в таком анализе была вызвана совершенствованием методов исторического исследования и ростом престижа науки в результате промышленной революции, в ходе которой прогресс науки был осознан как один из факторов социального и технологического прогресса.

Рост престижа науки повлек за собой неожиданное и парадоксальное последствие: появились подделки историко-научных источников. Сами по себе случаи фальсификации грамот, посланий и т. д. - феномен почти столь же древний, как письменность. Подделывались и произведения искусства. Подделывать специально научные тексты до какого-то момента не возникало потребности. Однако в середине XIX в. уже не вызвало большого удивления, например, разоблачение подделок Д. Врен-Люка, изготовившего фальшивые письма Галилея и Паскаля, из которых якобы следовало, что Галилей произвел ряд астрономических наблюдений, в действительности выполненных через много лет после его смерти, и что Паскаль узнал об этих наблюдениях из своей тайной переписки с Галилеем и затем использовал их для формулировки принципа всемирного тяготения. Получилось, что приоритет в открытии тяготения принадлежит Франции и что это открытие было сделано Паскалем почти за полвека до Ньютона. Подобные фальсификации усиливали потребность в разработке приемов критики историко-научных источников.

В течение XIX в. шел процесс превращения источниковедения в самостоятельную дисциплину. К концу столетия он стал важной предпосылкой для создания историко-научного источниковедения.

Первоначальным внешним выражением «дисциплинаризации» источниковедения (общего) было появление научных обществ и изданий в этой сфере. Например, в Германии вопросы источниковедения стояли в центре внимания как основанного в 1819 г. по инициативе Г.Ф. фон Штейна «Общества по изучению старинных исторических источников», так и издаваемой с 1826 г. серии «Памятники немецкой истории». Впрочем, термин «источниковедение», Quellen Kunde, вошел в общее употребление десятилетием позже. Издатели «Памятников...» разбили источники на пять типов, к двум из которых (Epistolae - «Письма», Antiquitates - «Древности») были отнесены, в частности, и историко-научные памятники.

В России аналогичную стимулирующую роль в формировании источниковедения сыграло издание «Собрания государственных грамот и договоров» (с 1813) и «Полного собрания русских летописей» (с 1844), а также ряд других публикаций, в том числе подготовленных начиная с 1834 г. Археографической комиссией. Немалое значение для разработки теоретических вопросов изучения источников, в том числе историко-научных, имели труды историков XIX в. -Э. Фримена в Англии, Э. Бернгейма в Германии, Ш.В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса во Франции и других. Они в основном опирались на позитивистские представления о методе исторического исследования, согласно которым текст - это окончательная для исторического исследования действительность. Тем не менее развитый историками-позитивистами подход в ряде отношений способствовал сближению гуманитарной и естественно-научной позиций на почве истории науки. Например, Э. Бернгейм прямо включал некоторые аспекты естествознания в историческую науку, считая его «вспомогательной исторической дисциплиной», без которой неполным будет представление об исторической причинности.

Под углом зрения трактовки истории как процесса генерации текстов такие понятия, как «философия истории», «историософия», «исторический процесс как целое», теряли смысл. Ограничение горизонта историка текстуальной реальностью в особенности препятствовало конструктивному исследованию в истории науки. В этой области сам отбор источников среди всех потенциально доступных и в принципе могущих служить источниками документов определяется некой рациональной схемой, которая ведет к открытию или к построению новой теории. При отсутствии такой схемы историк теряется во множестве потенциальных источников - как будто равноправных, но на самом деле подчас уводящих в сторону от магистральной линии развития науки. Такие случаи встречались нередко

и в XX столетии: так, долгое время историки биологии, изучавшие историю учений о наследственности по источникам XIX в., пропускали ключевое для этой истории событие - публикацию Г. Менделя в 1865 г. о количественных законах наследственной передачи признаков. Это событие первоначально не привлекало внимания историков, потому что было отражено до 1900 г. лишь в неавторитетной провинциальной прессе, мало интересовавшей их. Историки науки, как и вообще ученые XIX в., гораздо выше (по сравнению с несущественной, как им казалось, публикацией Менделя) ставили значение широко обсуждавшихся, но не научных в своей основе ламаркистских и пангенетических схем. Позже (например, для советских историков биологии 1940-1950-х годов или для А. Дж. Мортона) роль фактора, деформирующего историко-научную реальность, сыграло осуждение менделизма со стороны власти. Все же к числу заслуг историков науки XIX-XX вв. следует отнести факт, что такого рода случаи пренебрежения действительно великими открытиями были исключением, и в этот период создано немало ставших классическими образцов дисциплинарной и общей истории естественных наук. Источниковедческий аспект этих работ был ориентирован, в частности, на преодоление статичности и синхроничности научного текста, на выявление его исторической стороны. То, что в тексте было постулировано или принято за очевидное, нередко оказывалось на самом деле опосредованным результатом деятельности предшественников. Историки науки стремились обнаружить такое опосредование, равно как и прочие факторы научного прогресса. Эти цели, связанные с отказом от односторонне фактографического подхода к текстам, уже к концу XIX в. выдвинулись - как для историков науки, так и для исторического исследования в целом - на первый план. К данному времени больше внимания стали привлекать внетекстовые источники историко-научного познания начиная с самых ранних этапов. Все это означало существенное расширение исторического горизонта.

Жак Буше де Перт еще в 30-40-х годах XIX в. благодаря своей интерпретации каменных орудий из долины Соммы фактически ввел в науку представление о палеолите, причем в своей первичной форме это представление было конкретизировано именно как обращение к новому виду историко-технических источников. Дело было даже не в самом факте их обнаружения, а в интерпретации. После Буше де Перта и особенно после обоснования Ч. Дарвином понятия об эволюции человека собственно и появились специалисты в области истории каменного века, равно как и в области первобытной археологии. Приблизительно на рубеже XIX-XX вв. новая, соответствующая этим специальностям группа источников - первобытные орудия - окончательно утвердилась в своих правах.

Однако в те же годы была предпринята еще одна попытка построить историю науки на позитивистских, чисто «текстовых» началах - попытка, парадоксальным образом явившая собой переход к преодолению позитивизма в историко-научной литературе XX в. Она нашла свое воплощение в «Физической теории» (1904) П. Дюгема, одного из крупнейших французских теоретиков истории науки. Эта книга особенно важна для нас в том плане, что Дюгем уже имеет дело с эксплицированным им понятием историко-научного источника. В своем подходе к корпусу историко-научных источников Дюгем отождествляет источниковую реальность с набором текстов. Он неоднократно подчеркивает многоплановость структуры текстов, даже в тех случаях, когда эта многоплановость скорее угадывается; например, Дюгем пишет, что Птолемей в «Альмагесте» многое заимствует из труда Гиппарха и часто неявно ссылается на этот труд. Однако по ходу изложения у Птолемея не всегда легко отличить его личный вклад от того, что взято им у его предшественника. Дюгемовская попытка интерпретировать историю науки как цепь текстов оказалась -если говорить о крупных и влиятельных опытах построения всеобщей истории науки - по существу последней, причем она уже не вполне согласовывалась с классическим позитивистским отказом от метафизики. Роль метафизического элемента в этой попытке играло обращение к христианскому наследию и осмысление на его основе научных и историко-научных данных с акцентом на их этических и эстетических аспектах. Согласно Дюгему, цель науки - не объяснять, а «экономно» (в махистском смысле данного термина) описывать явления. Источниками этого описания служит как прямой опыт, так и книги предшественников. Даже Леонардо да Винчи использовал в качестве источников труды более ранних авторов XV и XIV вв., откуда и подзаголовок «Этюдов» Дюгема о Леонардо: «Те, кого он читал, и те, которые читали его», т. е. для которых его книги стали источниками. Вся эта преемственность рисуется Дюгемом как кумулятивное развитие: даже научная революция XVII в. произошла в результате непрерывной последовательности мелких добавлений из доктрин средневековых схоластов. Если и был подлинный «перерыв непрерывности» в развитии науки, то он произошел в 1270-х годах, когда парижский епископ Эжен Тампье осудил ряд пунктов аристотелевской космологии, включая различие надлунной и подлунной сфер и невозможность сотворения одновременно нескольких миров

(при этом в промежутке между ними оказывался вакуум, существование которого тоже отрицалось Аристотелем, а теперь, т. е. в конце XIII-XIV в., было признано возможным). От этого переломного пункта, т. е. с эпохи в определенном смысле еще «донаучной», начинается, по Дюгему, вполне постепенное и непрерывное движение вплоть до современной ему (Дюгему) науки.

«Нулевой» стадией этого движения было официальное осуждение не только Аристотеля, но и его последователей, прежде всего Ибн-Сины и Аль-Газали, в трактате «Аристотель и его последователи», написанном Гийомом Овернским, одним из парижских епископов, приблизительно в середине XIII в. Это еще не было прямое осуждение, но лишь высказанное Гайомом как частным лицом мнение. Тампье в 1270 и 1277 гг. выступил уже с официальным осуждением и даже не столько Аристотеля, который ускользал от церковного суда как живший в эпоху дохристианскую, сколько его исламских и прочих позднейших последователей и их науки о природе. Осуждение, видимо, не имело абсолютной силы и не касалось всех учений Аристотеля, но только тех, которые вели к пантеизму или материализму, в чем, собственно, и обвинялись Ибн-Сина и Аль-Газали. Во всяком случае, Фома Аквинский, ставший в 1257 г. доктором Парижского университета, мог продолжать чтение своих лекций в Париже, в непосредственном соседстве с Тампье, а также в Кельне, Риме и Неаполе до своей смерти в 1274 г., т. е. между двумя анафемами Тампье в адрес Аристотеля. Больше того, его перипатетическое в своей основе, но христианизированное учение не помешало его канонизации в 1323 г. и признанию пятым учителем церкви в 1567 г. Это, в свою очередь, не помешало ученым XIV-XVI вв. критиковать физику Аристотеля, и эта критика подготовила, в конечном счете, астрономию Коперника-Галилея и физику Галилея-Ньютона. Критика заключалась не просто в выискивании противоречий у Аристотеля, но в конструктивной замене предположенных им умозрительных механизмов движения фактором, родственным позднейшей «силе», так называемым импетусом. Еще не пришло время для воскрешения гипотезы Аристарха Самосского, но Никола Орем (1377) и Георг Брюссельский (конец XIV в.) уже убедительно доказывали по крайней мере факт вращения Земли вокруг своей оси. Параллельно развивалась доктрина бесконечности пространства и множества миров, за столетия до Дж. Бруно разработанная Николаем Кузанским. Пур-бах и Региомонтан, готовившие в Вене основу для коперниковского переворота, могут считаться последователями Кузанца. Таким образом, некая, преемственность от средневековой космологии XIII в.

к научной и в конечном счете гелиоцентрической космологии XVI в. действительно существует. В то же время эта преемственность не означает отсутствие переворотов и революций в развитии наук, и анализ источников с целью выявления «перерывов непрерывности» по существу явился одной из важнейших задач источниковедения истории науки в течение XX в., а в какой-то мере и в начале XXI в. Мы будем иметь в виду, что за эмпирическими и теоретическими достижениями в этой сфере скрывается интерес к важнейшей концептуальной и практической проблеме научных революций.

Параллельно с работами Дюгема, сводившими эту проблему к ее кумулятивистскому аспекту, понятие историко-научного источника нашло себе отчетливые выражения в трудах английского историка Э. Фримана («Методы исторического исследования», 1884), в лекционном курсе В.О. Ключевского по источниковедению (конец XIX в.) и в ряде работ К.Н. Бестужева-Рюмина. В последних, в частности в рецензии на упомянутую книгу Фримана, историко-научные источники выступают как неотъемлемая часть общего массива исторических источников и подчеркнута необходимость рассматривать этот массив как единое и вместе с тем дифференцированное целое. В лекциях В.О. Ключевского был поставлен ряд вопросов историко-научного источниковедения, например проблема значения работ В.Н. Татищева как источника для понимания специфики российского Просвещения («наука во всем тогдашнем ее объеме и для всего народа» рассматривалась как «средство исправления» нравов²); проблема оценки результатов сибирской экспедиции Г.Ф. Миллера; проблема структурирования источника, построения схемы уровней его критики, начиная от текстологической и кончая уровнем оценки значения источника в целом.

Такие уровни Ключевский находит в трудах А. Шлецера, рассматривая их в плане субъективной истории науки (Шлецер выступает как автор «уровневой» схемы применительно к Нестору) и в плане объективного наличия этих же уровней в летописи и вообще тексте как объекте науки. Ошибка Шлецера заключалась в подходе к «Повести временных лет» непосредственно и только как к историческому памятнику, в то время как она представляет собой историко-научный источник, по выражению Ключевского - «ученую историческую диссертацию, написанную в начале XII в.»³. Ее автор - «не летописец и не баснописец, а ученый-исследователь»⁴.

Учитывая объективно происшедшую на рубеже XIX-XX вв. революцию в истории науки как дисциплине, ее превращение

в полноправную область исследований, можно считать, что к началу XX в. созрели важные предпосылки для процесса формирования источниковедения истории науки. Вместе с тем препятствием этому процессу была неэксплицированность места историко-научных текстов и других памятников и свидетельств развития в рамках общего массива исторических источников.

3. Развитие историко-научного источниковедения в XX в.

В XX в. историко-научное источниковедение обогатилось рядом новых подходов, в том числе системным, феноменологическим и аксиологическим. А.С. Лаппо-Данилевский в своей «Методологии истории» (вып. 1-2. СПб., 1910-1913) отчасти присоединился к точке зрения, ставящей во главу угла исторического и вообще научного исследования этико-эстетический, по его терминологии - аксиологический подход⁵. Однако применительно к историческим наукам он считал необходимым конкретизовать этот подход в социальном плане: «Историк, пользующийся обоснованными ценностями, должен, кроме того, выяснить, в какой мере они стали историческою действительностью. Т. е. в какой мере они действительно признались той общественной группой, которую он изучает»⁶. Для реализации этого тезиса и для выяснения ценностных ориентации отечественных ученых как социальной группы Лаппо-Данилевский в первые годы XX в. предложил создать в Петербургской академии наук специальное исследовательское подразделение - «Русская наука». Оно и было создано в виде особой комиссии, причем, как впоследствии вспоминал В.И. Вернадский, учреждение этой комиссии «...имело в виду не только интересы переходящего момента - пробуждение народного самосознания в эпоху кризиса; оно должно было подвести итоги глубокому историческому процессу - росту, углублению и расширению научной мысли в среде нашего народа»⁷. После некоторого перерыва работы этой комиссии были продолжены созданной в 1921 г. при Академии наук Комиссией по истории знаний, председателем которой стал В.И. Вернадский. Работа обеих этих комиссий, если говорить о ее источниковедческом аспекте, основывалась на установке Лаппо-Данилевского, согласно которой историограф и источниковед, изучая деятельность ученых и историков науки, не должен ограничиваться декларацией принципов и специфики их научного подхода, но должен выяснять, в какой мере эта специфика реально прослеживается в историко-научных источниках соответствующей эпохи и данного дисциплинарного общества.

В целом труд А.С. Лаппо-Данилевского «Методология истории» послужил важным шагом к созданию источниковедения истории науки в качестве самостоятельной дисциплины. Историю науки Лаппо-Данилевский сознательно включил в набор исторических дисциплин, подлежащих рассмотрению с позиций источниковедения. Последнее должно изучать «то общее, что обнаруживается в научных приемах... истории языка, истории, философии, религии, науки, искусства и литературы...»⁸. Есть свидетельства, что Лаппо-Данилевский стремился применить свой подход для решения одного из сложнейших вопросов истории науки - для выявления особенностей национальных систем науки⁹. Он считал, что источниковедение истории науки характеризуется определенными отличиями по сравнению с другими разделами источниковедения. Эти отличия связаны с тем, что в истории науки на первый план выдвигается связность изложения и даже (как в истории математики) цепочки доказательных рассуждений, оценка документа как результата «полноты творческой индивидуальности» его автора. Во многих случаях источники по истории науки могут быть выстроены в логические и одновременно хронологические ряды, причем крупнейшие открытия совершаются на пересечении таких рядов, каждый из которых соответствует какому-то аспекту будущего, т. е. еще не реализованного открытия. К открытию закона тяготения, например, привели два последовательных ряда работ: «система небесной геометрии» была создана Коперником, Тихо Браге, Кеплером и Ньютоном, а математическая теория движения, впоследствии приложенная и к движению небесных тел, -Галилеем, Гюйгенсом и Ньютоном. Оба ряда работ привели Ньютона к открытию закона тяготения. Но самого Ньютона во всей полноте его творческой индивидуальности, конечно, нельзя логически вывести из вышесказанных рядов. Таким образом, при разложении понятия о полученном им результате (т. е. закона тяготения) историк замечает, что он включает в себя два аспекта - систему небесной геометрии и математическую теорию движения - и что оба аспекта встретились и были синтезированы в творческом уме Ньютона¹⁰.

Основными аспектами источниковедческой парадигмы Лаппо-Данилевского признаются подход к историческому источнику как к продукту культуры, нераздельность источниковедческого исследования и исторического построения, а также акцент на роли сознания исследователя в историческом познании¹¹. Очевидна применимость этих принципов к источниковедению истории науки. Они проникали

в историю науки, как и в другие области исторического исследования, можно сказать, стихийно, причем их внедрение часто не являлось результатом специальной разработки в трудах какого-либо одного методолога. А.Е. Пресняков и СМ. Валк, ученики и последователи Лаппо-Данилевского, делали ударение на источниковедческом значении анализа исторических свидетельств именно как культурных памятников. В то же время методология А.С. Лаппо-Данилевского, не вмещавшаяся в рамки «исторического материализма», не ускользнула от идеологического контроля. Л.В. Черепнин называл ее «идеалистической чепухой», признавая, впрочем, что ее «следует отличать... от реальных достижений этого исследователя»¹².

В Западной Европе в 1920-1940-х годах теория источниковедения нашла свое развитие в трудах Л. Февра, Р.Д. Коллингвуда и других методологов и историков, у которых «в качестве смыслообразующей компоненты выступает активная деятельность самого историка как познающего субъекта»¹³. Концепция ноосферы, разработанная В.И. Вернадским, Э. Леруа и П. Тейяром де Шарденом, позволила конкретизировать картину развития науки как части космических преобразований под воздействием человеческого фактора. Источники для познания развития науки при этом выступают как один из разрядов универсального комплекса культурных феноменов. И.М. Гревс отстаивал идею взаимопроникновения двух аспектов источников в истории культуры (в том числе и в истории науки): вещественного и духовно-творческого, причем интеллектуальный и вообще духовный аспект реализуется именно посредством материального.

В течение 1950-1960-х годов встал вопрос о статусе источниковедения и, в частности, источниковедения истории науки как дисциплины. Нередко признаваемый к тому моменту за источниковедением статус «вспомогательной исторической дисциплины» стал казаться многим недостаточным. В частности, Б.А. Рыбаков высказывал положение, что вспомогательными можно называть лишь узкосправочные дисциплины. Впрочем, такое понимание термина «вспомогательная наука» прослеживается и на более ранних этапах, по крайней мере с 1870-х годов. Так, можно вспомнить мнение А.С. Уварова, одного из основателей Исторического музея в Москве¹⁴. В 1879 г. А.С. Уваров сказал относительно археологии, что она не должна «...считаться наукой второстепенного значения или только вспомогательною наукой»¹⁵. Впоследствии М.Н. Тихомиров предложил отказаться от термина «вспомогательные науки» применительно к археологии, историографии, источниковедению, археографии и назвать их «специальными историческими дисциплинами»¹⁶, каковое название в конечном счете и прижилось. В других случаях, например применительно к истории литературы, предлагали употреблять для источниковедения термин «научно-вспомогательная дисциплина». Отметим также, что в советский период делались попытки придать термину «источниковедение» некий негативный оттенок, так же как понятию «архивное дело». Вспомним призыв И.П. Павлова: «Не делайтесь архивариусами фактов». Н.Л. Бестужеву-Рюмину, проведшему большую работу по публикации источников и по историографии отечественной истории, ставилось в вину то, что он ориентировал «историческое исследование в сторону источниковедческой тематики»¹⁷.

Историко-научное источниковедение завоевало прочные позиции благодаря работам А.И. Андреева и В.К. Яцунского, в центре внимания которых были проблемы взаимного действия естественнонаучных и гуманитарных методов в источниковедении и исторической географии.

К историко-научным источникам, изученным А.И. Андреевым, относятся материалы Г.Ф. Миллера, СП. Крашенинникова, М.В. Ломоносова, в том числе связанные с камчатскими экспедициями В. Беринга и А.И. Чирикова. Большой историко-научный источниковедческий материал содержится в работах «Очерки по источниковедению Сибири XVII в.» (Л., 1940) и «Роль русского военно-морского флота в географических открытиях XVIII и XIX-XX вв.» (Л., 1947), равно как в опубликованных Андреевым источниках к изучению жизни и деятельности Петра I, М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева, В. Беринга. Благодаря работам А.И. Андреева и затем, в более систематизированной форме, В.К. Яцунского в рамках историко-научного источниковедения развилась особая исследовательская область - картографическое источниковедение, к настоящему времени получившее общее признание. В трудах Яцунского эта область была тесно связана с исторической географией¹⁸. Л.А. Гольденберг, изучивший научные результаты путешествий СУ. Ремезова (XVII в.), и другие последователи А.И. Андреева продолжили исследование картографических и истори-ко-географических источников с историко-научной точки зрения.

Большое значение для развития источниковедения истории науки имела основанная СИ. Вавиловым в 1944 г. серия публикаций «Классики науки», и в еще большей мере - документальная серия «Научное наследство», основанная в 1948 г. по инициативе В.Л. Комарова и предназначенная для публикаций ранее не опубликованных источников по истории науки. Был предпринят и ряд других аналогичных публикаций - как в России, так и за рубежом. Они способствовали

упрочению статуса историко-научного источниковедения среди других разделов исторического источниковедения.

Интерес к вопросам источниковедения распространился и на историко-технические источники. Такие темы, как структура источниковой базы источников по истории техники, использование автоматизированных информационных систем в историко-технических исследованиях, систематизация источников по истории техники, были освещены на прошедшем в Чехии в 1982 г. X симпозиуме ИКОТЕК «Источники по истории техники». Мы не можем и не ставим себе целью осветить здесь в достаточной мере все происходившие в 1960-1980-х годах мероприятия и события в данной области, но несомненно, что интерес к природе и структуре массива историко-научных и историко-технических источников в течение этого периода непрерывно усиливался.

В течение 1960-х годов многие вопросы источниковедения истории науки и техники были реинтерпретированы под влиянием появившегося в 1962 г. труда Т. Куна «Структура научных революций». Наиболее эксплицитно на первый план, по сравнению с предшествующими десятилетиями, по существу со всем последюгемов-ским периодом, вышли вопросы критериев оценки источников в плане двух основных модусов развития науки: научных революций и «нормальной науки». В качестве источников для изучения «нормальной науки» рассматриваются в первую очередь учебники или (для периода до XIX в.) классические труды, такие как «Физика» Аристотеля, «Альмагест» Птолемея, «Начала» и «Оптика» Ньютона, «Электричество» Франклина, «Химия» Лавуазье или «Геология» Лайеля. Источниками реконструкции «нормальной науки» для Куна служат также статьи и монографии, написанные с использованием этих учебников и других как образцов (парадигм).

Естественно, что рукописные документы, приборы и прочие категории источников соответственно их материальным носителям и технике выполнения также могут служить источниками для реконструкции «нормальной науки» и хода ее развития. Вместе с тем в процессе этой реконструкции должны быть различены (и практически разделяются) два ее вида: реконструкция собственно «нормальной науки» на основе того, как использовался данный учебник, прибор и т. д., и реконструкция того, как создавалась данная парадигма, воплощенная в учебнике или ином источнике. Больше того, при наличии определенных, впрочем редких, способностей ученый может выйти за пределы учебника и на основании его наметить возможность новой парадигмы.

Значительную роль в схеме Куна играет также внеисточниковое знание, например результаты психологических опытов с картами или с очками, дающими перевернутое изображение. Эти опыты иллюстрируют воздействие предвзятой установки на ход познания. Подробнее понятие внеисточникового знания рассмотрено В.В. Фарсобиным в монографии «Источниковедение и его метод» (М., 1983. С. 208-213). В основе этого понятия лежит тот факт, что в ряде случаев историк опирается на те сведения, которыми он располагает благодаря своей общей подготовке и профессиональной эрудиции. Например, изучая процесс формирования учения Ч. Дарвина, историк должен обладать определенными не только сведениями о нем самом, но и знаниями из области биологии, геологии, статистики, сельского хозяйства. В строгом смысле такие сведения, образуя эрудицию и общеметодологическую подготовку, тоже имеют свои источники; но эти последние носят более общий и тривиальный характер и по сравнению с конкретными источниками знания о генезисе концепции Дарвина (текст книги «Происхождение видов», письма Дарвина и т. д.) выглядят всего лишь фоном (background).

В целом «Структура научных революций» Т. Куна имела в источниковедческом плане то последствие, что историко-научные источники в восприятии исследователей развития науки распались на две основные содержательные группы: источники к изучению 1) «нормальной науки» и 2) научных революций. Первая группа по своей структуре совпадает с общей структурой источниковой базы истории, вторая имеет ряд особенностей. Поиск источников для этой группы выходит далеко за пределы массива, которым ограничены источники первой группы. Причины научной революции могут лежать в сфере философии, специального действия или даже эстетического восприятия. Соответственно расширяется круг источников. Кроме того, источники к постижению научной революции имеют тенденцию концентрироваться около одного первоисточника, содержащего основы парадигмы для будущей «нормальной науки». Такой источник в типичном случае - книга, как, например, «Происхождение видов», реже - статья, как эйнштейновское «К электродинамике движущихся тел». Но во всех случаях - нечто отличное по глубине от дальнейших разъяснений, уточнений и т. д. этого первоисточника, каковой вместе с другими отраслевыми «носителями парадигм» образует то, что называют «научной классикой» (не смешивать с «классической наукой»!).

В рамках методов case studies, интервьюирования и устной истории в качестве источников выступают собранные тем или иным

способом сведения и воспоминания участников отдельных событий в истории науки, а также интервью, записанные на различные материальные носители. Фото- и кинодокументы самой различной формы также выступают, особенно в течение последних десятилетий, в качестве источников истории науки.

«Если в XIX - начале XX в. естествознание предлагало образцы, модели для исторических реконструкций, то в XX в. уже естественно-научное мышление строится в какой-то мере по образцам гуманитарного знания»¹⁹. Такой важнейший источник для познания истории и современного состояния науки, как научная статья, оказывается социальным феноменом и характеризуется антропологическими параметрами (степенью влияния коллег, соотношением с мировоззренческими и практическими целями и т. д.).

Эмпирические свидетельства, подтверждающие или опровергающие некоторую концепцию, применительно к историко-научным концепциям составляют их источниковый базис (или, соответственно, источниковый базис их опровержения)²⁰. Наличие такого базиса и надежных правил оперирования с ним еще сравнительно недавно считалось гарантией доказанности результатов. «Это мнение стало несколько менее распространенным среди ученых со времени эйнштейновской революции»²¹. Однако еще в XVIII в. оно было настолько общепринято, что работы, не удовлетворяющие этим критериям доказанности, могли считаться как бы несуществующими и даже подлежащими уничтожению. Примерами варварского уничтожения научных источников может служить истребление «менделистской и морганистской» литературы в СССР в конце 1940-х - начале 1950-х годов, а также уничтожение трудов «неарийских» ученых в гитлеровской Германии.

4. Возможные точки кристаллизации теоретического источниковедения истории науки и техники

Из краткого описания истории становления источниковедения истории науки и техники видна недостаточность его теоретического обоснования на современном этапе. Главная причина, конечно, в теоретическом уровне самой истории науки и техники как исследовательской и учебной дисциплины. Увы, этот уровень не очень высок. В громадном потоке историко-научной и историко-технической литературы преобладает описательный подход, рядом с которым периодически появляются отдельные небольшие и дискуссионные публикации методологического характера. Необходимо подчеркнуть при этом, как важнейшую черту фундаментализации истории науки и техники, постоянное наличие в структуре изданий такого раздела, как публикация источников - научная, со всем необходимым аппаратом ссылок, комментариев, справок. Публикации источников осуществляют также в виде серий, подобных «Памятникам научной мысли», или в виде отдельных изданий. Как правило, это замечательные публикации, выполненные тщательно, с любовью и знанием дела. Например, по случайному выбору, можно назвать первую на русском языке публикацию «Альмагеста» Клавдия Птолемея²² - важнейшую не только для понимания античной науки, но и всей истории науки (кто не слышал о Роберте Ньютоне с его преступлением Клавдия Птолемея или о «Глобальной хронологии» А.Т. Фоменко, начавшейся с его же путаницы по поводу «Альмагеста»).

Такого рода публикации, так же как экспонирование раритетов (памятников) науки и техники (хотя последнее имеет весьма существенную специфику, требующую специального рассмотрения), несомненно, относятся к источниковедению истории науки и техники. Более того, они, в определенной мере, являются и отправной точкой источниковедения, и формой его завершения. Издание источников, без преувеличения, наиболее тонкая и ответственная работа историка науки. Тонкость очевидна, а ответственность связана, прежде всего, с «конечностью» публикатора - принадлежностью его к конкретному времени, конкретной культуре, конкретной школе. И эта «конечность» трудносовместима с культурной и информационной «бесконечностью» источника.

Кроме того, целью публикации является, естественно, сам источник, исследуемые при этом историко-научные сюжеты вторичны и привлекаются лишь для более полного освещения источника.

Как же мы могли бы определить источниковедение истории науки и техники? Как известно, любая научная дисциплина определяется триединством цели, предмета и метода своего исследования. Собственно, этим и определяется уровень теоретичности дисциплины. Увы, не только внятного описания этого триединства, но даже корректной постановки проблемы у профессиональных историков науки практически не найти. Возьмем несколько серьезных теоретических работ (хотя почему-то все они названы очерками) профессиональных историков науки²³. И что? Лишь у Н.И. Родного есть специальная статья «Источниковедение в истории науки»²⁴, но собственно источниковедению в ней посвящены четыре строчки, в разных

местах утверждающие важность отбора материала при исследовании. Объяснений этому может быть несколько, но первое из них - историки науки (и тем более техники) по своему базовому образованию, как правило, естественники или инженеры, иногда философы, т. е. те, для кого культура исторического исследования, в лучшем случае, открывается через самообразование, в силу чего для них более важно описание конечного результата исследования, чем оценка его исходных установок, методов и тем более - источников.

В тех же случаях, когда ставятся более или менее общие проблемы источниковедения истории науки и техники, дело сводится к той или иной системе их классификации и функционального описания. Так что, несмотря на реально и давно существующую теоретическую проблематику источниковедения истории науки, ее теоретическое же осмысление придется делать пока каждому из нас самостоятельно²⁵.

Пожалуй, первый вопрос, определяющий цель рассматриваемой дисциплины: кому и зачем нужно источниковедение истории науки и техники? Прежде всего, наверное, профессиональным историкам науки и техники. А так ли уж их много? И зачем им абстрактная теория? А вот что им точно необходимо, так это понимание важности источников и умение работы с ними. Другими словами, источниковедение истории науки как специальная дисциплина чрезвычайно узка, а как необходимый элемент, даже фундамент, исторической культуры требуется буквально всем. Поэтому в первом приближении мы могли бы определить целевую установку источниковедения истории науки и техники как создание необходимых условий научности при проведении историко-научных исследований, а также и для адекватного восприятия истории науки и техники вне таких исследований.

Второй вопрос, который требует обсуждения: как нам понимать культуру исторического исследования? Этот вопрос прежде всего связан с возможными трактовками предмета и метода историко-научного исследования. Картезианское субъект-объектное разобщение «научного мира», особенно после квантовой механики с ее объединяющим «принципом дополнительности», мало кого устраивает, тем более когда речь идет о гуманитарном знании. Уместно в этой связи вспомнить одну из последних (по времени) перемен интеллектуальных интересов прежде всего в общей истории, а затем, в существенно меньшей степени, в истории науки. Этот сдвиг принято кратко называть «лингвистическим поворотом». В его основе лежат философские идеи, развиваемые главным образом Жаком Деррида, о том, что язык, в данном случае научный, понятийный, отсылает не к некоему стоящему за языком «реальному» миру, а к другому языку.

Все эти вопросы необыкновенно сложны и к нам имеют то отношение, что побуждают снова и снова ставить, вероятно, «вечный» вопрос: что такое история? Постоянное осмысление этого вопроса, как представляется, есть необходимое условие научности и глубины любого исторического исследования. Из множества идей и их авторов, имеющих отношение к этой проблематике, выберем два имени и две основополагающие идеи (относятся они примерно к рубежу XIX-XX вв.). Первый - Г.Г. Шпет, с идеей истории как общения, как коммуникативного процесса²⁶. Второй - А.С. Лаппо-Данилевский, который теоретически обосновал ключевое положение методологии истории об историческом источнике как объекте (причем психологизированном, или антропологическом, как бы мы сейчас сказали) исторического знания²⁷. Последнее требует пояснения. Различные концепции понимания исторического источника в определенной мере можно рассматривать как варианты соотношения системы: «историческая действительность» (несмотря на то что это понятие вполне научное, кавычки хоть как-то примиряют его с постмодернистским духом) - исторический источник - историческое знание. Если в качестве объекта исторического исследования мы выбираем «историческую действительность» (которая есть не что иное, как ментальная конструкция, «репрезентация»), то мы должны «реконструировать» эту действительность, выстраивать соответствующие «логики истории», открывать ее «законы», обосновывать ее «неодолимую объективность», привлекая, естественно, источники как аргумент.

Небольшое отступление: практически в любом случае, когда речь идет об источниках по истории науки и техники, имеется в виду научный источник, т. е. некий текст, написанный ученым и для ученых. Если задаться вопросом: может ли быть источником по истории науки, например, религиозный или оккультный текст? - то первый ответ: конечно нет. Однако это не так. Если мы рассматриваем науку (и любую из дисциплин, в нее входящих) как развивающуюся систему, то всегда существует граница, отделяющая науку от того, что ею не является (не только и не столько антинаука, а не-наука, вне-наука...). При этом если мы исследуем развитие науки лишь внутри ее границ, то получим, во-первых, неполный, а во-вторых, искаженный ее образ. В поле нашего зрения должно попадать более широкое, чем только научное, пространство. Преодоление «узости научного подхода» дает великолепные результаты. Несколько примеров разного

типа историко-научных работ: исследования Френсис Амелии Ейтс об оккультных корнях науки Нового времени²⁸, работа В.Л. Рабиновича о роли алхимии в развитии науки и культуры, в которой основным источником, исследуемым автором, является алхимический трактат²⁹, научная публикация эзотерических текстов³⁰.

Поэтому вряд ли правомерно ограничивать источниковедение истории науки и техники только научными источниками. Возможно и уместно говорить о любом тексте как источнике, однако при условии специальной научной его обработки.

Соединяя две упомянутые идеи, мы можем получить весьма перспективную историко-научную методологию. Коммуникация: между кем и кем? С одной стороны, понятно, историк (не обязательно профессиональный), с другой - тот (те), кто отправил (оставил), вольно или невольно, некое сообщение (и в этом смысле это всегда текст, неважно, в вербальной или иной форме). Это сообщение в виде следа, остатка былого воплощено в историко-научном источнике. «Общаясь» через источник, с его помощью, с прошлым, мы строим образ прошлого. Неизбежно образ будет отражать черты личности историка, что следует признать естественным. Волюнтаризму и фальсификациям вполне может воспрепятствовать научный анализ коммуникативного процесса, проводимый прежде всего в рамках социолингвистики.

Детально разработанная структура коммуникативной ситуации, например с выделением ситуативных переменных, методов оценки коммуникативного поведения и т. п., вполне адекватно описывает не только актуальное прямое общение, но также общение «сквозь пространство и время».

Делая еще один шаг и соединяя возможную историко-научную методологию с возможностями цифровых информационно-коммуникационных технологий (ИКТ), мы получаем поистине фантастические перспективы. Мы не ограничены в собирании источников (главные требования: полнота и достоверность), прежде всего того их класса, который называется первоисточниками. У нас есть возможность системного анализа источников различных форм представления (от текстов на различных языках до любых видеоизображений). У нас есть, за счет программных средств, возможность получения из источников информации, другим способом не извлекаемой, например построение синхронных хронологических таблиц по большим массивам источников, создание различных понятийных сетей. Можно утверждать, что ИКТ открывают принципиально новые возможности «исторического общения», как бы снимая различия между прошлым и настоящим, актуализируя опыт прошлого для самопознания настоящего.

Вместе с тем ИКТ как бы отменяет исходное вещное понимание исторического источника. Расширяя информационные возможности источника, ИКТ приводят его в качественно иное состояние, с немалым списком недостатков, проблем, опасностей.

Таким образом, описывая прошлое и современное состояние источниковедения истории науки и техники, мы можем утверждать, что сегодня эта область исторического знания становится чрезвычайно важной и ей принадлежит решающая роль в формировании нового типа истории науки и техники.

Примечания

¹ Исторический эксперимент: Теория, методология, практика. М., 1991. (Б-ка науч. тр. / Отв. ред. П.В. Боярский)

² Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. 7. М., 1989. С. 183.

3 Там же. С. 231-233.

⁴ Там же. С. 233.

⁵ Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1910. Вып. 1. С. 242-243.

⁶ Там же. С. 245.

⁷ Цит. по: Принципы историографии естествознания: XX в. СПб., 2001. С. 364-365.

⁸ Лаппо-Данилевский А.С. Указ. соч. Вып. 1. С. 267.

⁹ В частности, он пришел к выводу, что «для русского ученого нет науки вне жизни и без жизни» (цит. по: Данилевский И.Н. и др. Источниковедение. М., 1998. С. 82). Разумеется, остается вопрос, в какой мере такая особенность эксклюзивна именно для русских. Однако существенно само обострение данной проблематики в начале XX в.

¹⁰ Лаппо-Данилевский А.С. Указ. Соч. Вып. 1. С. 267.

¹¹ Данилевский И.Н. и др. Указ. соч. С. 9-12.

¹² Черепнин Л.В. К вопросу о методологии и методике источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин // Источниковедение
отечественной истории. Вып. 1. М, 1973. С. 51.

¹³ Данилевский И.Н. и др. Указ. соч. С. 59.

¹⁴ Уваров А.С. Археология России: Каменный период. Т. 1-2. М, 1881.

¹⁵ Цит. по: Уваров А.С. Сборник: Материалы для биографии и статьи по теоретическим вопросам. М., 1910. Т. 3. С. 193.

¹⁶ Тихомиров М.Н. Об охране и изучении письменных богатств нашей родины // Вопр. истории. 1961. № 4. С. 66.

¹⁷ Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М.; Л., 1941.