XXX. 1706 г. Краткое описание московской миссии и ее настоящего положения до 1706 года

Сущность этой миссии и цель ее заключаются в том, чтобы не только были доставлены средства к спасению [131] живущим в городе Москве католикам и получено было полное разрешение на свободное совершение им таинств, но чтобы также почаще совершать дело спасения и в отдаленных местностях московского государства, где тоже живут разбросанно католики. Чтобы однако и московский народ получил некоторую пользу, отцы миссионеры, около шести лет тому назад, завели открытую школу и сначала стали наставлять в науках и нравственности весьма немногих своих домашних, но обучали с таким успехом, что московские бояре и князья, возбужденные молвою о столь великих успехах, почти массами отдавали отцам миссионерам своих сыновей для обучения. Отсюда вышло, что ученики этой школы состоят почти исключительно из сыновей более умных князей и caновников. Как сильно понравился такой образ действий миссии самому светлейшему московскому царю, это видно из его слов, которые он сказал в Тыкоцине в 1705 году в ноябре месяце, в присутствии светлейшего польского короля Августа: «Я весьма уважаю и люблю римских католиков. У меня самого в городе Москве есть два римско-католических священника, которые, хотя и иезуиты и без моего разрешения приехали в Москву под видом обыкновенных священников, но так как эти славные мужи живут на пользу всем, с любовью обучают юношей и всем нравятся, то я охотно терплю и держу их в Москве».

О дальнейшем расположении светлейшего царя можно заключить из того, что в 1704 году он выдал грамоту которою разрешил отцам миссионерам построить впоследствии каменную церковь, которую до сих пор можно было иметь только деревянную, а многие бояре думают, что, если бы священнейший римский император прислал московскому царю письмо с ходатайством об этом, то сам великий князь без затруднения взял бы на себя издержки по постройке новой церкви. Поэтому так и было сделано, — было испрошено у священнейшего римского императора Иосифа I письмо этого рода к светлейшему царю и оно было написано в нынешнем 1706 году. В этом письме священнейший наш император не только поручал своих отцев миссионеров, живущих в Москве, покровительству [132] и милости его царского величества, но просил также светлейшего царя и об особенной милости, именно, чтобы вышеназванный великий князь на будущее время не только не препятствовал проходить через Москву отцам миссионерам, по крайней мере, тем, которые из императорских земель направляются в Китай, но и помогал им в благополучном переезде. Это письмо при помощи свыше, как мы надеемся, счастливо возымеет свое действие. ⁶⁴

Но когда в 1705 году светлейший царь вступал с войском в Литву, то в это время замечено было, что вследствие злейших усилий еретиков противодействовать нашему обществу, он имел не такое уже хорошее мнение о наших отцах. Однако, когда наши отцы как в полоцкой коллегии, так в виленской, гродненской, равно как и в других приняли его весьма любезно, и доставляли ему удовольствие не только своими приветственными речами, но довольно часто и угощениями, то, говорят, однажды, в Полоцке, возвращаясь из коллегии домой, он сказал: «вот я нахожу иезуитов далеко не такими, как они мне были описаны. Они в действительности люди славные, любезные, и со всей скромностью держат себя в надлежащих границах». О своем хорошем мнении об ордене царь открыто засвидетельствовал в полоцком замке при известном печальном случае, при страшном его возбуждении против униатских базилиан, когда он сказал: «какова ваша дерзость, отцы, что вы оскорбляете меня так грубо и без всякого уважения ко мне! Разве вы не мужики в сравнении с отцами иезуитами; хотя они сами люди благородные и знатные, а между тем совсем иначе, чем вы, именно, вежливо обращались до сих пор со мною и пр. и пр.». ⁶⁵

Не малое также доказательство расположения к нашему ордену светлейшего царя можно находить и в том, что, хотя строжайше запрещено терпеть чужеземцев при московском войске, кроме действительно военных, однако один только я оставлен в войске. И хотя светлейший царь вскоре узнал, что я принадлежу к ордену иезуитов, но, кажется, никогда ничего не имел против этого. Оказалось, напротив, больше тогo: в числе его придворных тут [133] находились многие католики и когда случалось некоторым из них жениться на шведских женщинах, то сам светлейший царь изволил послать не за еретическим священником (чего именно желали упомянутые женщины, принадлежащие к той же секте), но за мной, чтобы я в присутствии его, по католическому обряду благословил брак. И затем еще два раза это делалось в Полоцке к великому удовольствию столь великого князя.

При дворе и из москвитян есть такие сановники, которые весьма расположены к ордену и готовы употребить все средства, чтобы орден прочно укрепился в Москве ради общественного блага. И хотя только из-за простого народа мы не решались ходить в настоящей нашей одежде, но есть уже надежда, что и простой народ более и более станет привыкать к нашим отцам и наконец совершенно бросит свое глупое мнение касательно нас; а когда это предубеждение будет побеждено, то мы решительно уверены, что эта миссия достигнет того, что гораздо больше возрастет божия слава.

XXXI