Но то — дела грядущих дней

ЭПИЛОГ

С кем холодно, а с кем любя, Читатель, нам пора прощаться. Возможно, мы теперь тебя Настроим чаще обращаться И к фарисейским письменам, И к книгам Первого Поэта. Как решена задача эта, Судить, естественно, не нам. Конечно, автор будет рад Твоё увидеть пониманье, Что повесть — пусть и подражанье, Но не отпетый плагиат. Ведь мы не шли бы напролом, Но повседневная отрава Людей враньём даёт нам право Под неизведанным углом Взглянуть на лирику и драму, И на «коломенскую даму». Вдруг кто-то и задаст вопрос, Как мог картёжник знаменитый ЧеКа-линский сказать всерьёз: Не «бита» дама, а «убита»? Нелюбознательный сглотнёт Всё, как библейские рассказы: Исход, Синайский турпоход, Содом и прочие проказы. Кому же истина милей, И кто с рассудком не в разладе, Тот доберётся, где «теплей»: Ну, например, к «Гавриилиаде». Или пробитую не раз Увидев в «Выстреле» картину, Найдёт швейцарскую вершину — Тому на пользу наш рассказ. Глядишь, толковый демократ И повернёт направо «Взгляд». И чем быстрей очнётся он, Тем раньше умереть могла бы Программа «Обезьяньей лапы», Подкинутая князю в сон. Нас бьют приёмами простыми, Чтоб стала наша голова, «Как иудейская пустыня, И как алтарь без божества». А «дуэлянты» с двух концов Друг друга кроют «Аргументом», Являются ли документом Листки «сионских мудрецов»? Но разве в том, скажите, суть, Реальность это или сказки? Факт то, что кто-то, как по смазке, Проводит в жизнь всю эту муть. Потом смекнёте! Разве мог Без правой половины мозг Всех «мудрецов» сионской школы Такой состряпать приговор? Скорей, лихие «протоколы» Слепил швейцарский Черномор, Подбросив, как бы мимоходом, Свой труд масонскому «уму». А тот духовную чуму Разнёс по странам и народам.

* * *

И, наконец, когда меж книг Вам попадётся идиотский Какой-нибудь дебильно-бродский Абстрактно-вознесенский стих, То, и помывши руки мылом, Вы для острастки всё равно Прочтите Пушкина, чтоб было С вас смыто чёрное пятно.

Как видите, всё доходчиво и однозначно понятно, но только после прочтения Пушкина и прозы расшифровки.

Послесловие

Так Пушкин задолго до современных социологов и философов дал истинный метод творческого постижения общего хода вещей:

«Провидение не Алгебра. — Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного мгновенного орудия Провидения[78]».

Непредвиденный случай — мощное мгновенное орудие Провидения — при взгляде на Мироздание с точки зрения индивида и общества представляет собой замыкание отрицательных обратных связей в иерархически высшем объемлющем управлении: отрицательных — не в том смысле, что отрицательные обратные связи — объективно плохие, хотя кем-то могут восприниматься и в таковом качестве, а в том смысле, что через отрицательные обратные связи подавляется уклонение от идеала, предопределённого иерархически наивысшим управлением Вседержителя.

Проявление гениальности в художественном творчестве — личностное восприятие возможных вариантов развития будущего с исчезающе малой вероятностью, устойчивое управление которыми в переходных процессах способно до неузнаваемости преобразить мир.

И тайна гениальности, особого дара Пушкина — в этом. Как поэт, художник, человек с богатым воображением и развитой интуицией, он среди всех прочих вариантов будущего видел и варианты с исчезающе малой вероятностью их реализации. Отображая их в иносказательных образах через символику, доступную и понятную большинству простого народа, он тем самым в обход сознания через подсознание (благодаря неантагонистичной системе оглашений и умолчаний) формировал матрицу возможных состояний будущего России.

В результате — семь поколений многих народов, живущих на необъятных просторах нашей Родины, росли и воспитывались под воздействием особой притягательности его символики, формируя при этом соборный интеллект — необходимую основу для развития особой цивилизации, в которой непосредственное участие в созидательном творческом процессе принимают все читатели Пушкина.

Четвёртая редакция завершена 5 мая 1999 г.