Глава тридцать третья Повесть Принца

 

Г арри стоял на коленях рядом со Снэйпом, и бездумно смотрел на него, пока – совершенно неожиданно – высокий холодный голос раздался так близко, что Гарри вскочил на ноги, крепко сжимая фляжку, уверенный, что Волдеморт вернулся в комнату.

Голос Волдеморта исходил от стен комнаты и от пола, и Гарри понял, что Волдеморт обращается к Хогвартсу и всей округе, что и обитатели Хогсмида, и все те, кто продолжает сражаться в замке, услышат его так ясно, словно он стоит рядом, словно он дышит им в затылок дыханием смерти.

– Вы сражались, – говорил высокий, холодный голос, – мужественно. Лорд Волдеморт умеет ценить отвагу.

Но вы понесли тяжёлые потери. Если вы и дальше будете противостоять мне, вы все умрёте, один за другим. Я не хочу, чтобы это произошло. Каждая пролитая капля магической крови – потеря и растрата.

Лорд Волдеморт милосерден. Я приказываю моим силам отступить немедленно.

В вашем распоряжении один час. Соберите, как положено, павших. Позаботьтесь о раненых.

Теперь же я обращаюсь к тебе, Гарри Поттер. Ты предпочёл не сам противостоять мне, а позволить твоим друзьям погибать за тебя. В течение одного часа я жду тебя в Запретном Лесу. Если до истечения часа ты не придёшь ко мне, не сдашься мне, битва возобновится. И я сам вступлю в этот бой, Гарри Поттер, и найду тебя, и я накажу любого, мужчину, женщину или ребёнка, кто попытается скрыть тебя от меня. Один час.

И Рон, и Эрмиона неистово замотали головами, глядя на Гарри.

– Не слушай его, – сказал Рон.

– Всё будет хорошо, – как в бреду, говорила Эрмиона. – Давай… давай вернёмся в замок, если он ушёл в лес, нам требуется обдумать новый план…

Она коротко взглянула на тело Снэйпа и поспешила ко входу в туннель, Рон пошёл за ней. Гарри подобрал Плащ-невидимку, потом посмотрел на Снэйпа. Он не знал, что должен чувствовать, кроме потрясения от того, каким способом Снэйп был убит, и от повода для этого убийства.

Он пробирались назад по туннелю, никто ничего не говорил, и Гарри гадал, звенят ли в головах у Рона и Эрмионы слова Волдеморта, как звенят они в его голове:

 

Ты предпочёл не сам противостоять мне, а позволить твоим друзьям погибать за тебя. В течение одного часа я жду тебя в Запретном Лесу… Один час…

 

На лужайке перед замком были разбросаны словно небольшие узлы тряпья. Наверное, оставался час или около этого до рассвета, но было непроглядно темно. Трое друзей поспешили к каменным ступеням. Перед ними лежала, одинокая и забытая, собака размером с кабана. Не было ни следа Гроупа или его противника. Замок был неестественно тих: ни вспышек света, ни грохота, ни стонов, ни криков. На каменных плитах пола в опустевшем вестибюле – пятна крови. По всему полу по-прежнему рассыпаны изумруды, вперемешку с кусками мрамора и щепками. Часть перил лестницы снесена.

– Где все? – прошептала Эрмиона.

Рон первым направился к Большому Залу. Гарри остановился на пороге.

Столы колледжей исчезли, и зал был полон народа. Обитатели замка стояли группами, обнимая друг друга за плечи. На помосте мадам Помфрей с группой помощников занималась ранеными. Среди раненых был Флоренц; он дрожал, его бок был в крови, и он лежал, не в силах стоять.

Посреди Зала лежали в ряд мёртвые. Гарри не мог разглядеть тело Фреда, потому что его окружили его родные. Джордж стоял на коленях у его головы; миссис Висли лежала на груди Фреда, трясясь всем телом. Мистер Висли гладил её по волосам, и по щекам его текли слёзы.

Ни сказав Гарри ни слова, Рон и Эрмиона направились к ним. Гарри видел, как Эрмиона подошла к растрёпанной, с грязным лицом, Джинни и крепко обняла её. Рон присоединился к Биллу, Перси и Флёр; Перси обнял его за плечи. Когда Джинни и Эрмиона перешли ближе к прочим Висли, Гарри открылся вид на тела, лежащие рядом с Фредом. Ремус и Тонкс, бледные, застывшие, умиротворённые, словно спали под тёмным зачарованным потолком.

Большой Зал словно полетел прочь, уменьшился, сжался, когда Гарри отшатнулся от двери. Он не мог дышать. Он был не в силах взглянуть на другие тела, увидеть, кто ещё умер за него. Он был не в силах подойти к Висли, не мог посмотреть им в глаза, потому что, сдайся он по первому требованию, Фред, может быть, не умер бы…

Он повернулся и побежал вверх по мраморной лестнице. Люпин, Тонкс… Как бы он хотел ничего не чувствовать… Если бы он мог вырвать своё сердце, и что там ещё есть, всё, что кричит у него внутри…

Замок был совершенно пуст; похоже, даже призраки присоединились к общему плачу в Большом Зале. Гарри бежал, не останавливаясь, сжимая в руках хрустальную фляжку с последними мыслями Снэйпа, и не сбавлял шага, пока не оказался перед каменной горгульей, стерегущей вход в кабинет директора.

– Пароль?

– Дамблдор! – сказал Гарри, не задумываясь, потому что именно его так жаждал увидеть, и, к его удивлению, горгулья отъехала в сторону, открывая винтовую лестницу.

Но когда Гарри ворвался в круглый кабинет, он обнаружил там перемену. Рамы портретов, висевших по стенам, были пусты. Не осталось ни единого директора или директрисы, кто мог бы его встретить; похоже, все они убежали прочь, пробираясь по замку из картины в картину, чтобы самим видеть, что происходит.

Гарри взглянул с безнадёжностью на пустую раму Дамблдорова портрета, что висела прямо за креслом директора, потом повернулся к ней спиной. Каменный Думоотвод стоял в шкафу, где стоял всегда. Гарри взгромоздил его на стол, и вылил Снэйповы воспоминания в широкую чашу с надписью рунами по краю. Бежать в чужую голову – какое это будет облегчение… Даже Снэйп не мог оставить ему ничего хуже, чем его собственные мысли. Воспоминания закрутились, странные, серебристо-белые, и без колебания, не задумываясь, Гарри сунул в них лицо.

Он упал головой вперёд в солнечный свет, и его ноги нащупали тёплую землю. Когда он выпрямился, то увидел, что стоит на почти совершенно пустой детской площадке. В отдалении небо прочерчивала огромная фабричная труба. Две девочки качались на качелях, и тощий мальчишка следил за ними из-за кустов. Его чёрные волосы были давно не стрижены, а одежду ему словно нарочно подобрали самую неподходящую: джинсы слишком короткие, поношенное пальто слишком большое, такое могло принадлежать взрослому, диковинная, похожая на женскую, рубашка.

Гарри подошёл к мальчику поближе. Снэйпу было на вид лет девять-десять, не больше, он был болезненный, маленький, неловкий. С нескрываемой жадностью на тонком лице он следил, как меньшая из девочек взлетает на качелях, выше, чем её сестра.

– Лили, не делай так! – взвизгнула старшая.

Но на самом размахе качелей девочка соскочила с них и поплыла по воздуху, буквально поплыла, с громким смехом взлетела в небо, и, вместо того чтобы разбиться об асфальт площадки, пронеслась по воздуху, как воздушный гимнаст, оставаясь наверху слишком долго, приземлившись слишком легко.

– Мама велела тебе так не делать!

Петуния остановила свои качели, со скрипом и хрустом затормозив каблуками сандалий по земле, и выпрямилась, руки в боки.

– Мама сказала, что тебе этого нельзя, Лили!

– Но со мной всё в порядке, – сказала Лили. – Туни, посмотри сюда. Видишь, как я умею.

Петуния быстро поглядела вокруг. На площадке не было никого, кроме девочек и, хотя они об этом не знали, Снэйпа. Лили подобрала цветок, упавший с куста, за которым затаился Снэйп. Петуния подошла; было видно, как она разрывается между любопытством и неодобрением. Лили подождала, пока Петуния не будет так близко, чтобы всё увидеть, и протянула руку. На её ладошке лежал цветок, и открывал и закрывал свои лепестки, словно диковинная устрица со многими створками.

– Прекрати! – завизжала Петуния.

– Он же тебя не кусает, – сказала Лили, но сжала цветок в кулаке и бросила его на землю.

– Это неправильно, – сказала Петуния, но её взгляд проводил падающий на землю цветок и задержался на нём. – Как ты это делаешь? – добавила она, и в её голосе отчётливо прозвучало жадное любопытство.

– Так это ж понятно, разве не так? – Снэйп не мог больше сдерживаться, и выскочил из-за кустов. Петуния взвизгнула и убежала к качелям, но Лили осталась на месте, хотя было видно, как она поражена. Снэйп, похоже, уже жалел, что показался, и ещё в таком наряде. Пока он смотрел на Лили, его бледные щёки покрылись густым румянцем.

– Что понятно? – спросила Лили.

Снэйп был явно в лихорадочном возбуждении. Мельком взглянув на убежавшую Петунию, прячущуюся за качелями, он сказал, понизив голос: – Я знаю, кто ты такая.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты… ты ведьма, – прошептал Снэйп.

Лили обиделась.

– Говорить кому-нибудь такое нехорошо!

Она отвернулась, задрав нос, и зашагала к сестре.

– Нет! – сказал Снэйп. Он был уже весь густо-красный, и Гарри удивился, почему он не снимет своё дурацкое безразмерное пальто, разве что не хочет показывать женскую рубашку под ним. Он побежал за девочками, размахивая руками, до нелепости похожий на летучую мышь, как потом взрослый.

Девочки смотрели на него с дружным неодобрением, и каждая держалась за свои качели, словно так было безопаснее.

– Ты такая, – сказал Снэйп Лили. – Ты в самом деле ведьма. Я уже наблюдал за тобой. Но в этом нет ничего плохого. Моя мама такая, и я волшебник.

Смех Петунии был как холодный душ.

– Волшебник! – взвизгнула она; когда прошло потрясение от его неожиданного появления, к ней вернулась храбрость. – Я знаю, кто ты. Ты мальчишка Снэйп! Они живут у реки, в Тупике Прядильщика, – объяснила она сестре, и её тон ясно показал, что такой адрес – плохая рекомендация. – Зачем ты за нами шпионил?

– Не шпионил, – сказал Снэйп; на солнцепёке ему было жарко и неудобно, и волосы у него были грязные. – А за тобой я и не стал бы шпионить, – добавил он с издёвкой. – Ведь ты – маггла.

Хотя Петуния наверняка не поняла этого слова, она не могла не понять интонации.

– Лили, идём отсюда! – сказала она резко. Лили немедленно повиновалась сестре, на ходу оглядываясь на Снэйпа. Тот стоял и смотрел, как они шагают к калитке, и Гарри, один оставшийся наблюдать его, увидел, как горько разочарован Снэйп, и понял, что он давно уже запланировал это мгновение, и что всё получилось не так…

Картина расплылась, и, прежде чем Гарри это понял, перестроилась вокруг него. Теперь он был в маленькой густой роще. Между стволами виднелось мерцание освещённой солнцем реки. Древесная тень создавала прохладное зелёное укрытие. Двое ребят, скрестив ноги, сидели лицом друг к другу. Сейчас Снэйп снял своё пальто: в полутьме старая женская рубашка выглядела не так нелепо.

–…и Министерство может наказать тебя, если будешь колдовать не в школе, они тебе напишут.

– Но я уже колдовала не в школе!

– С нами всё в порядке. У нас ещё нет волшебных палочек. Они прощают, пока мы маленькие и не можем с этим справиться. Но когда тебе будет одиннадцать, – он с важным видом наклонил голову, – и тебя начинают учить, тут надо быть очень осторожным.

Они немножко помолчали. Лили подняла упавший сучок и покрутила им в воздухе, и Гарри знал, что она воображает, как сучок оставляет искры. Потом она уронила сучок, наклонилась к мальчику и сказала: – Это взаправду? Это не шутка? Петуния говорит, что ты мне врёшь. Петуния говорит, что нет никакого Хогвартса. Но он в самом деле есть, да?

– Он есть в самом деле, для нас, – сказал Снэйп. – Не для неё. Но нам письма пришлют, тебе и мне.

– Взаправду? – шепнула Лили.

– Определённо, – сказал Снэйп, и, пусть неумело постриженный и нелепо одетый, но он выпрямился перед ней странно внушительный, полный до краёв уверенностью в своём предназначении.

– А его взаправду сова принесёт? – прошептала Лили.

– Обычно так, – сказал Снэйп. – Но ты магглорождённая, значит, придётся кому-то из школы приехать, чтобы родителям объяснить.

– А есть разница – быть магглорождённой?

Снэйп помедлил. Его чёрные глаза, пристальные в зелёном полумраке, смотрели на бледное лицо, на тёмно-рыжие волосы.

– Нет, – сказал он. – Никакой разницы.

– Хорошо, – с облегчением сказала Лили. Было ясно, что это её тревожило.

– У тебя полно магии, – сказал Снэйп. – Я видел. Всё то время, когда я за тобой наблюдал…

Его голос увял; Лили его не слушала, она растянулась на покрытой листьями земле и смотрела на полог из листвы над головой. Он жадно смотрел на неё, так же, как смотрел на неё на детской площадке.

– Как у тебя дома дела? – спросила Лили.

Крошечная морщинка появилась у Снэйпа между глаз.

– Отлично, – сказал он.

– Что, больше не ссорятся?

– Да нет, ссорятся, – сказал Снэйп. Он подобрал пригоршню листьев и принялся рвать их на кусочки, явно не сознавая, что делает. – Но теперь уже скоро как я уеду.

– Что, твой папа не любит магию?

– Да он, вообще-то, ничего не любит, – сказал Снэйп.

– Северус?

Когда она назвала его по имени, губы Снэйпа дрогнули в лёгкой улыбке.

– Ага?

– Расскажи мне ещё о дементорах.

– А зачем ты хочешь о них знать?

– Если я буду колдовать не в школе…

– За это тебя дементорам не отдадут! Дементоры для людей, которые делают по-настоящему плохие вещи. Они сторожат волшебную тюрьму, Азкабан. Ты не из тех, кто кончает в Азкабане, ты слишком…

Он опять густо покраснел, и подобрал ещё листьев. Потом лёгкий шорох за спиной у Гарри заставил его обернуться: это Петуния, прячущаяся за деревом, неловко шагнула.

– Туни! – в голосе Лили были удивление и радость, но Снэйп вскочил на ноги.

– Кто теперь шпионит? – закричал он. – Что тебе надо?

Обиженная, что её заметили, Петуния едва дышала. Гарри было видно, как она старается найти, что сказать пообиднее.

– Кстати, что это ты носишь? – спросила она, показывая пальцем Снэйпу на грудь. – Мамину блузку?

Крак! У Петунии над головой отломился сук. Лили вскрикнула. Сук задел Петунию по плечу, она попятилась и разрыдалась.

– Туни!

Но Петуния побежала прочь. Лили резко развернулась к Снэйпу.

– Это ты сделал?

– Нет, – вид у него был одновременно вызывающий и испуганный.

– Ты! – она попятилась от него подальше. – Это ты! Ты ударил её!

– Нет… нет, не я!

Но его ложь её не убедила. Бросив на него испепеляющий взгляд, она побежала через рощицу, вслед за сестрой, и Снэйп стоял печальный и сконфуженный… И картина перестроилась. Гарри посмотрел вокруг. Он был на платформе Девять и три четверти, и Снэйп стоял неподалёку, немножко сутулясь, рядом с худой, бледной, издёрганной на вид женщиной, очень на него похожей. Снэйп, не отрываясь, смотрел на стоящее не очень далеко семейство, четверых человек. Две девочки немножко отошли от своих родителей. Лили, похоже, в чём-то убеждала свою сестру. Гарри подошёл поближе, послушать.

–…мне жаль, Туни, жаль! Послушай… – она схватила сестру за руку и крепко её держала, хотя Петуния пыталась её освободить. – Может, когда я там буду… нет, послушай, Туни! Может, когда я там буду, я смогу пойти к профессору Дамблдору и уговорить его передумать!

– Я – туда – не – хочу! – сказала Петуния, вырывая руку из пальцев сестры. – Ты думаешь, я хочу отправиться в какой-то дурацкий замок и выучиться на… на…

Её светлые глаза обежали платформу, кошек, мяукающих на руках у хозяев, сов, хлопающих крыльями и ухающих друг другу из клеток, школьников, кое-кто уже в длинных чёрных мантиях, заносящих чемоданы в поезд с алым паровозом или радостными криками приветствующих друг друга после летней разлуки.

–…ты думаешь, я хочу быть… уродиной?

Глаза Лили наполнились слезами, как раз когда Петунии удалось высвободить свою руку.

– Я не уродина, – сказала Лили. – Какие страшные вещи ты говоришь.

– Вот туда ты и отправляешься, – с удовольствием сказала Петуния. – В специальную школу для уродин. Ты и этот Снэйпов мальчишка… выродки, вот вы кто. И это хорошо, что вас отделяют от нормальных людей. Это для нашей безопасности.

Лили взглянула на родителей, которые смотрели на платформу с видом совершеннейшего наслаждения, упивались зрелищем. Потом она снова посмотрела на сестру, и сказала низким свирепым голосом:

– Ты не считала эту школу такой уродской, когда писала директору и умоляла его тебя взять.

Петуния залилась краской.

– Умоляла? Я не умоляла!

– Я читала его ответ. Очень добрый.

– Ты не должна была… – прошептала Петуния, – это личное… как ты смогла…?

Лили в ответ мельком взглянула туда, где стоял Снэйп. Петуния ахнула.

– Этот мальчишка его нашёл! Ты с этим мальчишкой шпионили в моей комнате!

– Нет… не шпионили… – Лили заняла оборону. – Северус увидел конверт, и ему и в голову не пришло, что маггла может переписываться с Хогвартсом, вот и всё! Он говорит, на почте наверняка работают волшебники, тайно, которые заботятся о…

– Вижу, что волшебники суют нос вовсюда! – сказала Петуния, сейчас такая же бледная, как только что была красная. – Уродина! – она плюнула в сестру и убежала туда, где стояли её родители…

Картина опять перестроилась. Снэйп спешил вдоль по коридору в Хогвартс-Экспрессе; поезд покачивался и стучал колёсами. Снэйп уже переоделся в школьную форму, наверное, впервые смог снять ненавистную маггловскую одежду. Наконец он остановился около купе, где шумела кучка хулиганистого вида мальчиков. В углу съёжилась на сиденье Лили, уткнувшись лицом в оконное стекло.

Снэйп сдвинул дверь купе и сел напротив Лили. Она мельком взглянула на него и снова отвернулась к окну. Она плакала.

– Я не хочу говорить с тобой, – сказала она сдавленным голосом.

– Почему?

– Туни н-ненав-видит меня. Потому что ты видел то письмо от Дамблдора.

– И что?

Она бросила на него взгляд, полный отвращения.

– То, что она моя сестра!

– Она же просто… – Снэйп спохватился и замолчал; Лили, слишком занятая утиранием слёз так, чтобы этого никто не заметил, его не услышала.

– Но мы ведь едем! – сказал Снэйп, не в состоянии скрыть радость в голосе. – Едем! Направляемся в Хогвартс!

Она кивнула, вытирая глаза, и против воли немножко улыбаясь.

– Хорошо бы тебе попасть в Слитерин, – сказал Снэйп, воодушевлённый тем, что она немножко развеселилась.

– Слитерин?

Один из мальчиков, бывших с ними в одном купе, и до этого не проявлявший никакого интереса к Лили или Снэйпу, обернулся на это слово, и Гарри, до этого обращавший всё своё внимание на парочку у окна, увидел своего отца: тонкий, подобно Снэйпу черноволосый, но с тем неуловимым духом ухоженности, даже избалованности, которого так явно не хватало Снэйпу.

– Как можно хотеть попасть в Слитерин? Я бы тогда школу бросил, а ты разве нет? – спросил Джеймс у мальчика, развалившегося на сиденье напротив него, и Гарри ударило пониманием, что это же Сириус. Сириус не улыбнулся.

– У меня вся родня перебывала в Слитерине, – сказал он.

– Ёлки-моталки, – сказал Джеймс, – а на вид ты вроде нормальный.

Сириус ухмыльнулся.

– Может, я поломаю традицию. Куда бы ты пошёл, если бы сам выбирал?

Джеймс поднял невидимый меч.

– В «Гриффиндор, где храбрые сердцем»! Как мой папа.

Снэйп тихо пренебрежительно фыркнул. Джеймс повернулся к нему.

– Что, с этим проблемы?

– Нет, – сказал Снэйп, хотя его слабая усмешка говорила обратное. – Если у вас мускулов больше, чем мозгов…

– А куда ты надеешься попасть, если у тебя ни того, ни другого? – встрял в разговор Сириус.

Джеймс разразился хохотом. Лили выпрямилась, вспыхнув, переводя неприязненный взгляд с Джеймса на Сириуса.

– Пошли, Северус, найдём другое купе.

– Ооооооо…

Джеймс и Сириус передразнили её высокомерный голос; Джеймс попытался подставить выходящему Снэйпу подножку.

– Пока, Сопливеус! – сказал кто-то, когда дверь купе закрывалась…

И опять перестроилась картина…

Гарри стоит за спиной Снэйпа, лицом к освещённым свечами столам колледжей, окаймлённых рядами внимательных лиц. Потом профессор Мак-Гонагалл говорит: – Ивэнс, Лили!

Он следил, как его мать выходит вперёд на дрожащих ногах и садится на шаткий табурет. Профессор Мак-Гонагалл опускает ей на голову Сортирующую Шляпу, и едва та коснулась тёмно-рыжих волос, и секунды не прошло, как Шляпа крикнула: Гриффиндор!

Гарри услышал, как Снэйп тихонько застонал. Лили сняла шляпу, отдала её профессору Мак-Гонагалл и поспешила к приветственно орущим гриффиндорцам, но на ходу оглянулась на Снэйпа, и на её лице была слабая печальная улыбка. Гарри видел, как Сириус подвинулся на скамейке, освобождая для неё место. Она только раз взглянула на него, похоже, вспомнила его в поезде, скрестила руки на груди и твёрдо повернулась к нему спиной.

Перекличка продолжалась. Гарри наблюдал, как Люпин, Петтигрю и его отец присоединились к Лили и Сириусу за столом Гриффиндора. Наконец, когда оставалось распределить дюжину школьников, профессор Мак-Гонагалл вызвала Снэйпа.

Гарри прошёл с ним к табурету, проследил, как он пристраивает шляпу себе на голову. – Слитерин! – крикнула Сортирующая Шляпа.

И Северус Снэйп пошёл на другую сторону Зала, прочь от Лили, туда, где его приветствовали слитеринцы, туда, где Люциус Малфой – на его груди блестел значок префекта – похлопал Снэйпа по спине, когда тот усаживался за стол…

И картина переменилась…

Лили и Снэйп идут через замковый двор и, похоже, спорят. Гарри поспешил подойти поближе, услышать их разговор. Оказавшись рядом, он сообразил, как они выросли. Похоже, после Сортировки прошёл не один год.

–…мы же хотели быть друзьями? – говорил Снэйп. – Верными друзьями?

– Мы и есть друзья, Сев, но мне не нравится кое-кто из тех, с кем ты водишься! Извини, но Эвери и Мульсибер не в моём вкусе! Мульсибер! Что ты нашёл в нём, Сев, это же гад ползучий! Знаешь, что он недавно пытался сделать с Мери Макдональд?

Лили дошла до колонны и прислонилась к ней, глядя снизу вверх в худое бледное лицо.

– Ничего такого, – сказал Снэйп. – Это была шутка, вот и всё…

– Это была Тёмная Магия, и если ты считаешь её забавной…

– А как насчёт того, на что решаются Поттер с дружками? – требовательно спросил Снэйп. Ему опять бросилась краска в лицо, он, похоже, не мог скрыть своей обиды.

– На что там Поттер решается? – сказала Лили.

– Они украдкой смываются по ночам. С этим Люпином что-то не такое. Куда он всё время шляется?

– Он болен, – сказала Лили. – Они говорят, он болен…

– Каждый месяц в полнолуние? – сказал Снэйп.

– Я знаю твою теорию, – сказала Лили, и в её голосе был холод. – С чего ты вообще ими так озабочен? Какое тебе дело, чем они занимаются по ночам?

– Я просто пытаюсь тебе показать, что они не такие расчудесные, как это, похоже, все считают.

От её пристального взгляда он покраснел.

– Они хотя бы не используют Тёмную Магию, – она понизала голос. – А ты по-настоящему неблагодарный. Я слышала, что недавно ночью случилось. Ты полез шпионить, по тому туннелю у Драчливого Дуба, и Джеймс Поттер спас тебя от… ну, от того, что там внизу… – У Снэйпа всё лицо исказилось, и он закричал сбивчиво: – Спас? Спас? Ты что, думаешь, он там подвиг совершил? Он шею свою спасал, свою, и дружков своих! Ты же не собираешься… я тебе не позволю…

– Не позволишь мне?

Ярко- зелёные глаза Лили сузились. Снэйп немедленно пошёл на попятную.

– Я не это имел в виду… Я просто не хочу видеть, как тебя дурачат… Он нравится тебе, Джеймс Поттер нравится тебе! – похоже, слова вырвались у него против его воли. – А он не… как все думают… крутой в Квиддитче… – Снэйп вперемешку выговаривал свою горечь и свою нелюбовь к Джеймсу, и брови у Лили лезли всё выше и выше на лоб.

– Я знаю, что Джеймс Поттер – высокомерная пустышка, – сказала она, перебивая Джеймса. – Я не нуждаюсь, чтобы ты мне это объяснял. Но представления Мульсибера и Эвери о юморе просто мерзкие. Мерзкие, Сев. Я не понимаю, как ты можешь с ними дружить.

Гарри усомнился, что Снэйп услышал, как она заклеймила Мульсибера и Эвери. В то мгновение, как она обругала Джеймса Поттера, он весь расслабился, а когда они пошли прочь, в походке Снэйпа прибавилось упругости.

И картина перестроилась…

Гарри наблюдает, как Снэйп покидает Большой Зал после письменного экзамена на СОВу по Защите от Тёмных Искусств, следит, как он бредёт прочь от замка, и несчастливо проходит слишком близко от дерева на берегу, под которым устроились компанией Джеймс, Сириус, Люпин и Петтигрю. Но в этот раз Гарри держался подальше, потому что знал, что случится после того, как Джеймс вздёрнет Северуса на воздух и вволю над ним поиздевается; он знал, что было сделано и сказано, и ему не было радости слышать это ещё раз… Он следил, как Лили подошла к ним и стала защищать Снэйпа. Издалека он слышал, как Снэйп в унижении и ярости крикнул ей непростительное слово: Грязнокровка!

Картина изменилась…

– Мне жаль.

– Мне это не интересно.

– Мне жаль!

– Побереги дыхание.

Ночь. Лили, в халате, стоит, скрестив руки на груди, перед портретом Толстой Дамы, у входа в Гриффиндорскую башню.

– Я вышла только потому, что Мери мне сказала, что ты грозишься устроиться здесь спать.

– Ну да. Я бы так и сделал. Я совсем не хотел назвать тебя грязнокровкой, это просто…

– Само вырвалось? – в голосе Лили не было жалости. – Слишком поздно. Я тебе сто лет находила оправдания. Никто из моих друзей не может понять, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты со своими драгоценными дружками, маленькими Пожирателями Смерти… видишь, ты этого даже не отрицаешь! Ты даже не отрицаешь, на что вы все нацелились! Что ждёте не дождётесь присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, так?

Он открыл было рот, но закрыл его, ничего не сказав.

– Я больше не могу притворяться. Ты выбрал свой путь, я – свой.

– Нет… послушай, я не собирался…

–…назвать меня грязнокровкой? Но ты, Северус, зовешь грязнокровками всех, кто родился как я. Почему для меня будет исключение?

Он собрался с силами, чтобы заговорить, но Лили взглянула на него с презрением, повернулась и забралась в дыру за портретом…

Коридор растаял, и в этот раз картина перестраивались дольше: Гарри казалось, что он летит среди зыбких форм и красок, пока всё вокруг него не утвердилось, и он не встал на вершине холма, одинокого и холодного в темноте, где ветер свистел в ветвях нескольких деревьев без листьев. Взрослый Снэйп тяжело дышал, поворачивался на месте, крепко сжимая в руке палочку, ожидая чего-то или кого-то… Его страх заразил Гарри, и, хотя он и знал, что с ним ничего не может случиться, он оглядывался через плечо, гадая, что же такое Снэйп ждёт…

Потом в воздухе пролетел слепящий зигзаг белого света. Гарри подумал о молнии, но Снэйп упал на колени, и палочка вылетела из его руки.

– Не убивай меня!

– В моих намерениях этого не было.

Если от телепортации Дамблдора был какой звук, то он утонул в шуме ветра в ветвях. Дамблдор стоял перед Снэйпом, его мантию трепало ветром, и его лицо освещал снизу огонёк палочки у него в руке.

– Ну, Северус? Что за послание для меня от Лорда Волдеморта?

– Не… не послание… я здесь по своей воле!

Снэйп заломил руки. Со своими спутанными чёрными волосами, мотающимися по ветру, он выглядел не вполне нормальным.

– Я… я пришёл предупредить… нет, попросить… пожалуйста…

Дамблдор взмахнул палочкой, как хлыстом. Хотя вокруг них по-прежнему летели по воздуху листья и ветки, там, где он и Снэйп стояли лицом друг другу, упала тишина.

– Что же может просить у меня Пожиратель Смерти?

– Пророчество… предсказание… Трелони…

– Ах, да, – сказал Дамблдор. – И как много ты пересказал Лорду Волдеморту?

– Всё… всё, что я слышал! – сказал Снэйп. – Вот почему… именно поэтому… он считает, что оно о Лили Ивэнс!

– Пророчество было не о женщине, – сказал Дамблдор. – В нём сказано о мальчике, рождённом до конца июля…

– Ты знаешь, о чём я говорю! Он думает, что оно о её сыне, он собирается выследить её… убить их всех…

– Если она так много значит для тебя, – сказал Дамблдор, – разве не сделает Лорд Волдеморт для неё исключение? Ты мог бы попросить пощады для матери, в обмен на её сына?

– Я это сделал… я просил его…

– Ты мне отвратителен, – сказал Дамблдор, и Гарри никогда ещё не слышал в его голосе столько презрения. Снэйп словно сжался. – Значит, смерть её мужа и сына тебе безразлична? Они могут умереть, лишь бы ты получил, чего хочешь?

Снэйп просто глядел снизу вверх на Дамблдора.

– Тогда спрячь их всех, – прокаркал он. – Сохрани её… их… в безопасности. Пожалуйста.

– А что ты дашь мне взамен, Северус?

– Я… взамен? – Снэйп изумлённо взглянул на Дамблдора, и Гарри ждал, что он будет протестовать, но после долгого молчания Снэйп сказал: – Всё.

Вершина холма растаяла, и Гарри стоит в кабинете Дамблдора, и кто-то страшно кричит, словно раненый зверь. Снэйп бессильно сидит на стуле, сгорбившись, а мрачный Дамблдор стоит над ним. Через мгновение-другое Снэйп поднял голову, и выглядел он так, словно, покинув пустынную вершину, прожил сотню лет горя.

– Я думал… ты собираешься… беречь их… охранять…

– Она и Джеймс, они доверились не тому, – сказал Дамблдор. – Кому-то вроде тебя, Северус. Разве ты не надеялся, что Лорд Волдеморт сделает для неё исключение?

Снэйп дышал часто и прерывисто.

– Мальчик выжил, – сказал Дамблдор.

Снэйп дёрнул головой, словно отгоняя назойливую муху.

– Её сын жив. У него её глаза, в точности её. Я уверен, ты помнишь форму и цвет глаз Лили Ивэнс?

– НЕ НАДО! – завыл Снэйп. – Ушла… мертва…

– Северус, это что – раскаяние?

– Почему… почему я живу…

– А какой прок в твоей смерти? – холодно сказал Дамблдор. – Если ты любил Лили Ивэнс,^[18] если ты по-настоящему любил её, то твоя стезя должна быть тебе ясна.

Снэйп словно видел всё сквозь завесу боли, и прошло долгое время, прежде чем слова Дамблдора дошли до него.

– Что… о чём ты говоришь?

– Ты знаешь, как и почему она умерла. Сделай так, чтобы она умерла не напрасно. Помоги мне защитить сына Лили.

– Не нужна ему защита. Тёмный Лорд ушёл…

– Тёмный Лорд может вернуться, и когда он это сделает, угроза для Гарри Поттера будет ужасной.

Было долгое молчание, и Снэйп медленно овладел собой, его дыхание выровнялось. Наконец он сказал. – Пусть так. Пусть так. Но никогда… никогда не рассказывай, Дамблдор! Это должно остаться между нами! Поклянись! Я не вынесу… особенно, если сын Поттера… мне нужно твоё слово!

– Моё слово, Северус, что я никогда не покажу тебя с лучшей стороны? – вздохнул Дамблдор, глядя сверху в яростное, гневное лицо Снэйпа. – Если ты настаиваешь…

Кабинет растаял, но тут же сложился обратно. Снэйп шагает туда-сюда перед Дамблдором.

–…посредственных способностей, заносчивый, как отец, сознательный нарушитель правил, радуется, когда все о нём говорят, ищет, чем привлечь к себе внимание, наглец…

– Ты видишь то, Северус, что хочешь увидеть, – сказал Дамблдор, не поднимая глаз от номера Современного Преобразования. – Другие учителя говорят, что мальчик скромный, дружелюбный и определённо способный. Лично я нахожу его занятным ребёнком.

Дамблдор перевернул страницу и сказал, не взглянув на Снэйпа: – Присматривай за Квирреллом, не забудь.

Водоворот красок, и вот всё потемнело, и Снэйп с Дамблдором стоят в вестибюле, в шаге друг от друга, а мимо них тянутся последние «бойцы» с Рождественского бала, расходящиеся по спальням.

– Ну? – тихонько спрашивает Дамблдор.

– У Каркарова тоже темнеет Знак. Он в панике, боится расплаты; ты же знаешь, как много он помог Министерству, после падения Тёмного Лорда. – Снэйп краем глаза взглянул на крючконосый профиль Дамблдора. – Каркаров намерен удрать, если Знак будет жечь.

– Неужто? – мягко спросил Дамблдор, как раз когда мимо них прошли с лужайки хихикающие Флёр Делакур и Роджер Девис. – И ты намерен составить ему компанию? – Нет, – сказал Снэйп, глядя на удаляющиеся фигуры Флёр и Роджера. – Я не такой трус.

– Нет, – согласился Дамблдор. – По крайней мере, Игоря Каркарова ты храбрее. Знаешь, иногда мне кажется, что мы чересчур поспешно Сортируем…

Он ушёл, оставив задумавшегося Снэйпа…

И опять Гарри стоит в кабинете директора. Ночь; в похожем на трон кресле у стола Дамблдор сидит боком, обмякший, в полуобмороке. Его правая рука висит бессильно, почерневшая и сожжённая. Снэйп бормочет заклинания, направив палочку на запястье, а правой рукой вливает из кубка густое золотое зелье в рот Дамблдору. Через мгновение веки Дамблдора затрепетали, и глаза открылись.

– Зачем, – спросил Снэйп без предисловия, – зачем вы надели это кольцо? На нём заклятие, вы не могли этого не заметить. Зачем было его трогать?

На столе рядом с Дамблдором лежит кольцо Гонта. Оно разбито; меч Гриффиндора лежит рядом.

Дамблдор поморщился.

– Я… был дурак. Поддался искушению…

– Искушению чем?

Дамблдор не ответил.

– Это чудо, что вы сумели вернуться! – Снэйп был взбешен. – Кольцо несло заклятие необычайной силы, всё, на что мы можем надеяться – это приостановить его; пока я запер заклятие в вашей руке…

Дамблдор поднял почерневшую, бесполезную руку, и осмотрел её с таким видом, словно ему показали интересную и редкую вещь.

– Ты хорошо справился, Северус. Как ты думаешь, сколько я протяну?

Дамблдор говорил беззаботно; таким тоном он мог бы спросить прогноз погоды. Поколебавшись, Снэйп сказал: – Не могу точно сказать. До года. Такое заклинание навсегда не остановить. Оно всё равно будет распространяться, оно из тех заклятий, которые усиливаются со временем.

Дамблдор улыбнулся. Казалось, его почти – а то и совсем – не волнует новость, что ему осталось жить меньше года.

– Мне повезло, исключительно повезло, что у меня есть ты, Северус.

– Если бы вы позвали меня чуть раньше, я смог бы сделать больше, купить для вас больше времени! – сказал Снэйп с яростью. Он посмотрел на разбитое кольцо и меч. – Вы думали, что разбив кольцо, разобьёте заклятие?

– Что-то в этом роде… у меня, без сомнения, в голове мешалось…, - сказал Дамблдор. С трудом он выпрямился в кресле. – Что ж, действительно, это сильно ускоряет дело.

Снэйп выглядел ну совершенно ничего не понимающим. Дамблдор улыбнулся.

– Это я о том плане, который Лорд Волдеморт раскручивает в отношении меня. О его плане убить меня руками бедного парнишки Малфоя.

Снэйп сел на тот стул, который так часто занимал Гарри, по другую сторону стола от Дамблдора. Гарри мог ручаться, что он хочет ещё что-то сказать по поводу заклятой руки Дамблдора, но тот поднял её, вежливо отказываясь от дальнейшего обсуждения этой темы. Поморщившись, Снэйп сказал: – Тёмный Лорд и не ждёт, что у Драко получится. Это просто наказание за прошлые провалы Люциуса. Медленная пытка для родителей Драко – наблюдать, как он терпит неудачу и расплачивается за неё.

– Короче говоря, мальчику вынесен смертный приговор, такой же неотвратимый, как мне, – сказал Дамблдор. – Мне следует думать, что после неудачи Драко эту работу, что естественно, продолжишь ты?

Короткое молчание.

– Да, полагаю, что таков план Тёмного Лорда.

– Тёмный Лорд полагает, что скоро настанет такое время, когда ему уже не будет нужен шпион в Хогвартсе?

– Да, он верит, что скоро наложит на школу свою руку.

– И если она подпадёт под его руку, – сказал Дамблдор, ни к кому, кажется, не обращаясь, – ты дашь слово, что сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы защитить студентов Хогвартса?

Снэйп напряжённо кивнул.

– Хорошо. Теперь вот что. Твоим первейшим делом будет выяснить, что замышляет Драко. Перепуганный подросток опасен для других, так же, как и для себя. Предложи ему помощь и руководство, он должен будет принять, он тебя любит…

–…много меньше, с тех пор, как его отец потерял доверие. Драко винит меня, он считает, я захватил место Люциуса.

– Всё равно, пытайся. Я меньше беспокоюсь о себе, чем о нечаянных жертвах того, что там может прийти в голову мальчику. Хотя, в конце концов, есть только одна вещь, которую требуется сделать, если мы хотим спасти его от ярости Лорда Волдеморта.

Снэйп поднял брови и с издёвкой спросил: – Вы намереваетесь позволить ему вас убить?

– Конечно нет. Убить меня должен ты.

Последовало долгое молчание, нарушаемое только странным щёлканьем. Феникс Фоукс что-то клевал.^[19]

– Вы желаете, чтобы я прямо сейчас это сделал? – спросил Снэйп, его голос переполняла ирония. – Или вам нужно ещё составить себе эпитафию?

– Ну не прямо сейчас, – сказал Дамблдор с улыбкой. – Я ручаюсь, что когда настанет для этого час, то он сам о себе скажет. С учётом того, что случилось сегодня ночью, – он показал на повреждённую руку, – мы можем быть уверены, что его ждать не больше года.

– Если для вас смерть – безделица, – грубо сказал Снэйп, – почему не дать Драко вас убить?

– Душа этого мальчика ещё не получила большого вреда, – сказал Дамблдор. – Я бы не хотел, чтобы из-за меня она разорвалась на части.

– А моя душа, Дамблдор? Моя?

– Одному тебе ведомо, повредит ли твоей душе избавление старика от боли и унижения, – сказал Дамблдор. – Северус, я прошу тебя об этой огромной услуге потому, что смерть ждёт меня так же верно, как Палящие Пушки ждёт в этом году нижняя строчка в турнирной таблице. Признаюсь, я бы предпочёл уйти быстро и безболезненно, а не медленно и грязно, что получится, если в дело ввяжется, например, Бирюк – я слышал, Волдеморт его вроде на службу взял? Или милая Беллатриса, она любит поиграть с мышкой, прежде чем её съесть.

Он говорил беззаботным тоном, но его голубые глаза пронзали Снэйпа так, как они часто пронзали Гарри, словно им была видна душа, о которой шла речь. Наконец Снэйп ещё раз коротко кивнул.

Дамблдор был, похоже, удовлетворён:

– Спасибо, Северус…

Кабинет исчез, и теперь Снэйп и Дамблдор прогуливались рядом в сумерках, в безлюдных окрестностях замка.

– Чем вы занимаетесь с Поттером, во все эти вечера, когда запираетесь вдвоём? – резко спросил Снэйп.

У Дамблдора был утомлённый вид.

– Что? Северус, ты не повода ли ищешь наложить на него ещё взыскание? Парень скоро будет тратить на их отбывание больше времени, чем на всё остальное.

– Он во всём как его отец…

– На вид, может быть; но в глубине своей натуры он гораздо больше похож на мать. Я провожу время с Гарри потому, что есть вещи, которые надо с ним обсудить, и сведения, которые я должен ему передать, пока не будет слишком поздно.

– Сведения, – повторил Снэйп. – Вы доверяете ему… Вы не доверяете мне.

– Тут вопрос не в доверии. Мы оба знаем, что моё время отмерено. И очень важно, чтобы я дал парню достаточно знаний, чтобы он смог сделать то, что должен сделать.

– Почему я не могу получить те же знания?

– Я предпочитаю не класть все мои секреты в одну корзинку, особенно в такую, которая часто и подолгу болтается на локте Лорда Волдеморта.

– Что я делаю по вашему приказу!

– И делаешь это исключительно хорошо. Не думай, что я недооцениваю постоянную опасность, в которую ты вошёл, Северус. Снабжать Волдеморта тем, что представляется ценными сведениями, и в то же время утаивать всё важное, такую работу я не доверю никому, только тебе.

– Но всё равно вы много больше доверяете мальчишке, который неспособен к Окклюменции, чьи магические способности заурядны, и у которого прямая связь с сознанием Тёмного Лорда!

– Волдеморт боится этой связи, – сказал Дамблдор. – Не так давно он получил маленький опыт того, что для него в действительности означает делить сознание с Гарри. Это была такая боль, какой ему ещё не доводилось изведать. Он больше не будет пытаться овладеть Гарри, я в этом уверен. Не этим путём.

– Я не понимаю.

– Душа Лорда Волдеморта, такая, как она есть, покалеченная, не может вынести близкого соседства с душой, подобной душе Гарри. Этот как язык и железо на морозе, как плоть и огонь…

– Души? Мы говорим о сознании!

– В случае Гарри и Лорда Волдеморта, говорить об одном значит говорить и о другом.

Дамблдор глянул вокруг, чтобы убедиться, что они одни. Сейчас они были недалеко от Запретного Леса, и не было ни знака, что поблизости есть кто-то ещё.

– Северус, после того, как ты меня убьёшь…

– Вы отказываетесь мне хоть что-то сказать, и всё-таки ждёте от меня этой маленькой услуги! – огрызнулся Снэйп; в его худом лице вспыхнула настоящая злость. – Вам очень, очень многого хочется, Дамблдор! Может статься, что я передумаю!

– Ты мне дал слово, Северус. И раз уж мы заговорили об услугах, которые ты мне обещал: я думал, ты согласился приглядывать за нашим юным другом из Слитерина?

Снэйп промолчал, со злым видом. Дамблдор вздохнул.

– Приходи сегодня ко мне в кабинет, Северус, в одиннадцать часов, и ты не будешь жаловаться, что я тебе не доверяю…

Опять они в кабинете Дамблдора, за окнами темно, Фоукс молчит, и Снэйп сидит совсем застывший, а Дамблдор ходит по кабинету и говорит.

– Гарри не должен знать, до последнего мгновения, до того, как это будет необходимо, иначе у него не будет силы сделать то, что должно быть сделано.

– Но что должно быть сделано?

– Это известно Гарри и мне. Теперь слушай внимательно, Северус. Настанет время… после моей смерти… не спорь, не перебивай! Настанет время, когда покажется, что Лорд Волдеморт боится за жизнь своей змеи…

– Нагини? – Снэйп был поражён.

– Совершенно верно. Если придёт такое время, когда Лорд Волдеморт прекратит посылать эту змею по своим поручениям, но будет держать её рядом с собой, под магической защитой, вот тогда, я думаю, будет безопасно рассказать Гарри.

– Рассказать что?

Дамблдор глубоко вздохнул и закрыл глаза.

– Рассказать ему, что в ту ночь, когда Лорд Волдеморт пытался убить его, когда Лили поставила между ними свою жизнь, как щит, Убийственное заклятие отразилось на Лорда Волдеморта, и часть Волдемортовой души была оторвана, и эта часть зацепилась за единственную живую душу в том разваливающемся доме. Внутри Гарри живёт частица Лорда Волдеморта, и это она даёт ему способность говорить со змеями, и ту связь с сознанием Волдеморта, которую он так и не понял. И пока эта частица души, посланная Волдемортом не по его воле, остаётся связанной с Гарри и им защищённой, Лорд Волдеморт не может умереть.

Гарри казалось, что он наблюдает за ними двоими с другого конца длинного туннеля, так далеко они были от него, так странно звучали их голоса в его ушах.

– Значит, мальчик… мальчик должен умереть? – очень спокойно спросил Снэйп.

– И Волдеморт должен убить его сам, Северус. Это главное.

Ещё одно долгое молчание. Потом Снэйп сказал: – Я думал… все эти годы… что мы защищаем его ради неё. Ради Лили.

– Мы защищали его, потому что было важно обучить его, поднять его, дать ему попробовать свои силы, – сказал Дамблдор, по-прежнему крепко закрыв глаза. – А тем временем связь между ними усиливается, растёт, паразитический рост. Порой мне кажется, он сам это подозревает. Если я его знаю, то он сам так поставит дело, чтобы, когда он пойдёт встретить смерть, это был бы верный конец Волдеморту.

Дамблдор открыл глаза. Снэйп был в ужасе.

– Вы держали его живым, чтобы он мог умереть в нужное время?

– Без потрясения, Северус. Смерть скольких мужчин и женщин ты наблюдал?

– В последнее время – только тех, кого я не мог спасти, – сказал Снэйп. Он встал: – Ты меня использовал.

– В смысле?

– Я шпионил для тебя и лгал для тебя, в смертельную опасность лез для тебя. Предполагалось, это всё – чтобы сын Лили Поттер был в безопасности. А сейчас ты говоришь мне, что растил его, как поросёнка к столу…

– Северус, это трогательно, – серьёзно сказал Дамблдор. – Ты что, дорос до того, чтобы заботиться о мальчике?

– О нём? – закричал Снэйп. – Экспекто Патронум!

Из конца его палочки вырвалась серебряная лань.^[20] Она опустилась на пол, одним прыжком пересекла кабинет и вырвалась в окно. Дамблдор следил, как она улетает, и когда серебряное сияние погасло, вновь повернулся к Снэйпу, и в его глазах были слёзы.

– После всего, что было?

– Всегда, – сказал Снэйп.

Картина сменилась. Теперь Гарри видит, как Снэйп разговаривает с портретом Дамблдора, висящим над столом.

– Ты должен будешь сообщить Волдеморту правильную дату, когда Гарри покинет дом дяди с тётей, – говорил Дамблдор. – Не сделать этого – вызовет рост подозрений, ведь Волдеморт верит, что ты хорошо информирован. Ещё ты должен запустить идею о ложных целях; думаю, это должно обеспечить безопасность Гарри. Попробуй внушить это Мундунгусу Флетчеру. И, Северус, если тебя вынудят принять участие в облаве, удостоверься, что играешь свою роль убедительно… Я рассчитываю, что ты останешься на хорошем счету у Лорда Волдеморта так долго, как только будет возможно, или Хогвартс останется на милости парочки Кэрроу…

Вот Снэйп сидит в незнакомом кабаке с Мундунгусом, голова к голове, лицо Мундунгуса странно невыразительное, Снэйп хмурится от сосредоточенности.

– Ты предложишь Ордену Феникса, – бормочет Снэйп, – использовать ложные цели. Многосущное зелье. Одинаковые Поттеры. Единственная уловка, которая сработает. Ты забудешь, что это я предложил. Ты подашь это, как твою собственную идею. Ты понял?

– Я понял, – бормочет Мундунгус, его глаза смотрят в разные стороны…

Теперь Гарри летит рядом со Снэйпом на метле сквозь ясную тёмную ночь: рядом – ещё Пожиратели Смерти, под капюшонами, а впереди – Люпин и Гарри, который на самом деле Джордж… Пожиратель Смерти обгоняет Снэйпа и поднимает палочку, нацеливаясь прямо в спину Люпину.

– Сектумсемпра! – кричит Снэйп.

Но заклинание, направленное в руку с палочкой, пролетает мимо и задевает Джорджа…

А теперь Снэйп стоит на коленях в старой спальне Сириуса. Он читает старое письмо Лили, и с конца его кривого носа капают слёзы. На второй странице письма всего несколько слов:

 

мог вообще дружить с Геллертом Гринделвальдом. Я лично думаю, у неё крыша поехала!

Любовь охапками,

Лили

 

Снэйп берёт страницу, несущую подпись Лили и её любовь, и прячет её за пазуху. Потом разрывает надвое фотографию, так что у него остаётся та часть, где смеётся Лили, а кусок с Джеймсом и Гарри бросает обратно на пол, под шкаф…

А теперь Снэйп опять стоит в кабинете директора, и Финеас Нигеллус вбегает в свой портрет.

– Директор! Они разбили лагерь в Лесу Дина! Грязнокровка…

– Не говори это слово!

–…ладно, девчонка Грангер упомянула это место, открывая свой мешок, и я её услышал!

– Хорошо. Очень хорошо! – кричит портрет Дамблдора за директорским креслом. – Сейчас, Северус, меч! Не забудь, что тому, кто его возьмёт, потребуются для этого воля и мужество… и он не должен знать, что это ты дал меч! Если Волдеморт прочтёт в сознании Гарри, и увидит, как ты работаёшь для него…

– Знаю, – отрезал Снэйп. Он подходит к портрету Дамблдора и тянет за край рамы. Портрет откидывается, как дверь, открывая тайник, нишу, из которой Снэйп достаёт меч Гриффиндора.

– И вы по-прежнему не собираетесь сказать мне, почему это так важно – передать Поттеру меч? – спрашивает Снэйп, надевая дорожный плащ поверх мантии.

– Думаю, этого не следует, – говорит портрет Дамблдора. – Он знает, что с ним делать. И, Северус, будь очень осторожен, вряд ли они ласково примут тебя, после несчастья с Джорджем Висли…

Снэйп поворачивается на пороге.

– Не волнуйтесь, Дамблдор, – говорит он холодно. – У меня есть план…

И Снэйп выходит из комнаты.

Гарри поднялся из Думоотвода, и через мгновение он лежал на покрытом ковром полу в точности той самой комнате, в которой Снэйп, наверное, сейчас запирал дверь.