Ограниченность художественного вымысла

Итак, Вирджиния Вулф не писала напрямую о смер­ти матери, как и Розамунда Леманн не писала напря­мую о смерти дочери, хотя обе они пережили эти испы­тания во всей их полноте и эмоционально были глубоко потрясены ими. Произведения Симоны де Бовуар, Анни Эрно, Колетт Феллу, Франсуазы Малле-Жорис, Элен Сиксу, Алины Шульман, Пьеретт Флетьо, которые пос­вящены описанию траура по матери и на которые мы опирались, анализируя его возможные последствия, — в большинстве своем это не романы, а рассказы о собс­твенных чувствах, то есть документальные свидетельс­тва или мемуары. Наше обращение к ним обусловле­но и оправдано самой природой этой проблемы. Если скорбь по матери и дочери побуждает кого-то взяться за перо, то, как правило, она не пробуждает художествен­ного воображения, как и многие другие действительно глубоко травмирующие события.

«Я чувствую себя уверенно, только когда пишу художес­твенные произведения, и они не имеют ничего общего со свидетельством очевидца. [...] Мое «я» в этом практически не участвует. А вот с матерью так не получается. Я не могу насильно ввести ее ни в один свой роман», — призна­ется романистка Пьеретт Флетьо.

Она и большинство других авторов, которые деталь­но рассказывают о последних годах жизни своей матери, включая полное описание похорон, неизменно воздержи­ваются описывать свой траур по матери, то есть собствен­но потерю, за исключением финальной фразы, которая всегда завершает книгу. Это стремление запечатлеть собы-

 

тия, предшествующие смерти матери, - всего лишь созна­тельная часть той внутренней работы, которая совершает­ся в трауре и представляет собой только видимую часть айсберга, предназначенную для публичного предъявления. Остальное, похоже, происходит в тишине.

Заключение

В романе «Рождение дня» (1928) Колетт поет насто­ящий гимн во славу своей матери Сидо, деревенской жительницы, не признающей условностей, которая су­мела передать дочери свою любовь к природе и сво­боде. Такая дань уважения, отданная матери, приятно отличается от того мрачного настроения, которое со­здает описание кризисных ситуаций в художественных произведениях и которыми так переполнено наше ис­следование. Однако нашей задачей было не изобличать отношения матери и дочери как катастрофические, а, двигаясь от противного, создать представление о более приемлемых отношениях.

Однако восхищение Колетт своей матерью на самом деле кажется нам противоречивым. С одной стороны, она рисует нам образ матери, которая не похожа на тра­диционных матерей и полностью отделилась от своей дочери — настолько, что даже способна отказаться от приглашения дочери приехать к ней в гости в Париж, чтобы повидаться, всего лишь потому, что со дня на день ожидает цветения редкого растения в своем саду. С другой стороны, библиографическое расследование и анализ переписки, которую вели мать и дочь, говорят противоположное - что вся эта история «яйца выеден­ного не стоит». Сидо в реальности с удовольствием при-

 

нимает приглашение Колетт.* Без сомнения, настоящая Сидо не настолько любит природу и свободу, чтобы по­жертвовать ради них визитом к дочери.

Итак, мы столкнулись с примером литературной иде­ализации, когда автор создает для потомства мифичес­кий «образ матери». Как подчеркивает литературовед Мишель Сард, запоздалое появление материнского об­раза в художественном произведении или замена обра­за покойной матери на вымышленный персонаж только подчеркивает различие между ними: Сидони, приезжа­ющей в гости к Колетт, и воображаемым персонажем Сидо, который постепенно заменяет по ходу повествова­ния реальную личность.

Возможно, для Колетт прибегнуть к вымыслу - свое­образный способ подтвердить разделение с собственной дочерью, которая у нее так поздно появилась? Вместо анализа этого частного случая попробуем определить, что же являют собой произведения об отношениях меж­ду матерью и дочерью. Этот любопытный пример про­ливает свет на различные возможности использования подобных рассказов, которые располагаются где-то по­середине между подлинным свидетельством и вымыс-

* Простое сравнение двух текстов позволяет провести параллели межу Сидо реальной и вымышленной и выявить несоответствия меж­ду ними. На закате жизни Сидо отвечает на приглашение приехать в гости к дочери и повидаться с ней, которое передал ей Анри де Жувенель. В этом подлинном письме Сидо с радостью принимает при­глашение и ничуть не сопротивляется дочерней просьбе, настолько ей хочется повидаться. При этом она выражает сожаление, что будет вынуждена оставить одно из своих растений, которое вскоре должно расцвети, а также другое - глоксинию, «чья широкая чаша открылась и позволила мне испытать удовольствие от ее оплодотворения». Сидо выдуманная предпочитает отказаться от приглашения, так как ее ро­зовый кактус, который цветет раз в четыре года, как раз должен рас­цвести, и ей может просто больше не представиться случая увидеть его следующее цветение». (Мишель Сард «Сидо, Колетт. Перекрещи­вающиеся изображения», Литературный журнал, № 266, 1989).

лом. Текст Колетт должен был бы пройти проверку на правдивость при соотнесении с реальными фактами, если бы полностью являлся автобиографичным, иначе его можно было бы отнести к полуправде - лжи, то есть этот текст не является абсолютно правдивым. Однако когда речь идет о художественном произведении, оно скорее проходит проверку на истинность, благодаря со­отнесению с областью воображаемого. Таким образом, этот текст, даже если он абсолютно вымышленный, замечательно отражает двойственную позицию самого автора между идеализацией и разоблачением своей ма­тери, В первом случае мы, скорее, выносим суждение, а во втором - стараемся понять.

Нам ближе второй способ использования литератур­ного материала. Осознавая деликатную границу между свидетельством и художественным вымыслом, то есть прямым «придумыванием себя», к которому прибегает Колетт, мы выбираем художественную версию. Ее текст подтверждает, с какими трудностями сталкивается жен­щина, которая стремится поддерживать односторонне положительные чувства к своей реальной матери и при­бегать к вымыслу, чтобы поддерживать ее идеализиро­ванный образ. Особенно когда этот образ подвергается публичному рассмотрению. Желание всеми возможны­ми способами поддержать материнскую идеализацию иногда приводит к лукавству и подтасовке фактов, даже если, как бы это ни было банально, речь идет все­го лишь о пожилой женщине, которая отказывается от столь редких приглашений приехать в гости к дочери.

Этот анекдот не только выдвигает на первый план проблему метода с точки зрения подлинности использо­ванных текстов. Он затрагивает также два других глу­бинных вопроса. Во-первых, существуют ли в действи­тельности «хорошие матери», если можно так сказать, что требуется для создания удовлетворительных или, по меньшей мере, приемлемых отношений матери и до-

 

чери? Во-вторых, что составляет специфику отношении матери и дочери?

О многообразии отношений

Конечно, далеко не все матери и дочери узнают самих себя в конфликтах и драмах, о которых мы говорим в этой книге - особенно те, кто воспринимает свои отно­шения как счастливое сотрудничество, в котором обе они - источник радости друг для друга. Хотя такие отно­шения не представлены в художественной литературе, они существуют. Что же для этого необходимо? Никто этого не знает, и, без сомнения, не знают и они сами, так много факторов определяет эту гармонию, столь разно­образную и бесконечную в своей вариативной субъек­тивности, неосознаваемой ни одной из них. Насколько такие гармоничные отношения распространены? Опять же, никто не знает. Возможно, они становятся более распространенными в результате процесса размыва­ния границ между поколениями, который способствует близости между родителями и детьми и усиливает ее, и между матерью и дочерью в особенности. Взаимное доверие в самых интимных вопросах, советы и взаимная поддержка, как в очень серьезных моментах, так и в самых пустяковых мелочах, исключая любые теневые зоны. Совместные прогулки и обмен одеждой. Сегодня матери и дочери долгое время остаются сообщницами, стирая поколенческие различия все больше.

Для тех женщин, которым неведом этот тип отно­шений, они представляют собой нечто загадочное и желанное («Как бы я хотела иметь такую мать!»), или вызывает противоположную реакцию («Я бы так ни­когда не смогла!»). Нельзя не задать вопрос, когда речь заходит об идеальных отношениях, какова же та цена, что приходится платить за них? И существует ли она вообще? В таком сообщничестве, которое всегда подра-

зумевает вмешательство матери в жизнь дочери, не су­ществует ли риска, что оно нарушит способность дочери выстроить идентичность, которая на самом деле будет являться ее собственной? Разве не существует риска, что эти «тотальные» отношения занимают место других отношений, например дружеских или любовных? Эти вопросы связаны с проблемой женской независимости — отметим, что они возникли только в наше время и в западных культурах. Однако это сообщничество, в ко­тором многие видят признак «современности», носит па­радоксальный характер: в прошлом дочери главным об­разом воспроизводили судьбу матери, интериоризируя ее, не слишком желая этого или не имея возможности сохранить отношения с ней. В последнее время сообщ­ничество матери и дочери представляется более распро­страненным случаем, несмотря даже на то, что оно при­водит к более регрессивному образу женской судьбы с точки зрения семейных связей. Однако матери и доче­ри, заключившие, тем не менее, союз, далеко не всегда, и можно даже сказать, крайне редко проживают одну и ту же судьбу, как с точки зрения семейной ситуации, так и социальной. Все происходит так, будто близкие отношения способствуют успеху самоидентификации. Возможно, это и есть цена независимости?

Во всяком случае, мы знаем, что в наше время сущес­твуют отношения, совсем не столь уж проблематичные. Остается сделать некоторые выводы. Наше исследова­ние построено вокруг нескольких основных осей: первая ось - это позиции матери или женщины (в первых трех частях); вторая ось - это отношения матери и дочери (в четвертой части); и, наконец, последняя ось - времен­ная, в соответствие с каждым возрастом жизни жен­щины (в трех последних частях). Первая ось, стоит на­помнить, определяется главным образом той позицией, которую избирает мать - она становится или «матерью

 

в большей степени, чем женщиной», или «женщиной в большей степени, чем матерью». Затем следует переход к тем матерям, которые не становятся окончательно ни одной, ни другой, и тем, кто являет собой полную про­тивоположность и той и другой, а также объединяет в себе оба типа. Речь идет в любом случае не о типологии матерей, а скорее о типологии материнских позиции, ко­торые могут сосуществовать в одной и той же женщине. Так, например, Клитемнестра, мать, посвятившая свою жизнь Ифигении, одновременно является покидающей матерью для Ореста и отталкивающей для Электры.

Вторая ось - отношения матери и дочери; она главным образом представляет тип отношений, который сущест­вует между объективными проявлениями материнского поведения и тем, как эта мать субъективно восприни­мается дочерьми. Общим для всех этих проявлений яв­ляется их экстремальный характер: превосходство или подчиненность, ревность или несправедливость, непол­ноценность или просто полное отсутствие.

Наконец, третья ось представляет собой временное измерение отношений, которое позволяет проследить главные этапы жизни дочери, подвергающие проверке степень гибкости ее отношений с матерью. Сначала в центре нашего внимания - становление дочери женщи­ной, которое связано с переходом от традиции к совре­менности в основном в области сексуальных отношений. Затем следует становление женщины матерью, которое определяется проблемой передачи эстафеты жизни. И, наконец, завершает эту часть столкновение со старени­ем и смертью.

Можно ли теперь определить, какие же отношения матери и дочери являются приемлемыми? Помимо не­скольких основных моментов, например таких как ис­ключение третьего (мы еще вернемся к этому), а также способности избегать экстремальных позиций или экс­тремальных проявлении, нам кажется, что главным ус-

ловием существования приемлемых отношений служит уважение ко всему разнообразию возможных вариантов, или, иначе говоря, адекватность тех изменений, которые позволяют матери в одностороннем порядке примкнуть к эволюции дочери на протяжении каждого возраста ее жизни и одновременно сохранить опору на ось между полюсами материнства и женственности. Психическая гибкость матери не означает, что она должна служить интересам дочери, но лишь то, что их отношения не бу­дут заторможены в своем развитии по всем направле­ниям. Только при соблюдении этого условия, а также, если она сумеет относиться к дочери не как к центру или периферии своего существования, а воспринимать ее как один из главных, но не единственный смысл сво­ей жизни, принимая неизбежность "беспокойства", ко­торое вносит в ее жизнь существование дочери.

Означает ли это отсутствие конфликтов? Отнюдь, так как они не всегда сами по себе негативны, тем более что конфликты способствует развитию отношений, так как позволяют осмысливать и проговаривать противоречия, в отличие от подавления или идеализации отношений.

«Любви» не достаточно

Бруно Беттельхейм рассказывал, что после лек­ций, которые он читал о своей работе в ортогенетической школе в Чикаго, какая-нибудь слушательница всегда задавала сакраментальный вопрос: «А как же любовь?». На что он неизменно отвечал: «Любви не достаточно». Добавим, что этот термин еще менее пригоден к использованию в серьезном исследова­нии, так как он слишком расплывчатый и позволяет трактовать его самым различным способом: он может означать сильные эмоции, нежность, заботу, состра­дание, самоотождествление, ожидания, потребность в человеке, самоотречение и т.д.

 

Однако в нашем обществе ничто не вызывает таких экзальтированных чувств, как отношения родителей и детей и, особенно, матери со своими детьми. Создается впечатление, что достаточно только любви, и только она одна и существует, независимо от присутствия третьих лиц, конкурирующих «Любовей», амбивалентности от­ношений. «Она родила ребенка одна!» — поет Жан-Жак Голдман; «Моя единственная любовь - это мой сын!» — хвастается одна из певиц на обложке популярного журнала (добавляя маленькое замечание: «Но мне не хватает мужчины»). Инцест между матерью и дочерью в платонической форме часто пытаются выдать за иде­альные отношения; но стоит только ему перейти в дейс­твия, как его подвергают всеобщему осуждению.

«Все делалось во имя любви», — говорила Ева в филь­ме «Осенняя Соната»: плохое обращение с ребенком так же оправдывается материнской «любовью». Материнс­кой любовью молено оправдать любую неполноценность матерей. И даже любое недвусмысленное разоблачение тут лее может быть истолковано в благоприятном для матери смысле. Когда женщина в одном из интервью объясняет, что после долгих лет она, наконец, смогла простить преступное сообщничество матери в много­летнем инцесте, жертвой которых она стала в юном возрасте, газета публикует его под заголовком: «Мать прощена».

Психоаналитики оспаривают материнскую любовь как безусловную ценность. Отвечая своим слушателям, Б. Беттельхейм мог бы процитировать Ференци: «Если дети в нежном возрасте получают больше любви, чем им нужно, или не в той форме, которая им необходи­ма, это может иметь столь же патогенные последствия, как и недостаток любви». Очевидно, невозможно также игнорировать утверждение Франсуазы Дольто: «Зрелая материнская любовь встречается крайне редко - такая любовь обращается исключительно к личности ребен-

ка. Она требует своего рода отстранения. Мать должна стремиться достичь исключительного понимания свое­го ребенка с эмоциональной точки зрения. Точнее, она не должна оставаться слишком молодой и незрелой и справиться с искушением понравиться своему мужу при посреднической помощи своих детей. Это чрезвычайно важно».*

Еще раз о «необходимом третьем»

Прежде чем завершить разговор о любви, вернемся к вопросу о третьем, о присутствии которого мы говорили как об определяющем факторе для нормального разви­тия «достаточно хороших» отношений матери и дочери. Для этого необходимо, чтобы третий не был исклю­чен. Напомним, что существует четыре возможных си­туации, когда отсутствие третьего может сформировать инцестуозную ситуацию. Итак, в инцесте первого типа между отцом и дочерью исключенный третий - это мать. В инцесте второго типа, в котором позиция женщины смешивается с позицией матери, исключенный третий - это место другого в сексуальных отношениях. В плато­ническом инцесте между матерью и дочерью исключен­ный третий - это отец. И, наконец, в случае «женщин в большей степени, чем матерей» исключенной становит­ся дочь - даже если нет ни малейшего намека на инцест, просто потому, что нет даже пары, которую составляют два человека, представляющих разные поколения.

Все эти формы исключения третьего воспринимают­ся в обществе неодинаково. В наши дни инцест между отцом и дочерью воспринимается как основной вид ин­цеста, как по своей распространенности, так и по серь­езности последствий. Необходимость его искоренения не должна затушевывать менее очевидные, но не менее

Франсуаза Дольто «Материнский инстинкт», «Женский род».

опасные формы, которые появляются из-за материнс­кой неполноценности или неадекватности. Мы не будем возвращаться к риску, к которому приводит сексуаль­ное соперничество между матерью и дочерью в случае инцеста второго типа. Но очень важно еще раз остано­виться на формах исключения третьего, которые так сильно влияют на развитие и положение женщины в современном обществе. Прежде всего, это исключение детей, и особенно дочери «женщиной в большей степе­ни, чем матерью». Успешные в профессиональном пла­не женщины часто перестают нуждаться в мужчине как в сексуальном и эмоциональном, так и идентициональном плане, и нередко остаются в одиночестве, застревая между отказом от детей ради своего профессиональ­ного призвания и платоническим инцестом, которому способствуют их ситуация разведенной или изначально одинокой матери.

Исключение отца в случае платонического инцеста представляет сегодня один из самых опасных рисков и настоящих злоупотреблений со стороны матери. На этом последнем случае нам хотелось бы остановиться более подробно, так как он в последнее время стал осо­бенно распространен, и его возникновению способству­ет развитие технического прогресса и нравственные из­менения в обществе.

В наши дни возможно стать матерью, вообще не имея сексуальных отношений, не зная имени донора (благода­ря оплодотворению с помощью банков спермы), и более того, даже после смерти мужчины, который когда-то за­хотел стать отцом. Кроме того, мать имеет возможность выстроить свою экономическую независимость, что поз­воляет ей думать, будто она в одиночку способна выпол­нять и воспитательные функции. Эта ситуация порождает иллюзию материнского всемогущества, а следовательно, вызывает исключение третьего. Именно об этом гово-

рят неопубликованные данные: согласно им, в нашей культуре традиционно это место занимал отец, который совмещал для ребенка биологическую, генеалогическую и воспитательную функции, а для матери олицетворял экономическую защиту и в самых лучших случаях был объектом ее любовных устремлений.

Сегодняшняя рассогласованность между позицией отца и функцией третьего вынуждает нас настаивать, как и в остальных случаях, на важной роли третьего, и в особенности это касается отношений матери и дочери, что отнюдь не означает призыв к возврату традиционно­го родительского всевластия или главенствующей роли отца,

В наши дни, когда родительский авторитет превра­тился в общий супружеский и когда он больше не вопло­щен в одной лишь персоне отца, более явным становится роль, которую исполняет третий участник. Во-первых - это разделитель, то есть, прежде всего, тот, кто созда­ет барьер, позволяя избежать смешения идентичностей, и одновременно является посредником, препятствуя проявлению посягательств одной личности на другую, в частности, материнскому захвату личности дочери или наоборот, дочерью своей матери.

Остается открытым еще один актуальный вопрос: может ли третий участник отношений родителя и ре­бенка быть одного пола с этим родителем? Эволюция нравов, как и технический прогресс, позволяет сегодня существовать гомосексуальным родительским парам. Насколько это возможно? С точки зрения посредничес­кой функции третьего, нет никаких причин сомневаться в этом. С точки зрения возможности разделения, имеет смысл задаться вопросом: каким образом третий, кото­рый по половому признаку никак не отличается от дру­гого родителя, поможет ребенку выстроить отношения между горизонталью сексуальной пары и вертикалью

 

порождения новых поколений?* Этот вопрос мы пока оставляем открытым.

Еще раз об идентичности

Все наше исследование подтверждает гипотезу, кото­рая вдохновила на написание этой книги: существуют специфические отношения матери и дочери, не своди­мые к отношениям матери и ребенка в целом. Осталось только перечислить основания для такого утвержде­ния.

Ни в малейшей степени мы не можем опереться на существующие ныне теории, за исключением несколь­ких отдельных и эклектичных заимствований. Так как, несмотря на то, что объект наших исследований пред­ставляет повышенный интерес, он на удивление мало изучен. В противоположность многочисленным исследо­ваниям о материнстве, о родственных связях, женствен­ности или женской сексуальности, практически не су­ществует, как мы убедились на примере платонического инцеста (который даже больше, чем просто не замечает­ся), размышлений, в частности психоаналитических, об отношениях матери и дочери.

К этому первому «пробелу», несомненно, обязанному своим происхождением «андроцентризму», прибавляется второй: замалчивание идентициональной проблематики, которую авторы психоаналитических теорий, унаследо­ванных от Фрейда, имеют склонность постоянно подме­нять проблематикой сексуальности. Как подчеркивал этнопсихолог Жорж Девере: «Мужчине достаточно просто видоизменить эмоциональное содержание своих иници­альных отношений, сексуализировав его. Женщина, на­против, в значительно большей степени вынуждена следо-

 

вать окольным, извилистым путем: ей необходимо стать самой собой, чтобы отличаться от того, кто составлял объект ее (первой) любви. Другими словами, она долж­на завершить свою самореализацию... [...] Говоря кратко, созревание и возмужание мальчика представляют собой не что иное, как сексуальные изменения его инициального эмоционального отношения к женщине, независимо от самого объекта, тогда как от девочки требуется, чтобы за­долго до сексуализации своего отношения к «тотальному объекту» ею была произведена идентификация с первым объектом, проинвестированным либидо - со своей мате­рью».*

Наконец, третий пробел состоит в более чем система­тическом игнорировании вопроса идентичности, даже когда появляется насущная необходимость его разре­шить, особенно в связи с проблемами самоидентифика­ции, а для девочки - идентификации с матерью. Так, например, классические интерпретации женской гомо­сексуальности до последнего времени исключительно связывали с проблемой фиксации на матери, ограничен­но принимая во внимание данные по этому вопросу, ко­торые сегодня весьма далеки от того, чтобы подтверж­дать убедительность таких предположений. Процесс формирования идентичности протекает для девочки че­рез стадию самоидентификации с матерью. Как бы это ни было банально, необходимо признать, что недоста­точно простой принадлежности к тому же полу, что и мать, чтобы процесс идентификации исходил от самой дочери. Но концентрация предположений в измерении идентичного рискует привести к замалчиванию другого измерения, симметричного, а именно той идентицио­нальной работы по дифференциации, которая необхо­дима, чтобы дочь могла выстроить себя не по образу и

* Ирен Тери «Совместное проживание, сексуальность и различия полов», Эспри, октябрь, 1999.

Жорж Девере. «Женщины и миф», 1982.

подобию другого, а по образу самой себя, такой, какая она есть на самом деле.*

Однако идентификационное измерение особенно важно для дочери, которая в противоположность маль­чику должна, чтобы стать самой собой, отделиться от идентификационного объекта того же пола. Достаточно просто обратить внимание на то измерение идентичнос­ти, которое отвечает за различия, чтобы понять с каким количеством трудностей может столкнуться дочь, ко­торая должна выстроить собственное чувство идентич­ного по аналогии с другой личностью, отделившись от нее, чтобы избегнуть захвата своей личности, однако не идентифицируя себя с противоположным полом, и все это необходимо согласовать с чувством любви к собс­твенной матери...

Вопрос о разделении крайне редко становится цент­ральным в психоаналитических построениях. В Соеди­ненных Штатах детский психиатр Маргарет Малер сконструировала вокруг этого понятия теорию развития ребенка, согласно которой ребенок сначала находится на стадии, где познает симбиоз, а затем следует фаза отделения, которую она назвала «разделение-индивидуация».* Наконец, совсем недавно американский психо­аналитик Джессика Бенджамин вновь подвергла про­работке проблематику идентичности в психоанализе, проникнув в неизведанное прежде пространство «вза­имного узнавания, то есть насущной необходимости не только вновь узнать, но и быть узнанным другим», что позволяет определить разницу между «идентификаци­онной любовью» и «любовью эдиповой».

Это проникновение добавляет фрейдовской теории дополнительное измерение, внутреннее по отношению

* Об этом классическом различии в философских теориях меж­ду идентичностью Мет (по сходству) я идентичностью ipse (по отли­чию) более подробно см.: Натали Эйниш «Положение женщины».

к эдиповой стадии индивидуального развития: оно каса­ется выстраивания идентичности и узнавания, соответс­твующего дифференционным процессам. Однако, если необходимо принять в расчет, что внутри этого идентиционального измерения существует определенное разделение между процессами идентификации и диф­ференциации, то мы затрагиваем скорее специфически женскую проблематику. Так как это нечто большее, чем просто борьба за самопознание, которая не ограничива­ется мужской идентификацией, — женщины «должны столкнуться с парадоксальной необходимостью отде­литься от своей матери и одновременно идентифициро­ваться с ней», как полагает Д. Бенджамин.

Чтобы приблизиться к точному восприятию и пони­манию специфических проблем, возникающих в отно­шениях дочери и матери, недостаточно просто быть женщиной, помимо этого нужно избегать идеализа­ции женственности и добровольно пожертвовать ради стремления познать и понять желанием защитить при­вычные представления, столь почитаемые, в том числе и на политическом уровне. Это означает признание, что феминизм, в противоположность тому, что можно было бы об этом подумать, далеко не всегда стоял у истоков открытий, касающихся реальности женского существо­вания. В свете того, о чем было сказано выше, можно заметить важность следующего предположения: «Субъ­ективно девочка развивается не вопреки матери, и тем более подавляющему влиянию патриархальных пред­ставлений, а скорее как мать и совместно с матерью. [...] Ребенок-девочка из-за принадлежности к тому же полу с самого своего рождения живет в более легкой эмоци­ональной ситуации. Она начинает свою эмоциональную жизнь во взаимоотношениях: с такой же, как она сама, с союзницей».* Но когда в дальнейшем ей придется столкнуться с необходимостью выбирать между «подав-

 

ляющим влиянием патриархальных представлений» и «взаимопожиранием матриархальных отношений», еще неизвестно, что окажется хуже.

Непризнание идентициональных проблем, с которы­ми приходится сталкиваться девочкам, становится тем более очевидным, когда чувство собственной самости, напрямую связанное с процессом отделения себя от дру­гого, проявляется, подчеркивала в свое время Маргарет Малер, «как прототип в высшей степени индивидуаль­ного внутреннего переживания, которое чрезвычайно сложно, и может быть, его вообще невозможно просле­дить в ходе проводимой аналитической работы, причем, как в результате наблюдения, так и в ситуации психо­аналитического воспроизведения. Это чувство гораздо проще определить, когда оно сильно угнетено, чем в нормальных вариантах развития».** В Европе для это­го необходимо обратиться скорее к практикам, которые длительное время оставались маргинальными (в Англии это Донналъд Винникот, во Франции — Альдо Наури), чтобы обнаружить интерес к исследованию тех опаснос­тей, которые вызывает ситуация слияния матери с ма­леньким ребенком. На более поздних стадиях развития, до подросткового и даже до взрослого возраста, изуче­ние последствий этой ситуации мы встречаем разве что у немецкого психоаналитика Алис Миллер или фран­цузских психоаналитиков Кристиана Оливье и Франсуа­зы Кушар. В своих работах они акцентируют внимание на серьезности психических патологий, которые возни­кают из-за длительного удерживания ребенка, причем

* Более подробно см.: Люси Иригарей «Женщины и мужчины: различие идентификационных отношений», коллективно в «Эфезиа», «Место женщин. Цели идентичности и равенства с точки зре­ния социальных наук». П., 1995.

** Более подробно см.: Маргарет Малер, Фред Пин, Анни Берг­ман. «Психологическое рождение человеческого существа», 1975.

гораздо дольше детского возраста, добавляем мы, если речь идет о дочери, в отношениях недостаточного от­деления от матери.*

Именно в них мы вновь сталкиваемся с вопросом исключенного третьего: он один в конечном итоге мо­жет воспрепятствовать «смешению идентичностей» и вскрыть причины бесконечно длящейся патологии и тех явлений, которые способны производить в некото­рых случаях болеутоляющий эффект, а иногда даже казаться желанными, как, например: «телепатический, если даже не бессознательный обмен, естественная вза­имная склонность доверять друг другу все свои мысли или чувства, обмениваться одеждой». Какой бы ни была форма, которую, как мы видели, может принять этот третий (нет никаких основании обращаться к архаич­ным образам авторитарного и подавляющего отца, кро­ме случаев путаницы между функцией и ее выполнени­ем в конкретных обстоятельствах), необходимость его присутствия остается очевидной, и особенно в последнее время, когда призрак материнского всемогущества об­ретает возможность своего воплощения в действитель­ности благодаря достижению медицинского прогресса.

* Так, «отношения захватничества рассматриваются как неспо­собность некоторых матерей вынести малейшее разделение с ре­бенком, невозможность оставить между ним и собой хоть какое-то пространство. Можно привести в пример тех женщин, которые мо­гут оставаться сосредоточенными на какой-либо другой деятельнос­ти только в тех случаях, когда ребенок постоянно находится в их поле зрения. Хотя Хелен Дейч всегда настойчиво утверждала, что материнское захватничество вызывает менее тяжкие последствия у девочек, нежели у мальчиков, ее предположение опровергается многочисленными клиническими случаями и практикой психоана­литического лечения, демонстрируя противоположную картину. Отношения захватничества, в которые мать заключает дочь, могут серьезно препятствовать эмоциональному развитию последней» (Франсуаза Кушар.«Материнское захватничество и жестокость.)

Третий участник, как напоминает Пьер Лежандр, яв­ляется тем, кто «заставляет действовать дифференци­альный императив, то есть воплощает на практике ло­гику изменчивости, опираясь на сходство и различие». Если же третий отсутствует, то «как только дифферен­циальный императив оказывается полностью заблоки­рованным, может возникнуть проблема безумия».

Итак, необходимы идентичность, дифференциация, наличие третьего, избегание инцеста и проблематич­ных ситуаций, создаваемых экстремальными матеря­ми (слишком матерью, или слишком женщиной). Если «хорошие матери» существуют только в воображении людей, идеализирующих семью, еще меньше можно ожидать, что существуют взаимоотношения между ма­терью и дочерью, которые, несмотря на специфические трудности, все время сохраняются неизменными.

Но существуют удовлетворительные отношения, ко­торые неизбежно и постоянно изменяются.

Необходимым условием для этих отношений являет­ся то, что они не должны исключать ни отца, ни дочери, ни матери, то есть третий в них никогда не должен ста­новиться «лишним».

Библиография

 

 

ABRAHAM Nicholas, TOROK Maria, L'Écorce et le Noyau

(1978), Paris, Flammarion-Champs, 1987.

AUTHIER Frédérique, Ces bébés passés sous silence, Paris, Eres, 1999.

BACHOFEN Johann Jakob, Du règne de la mère au

patriarcat (1926), Paris, PUF, 1938.

BADINTER Elisabeth, L'Amour en plus. Histoire de l'amour maternel (1980), Paris, Flammarion-Champs, 2000. BENJAMIN Jessica, Les Liens de l'amour (1988), Paris,

Métailié, 1993.

BETTELHEIM Bruno, Psychanalyse des contes de fées

(1976), Paris, Pluriel, 1988.

BOUTONIER Juliette, La Notion d'ambivalence. Étude

critique, valeur séméiologique (1938), Toulouse, Privât,

1972.

BOWEN Murray, La Différenciation du soi. Les triangles et les systèmes émotifs familiaux (1978), Paris, ESF, 1996. BRIFFAULT Robert, The Mothers. A Study of thé Origins

of Sentiments and Institutions (1927), Londres, Johnson

Reprint Corporation, 1969.

BYDLOWSKI Monique, La Dette de vie. Itinéraire

psychanalytique de la maternité, Paris, PUF, 1997. BYDLOWSKI Monique, «Transparence psychique de la

grossesse et dette de vie», in Michel Dugnat (éd.), Devenir

père, devenir mère. Paris, Eres, 1999.

CARLONI Glauco, NOBILI Daniela, La Mauvaise Mère.

Phénoménologie et anthropologie de l'infanticide (1975),

Paris, Payot, 1977.

 

 

 

CHALVON-DEMERSAY Sabine, Mille scénarios. Une

enquête sur l'imagination en temps de crise, Paris,

Métailié, 1994.

COOPER David, Psychiatrie et antipsychiatrie (1967), Paris,

Seuil, 1970.

COUCHARD Françoise, Emprise et violence maternelles.

Étude d'anthropologie psychanalytique, Paris, Dunod,

1991.

DALLOZ Danielle, La Jalousie, Paris, Bayard, 1999.

DELAISI Geneviève, La Part du père, Paris, Seuil, 1981. DEUTSCH Helen, Problèmes de l'adolescence. La formation

des groupes (1967), Paris, Payot, 1970.

DEUTSCH Helen, La Psychologie des femmes (1945), Paris,

PUF, 1953.

DEVEREUX Georges, Essais d'ethnopsychiatrie générale,

Paris, Gallimard, 1977.

DEVEREUX Georges, Femme et mythe (1982), Pans, Flammarion-Champs, 1988.

DOLTO Françoise, La Sexualité féminine, Paris, Gallimard. 1996.

DOLTO Françoise, Le Féminin, Paris, Gallimard, 1998. DOUBROVSKY Serge, LECARME Jacques, LEJEUNE

Philippe (éds), Autofictions et C°, Université Paris-X,

1993.

DUMAS Didier, Sans père et sans parole. La place du père dans l'équilibre de l'enfant, Paris, Hachette, 1999. EHRENBERG Alain, La Fatigue d'être soi. Dépression et

société, Paris, Odile Jacob, 1998.

ELIACHEFF Caroline, A corps et à cris. Etre psychanalyste

avec les tout-petits (1993), Paris, Odile Jacob, 2000. ELIACHEFF Caroline, Vies privées. De l'enfant roi à l'enfant

victime, Paris, Odile Jacob, 1997.

ELIAS Norbert, La Civilisation des mœurs (1969), Paris,

Calmann-Lévy, 1973.

ELIAS Norbert, Mozart, Sociologie d'un génie, Paris, Seuil,

1991.

FARGE Ariette, KLAPISCH-ZUBER Christiane, Itinéraires de la solitude féminine, XVIII-XX siècle, Paris, Montalba, 1984.

FAUCHERV Pierre, La Destinée féminine dans le roman

européen du dix-huitième siècle, 1713-1807. Essai de

gynécomythie romanesque, Thèse de l'université de

Lille, 1972.

FAVRET-SAADAJeanne, Les Mots, la mort, les sorts, Paris, Gallimard, 1977. FAVRET-SAADA Jeanne, «La genèse du "producteur individuel"», in Singularités. Textes pour Eric de Dampierre, Paris, Pion, 1989. FLIS-TREVES Muriel, Le Deuil de maternité, Paris, Pion,

2001.

FREUD Sigmund, Malaise dans la culture (1930), Paris,

PUF, 1994.

FRIDAY Nancy, Ma mère, mon miroir (1977), Paris, Robert

Laffont, 1993.

GIANINT-BELOTTI Elena, Du côté des petites filles (1973),

Paris, Editions des Femmes, 1975.

GIRARD René, Mensonge romantique, vérité romanesque

(1961), Paris, Livre de poche, 1978. GRAVES Robert, Les Mythes grecs (1958), Paris, Hachette, 1987.

GREEN André, Narcissisme de vie, narcissisme de mort

(1980), Paris, Minuit, 1983.

HAMON Marie-Christine, Pourquoi les femmes aiment-elles

les hommes et non pas plutôt leur mère?, Paris, Seuil,

1992.

HURSTEL Françoise, La Déchirure paternelle, Paris, PUF, 1996.

HEINICH Nathalie, «L'absente», in Les Monstresses, hors-série des Cahiers du cinéma, n° 5, 1980.

HEINICH Nathalie, «Génie de la sociologie», Critique, n°

550-551, mars-avril 1993.

HEINICH Nathalie, «L'inceste du deuxième type et les avatars du symbolique», Critique, n° 583, décembre

1995.

HEINICH Nathalie, Etats de femme. L'identité féminine dans la fiction occidentale, Paris, Gallimard, 1996.

 

 

 

HEINICH Nathalie, «Le témoignage, entre autobiographie

et roman: la place de la fiction dans les récits de

déportation», Mots, n° 56, septembre 1998.

HEINICH Nathalie, L'Épreuve de la grandeur. Prix littéraires et reconnaissance, Paris, La Découverte, 1999. HERITIER Françoise, Les Deux Sœurs et leur mère.

Anthropologie de l'inceste, Paris, Odile Jacob, 1994. IRIGARAY Luce, «Femmes et hommes: une identité

relationnelle différente», in collectif EPHESIA, La Place

des femmes. Les enjeux de l'identité et de l'égalité au

regard des sciences sociales, Paris, La Découverte, 1995. KLÙGER Ruth, Refus de témoigner. Une jeunesse (1992),

Paris, Viviane Hamy, 1997.

KAKAR Sudhir, Moksha, le monde intérieur. Enfance et

société en Inde (1982), Paris, Les Belles Lettres, 1985. LACOSTE-DUJARDIN Camille, Des mères contre les

femmes. Maternité et patriarcat au Maghreb, Paris, La

Découverte, 1985.

LEBRUN Jean-Pierre, Un monde sans limite. Essai pour

une psychanalyse du social, Ramonville-Saint-Agne, Eres,

1997.

LECENDRE Pierre, Le Crime du caporal Lortie. Traité sur le père (1989), Paris, Flammarion-Champs, 2000. LEGENDRE Pierre, Sur la question dogmatique en Occident,

Paris, Fayard, 1999.

LEMAIRE J.-G., Famille, amour, folie. Lecture et traitement

psychanalytique des liens familiaux, Paris, Centurion,

1989.

LESSANA Marie-Magdeleine, Entre mère et fille: un ravage,

Paris, Pauvert, 2000.

LEVI-STRAUSS Claude, Les Structures élémentaires de la

parenté (1947), Paris, Mouton, 1967.

LEVY Alexander, Surmonter le deuil de ses parents (1999), Paris, InterEditions, 2000.

LORAUX Nicole, Les Mères en deuil, Paris, Seuil, 1990. MAHLER Margaret, Psychose infantile (1968), Paris, Payot,

1973.

MAHLER Margaret, PINE Fred, BERGMAN Anni, La

Naissance psychologique de l'être humain (1975), Paris,

Payot, 1980.

MENDEL Gérard, La Révolte contre le père. Introduction a la sociopsychanalyse, Paris, Payot, 1968.

MENDEL Gérard, La société n'est pas une famille. De la

psychanalyse à la sociopsychanalyse, Paris, La Découverte,

1992. MILLER Alice, Le Drame de l'enfant doué. A la recherche du vrai Soi (1979), Paris, PUF, 1983.

MILLER Alice, L'Enfant sous terreur. L'ignorance de l'adulte et son prix (1981), Paris, Aubier, 1986.

MILLER Alice, La Connaissance interdite. Affronter les

blessures de l'enfance dans la thérapie (1988), Paris,

Aubier, 1990.

MILLER Alice, L'Avenir du drame de l'enfant doué (1994), Paris, PUF, 1996.

NAOURI Aldo, Une place pour le père, Paris, Seuil, 1982-NAOURI Aldo, «Un inceste sans passage à l'acte: la relation

mère-enfant», in Françoise Héritier (éd.), De l'inceste,

Paris, Odile Jacob, 1994.

NAOURI Aldo, Les Filles et leurs mères, Paris, Odile Jacob, 1998.

OLIVIER Christiane, Les Enfants de Jocaste. L'empreinte de la mère, Paris, Denoël, 1980.

OLIVIER Christiane, Les Fils d'Oreste ou la question du

père, Paris, Flammarion, 1994.

OLIVIER Christiane, Petit livre à l'usage des pères, Paris, Fayard, 1999.

OLIVIER Christiane, Peut-on être une bonne mère?,

Paris, Fayard, 2000.

PERRIER François, «L'amatride», in L'Amour, séminaire 1970-71, Paris, Hachette-Littératures-Pluriel, 1998. PINKOLA ESTES Clarissa, Femmes qui courent avec les

loups. Histoires et mythes de l'archétype de la femme

sauvage (1992), Paris, Grasset, 1996.

PONTALIS Jean-Bertrand, «Des fils qui se font entendre», Lire, mars 1998.

 

 

RAIMBAULT Ginette, L'Enfant et la Mort (1975), Paris,

Privât, 2000.

RAIMBAULT Ginette, Lorsque l'enfant disparaît, Paris, Odile Jacob, 1996.

RAIMBAULT Ginette, ELIACHEFF Caroline, Les

Indomptables. Figures de l'anorexie (1989), Odile Jacob,

1996.

SARDE Michèle, «Sido, Colette, portraits croisés», Le Magazine littéraire, n° 266, juin 1989. SCHAEFFER Jean-Marie, Pourquoi la fiction?, Paris, Seuil, 1999.

SENEQUE, «Consolations», in Dialogues, III, Paris, Ues

Belles Lettres, 1975.

STAROBINSKI Jean, «L'échelle des températures. Lecture

du corps dans Madame Bovary», Le Temps de la réflexion,

1980, n°l.

THERY Irène, Le Démariage, Paris, Odile Jacob, 1993. THERY Irène, «Pacs, sexualité et différence des sexes»,

Esprit, octobre 1999.

TILLION Germaine, Le Harem et les Cousins, Paris, Seuil, 1966.

TISSERON Serge, Enfants sous influence. Les écrans rendent-ils les jeunes violents?, Paris, Armand Colin,

2000.

TODOROV Tzvetan, Les Abus de la mémoire, Paris, Arléa,

1995.

TODOROV Tzvetan, La Viecommune. Essai d'anthropologie générale, Paris, Seuil, 1995.

VASSE Denis, Inceste et jalousie, Paris, Seuil, 1995.

VEBLEN Thorstein, Théorie de la classe de loisir (1899),

Paris, Gallimard, 1970.

VERDIER Yvonne, «Le Petit Chaperon rouge dans la

tradition orale», Le Débat, n° 3, juillet-août 1980, repris

dans Coutume et destin. Thomas Hardy et autres essais,

Paris, Gallimard, 1995.

WINNICOTT Donald W., De la pédiatrie à la psychanalyse (1958), Paris, Payot, 1969.