Глава 10 Не матери и не женщины

Бывает так, что на свет появляется девочка, но в бу­дущем она не становится ни женщиной, ни матерью. Отказ от женственности происходит далеко не всегда в пользу материнства, как и отказ от затраты сил и времени на воспитание ребенка вовсе не освобождает женщину ни для любовной, ни для сексуальной, ни для творческой жизни.

В жизни не так уж редко встречаются примеры до­черей, испытывающих недостаток любви со стороны фрустрированной матери, сварливой супруги или бес­чувственной вдовы, утратившей всякий интерес к вне­шнему миру (кроме язвительного разоблачения его по­рочности). Она равнодушна и к чувствам собственной дочери, на которую, очевидно, взваливает весь груз негатива, самоуничижения и депрессии, которые она сама испытывает, в то время как другие дети могут мо­билизовать свою эмоциональную энергию. Откажется ли дочь от способности относится к самой себе с лю­бовью, интериоризировав навязанную ей материнскую «нелюбовь», передаст ли она эту эстафету следующему поколению? Будет ли она стараться пробудить у мате­ри любовь к себе, бесконечно умножая свои подвиги,

которые должны бы, как она надеется, подтвердить ее чувство собственной значимости? Сумеет ли она найти компенсирующие факторы, которые позволят ей отде­литься от источника болезненных переживаний, напри­мер, дождавшись прекрасного принца на белом коне, который однажды появится и снимет с нее материнское заклятие? Такой случай - появление прекрасного при­нца, как можно догадаться, часто описывается в худо­жественных произведениях.

Марии

Почему Марни (Типпи Хедрен), главная героиня фильма Алфреда Хичкока «Нет весны для Марни» (1964), стала клептоманкой (она методически обкрады­вает своих работодателей, а затем меняет место прожи­вания и фамилию), страдающей навязчивыми страхами (ее повергает в панику гроза и красный цвет) и фригид­ной до такой степени, что не выносит прикосновений собственного мужа? Молено с уверенностью утверждать, что причины этих психических отклонений кроются в ее детстве, и это подтверждает сцена ее первого свидания с матерью - с пожилой женщиной трудно определимого возраста, затворницей, хромой и недружелюбной, жи­вущей в полном одиночестве в своей квартире в Балти­море.

Молодая женщина, красивая и элегантная, нагру­женная кучей подарков, приезжает к матери с явной надеждой, что та обрадуется этой встрече так же, как она сама или, по крайней мере, выразит ей хоть немно­го признательности и одобрения. Но мать интересуется только соседской девочкой, за которой она присматри­вает по будням Дочь с завистью и грустью наблюда­ет, как мать влюбленно расчесывает копну белокурых волос малышки, мечтая оказаться на ее месте. Когда же Марни присаживается на пол у ног матери и нежно

кладет голову ей на колени, явно ожидая, что мать пог­ладит ее волосы, та даже не прикасается к ней. Все, что мать говорит в ответ на ее нежность: «Прекрати, Марни! Моя нога... Ты делаешь мне больно!»

Когда девочка уходит, Марни вновь делает попытку приблизиться к матери, но та отстраняется, пятясь, и от­талкивает ее руку, когда дочь хочет прикоснуться к ней. Марни не выдерживает: «Ты совсем не любишь меня, почему, мама? Я без конца задаю себе этот вопрос. Если бы ты была со мной хоть немного нежнее и ласковее. Почему ты всегда отталкиваешь меня? В чем ты меня упрекаешь? Иногда я думаю: чего бы я только ни сде­лала, чтобы завоевать твою любовь и нежность! Ведь я все уже сделала! Ты думаешь, я недостойно веду себя, потому что стала любовницей господина Пембертона? Поэтому ты шарахаешься от меня?» Мать дает ей поще­чину. Марни тут же извиняется, невнятно бормоча: «Из­вини, мама. Ты никогда не пренебрегала мной». Обмен любезностями на этом исчерпан.

Следующая их встреча в самом финале фильма поз­воляет раскрыть тайну происхождения болезненных отклонений у дочери, от которых Марни удастся изба­виться с помощью своего мужа (Шон Коннери), ставшего психоаналитиком-любителем. Благодаря этой финаль­ной встрече с матерью выясняется, что она не только оказалась плохой матерью, но в прошлом была еще и женщиной легкого поведения, занимавшейся проститу­цией с матросами чуть ли не на глазах у собственной до­чери. Одного из них Марни, будучи пятилетним ребен­ком, во время страшной грозы убила, ударив кочергой в попытке защитить мать, которой, как ей показалось, угрожает опасность. Разбитая в прямом и переносном смысле, мать впоследствии замкнулась в молчании и полностью отреклась от какой-либо эмоциональной жизни, стараясь искупить свои прегрешения: «Мне предоставился единственный шанс оправдать свою жизнь

- воспитать тебя как следует. Я обещала Богу, что вы­ращу тебя приличной девушкой», — приличной, по мне­нию матери, означает, «такой, которая не нуждается в мужчинах».

«Ведь я все сделала, чтобы завоевать твою любовь и нежность». В свете показанных событий из прошлого слова Марни приобретают совершенно иное звучание, так как она совершила убийство ради своей матери, пытаясь ее защитить, но, одновременно, это была бес­сознательная попытка уничтожить всех мужчин, кото­рые разлучали ее с матерью, точь-в-точь как малышка Ребекка из фильма «Острые каблуки». Так как Марни была лишена отца, у нее не было опыта иных эмоцио­нальных отношений, кроме отношений матери и дочери с исключенным третьим. Марни подавила воспоминания об этом убийстве, но она не забыла ни грозы, ни алого цвета растекшейся по полу крови. Мать скрыла правду о происшедшем и сообщила полиции, что это она совер­шила убийство. Юридически ее признали невиновной, так как на суде было установлено, что она действовала в пределах необходимой самообороны. Впоследствии Марни посвятила свою жизнь мщению, обворовывая мужчин, которые в детстве украли у нее мать. Пытаясь приблизиться к матери, Марни реализует в своей фри­гидности ее установку: «Твои мечты сбылись! Твоя дочь

— лгунья, воровка, но приличная девушка», - бросает она матери.

Поставив крест на своей личной жизни как женщи­ны, мать Марни не стала матерью больше, чем раньше. Впрочем, и до «несчастного случая» она не была ею. Ког­да ей было всего пятнадцать, баскетболист-плейбой поо­бещал подарить свою футболку, если она позволит ему сделать с ней все, что он захочет. Затем, «когда появи­лась ты, он тут же испарился. Я всегда получаю только футболку, и еще у меня есть ты». Да, конечно, у нее есть дочь, но что она могла дать дочери, если в собственных

глазах, да и в глазах сближающихся с ней мужчин она выглядит столь ничтожной? «Я никого не любила, кроме тебя», — декларативно заявляет мать после воссоздания ситуации, травмировавшей дочь, в присутствии ее мужа. Правда ли это? Ложь? Разве в том состоит вопрос, если в данных обстоятельствах непонятно, что значит для нее это слово — «любовь»? Мать сама не имеет об этом ни малейшего представления, ведь она никогда не любила дочь по-настоящему. Каким же образом могла она про­явить материнскую любовь? Ей не удалось познать это чувство и в дальнейшем: вспомним, когда Марни однаж­ды, как будто с целью проверить правдивость ее слов, склоняет голову на колени матери, та просто не способна вести себя как любящая мать. Ее пальцы даже не поше­велились, чтобы погладить волосы дочери. Мать не нахо­дит в это мгновение других слов, кроме: «Моя нога... Ты делаешь мне больно!». Липшее напоминание о травме, полученной в момент убийства любовника, и, несомнен­но, о безысходном страдании, которое мать привнесла в мир своего нежеланного ребенка. Нежеланного — потому что отец Марни покинул ее.

Как мать Марни могла выразить материнскую лю­бовь, если ей не ведома ни одна из возможных форм любви, если ее не воспринимал как мать своего ребенка даже его отец, если она вообще никогда не чувствовала себя женщиной иначе, как только оказывая сексуаль­ные услуги за деньги?