Иммануил Кант. О первом основании различия сторон в пространстве. 2 страница

Мы должны исходить, говорит Вернадский, из признания вечности и неизменности законов природы. На том стоит вся наука. Если она что-то твердое устанавливает для вещества в земной лаборатории, она считает эти законы или универсальными, или специально оговаривает ареал их распространения. Поэтому, с точки зрения понятия о биологическом времени-пространстве Земля как планета не может быть исключением в ряду других небесных тел, поскольку сама в другой системе отсчета является таким же небесным телом, как и прочие. Не может существовать порядок природы для Земли один, а для всего космоса другой. Все наиболее глубокие законы природы, открывавшиеся до сих пор здесь, на Земле, всегда носили всеобщий характер, то есть они были истинными как для земных процессов, так и для других любых мест. Открытые Галилеем правила движение тел были распространены Ньютоном на все тела в космосе и это подтвердилось всем опытом науки. Также универсальными оказались открытые в земных условиях электрические или магнитные свойства атомов или молекул, законы движения макротел или химического сродства, спектры атомов, построение кристаллических решеток, кинетики газов. Все эти явления обладали мировым, а не локальным характером.

Вот почему несмотря на то, что мы ничего не знаем о жизни за пределами Земли, исходя из общего духа науки, мы должны принять космический характер жизни и ее законов функционирования, то есть справедливость для любой точки космического пространства и для любого отрезка дления времени в прошлом и в будущем, утверждает своим учением о времени-пространстве жизни Вернадский. Также как из геологического актуализма по строгим правилам логики Хаттон сделал вывод, что никаких других событий, кроме геологических, в космосе быть не может, логически безупречно будет полагать, что геоактуализм продуцируется биоактуализмом. Значит, если биологическое движение определяет течение или дление времени у нас на планете, то оно определяет течение времени и в любой другой точке космоса. Законы его должны быть едины. Что конкретно следует из данного тезиса, станет ясно из дальнейшего изучения жизни и живой природы, но изучения уже в рамках предложенной Вернадским парадигмы биологического времени-пространства.

 

Глава 16

Пласты реальности

Следуя по порядку, надо сказать, существует ли два, три или большее число начал.
Одного быть не может, так как противоположное не одно. С другой стороны, и бесконечного множества начал быть не может, так как в этом случае сущее будет непознаваемо.

Аристотель. Физика.

Итак, “детские” вопросы, заданные Вернадским в юности самому себе:

– одними и теми же законами управляется живое и неживое?;

– что такое пространство и время? --

получили разрешение. Нет, он не ответил на них в том смысле, что узнал, например, что такое время. На этот вопрос нет ответа и не будет, потому что как научный он неправильно поставлен. Он относится к философским и вечным.

Зато он переформулировал их в более развитые и научно корректные. Первый превратился в рассуждение примерно такое: законы, по которым управляется живое и неживое, разные, но они необходимо дополняют друг друга, одни являются условием существования других. Их противоположная направленность должна поддерживать общее константное состояние универсума, контролируемое познающим и активным человечеством. Правильно сформулировать дополнительные законы функционирования этого общего пока трудно, но они есть, мы видим их манифестацию.

Второй вопрос превратился в обобщение, согласно которому пространство и время инициируются ЖВ. Эта мысль была бы экзотической, если бы не открытая им никому не ведомая ранее в науке геохимическая мировая роль ЖВ. Оказывается, что вся полнота образования времени-пространства принадлежит ЖВ и не производятся веществом инертным. Конкретный механизм образования пространства-времени неизвестен, но полное соответствие между основными свойствами живого организма и центральными свойствами времени не может быть случайным. Таким всеобъемлющих совпадений или не бывает, или мы ввели лишнюю сущность, говоря философски. Может быть, временем мы назвали течение собственной жизни и одно из этих слов для науки – лишнее? Но отрицание тоже полезно.

Между первоначальным и новым уровнем одних и тех же вопросов лежит огромная по исследовательскому размаху и результату жизнь ученого, занятого познанием. Вернадский с исключительной ясностью представлял себе природу Земли во всех ее проявлениях, начиная от судьбы всех без исключения элементов Периодической системы до роли познающего разума в лице его носителя. Во всем он видел единство, все эти события были явлениями природы, существующими в ней вместе, и, следовательно, как-то уживающимися, необходимыми, не уничтожающими друг друга в своих проявлениях.

29 декабря 1910 года в речи на общем собрании Академии наук он высказал программные слова по этому поводу: “Можно и должно различать несколько, рядом и одновременно существующих идей мира. От абстрактного механического мира энергии или электронов-атомов, физических законов, мы должны отличать конкретный мир видимой Вселенной – природы: мир небесных светил, грозных и тихих явлений земной поверхности, окружающих нас всюду живых организмов, животных и растительных. Но за пределами природы огромная область человеческого сознания, государственных и общественных групп и бесконечных по глубине и силе проявлений человеческой личности – сама по себе представляет новую мировую картину.

Эти различные по форме, взаимно проникающие, но независимые картины мира сосуществуют в научной мысли рядом, никогда не могут быть сведены в одно целое, в один абстрактный мир физики или механики. Ибо Вселенная, все охватывающая, не является логическим изображением окружающего мира или нас самих. Она отражает в себе всю человеческую личность, а не только логическую ее способность рассудочности. Сведение всего окружающего на стройный или хаотический мир атомов или электронов было бы сведением мира к отвлеченным формам нашего мышления. Это никогда не могло бы удовлетворить человеческое сознание, ибо в мире нам ценно и дорого не то, что охватывается разумом; и чем ближе к нам картина мира, тем дальше отходит научная ценность абстрактного объяснения”. (Вернадский, 1922, с. 36).

Не та ли здесь опять кантовская мысль о том, что важнее не логическое изображение универсума человеческим познанием, а жизненное активное в нем участие? Эта мысль, имеющая гигантские следствия, пока не очень внятна познающему уму научного работника. Сегодняшнему наше сознание, испорченное материализмом, убеждено в “объективности” знания и, в особенности как бы главного знания, – о мельчайших частицах вещества, которое всем как бы и управляет, “издает” главные, конституционные законы. Все остальное, составленное из этих частиц вещество вынуждено подчиняться им, вынуждено считаться, и свойства частиц определяют будто бы свойства целого. Людям с таким редукционистским пониманием действительности трудно войти в мир мыслей натуралиста начала века, который ясно и четко видел отличие в познании целого и необходимость для целого существования противоположно устроенных, непохожих на него внутренних его частей. Он полагал, что подлинным законодателем в мире является целое, наиболее сложное и человек познает глубины вещества с помощью математических приемов, которые, конечно, можно назвать абстрактными и которые доказывают свою истинность не потому что “мир так устроен”, а потому что он соответствует законам математики и физики, являющихся принадлежностью познающего, и что еще более важно, преобразующего все разума.

Это чисто ньютоновский подход к познанию, без потери общего взгляда на мир, не сводившейся им на механическую составляющую. Это вместе с тем и кантовская картина мира, где человек – не рассуждающее, а действующее существо, не постороннее для структуры мира, связанное с ним всеми своими нервами. Занимать такую позицию можно и без всякого сознания о ней; так действует все живое в мире, которое контролирует окружающую среду, не подозревая о том, а можно и сознательно. К такому расположению по отношению к миру стремится познающий разум. Вот почему и Вернадский при своем объеме знаний о “тихих и грозных явлениях” не мог не придти к какому-то синтезу, вернее сказать, он шел от целого, но без деталей оно осталось бы чисто словесно выраженной общностью. Важен логический путь, важны подробности. Причем, надо заметить, что у Вернадского никогда нет, ни одной строкой не говорится о “познании сущностей”, он стремится только к познанию явлений, и не только к правильному их описанию, но к созданию из них правильной иерархии. Поэтому-то он заявил, что в целом человека никогда не удовлетворит чистое знание о мире, если оно не будет касаться его самого. И, следовательно, конечным результатом учения о биосфере неизбежно должно было стать некое общее представление о мире, вдохновляющее на правильное все объединяющее – или правильно все разъединяющее, проводящее необходимые границы в мире – учение. И Вернадский его создавал, намечал.

Нет сомнения, что новая картина мира обрисована им, могла появиться только когда у него сложилось новое представление о времени-пространстве. Мы помним, что научный жгучий его интерес состоял в том, что в изучаемом им минералогическом круговороте веществ, в геохимических циклах он обнаружил общий для каждого вида минерала, для каждого атома вещества отрезок пути, а именно скрытый в лабиринтах биосферы туннель, через который обязательно проходят атомы. Он также обнаружил, что именно в этом темном, не различавшимся ранее в науке ЖВ -туннеле материя всех структур земной коры и получает все свои основные качества, которые затем видоизменяются в биосфере, в географической оболочке, затем в геологических движениях и которые изучаются разными науками, не подозревающими, что они исследуют в них печать жизни. И только такое связывающее воедино разные отрасли знания учение, как учение о биосфере, базовой предметной основой которой является триединая биогеохимия, смогла увидеть, что захват (и энергетический “ремонт”) жизнью атомов является центральным в биосфере событием, что в том состоит общая цель биоты. Возможно, слово цель как принадлежность существа сознательного, здесь не подходит, но по тому общему результату движения каждой частицы вещества в биосфере трудно удержаться от такой антропоморфной характеристики. (38).

Этот единообразно, везде на поверхности и в ближайших недрах Земли действующий “механизм”, который к тому же функционирует на протяжении всей истории Земли, позволил Вернадскому сделать два важнейших вывода, которые он доказал всей последующей научной работой:

1) не случайность жизни в мироздании и

2) вечность жизни.

Как мы видели, оба новых положения высказаны впервые еще в 1908 году в письме к Я.В. Самойлову, как самое первое известное простое формулирование проблемы, ее понимание, которое в результате всей дальнейшей деятельности, по сути дела, не изменилось, только стало неизмеримо более развитым.

Таким образом, два вывода: не случайность, всегдашность и единственность жизни и связность времени-пространства ЖВ могут быть доказаны не философским и не логическим путем, а эмпирически. Иначе говоря, наука должна была в своем расширении когда-нибудь решить проблему времени появления жизни на Земле и ее основной функции, назначения. Каково ее место в общем строе природы, в движении материи и энергии в космосе, что бы под последним ни понимать: вместилище или порядок природы?

Вернадский знал, что одна из мировых загадок – о давности или недавности жизни, о ее случайности или не случайности – долго относилась к центральным в идеологии, в обосновании науки, но не ставился в самой науке. В общей схеме знания людей очень долго удовлетворял метафизический, библейский ответ на этот вопрос. Как известно, Ньютон помогал решить его теологически правильно и в конце семнадцатого века научно было “подтверждено”, что мир создан Богом шесть тысяч лет назад, причем практически сразу во всех своих частях, и во всей полноте: и свет, и “твердь”, и все живые твари, включая человека. Затем начиная с Бюффона, как уже говорилось, началось научное исследование вопроса о длительности и содержании истории планеты, которое закончилось в начале нашего века введением общепринятого знания о геологическом прошлом, длившемся полтора – два миллиарда лет, определяемой по возрасту самой древней породы на поверхности Земли. Геология сформировала свою геохронологическую шкалу, в которой центральным материальным процессом считается течение геологического времени, а существование на планете жизни служит дополнительным маркирующим фактором, удобным для разбиения геологического времени на эры, периоды и более мелкие подразделения.

В рамках этого главного представления, вошедшего во все науки, в знание любого образованного человека о Земле, повторю, жизнь представлялась эфемерным, случайным событием в ее истории, происшедшим когда-то, давно или недавно, но значительно позже формирования планеты. Но в сущности то был рудимент религиозного векового воспитания в лоне креационизма и каждый привыкал к метафизической, натурфилософской установке о порядке творения, о его модели, согласно которой сначала как-то создались безжизненные вещи, потом геологические структуры, затем растения, звери и “гады земные”, а уж потом человек – в последний день творения. Схема последовательного появления сначала безжизненных структур, а затем жизни и ее усложнения стала не обсуждаемой, аксиоматической, как бы естественной установкой сознания, чуть ли не врожденной, то есть идущей из подсознания и сохраняется в большинстве схем философии, положительных наук и обыденного знания (европейского ареала, точнее, западного, а не восточного, в последнем оно зиждется на другой главной парадигме). А между тем, как выяснил Вернадский, в истории знания множество конкретных исследований глубоко противоречили данной схеме. Чтобы ликвидировать противоречие, подбирались соответствующие философские установки, или религиозные оправдания, которые могли бы смягчить неудобные для общей схеме факты науки. Возникало мнение о противоположности и неизбежной борьбе научных объяснений и религиозной натурфилософии, противоречие между верой и знанием..

Вернадский углубился в проблему противоречия двух сторон познания в лекции “Начало и вечность жизни”, с которой он выступил в мае 1921 года в Петроградском клубе литераторов. Вскоре лекция была напечатана в виде отдельной брошюры и вызвала атаки материалистических идеологов именно за идею “извечности жизни”, как характеризовали они творчество ученого потом во всех дальнейших разносных статьях и даже в “Малой Советской энциклопедии” 1934 года. (39).

Вернадский начинает с истории вопроса, который стоял перед наукой с самых первых шагов описательного естествознания: как, когда возникла жизнь? Является ли она недавним явлением или была всегда? В науке предпринимались попытки решить вопрос обычными научными приемами, однако на них все равно незаметно и исподволь всегда оказывали влияние и искажали результаты философские и религиозные интуитивные мнения. Вопрос оказался и значительно сложнее, и значительно проще, чем банальное на первый взгляд противостояние двух точек зрения. Сложнее в том смысле, что никакие научные факты не могли опровергнуть веру, уверенность людей в порядке творения. Какие бы факты не появлялись, они неизменно укладывались в старую схему и ничего существенного в ней не меняли. Дело в том, что существует гораздо более древняя, чем научное знание, предвзятая идея. Это представление о порядке происхождения мира, некое “космическое” знание, в котором основную роль играет представление о начале сущего, о старте бытия. Оно связано с началом и концом каждой человеческой личности, а это чувство, конечно, древнее христианской модели мира. Но мы ее знаем в виде библейской метафизики, она охватывает иудейско-мусульманский и христианский ареалы мира и главенствует в них. На Востоке этого чувства начала и конечности нет, там господствует идея цикличности, но там нет и развитых в такой степени чувства личности и науки.

А простые схемы рисовали некоторые эмпирические науки, в которых существовало несколько логических точек зрения на происхождение жизни. Поскольку сейчас мы не наблюдаем происхождение жизни и законов этого происхождения не знаем, она могла проявляться, говорили одни, в так называемые космические периоды истории Земли по этим особым, действовавшим только тогда законам, и потом уже развиваться по своим биологическим правилам, которые нам известны более или менее хорошо. Вторые утверждали, что жизнь появляется непосредственно из инертной материи и сейчас, только мы этого не замечаем из-за микроскопичности этого процесса. Существовала и еще одна точка зрения, согласно которой жизнь проникает непрерывно на Землю из космических просторов с пылью, но эта точка зрения просто переносила вопрос от одной неизвестной области в другую и не ставила вопрос об отношении жизни к инертному веществу вообще и не отвечала на него.

В этой лекции Вернадский, как мы помним, достал из “запасников” науки уже почти забытый принцип биогенеза Франческо Реди. Но сам по себе принцип “Все живое – от живого!” не имеет обширного эмпирического фундамента и он заиграл только тогда, когда Вернадский повенчал, согласовал его с другим принципом, который указывал на цикличность и безначалие не только биологических, но и геологических явлений – принципом Хаттона. Следовательно, их “произведение” дает научный вывод о безначалии жизни и одинаковой ее роли в геологических явлениях всегда, на всем протяжении изученной истории. Что касается неизвестной истории, так называемых космических периодов истории Земли, их надо оставить натурфилософии, космологии, которая пока есть всего лишь “научный фольклор” и ничего более, поскольку, говорит он, она вся проникнута рудиментами библейской натурфилософии.

Таким образом, изменения в миропредставлении Вернадского произошли крупнейшие. Начиная с 1916 года, когда он осознал в самых общих чертах глобальное и космическое значение жизни в общем строе сил и явлений, строящих реальную природу планеты, он все глубже и все подробнее всматривался в ее геологическую роль. Как мы видели, самой верхней точкой, кульминацией, которой он достиг в выражении планетного значения жизни, стали 1929 – 1931-е годы, когда он связал с ЖВ течение времени в биосфере и следовательно, на планете и следовательно, в нашей части космоса. Началась разработка совершенно нового, небывалого еще учения, имевшего не так уж много опор в господствующих схемах знания. Но зато все существующие факты можно было интерпретировать в новом духе, они вполне укладывались в новую парадигму. В течение тридцатых годов один за другим выходят небольшие, но важнейшие его статьи под общей рубрикой “Проблемы биогеохимии”.

Создавать учение приходилось в крайне невыгодных, даже можно сказать, в безнадежных для дальнейшей его судьбы условиях. Окружающая обстановка не только не способствовала развитию исследований, но и прямо препятствовала им, поскольку с укреплением коммунистической идеологии возвратилась средневековая жестокая борьба с научным мировоззрением под видом “подлинной научности” марксизма, объявленного самым передовым учением. Противоречить господствующей доктрине стало попросту опасно, смертельно подчас опасно. Во времена террора эти отдельные выпуски “Проблем” и книга 1940 г. (бывшее “Живое вещество 1930 г.) начинались с официального уведомления цензурно-карательных органов на титульном листе о том, что учение Вернадского относится к философскому идеализму. То было как бы предупреждение для научной молодежи остерегаться сотрудничать с “идеалистом и мистиком”, а для коллег – от гласного обсуждения и дискуссий по новым пионерским достижениям Вернадского. Естественно, его идеи провалились в вакуум. На его биогеохимические статьи и книгу практически отсутствовали даже рецензии в научной печати. Его авторитет был незыблем в традиционных областях наук о Земле, то есть в минералогии, геологии, геохимии, метеоритике, кристаллографии и многих других, но не в представлениях о живом, вторгавшихся на арену опасной борьбы в области общих вопросов биологии, генетики, борьбы, породившей специфически советские научно-государственные события вроде лысенкоизма. Они молчаливо игнорировались, считаясь возрастными “завихрениями” мысли стареющего ученого, ударившегося в некую “мистику”.

Не лучше обстояло дело и на международном уровне. Некоторые публикации Вернадского в начале тридцатых годов, пока он еще ездил за рубеж, попали во французскую и английскую научную печать, однако остались непонятыми по причинам несколько иного свойства, нежели внутри страны. Это были годы повального увлечения теорией относительности и новой физикой, менявших, как тогда казалось, ньютоновское понимание основных научных категорий, строящих реальность, прежде всего пространства и времени. Новую теорию, более всеобъемлющую, чем теория Эйнштейна, научное сознание не могло переварить, тем более что она не была разработана сколько-нибудь полно, от нее публиковались фрагменты, а не целое.

Сам Вернадский, прекрасно знавший полную драматических “несправедливостей” историю каждого нового учения, никогда не входившего в научное сознание сразу, но только через долгое сопротивление, был спокоен. Он продолжал работать над новым учением о вечности жизни до конца своего научного пути, сохранив творческую силу до самой смерти, и успел ясно выразить новое сложившееся на основе понятия о вечности жизни естествознание. Выразить, но не опубликовать.

Ученый сформулировал его главные черты в большой статье “О состояниях пространства в геологических явлениях Земли. На фоне роста науки XX столетия”, которая должна была выйти еще в 1939 году как третий выпуск (из пяти) “Проблем биогеохимии” под заголовком “О состояниях физического пространства”, но по независящим от автора обстоятельствам не опубликована. Будучи эвакуирован из Москвы в связи с начавшейся войной, Вернадский сильно переработал текст и закончил его только в марте 1943 года. О том значении, которое он придавал этой большой, брошюрного размера статье, свидетельствуют по крайней мере три факта. Во-первых, это одно из немногих произведений Вернадского, имеющих посвящение. В конце работы над статей умерла его жена Наталия Егоровна, и он посвятил работу ей. Во-вторых, в посвящении в качестве авторецензии текст характеризуется, как “синтез научной работы и мысли, больше чем шестидесятилетней”, то есть главный, продуманный и завершающий. В-третьих, Вернадский просил своего ученика и друга академика А.Е. Ферсмана, зная, что тот готовил приближавшийся его восьмидесятилетний юбилей, вместо всех никому не нужных собраний и чествований напечатать ее в переводе на английский. Но А.Е. Ферсман не смог этого сделать ввиду трудностей военного времени, разбросанности академических учреждений по местам эвакуации, да и общего нерасположения идеологического начальства. Статья не была напечатана не только на английском, но и на русском, она осталась в рукописи.

И только через почти сорок лет, в 1980 году, статья первый и единственный раз, крайне ограниченным тиражом, но все же была напечатана. (40). На нее практически нет ссылок в литературе, даже у тех, кто специально занимается общим вопросами естествознания. И не только, вероятно, по причине недоступности, но и по непривычности, непонятности самого содержания. Вместе с написанной в те же последние годы книгой “Химическое строение биосферы Земли и ее окружения” (тоже пролежавшей в рукописи 25 лет) она действительно выражает синтез всего мировоззрения Вернадского, построенного на новых основаниях: не на привычных нам законах природы, как конечных продуктах научной работы ученого, а на других произведениях – на принципах и эмпирических обобщениях. Закон природы, относящийся всегда к отдельным дисциплинам, Вернадский считает частным случаем эмпирического обобщения. Последние же не имеют локализации по отдельному научному ведомству, но проходят через много наук, иногда видоизменяясь, но сохраняя свой узнаваемый вид. Научное эмпирическое обобщение есть решение проблемы, а они никогда не замыкаются в специализированных областях знания. Эмпирическое обобщение не требует проверки, но объясняет факты. Лучше или хуже для научной картины строить ее на эмпирических обобщениях, а не на индуктивных выводах отдельных дисциплин, нам сейчас нет смысла решать, надо извлечь максимум информации из такой формы, которую предложил большой ученый.

Статья описывает новую картину мира. Вернадский построил ее, исходя не из философских или религиозных общих идей, а из научных эмпирических положений, включающих знание о жизни в общую схему мироздания. В этом состоит ее непривычность для позитивистской все еще атмосферы ученых размышлений.

В этом новом естествознании (а это именно новое принципиально естествознание) жизнь как таковая получила новый статус, как контролирующая часть целого, как “микропроцессор” природы. Основанием для него служило новое понимание и модель, совершенно непривычная для научного сознания модель пространства-времени. Пространство-время постулировалось в ней как объяснимое явление природы, а не как неопределенное “то, что измеряется часами ”. Должна быть принята, считает Вернадский, новая логика естествознания, исходящая из реальности времени, из его создания в природе, а не на философских или религиозных основаниях, которые наука не замечаемо тащит на себе и ноша эта искажает научное знание. К таковым рудиментам относится, например, мысль о начале мира, о недавнем появлении в природе жизни и разума. Реальность не такова. Надо смириться с тем фактом, что человек и его научная мысль есть природное явление, они входят в природу, они ни из чего не “происходят”, и не исчезают, и ни к чему более простому не сводимы. Они должны быть приняты целиком, как квант – или они есть, или их нет.

Если есть геоактуализм и биоактуализм, то логически верно должен быть принят и “рациоактуализм”, несмотря на то, что нам трудно сочетать это с дарвиновской моделью недавнего “происхождения человека”. Надо оставить это очевидное противоречие науке завтрашнего дня, когда картина может измениться до неузнаваемости, как изменилась она, например, с коперниканской революцией, а пока исходить из фактов сегодняшнего, из роли разума в природе. Если он играет определенную роль в природе в нашей части универсума, она не может быть случайной, не может быть эндемическим явлением. Универсальность жизни и, следовательно, разума будет открыта в дальнейшем, а пока следует непротиворечиво выразить их значение для нашей части мироздания.

Сходство требования Вернадского с кантовской моделью познания поразительное. Кант признал и призывал ученых признать, что для познания природы не надо освобождаться от субъекта для некоей “подлинной чистоты знания”, а нормой изучаемого процесса познания считать совместное “предприятие” природы и человека, когда в научный факт от материи входят ее материальные силы, от разума – пространственно - временное измерение, дающее возможность количественно математически моделировать природные явления. Так теперь и Вернадский в новой обстановке гигантски усиливавшейся, геологической роли человеческого знания в мире (недаром в название статьи входят слова “на фоне роста науки XX столетия”) принимает эту реалистическую кантовскую модель. Для создания нового естествознания должна быть принята непривычная исходная конструкция мышления.

“В переживаемом нами взрыве научного творчества, научной мысли, – пишет он, – когда резко изменилась умственная обстановка, это лежащее в основе логики естествознания, основное эмпирическое обобщение может быть резко подчеркнуто и понято.

Я предполагал уже тогда (речь идет о 1926 г., о периоде написания его “Биосферы” – Г.А.), – таким первым и основным для биосферы эмпирическим обобщением (которое считаю правильным и сейчас) следующее: логика естествознания в своих основах теснейшим образом связана с геологической оболочкой, где проявляется разум человека, т.е. связана глубоко и неразрывно с биосферой, единственной областью жизни человека с состоянием ее физико-химического пространства-времени...

Ясно сейчас, что естествознание и неразрывно с ним связанная техника человечества, проявляющаяся в наш век как геологическая сила, перерабатывающая и резко меняющая окружающую нас “природу”, т.е. биосферу, не есть случайное явление на нашей планете, не есть создание “свободного разума”, “человеческого гения”, независимого от материи и энергии, а есть природное явление, резко материально и энергетически проявляющееся в своих следствиях в окружающей человека среде и прежде всего оно охватывает биосферу.

Это не высказанное в 1926 г. эмпирическое обобщение лежит как предпосылка, как первое для биосферы основное эмпирическое обобщение. Все остальные им определяются в нашей научной работе, так как мы живем и мыслим в биосфере”. (Вернадский, 1980, с. 111).

Итак, сначала – о самом эмпирическом обобщении. Что оно такое? Научное положение, не требующее проверки, но в то же время не очевидное. Его трудно правильно понять, еще труднее выразить, иногда века уходят на его правильное составление, зато, будучи корректно сформулировано, оно начинает объяснять большой класс научных явлений. В отличие от гипотез и теорий эмпирическое обобщение, как и научный факт, не меняются, остаются в своих основах незыблемыми, несмотря на то, что используются в течение веков в обстановке критической работы человеческого ума. Их можно по-новому объяснять, их можно переформулировать, но в основе они остаются узнаваемыми.

Итак, из массы эмпирических обобщений, говорит Вернадский, следует выделить предельные, генеральные принципы, то есть такие научные положения, которые нельзя далее обобщать без нарушения научной строгости. Их три, и на них будут держаться все остальные, ими обнимается все знание о природе целиком. Какие же?