Часть 2. Жена лорда Блисса 1 страница

 

Глава 5

 

Рост Рогана Фитцджеральда на несколько дюймов превышал шесть футов, но несмотря на свои семьдесят восемь лет, он был строен. Голова у него тоже была ясной, хотя он и выпил довольно много в этот вечер. Создавалось впечатление, что он и капли в рот не брал. Удобно растянувшись на обитом гобеленом стуле, он сидел во главе высокого стола и следил за привычной суетой вокруг себя. Женщины собрались в кучку и сплетничали; мужчины около огня играли в кости и пили; дети носились по залу, играя то в одну, то в другую игру.

За стенами высокой круглой каменной башни, которая служила ему домом, слышалось завывание весеннего ветра, который свирепствовал в этот поздний апрельский вечер. В большом камине пламя билось и отчаянно металось, когда ветер со скорбным воем задувал в трубу. В вое этого ветра ему отчетливо чудились леденящие душу причитания по покойнику. Время, отпущенное ему для жизни на земле, двигалось к концу, и он знал об этом, но это его совсем не волновало. У него на земле не осталось ничего, и даже его Кейра отправилась в мир иной раньше него.

Дверь в зал распахнулась, и вошли двое плотно закутанных мужчин. Поскольку час был поздний, а погода ужасной, казалось странным, что кто-то мог ходить по улице. Наступила тишина, и люди, находящиеся в зале, с любопытством смотрели на вошедших.

Роган помахал рукой, приглашая гостей пройти вперед и крикнув остальным:

– Убирайтесь, вы все! Убирайтесь! Это все еще мой дом, и мне нужно побыть одному.

Никто не стал возражать ему, потому что нрав у старика был злобным. Когда он выходил из себя, никогда не останавливался перед тем, чтобы пустить в ход кулаки против родственников или слуг. Все, кроме двух вновь пришедших, спешно ушли из комнаты, в то время как слуга быстро забрал промокшие плащи гостей и тихо исчез, чтобы не навлечь на себя гнев хозяина. Старик знаком пригласил своих гостей к высокому столу:

– Налейте себе вина и садитесь.

– Ты хорошо выглядишь, дядя, – сказал младший из двух мужчин.

– До рассвета доживу, Кевен, мой мальчик. Этот человек испанец?

– Да. Познакомься, это сеньор Мигель де Гуарас, дядя.

– Добро пожаловать в Ирландию! Храбрый же вы человек, если решились высадиться в такую погоду.

– У меня не было выбора, милорд, – ответил испанец. – Англичане неусыпно наблюдают за побережьем даже в такую погоду. Было необходимо, чтобы я сошел с корабля сегодня, что я и сделал, иначе мне пришлось бы вернуться в Испанию и огорчить своего повелителя, короля. Поскольку мой брат Антонио уже сделал это, ухитрившись позволить англичанам арестовать его, мне сейчас предстоит защищать честь семьи.

Мигель де Гуарас поднес кубок к губам и, отхлебнув из него, поставил на стол с гримасой, не оставшейся незамеченной хозяином, который хмуро улыбнулся.

Когда мужчины расселись, Роган Фитцджеральд прямо посмотрел на испанца и сказал:

– Ну ладно, что вашему королю Филиппу нужно от меня? Я удивлен, что он вообще знает обо мне. Я не знатный лорд, просто хозяин Балликойлла, деревушки, которая не имеет никакого значения. Что значим мы перед испанским могуществом?

– Разве не сказано было, что ничтожный может стать великим? – ответил сеньор де Гуарас, но, когда Роган посмотрел на него тупым взглядом, быстро продолжил:

– У вас есть внучка, милорд.

– У меня несколько внучек и несколько правнучек, если мне не изменяет память.

– Речь идет о ребенке вашей дочери.

– О дочери Бевин?

Его глаза затуманились, когда он вспомнил о дочке, которую не видел с тех пор, как отослал ее, чтобы она вышла замуж за богатого английского милорда, человека одного с ним возраста. А было это двадцать пять лет назад. Она была такой красавицей, его младшенькая, и если бы не тот факт, что он не мог дать ей приданого, и не желание англичанина взять ее без приданого, он никогда бы не допустил этого брака. Тем не менее в целом она была счастлива. До самой смерти она писала ему каждый год на Михайлов день, рассказывая о жизни с мужем и детьми. Только один ее ребенок выжил. Девочка. Девочка, которую звали Эйден.

– Да, у меня есть внучка по имени Эйден, – согласился он.

– Она наследница значительного состояния, – сказал испанец. – Ее отец умер прошлым летом, поручив опеку над ней короне, а в день святого Валентина ее выдали замуж за господина Конна О'Малли. Вы знаете О'Малли с острова Иннисфаны, милорд?

– Только по имени, – последовал ответ. – Они знатные моряки, говорили мне, таким был и их отец.

– Они предали Ирландию и святую католическую церковь, – злобно заявил сеньор де Гуарас. – Они плавают под покровительством этой незаконнорожденной еретички, которая правит Англией, узурпировав законные права истинной королевы, Марии Шотландской, которая даже сейчас, когда мы говорим, томится в жестоком плену, несмотря на справедливые протесты моего государя, Филиппа, короля Испании.

– А как это касается меня и моей семьи? – рявкнул Роган. – Девушка выросла англичанкой, и хоть это и прискорбно, но она дочь своего отца, как и должно быть. Если я не ошибаюсь, ее муж – младший из детей Дубдхара О'Малли, значит, за душой у него ничего нет. Девушка – хорошая для него пара, и он по крайней мере не пират. Какое отношение это имеет к Испании, сеньор де Гуарас, и не болтайте больше вздора о своей католической церкви. Несмотря на всю свою набожность, ваш государь, король Филипп, борется за власть. – Роган щедро отхлебнул из своего кубка и пристально посмотрел на испанского шпиона.

Мигель де Гуарас не дрогнул под жестким взглядом ирландца. Вместо этого он поднял свой кубок и ухитрился не содрогнувшись проглотить немного отвратительного пойла. Передохнув, он сказал:

– Много лет О'Малли с Иннисфаны были бельмом на глазу Испании, милорд. Они успешно грабили испанские торговые корабли в Новом Свете в течение нескольких лет, отнимая у нас много золота. Их сестра, некая де Мариско, вместе со своим деловым партнером, сэром Робертом Смоллом, создала торговую компанию, которая является помехой испанским интересам, но что еще хуже – она выгодна для Елизаветы Тюдор. Мой король поклялся поставить этих пиратов на колени раз и навсегда, отобрать у узурпаторши богатства, которые ей принесли О'Малли, поссорить Англию и семейство О'Малли и полностью уничтожить их. Королю и Испании нужна ваша помощь, милорд!

– Я не буду ссориться с О'Малли с Иннисфаны, – отказался Роган Фитцджеральд.

– Они богаты, милорд, а вы бедны. Выдав вашу внучку за самого ничтожного из их семейства, они получили для себя все ее состояние, когда оно могло достаться вам, если бы вы женили на девушке вашего Кевена. Конн О'Малли, или лорд Блисс, как он теперь зовется, стал англизированным ирландцем, который лижет туфли английской королеве, чего не должен делать ни один истинный патриот.

Лицо Рогана Фитцджеральда потемнело от ярости, чего и добивался испанец.

– Помогите нам, милорд! Мы собираемся представить дело так, что якобы О'Малли участвует в заговоре против Елизаветы Тюдор с целью возведения на английский трон Марии Шотландской. Он будет, конечно, пойман, заключен в тюрьму и в конце концов казнен. В результате все семейство попадет под подозрение. Королева, несомненно, отзовет каперские свидетельства братьев О'Малли, и Англия лишится столь необходимых ей прибылей. Братья, все как один вспыльчивые, без сомнения, вернутся к прежним хозяевам, вызвав полный хаос.

Торговая компания их сестры разорится из-за недовольства королевы, ваша внучка останется вдовой, и ее можно будет ощипывать. Кевен станет для нее отличным вторым мужем, а когда он получит возможность распоряжаться ее деньгами, их можно будет использовать для организации настоящего мятежа против англичан. Я клянусь, милорд, что испанцы помогут вам в этом деле. Мы дадим вам оружие и лошадей. Вы же будете оплачивать жалованье вашим солдатам из денег вашей внучки, а на ее деньги можно купить много наемников.

Сейчас уже французы затевают, разрабатывают и вкладывают деньги в заговор, целью которого является освобождение Марии Шотландской и возведение ее на английский трон. Подумайте об этом, милорд! Англия окажется в осаде с севера! Французы высадятся одновременно на южном и восточном побережье! Ирландия поднимет восстание на западе! Они наверняка не смогут уделять внимание всем событиям сразу и прежде всего будут стремиться защитить свою землю, что, конечно, будет являться их главной заботой. Это прекрасная возможность для Ирландии стать свободной, избавиться наконец от иностранных шакалов.

Роган Фитцджеральд почувствовал, как кровь с новой силой побежала по его жилам. Ирландия станет свободной! Свободной от ненавистных англичан! Так ли это просто, как утверждает испанец, или Испания снова использует Ирландию, просто чтобы переполошить Англию? К тому же здесь замешана его внучка, ребенок Бенин. Что же делать, соображал он. Он не знал девушку, и, помимо всего прочего, она была англичанкой. Кроме того, ни одни достойный патриот, а он считал себя таким же преданным своей родине, как и любой ирландец, не позволит даже родственникам стать препятствием между Ирландией и ее свободой. Она может оплакивать своего мужа О'Малли, но любой муж мало отличается от всякого другого, и он отдаст ей Кевена, чтобы она утешилась. Ее собственность в Англии можно продать и получить дополнительные деньги, а они с Кевеном должны вернуться домой, в свободную Ирландию. Чем больше он думал, тем больше нравилось ему предложение испанца.

И испанский шпион, и Кевен Фитцджеральд с любопытством наблюдали за Роганом и ждали, каждый охваченный собственными мыслями. Испанец думал о своем брате, ценном испанском шпионе, гниющем сейчас в лондонском Тауэре из-за собственной неосторожности. А может быть, дело вовсе не в ней? Антонио пробыл в Англии семь лет, прежде чем его схватили. Может быть, англичане стали более бдительными? Может быть, более умными? Он считал себя обязанным восстановить честь семьи, и этот заговор был очень дорог сердцу его величества. «Король – удивительный правитель», – восхищенно думал Мигель де Гуарас. Он знал такие вещи, о которых большинство монархов даже не догадывались, а мелкие подробности интересовали его больше всего. Получив все подробные сведения, которые можно было собрать о семье О'Малли, король замыслил этот заговор против их семьи. И это он дал Мигелю де Гуарасу возможность снять пятно позора со своей семьи и выполнить эту миссию.

Кевену Фитцджеральду было наплевать на политические махинации Испании. Его гораздо больше интересовала возможность получить богатую жену и стать уважаемым человеком. И то и другое было одинаково важно для него, рожденного вне брака в семье Фитцджеральдов. Его отец был младшим братом Рогана, священником. Его мать была подругой сердца преподобного отца Барра и умерла вскоре после родов. По-своему отец Кевена был хорошим человеком. Он мог бы отдать младенца в сиротский приют, оставив его тайком у дверей монастыря, но вместо этого признал отцовство и попросил жену своего старшего брата вырастить ребенка. Кейра Фитцджеральд, мать двенадцати детей, согласилась, потому что ее младшей дочери Бевин было в то время уже десять лет.

Бевин была одним из самых ранних воспоминаний Кевена, красивая, улыбающаяся девушка с роскошными волосами и мягкой манерой поведения. Если ее дочь хоть в чем-то похожа на нее, он будет вполне счастлив, но на самом деле для него гораздо больше значило ее богатство. Всю свою жизнь он был вынужден смиренно сносить насмешки и коварные выходки своих двоюродных братьев. Они не осмеливались дразнить его в присутствии его дяди, чьим любимчиком он был, однако свою порцию злобы он получал. Так было до тех пор, пока он не вырос и не поколотил каждого из своих двоюродных братьев до потери сознания. Только тогда его нехотя признали, но даже сейчас он чувствовал себя чужаком среди них. Ему было тридцать, но, поскольку все в Балликойлле знали его историю и у него не было ничего, что говорило бы в его пользу, кроме красивого лица и нещедрой доброжелательности дяди, для него не нашлось подходящей жены. Теперь, если он правильно поведет себя в этом испанском заговоре, он получит наконец-то жену, и Роган может думать все что угодно, но деньги девчонки не будут потрачены для оплаты бредовых идей старика. Они останутся в его руках, и он станет наконец влиятельным человеком. Кевен Фитцджеральд знал точно: деньги означают власть.

– Скажите мне, – сказал Роган Фитцджеральд, – скажите мне, как вы собираетесь заманить в ловушку мужа моей внучки. Полагаю, что в этом будет участвовать Кевен.

– Да, милорд, – сказал Мигель де Гуарас. – Хотя ваш племянник совсем не похож на Конна О'Малли, но он такого же роста и сложения. Это он будет иметь дела с англичанами, но он будет в маске и закутан так, чтобы они не разглядели его лица. Им будет известно только одно – они имеют дело с высоким человеком с ирландским выговором, который называет себя Конном О'Малли. Больше вам ничего не надо знать об этом деле.

– Я должен знать, будет ли мой племянник в безопасности! Он очень дорог мне.

– Он будет в безопасности, – последовал ответ.

– Вы помогли мне воспрянуть духом, сеньор де Гуарас, – сказал Роган Фитцджеральд. – Я считал, что смерть близка, но теперь я буду жить, по крайней мере до тех пор, пока не увижу благословенную Ирландию свободной! Тогда я умру счастливым! – Потянувшись, он плеснул вина из кувшина в три кубка и, подняв свой, произнес:

– За Ирландию! Да благословит ее Бог!

Его собеседники в ответ подняли кубки, хотя никто из них не сказал ни слова до того, как они выпили свое вино. Но Роган Фитцджеральд не заметил этого, потому что его голова была полна стариковских мечтаний о победе.

Незадолго перед рассветом лорд и леди Перрок-Ройял вышли из дома к месту, где заспанный, лохматый конюший стоял, держа их лошадей. Конн наклонился и, согнув руку, подсадил жену в седло. Когда он распрямился и убедился, что с ней все в порядке, ее серые глаза встретились с его зелеными, и он совершенно определенно понял то, в чем не осмеливался признаться сам себе в течение последних нескольких недель. Он влюблен в нее. Он хотел сказать ей об этом, но, несмотря на ее страстное поведение в спальне, она по-прежнему держала его на некотором расстоянии от себя. Признаться в любви, когда она не испытывала таких же чувств, означало оказаться в дурацком положении, а этого он допустить не мог.

Он отвел взгляд и, пока она разбирала поводья, вскочил на свою лошадь.

– Ложись спать, парень, – ласково сказал он мальчику. – Солнце еще не взошло, а когда мы вернемся, мы сами поставим наших лошадей.

Они выехали из двора, а потом, перейдя на легкий галоп, направились через поля к дальним холмам. Воздух был прохладным и чистым. Небо тускло-сине-серого цвета не говорило, каким будет наступающий день.

– Ты сумасшедшая, леди Блисс, – сказал он, поддразнивая ее. – Кто еще как не сумасшедшая может отправиться смотреть восход?

– Это майское сумасшествие, – засмеялась она. – С тех пор как я себя помню, я вставала в первый день мая, чтобы посмотреть восход солнца. Когда я была маленькой девочкой, я приезжала со своими родителями, а потом мы привозили моих сестер. Когда они умерли, я и папа каждый год делали это, пока он не заболел так сильно, что не мог ездить верхом. Но я отправлялась одна. Это моя традиция! Моя удача! Ты понимаешь?

– Да, душечка, понимаю. Удача – это то, относительно чего ирландцы очень суеверны. Откуда пошел этот обычай?

– Моя мать привезла его с собой из Ирландии, но больше я ничего не знаю. Она говорила, что двенадцать месяцев тебе будет сопутствовать удача, если только ты встанешь посмотреть на восход солнца в первый день мая. Прошедший год определенно принес мне удачу, милорд. Хотя мой отец умер, я отправилась ко двору и привезла обратно прекрасного мужа!

Конн засмеялся так громко, что лошади прижали уши и испуганно заплясали, а какая-то птица вылетела из гнезда и с пронзительным криком полетела, шумя крыльями. Это рассмешило Эйден, и они расхохотались.

Небо начало светиться, горизонт заливало глубоким розоватым светом, и, наступая, рассвет окрашивал бесконечную высоту небес яркими цветными лучами. Они подстегнули лошадей, чтобы поскорее взобраться на гребень Холмса с которого, по уверению Эйден, открывался прекрасный вид. Добравшись до вершины, они увидели широкую золотую полосу, окрашенную по краям в багровый пурпур и накатывающуюся вслед за розовой. Тусклое небо над ними стало сейчас ярко-голубым, и подул едва заметный ветерок. Остановив лошадей, они молча наблюдали, как густые краски разливались по горизонту, а потом в ярком сверкании выкатился круглый шар солнца, опережаемый всплесками ярко-оранжевого света.

"Сколько рассветов видел я, и тем не менее не видел ни одного», – подумал Конн. Он бессознательно потянулся и взял ее руку в свою, ласково сжимая ее. Она ответила на его пожатие.

– Я знала, что ты поймешь, – тихо сказала она. – Теперь удача будет сопутствовать нам обоим весь год.

Отпустив ее руку, он спешился сам и снял с лошади ее. Потом рука об руку они неспешно прошли немного вперед, оставив лошадей щипать молодую траву. Расстелив плащ на росистой земле, Конн повернулся к жене и обнял ее. Он медленно наклонил голову, крепко и страстно поцеловал ее. Она обняла его за шею и прижалась к нему. Как будто по обоюдно услышанному сигналу, они встали на колени, лицом друг к другу. Ласковыми движениями пальцев он развязал завязки ее плаща, и тот упал на землю. Его настойчивые пальцы расстегнули маленькие жемчужные пуговицы, на которые была застегнута ее белая шелковая рубашка, расшнуровал батистовую сорочку и спустил одежду с ее плеч, обнажая ее прекрасные груди. Эйден откинулась на спину, и в течение долгой минуты Конн просто рассматривал ее. Потом его пальцы потянулись и стали нежно дразнить ее соски, а когда они бесстыдно поднялись вверх, навстречу рассветному небу, Конн начал ласкать ее груди руками. Она мурлыкала и вздыхала от его прикосновений, невероятно возбудив его. Он расстегнул собственные одежды и обнажил ее шелковистые бедра. Эйден чувствовала прикосновение холодного утреннего воздуха к коже, чувствовала, как руки мужа, отпустившие ее груди, скользили вверх по ее ногам, бедрам, бокам. Она была без ума от таинственной силы, которой он, казалось, обладал и которая заставляла ее так безрассудно желать его. Он устроился между ее ног, и она с радостью раскрыла ему свои объятия, сгорая от нетерпеливого желания почувствовать его внутри себя, что он и сделал без промедления.

"О, Конн, – думала она, – я так люблю тебя! Если бы только я осмелилась рассказать тебе об этом. Если бы ты только мог тоже полюбить меня».

Он застонал, входя в ее тугую теплоту как можно глубже и чувствуя себя тем не менее неудовлетворенным. Ему было недостаточно просто обладать ее желанным телом. Он хотел большего! Он хотел, чтобы она любила его, и, не в силах сдерживаться, он наполовину всхлипнул, наполовину вскрикнул:

– О, Эйден, душечка! Люби меня так, как я люблю тебя, моя дорогая! Люби меня!

Отдавшаяся собственной страсти, Эйден услышала его мольбу. Или ей показалось? Она содрогнулась от первого оргазма, а потом он повторил:

– Я люблю тебя, Эйден. Можешь ли ты тоже полюбить меня?

Она оправилась после восхитительного полета с вершины, и ее серые глаза широко раскрылись.

– Ты любишь меня? Ты действительно любишь меня? Он посмотрел ей в лицо, и неожиданно она поняла по его изумительным глазам, что он говорит правду. Он любил ее! Он и вправду любил ее! Непрошеные слезы полились из ее глаз и залили ее лицо. Ее сердце упало.

– Ты не любишь меня, – убито сказал он.

– Не люблю тебя? – ахнула она. – Я полюбила с первой минуты, как увидела тебя, сумасшедший ирландец! С самого первого дня моего появления при дворе. Конечно, я люблю тебя!

Ощущение счастья захлестнуло его душу и разум.

– Ты любишь меня? Тогда почему же ты не сказала мне об этом, Эйден?

– Потому что ты не любил меня, когда мы поженились. Потому что я не хотела быть похожей на всех тех придворных глупышек, которые ставили себя в дурацкое положение, гоняясь за тобой!

Он был ошеломлен ее признанием. Она очень хорошо скрывала тайные мысли. Он никогда не подозревал, что она может любить его. Никогда ему не приходило в голову, что она может испытывать те же чувства, которые испытывал он сам.

Эйден притянула его голову и поцеловала, шепча одновременно:

– Милорд! Разве ты не хочешь завершить дело, которое ты начал?

– Нет, душечка, – сказал он, отстраняясь от нее. – Не здесь. Я хочу поехать с тобой домой и попасть в нашу спальню. А уж там буду постоянно подогревать тебя в течение следующих двух недель. – Оправив платье, он одернул и ее юбки.

– Но я и так уже созрела для тебя, Конн! – воскликнула она.

Усмехаясь, Конн поставил жену на ноги и посадил в седло.

– Я рад слышать это, мадам, но короткая поездка верхом сделает твое желание еще более сильным.

– Ты негодяй, милорд! – прошипела она, внезапно разозлившись. Именно этого она и опасалась. Сейчас он был уверен в ней и воспользуется этим преимуществом. Пришпорив лошадь, она пустила ее рысью вниз с холма. Добравшись до его подножия, она перешла на галоп, оставив позади своего растерявшегося мужа.

– Эйден! Эйден, подожди, черт возьми! «Что за дьявольщина случилась с женщиной?» – подумал он. Разве он не признался, что любит ее, что он целиком в ее власти. Он поспешно погнал лошадь вслед за ней по направлению к дому.

Трение о седло сводило ее с ума. Она была готова убить его за то, что он делает с ней! Она запрется в спальне и не выйдет целый месяц! Тогда, может быть, он поймет, как она себя чувствует. Она была уверена, что он не позволит себе развлекаться с горничными. Доехав до конюшен, она соскочила с лошади, завела ее в стойло и быстро расседлала.

– Эйден! – Его жеребец появился в дверях.

– Иди к черту! – бросила она.

– Что, Бога ради, пришло тебе в голову, женщина? Я люблю тебя, а ты любишь меня. Мы же собираемся уединиться в нашей спальне, милая, и весь день провести там, занимаясь любовью.

– Ты занимался любовью со мной, Конн! Занимался любовью со мной под утренним небом, а затем из-за того, что я сделала глупость, признавшись в своей любви к тебе, ты остановился, рывком поднял меня на ноги и сказал, что мы отправимся домой заниматься любовью! Я не из тех твоих шлюх, которых можно легко пользовать! Я твоя жена, Конн, и если ты хоть раз еще осмелишься так поступить со мной, клянусь, что отрежу тебе уши.

Конн легко соскочил с лошади и, закрыв за собой дверь конюшни, отвел своего коня в стойло.

– Итак, мадам, тебе наплевать, где я возьму тебя, если уж мне предстоит закончить начатое? Это так?

– Да! – Она с яростью сверкнула на него глазами.

– Иди сюда!

– Что?

– Иди сюда! – повторил он. В сумраке конюшни она видела его глаза, которые, по ее мнению, горели весьма опасным огнем. Она придвинулась поближе к лошади, как бы в поисках защиты, и он тихо засмеялся.

– Открой дверь, – нервно попросила она.

– И тогда пусть весь дом увидит, как я занимаюсь любовью со своей женой? Думаю, этого не стоит делать, Эйден, душечка!

– Ты хочешь заняться любовью со мной в конюшне? Войдя в стойло, он вытащил ее оттуда, подхватив самым бесцеремонным образом, и бросил на охапку сена.

– Понимаю, что тебе невтерпеж, милая, и, оглядываясь назад, сознаю, что ты совершенно права. Я чертовски глупо поступил, прервав наше приятное занятие ради большего удобства. – Его руки скользнули ей под рубашку. – Мы ведь не успели застегнуться, не так ли?

Он страстно ласкал ее, его пальцы мяли ее тело до тех пор, пока ей не захотелось закричать. Он нетерпеливо рванул материю, а потом склонился к ней и, взяв ее сосок в рот, начал жадно сосать его. Он нежно покусывал его мелкими острыми укусами, и она стонала от удивления, ведь раньше он не был груб с ней, и тем не менее то, что он делал, было приятно.

– Моя сладкая женушка со своим необыкновенно красивым телом, – бормотал он. – Я хочу погрузиться в тебя, Эйден! Я хочу провести всю свою жизнь, занимаясь с тобой любовью. Я обожаю тебя, девушка! Тебе это ясно? Я люблю тебя! – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. – Я никогда раньше не говорил женщине таких слов, Эйден. До тебя я ни одной женщине не говорил, что люблю ее. Любовь слишком драгоценна, чтобы относиться к ней легкомысленно, моя дорогая. – Он протянул руку и снова начал ласкать ее.

– Черт тебя побери, Конн, – бессильно и не очень уверенно сказала она. – Со мной надо обращаться с уважением. Я не из тех, с которыми ты так легко забавлялся, милорд, но, Боже помоги мне, я тоже тебя люблю. – Она притянула его голову к себе, и они снова поцеловались. Когда их губы слились в сладком, опаляющем поцелуе, он вошел в нее, наполнив ее тем, в чем выражалась его страсть. На мгновение он замер на ее бедрах, наслаждаясь этим положением, а потом начал двигаться на ней, сначала медленно, потом все быстрее. Его сердце колотилось от возбуждения, и он подумал, что если бы в этот самый момент он умер, то счел бы себя счастливым.

Как он мог делать с ней такое? В затуманенном сознании Эйден звучал этот вопрос. Как удавалось этому великолепному мужчине, за которым она была замужем, заставить ее испытывать такое потрясающее ощущение? Ее чувства путались. Она хотела, чтобы он бесконечно продолжал любить ее, и в то же время страсть, которую он пробудил в ней, вызывала в ней желание кусать и царапать его. Она легко пробежала ногтями по его длинной упругой спине, и он заворчал от удовольствия.

– Сладкая! Сладкая!

Она чувствовала, что теряет над собой контроль, ее уносит в море ослепляющего желания. Она стремительно взлетала все выше и выше, подобно ястребу, парящему в воздушных потоках. Он входил в нее глубже и глубже, и она чувствовала экстаз, забыв про грубую солому, царапающую ей спину. Потом наступил взрыв, и она почувствовала, как ее тело сладостно изливается под ударами пульсирующей красной головки его большого члена, и из него извергается ответная дань. Лошади в стойлах беспокойно задвигались, когда Конн и Эйден закричали от наслаждения, и он медленно свалился ей на грудь с завершающим стоном.

В течение нескольких восхитительных минут они лежали на охапке сена, а потом Эйден сказала:

– Конн, оставь меня! Уже давно рассвело, и после завтрака сюда придут на работу конюшие. Ты хочешь, чтобы они увидели, как их хозяин изображает жеребца во время гона с их хозяйкой в роли кобылы?

Он удовлетворенно усмехнулся.

– Не хочу, милая. Трудно поддерживать порядок среди слуг, если они будут подозревать, что ты так же смертна, как и они. – Он скатился с нее и одернул ее юбки, занявшись потом собственной одеждой. – Так кем же ты считаешь себя, Эйден? Молодой кобылой?

Она села и, зашнуровав сорочку, застегнула рубашку.

– Должно быть, так, – ответила она, – потому что я с совершенно бесстыдным пылом отдаюсь тебе, муж мой.

Он протянул руку и вытащил несколько соломинок из ее великолепных волос. Потом наклонился и подобрал зеленую шелковую ленту, которая развязалась во время их схватки, и отдал ее Эйден.

– Я считаю, мадам, что в равной степени пылок, овладевая тобой, – сказал он с улыбкой, а потом помог ей подняться. Повернув ее лицом к себе, он поцеловал ее медленно и долго, его рот нежно и осторожно прикасался к ее чувственным губам.

Тихо вздохнув, она обвила руками его шею. Кончик ее бархатного язычка осторожно пробрался к нему в рот в поисках его языка. Найдя его, она гладила его своим языком, снова вызывая у него желание. Произошло что-то удивительное, подумал он. Признавшись в любви друг к другу, они разрушили все барьеры, разделявшие их. Он никогда еще не чувствовал, что она может проявлять такую чудесную уступчивость, хотя прежде она никогда не отвергала его. Тем не менее сейчас все было по-другому, и это ему нравилось. Их поцелуи стали более крепкими, более страстными, и внезапно, сделав невероятное усилие, Конн разорвал объятия.

Эйден надула губы.

– Милорд! – запротестовала она.

– Я слышу шаги конюших, – сказал он со стоном, – но если бы я не слышал их, Эйден, женушка, я бы снова завалил тебя на эту охапку сена.

– Лучше позаботься о своем виде, милорд, – поддразнила она его и, протянув руку, погладила выпуклость на его узких штанах, которая была очень заметна, несмотря на одежду.

– Черт! – проворчал он, а она хихикнула и, проскользнув назад в стойло, сделала вид, что чистит свою лошадь. Двери конюшни распахнулись, и с шумом вошли несколько конюших.

– Миледи? – Они остановились.

– Доброе утро, Хейг, – обратилась Эйден к главному конюшему и приветливо кивнула остальным. – Милорд и я только что приехали и, не найдя никого поблизости, сами расседлали наших лошадей. Сейчас мы оставляем их вам. Я хочу, чтобы их накормили овсом в честь первого дня мая. – Потом с доброй улыбкой она взяла под руку мужа и увела его из конюшни.

Они наполовину прошли конный двор, когда она захихикала, а Конн захохотал.

– Из тебя бы получилась прекрасная придворная дама, дорогая.

– Я намерена вернуться ко двору, – к его удивлению, сказала она.

– Что?

– По крайней мере однажды, – лукаво сказала она, – когда я окажусь беременной, Чтобы можно было поважничать перед всеми женщинами, которым так нравилось гоняться за тобой. Ты не возражаешь?

– Нет. – Он ухмыльнулся. – Я буду рад пустить им пыль в глаза, одев тебя в соответствующий придворный наряд, такой рискованный, чтобы были видны твои прекрасные груди. Мне хочется, чтобы джентльмены поняли, что они потеряли в твоем лице.