Матч состоится в любую погоду

 

До начала матча пять минут, счет по-прежнему 0:0.

Все грязные, потные, страшные — вот что такое футбол!

Это вам не шахматы, а футбол.

Живые люди играют!

Комментаторы говорят. Москва. Молодая гвардия

 

Крепко повязанный по рукам и ногам Федор вряд ли чувствовал себя намного лучше, чем Гек — гроза эсэсовцев и пьяных баб. Тот по крайней мере мог надеяться на помощь Пендальфа и К°, а едва-едва пришедшему в чувства «почетному кольценосцу» помощи со стороны ждать не приходилось.

Карапуз лежал в темном углу какого-то донельзя пропахшего нечистотами помещения и пытался сообразить, что происходит за его спиной. Видеть он мог только кусок стены перед собой, а потому был вынужден полагаться исключительно на свой слух.

— Э! Руки убери, крысятник! Здесь все мое! Положь на место! — Злобный рычащий голос не внушал доверия к его обладателю, если, конечно, можно было говорить хоть о каком-то доверии к обитателям этого «восхитительного» местечка.

— Карапуз мой! И шмотки его — мои! — Этот гнусавый говорок тоже никак не был способен положительно охарактеризовать своего хозяина, зато изложенная «программа партии» в достаточной мере раскрывала мародерские наклонности обитателей блатхаты.

— С пятницы до понедельника он твой, а сегодня суббота! — прорычал первый мародер, и вот эта реплика совсем не понравилась скукожившемуся в углу карапузу. Стараясь не слишком привлекать к себе внимание, Федор принялся елозить руками и ногами в надежде выскользнуть из пут.

— Это только со следующей пятницы, а сейчас он пока что мой! — «Гнусавый», кажется, нарывался даже по понятиям не слишком знакомого со здешним миром карапуза, и результат не замедлил себя ждать: послышалась какая-то возня, загрохотала опрокидываемая мебель, зазвенела бьющаяся посуда, и почти тут же серия глухих ударов, будто кто-то молотил ногами мешок картошки, возвестила о победе одной из теорий мироздания. Пострадавший жалобно заскулил, потом раздался треск ломаемых досок и глухой звук. «С лестницы ломанулся», — определил Федор, внезапно открывший в себе способности акустика. Вслед за этим остававшийся в помещении мародер сбежал по лестнице вслед за спарринг-неудачником, и откуда-то издалека послышался рычащий голос:

— Он в моей тумбочке крысятничал! Валите крысу!

Федор задергался, будто в эпилептическом припадке, стараясь что-то поменять в своем незавидном положении свертка — похоже было, что хозяевам притона сейчас было совсем не до него. Судя по звукам, внизу разворачивалось настоящее побоище, и упустить столь выгодный для побега момент было бы непростительной ошибкой.

Уркам из сторожевой башни, в которую доставили Федора, и вправду сейчас было некогда присматривать за чахлым карапузом — жизнь караульных в горах не блистала разнообразием и потому упустить хороший повод для мордобоя они не могли, с превеликим удовольствием последовали заманчивому предложению и принявшись настойчиво лупить друг друга изо всех сил. Буквально через пару минут после начала разборка окончательно потеряла любую идеологическую подоплеку, превратившись в тупое мочилово «один за всех и все за одного», в том смысле, что то один получал за всех, то потом все огребали за кого-то одного. Постепенно драка переместилась из караульного помещения на улицу, и вскоре весь гарнизон увлеченно мутузил братьев по оружию, не разбирая чинов и званий.

 

Неумело прятавшийся среди скал бывший оруженосец и приятель Федора давно был бы обнаружен караульными на башне, не будь они заняты «более важными» делами, а посему Семену удалось подобраться к блокпосту никем не замеченным.

Опасливо оглядываясь по сторонам, он сунулся в неожиданно широко распахнутые ворота и едва не ринулся со всех ног в обратном направлении: прямо за толстенными створками в более чем неестественных позах валялись окровавленные урочьи трупы. Впрочем, карапуз довольно быстро разобрался, что к чему, и, выставив вперед свой длинный кинжал, осторожно двинулся по двору.

Откуда-то сверху слышался дикий грохот, перемежаемый воплями и жуткой матерщиной. Неожиданно для себя карапуз почувствовал прилив небывалой храбрости и бросился вверх по лестнице, уходящей в чрево башни.

Преодолев пару неслабых пролетов, он остановился, чтобы перевести дыхание, и вдруг заметил этажом выше несколько невнятных фигур. Издав тигриный рык, он бросился вверх по лестнице, порядком напугав заметавшихся на небольшой площадке урок. Лестничный пролет усилил голос, а свет факелов, причудливо отобразивших его неуклюжую тушку на стене, едва не обратил неприятеля в бегство.

Когда же наконец карапуз появился перед троицей головорезов, едва не потерявших от ужаса голову, ярость одураченных упырей сыграла с ними плохую шутку.

Явно вознамерившись разорвать недомерка голыми руками, они гурьбой навалились на Сеню и… все как один нарвались на острый кинжал. Карапуз, неплохо потренировавшийся на медсестричке, применил недурно зарекомендовавшую себя тактику — подкатываясь под ноги, бил снизу вверх, поочередно насадив на перо каждого из «сладкой троицы»:

— Это за Федора! Это за меня! Это за мир во всем мире! Сеня Лютый спешит на помощь! Вы мне еще ответите за Саманту Смит!

 

Федор, уже практически вывернувшийся из веревочных петель, пытался освободить туго стянутые кисти рук и, чрезмерно увлекшись процессом, не расслышал шагов на лестнице. Противно-гнусавый голос, будто плетью, обжег его слух:

— Не вышло у нас с календарем…

Вывернув голову в сторону, Федор наконец-то разглядел одного из двух мародеров, так и не сумевших поделить его комиссарские телеса. Внешности упыря вполне соответствовала его примерному фотороботу, составленному карапузом по результатам спектрального анализа речи — «та еще гнида». Щербато скалившийся урка не спеша подрулил к извивающемуся подростку. Улыбка не сползала с его гнусной хари:

— Знаешь, что я подумал… мой маленький друг… — В руке хмыря блеснула «бабочка», как всегда, помогающая своим обладателям улыбаться еще шире. Коротко замахнувшись, упырь завершил, свою мысль: — Не доставайся же ты никому!

И в этот же момент кинжал, прошивший урку насквозь, вышел прямиком из его груди и не позволил завершить начатую было экзекуцию. Из-за плеча подыхающего мародера вынырнула взлохмаченная Сенина голова и выдала нечто из репертуара молодого Чака Норриса:

— Твои друзья в овраге лошадь доедают!

Выдернув кинжал, шустрый карапуз позволил урке спокойно подохнуть на каменном полу, а сам бросился распутывать своего непутевого хозяина, который принялся не слишком складно оправдываться перед давеча репрессированным соратником:

— Сеня! Извини, Сеня, вот такая фигня получилась.

В ответ тот со снисходительностью, доступной только суперменам и идиотам, проигнорировал запоздалые извинения:

— Идем отсюда.

Едва-едва избежавший верной смерти, Федор тем не менее не мог не заботиться о сохранении имиджа положительного героя и потому принялся оправдываться по поводу собственного жалкого вида:

— Сеня, они меня на гоп-стоп взяли, ни штанов, ни ботинок.

И замолк, видя, что приятель не слишком-то сочувствует его беде. Выдержав небольшую паузу, все же жалостливо добавил:

— И колечко мое козырное подрезали…

Сеня хлопнул себя по лбу и принялся шарить по своим карманам:

— Погоди, Михалыч. Я его сам подрезал. — Наконец, он вытащил на свет божий цепочку с болтавшимся на ней заветным артефактом и, качнув им перед носом Федора, уточнил: — Со жмура снял. Бери, если не брезгуешь.

Минуту назад старательно давивший на жалость кольценосец-психопат едва не набросился на своего спасителя с кулаками:

— А ну дай сюда.

Однако тот легко ускользнул от притязаний внезапно очухавшегося приятеля и принялся, улыбаясь, поддергивать цепочку, словно вознамерился поудить рыбку. Федор свирепел на глазах:

— Верни колечко, Сеня!

В ответ тот лишь качал головой и ласково улыбался, отчего племяш Бульбы окончательно впал в истерику:

— Сеня! Верни кольцо!

Не слишком-то натешившись собственным моментом истины, победитель медсестер и урок, скорчив кислую мину, протянул-таки цепочку с кольцом законному владельцу. Моментально успокоившийся Федор, просунув голову в свой заветный ошейник, стал подозрительно рассудителен, принявшись поучать своего друга:

— Запомни, Сеня. Чужое брать нехорошо! Статья сто пятьдесят восьмая.

Сообразив, что все снова вернулось на круги своя, Сеня с плохо скрываемым неудовольствием принялся искать утешение в движении. Передернув плечами, он подобрал разбросанные по казарме шмотки и швырнул ими в Федора:

— Так, одевайся и пошли.

Покуда жертва врачебно-сексуального произвола напяливала на себя портки и фуфайку, Сеня принялся рассуждать вслух:

— Есть предложение. Предлагаю переодеться дятлами. На дорогах нынче неспокойно, а так нас фиг кто узнает.

 

Каменный мост над пропастью, подходы к которому собственно и охраняла башня, покинутая карапузами, вывел Сеню и Федора на очередную тропу, пробивавшую себе путь между тошнотворно угрюмых скал. Шмотки, снятые с почивших в бое урок, грязными мешками сидели на мелкотравчатых подростках. Дурацкие каски с клювами постоянно сползали на глаза, от войлочной подкладки чудовищно потела и чесалась башка, и Федор, пару раз в забытьи едва не поломавший все ногти о железо, готов был уже лично придушить своего приятеля, выдвинувшего идею по поводу этого идиотского маскарада.

Кроме того, любознательный оруженосец, воодушевленный «возвращением в лоно семьи», без умолку нес всякую чушь, перемежая личные креатинизмы не менее глупыми вопросами. Перманентно усталый и злой кольценосец тихо свирепел, бубня в клюв разнообразные непристойности.

Наконец тропа, уходившая теперь круто вниз, вывела их на небольшую площадку, откуда открывался вид на Сауроново лежбище, стойбище и седалище. Картинка впечатляла покруче любых фотообоев, и даже Сеня ненадолго притих, настороженно вглядываясь в пылающий на башне глаз-прожектор и глухо рокочущую Мордовскую домну.

Полученные впечатления, как всегда, родили в мозгу карапуза новую порцию вопросов:

— Скажи мне, Михалыч, Саурон — он кто?

Федор почесал единственное, до чего доставала рука, — правую бровь — с таким видом, словно Сенин вопрос назойливой мухой вонзился ему прямиком в глаз, и нехотя пробурчал в ответ:

— Саурон, Сеня, это артефакт, первый в мире трансформер… человек и прожектор.

Любознательный оруженосец удивленно захлопал глазами, слегка поразмышлял по поводу предполагаемой дерзости и все же решился возразить:

— А я слышал, что первый трансформер — это Элтон Джон. Человек и… не совсем!

Федору было лень спорить, поэтому он только вяло махнул рукой, показывая всем видом, что базарить некогда:

— Согласен. Пошли, главное — клювом не щелкай. А то птичий грипп подхватишь.

Сеня не на шутку всполошился:

— Слушай, а это как?

Федор постучал приятелю кулаком по каске и объяснил:

— Птичий грипп — это когда яйца чешутся и перья отваливаются… Или наоборот… Не помню…

Сеня прислушался к собственному организму и, не удовлетворившись проведенной процедурой самодиагностики, на всякий случай спросил:

— А его вообще лечат?

— Конечно. Сначала принимаешь таблетку имодиума, а через два часа — упаковку пургена… Или наоборот… Короче, отстань!

Не дожидаясь, покуда докучливый оруженосец снова прочухается, Федор принялся спускаться по тропе, то и дело поправляя сползающую каску.

 

В кабинетах Гондурасского ГУВД царил настоящий хаос: повсюду валялись перевернутые вверх тормашками стулья, ящики столов были выдвинуты и зияли пустотами, пол был густо усыпан бумагами, а пара привлеченных гастарбайтеров болгаркой пилила массивный железный ящик в генеральском кабинете.

Когда наконец толстенная дверь сейфа распахнулась, Пендальф, лично руководивший выемкой сверхсекретных документов, знаком показал двум дюжим омоновцам вывести посторонних из кабинета. Достав тонкую кожаную папку, прошитую суровой нитью, которую скрепляла сургучная печать, он пробежал глазами по первому листу и, насупившись, пошагал в Ленинскую комнату, где отдыхали после битвы «VIP»-ы во главе с Агрономом и невесть как затесавшийся в их ряды гном. Войдя в просторное помещение, старый разведчик негромко кашлянул, привлекая к себе внимание собравшихся, и, дождавшись, покуда все поднимут на него глаза, многозначительно потряс папкой:

— Источники сообщают. К очку Саурона подкрадываются два дятла.

Агроном, примерявший возле зеркала генеральские погоны «безвременно ушедшего» Димедрола, кажется, окончательно вжился в роль «биг-босса» и потому не терпящим возражений голосом заявил:

— Пока они крадутся, предлагаю приватизировать Гондурас.

— Не поспоришь, — откликнулся Пендальф. — Предлагаю поставить на голосование!

Судя по лицам собравшихся, говорить о кворуме было рановато, и старый лис поторопился изложить свое видение проблемы:

— Зверское самоубийство Димедрола прошло успешно, награды и благодарности командование выдаст позже… Гондурас временно обезглавлен.

Агроном продолжил дудеть в ту же дудку:

— Вот и я говорю! Есть у меня знакомый энергетик, он за долю малую нам все это так обтяпает — глазом никто моргнуть не успеет.

Пендальф покачал головой, глядя на разошедшегося молодчика:

— Да, паря, я смотрю, быстро тебя олигархи опальные бизнесу обучили!!!

Гиви рискнул вмешаться в разговор:

— Я могу нэмношька покамандовать. Я умею. Элф нэ даст соврать.

И тут же получил решительный отпор при молчаливой поддержке едва скрывавших улыбку окружающих:

— Тебе стадо овец подгоним. Ими командовать будешь, — едва смерив гнома взглядом, Пендал многозначительно оглядел остальных собравших и поставил вопрос ребром: — Нам нужен другой кандидат!

Агроном тут же застолбил себе «местечко возле мавзолея»:

— Предлагаю рулить по очереди. Я и Пендаль по полгода.

Скосив глаза в сторону заметно напрягшегося эльфа, он слегка вильнул кормой:

— Логоваз — три месяца.

Возмущенно закашлявшийся гном получил свою порцию пирога:

— Гиви — месяц. Хотя он и на месяц не наработал, — подытожил Агроном.

— А Федор? — Гном, как обычно, не дружил с логикой и, похоже, совсем не дружил с политкорректностью, поскольку данный вопрос пребольно задел самолюбие бомжа. Агроном бросил прихорашиваться и, наморщив лоб, двинулся на Гиви с кулаками, зло выговаривая недомерку:

— Какой такой Федор? Не знаем никакого Федора. Тебе волю дай, ты всех этих жадных детей сюда приплетешь.

Обделенный привилегиями сынуля рохляндского атамана решил, пользуясь случаем, хотя бы войти в предвыборный штаб единого кандидата, принявшись поддакивать Агроному:

— Даю решительный отвод кандидатуре Федора Сумкина!

Агроном ласково посмотрел на смышленого спортсменчика, мысленно отведя тому должность личного советника по культуре, как то диктовала последняя мода, и заявил:

— И это правильно. Я буду рулить, как Лаврентий Палыч Берия — строго, но справедливо!

Обернувшись к Пендальфу и получив одобрительный взгляд, новый фаворит «демократических» выборов изложил свою платформу:

— Только я знаю, как вырвать очко у команды Саурона!!!

Не слишком довольный своим положением эльф попробовал было возмутиться:

— Что-то я не догнал…

Пендальф, повернувшись к Агроному, изобразил на лице гримасу, означавшую: «А я что говорил», — и саркастично прокомментировал выпад Лагаваса:

— И это не удивительно. «Резкий» ты наш.

Эльф хотел было что-то возразить, но его опередил еще более «резкий» Гиви, который, кажется, въехал в тему:

— Я все понял! Идем бить Саурона, а после будым дэлить нашы дэ-э-энежки!

 

Странная тропа, которой доверились карапузы, либо изначально была хитрозамысленной подставой, либо строилась для тренировки бобслеистов — столь круто вниз уходил ее желоб, внутри которого и уцепиться-то было категорически не за что. Один только Федор несколько раз терял равновесие и, прежде чем удавалось остановить неконтролируемое падение, неизменно успевал прокатиться на животе или того хуже — спине сотню-другую метров. Впрочем, «рекорд трассы» все равно достался Сене — споткнувшийся карапуз проехался вниз головой чуть ли не километр и первым оказался у финиша, воткнувшись клювом в кучу булыжников. Через несколько секунд ему на спину приземлился и Федор.

Кое-как выкарабкавшись из-под своего приятеля, Сеня, кряхтя и постанывая от боли в побитых боках, поднялся на четвереньки и принялся оглядываться по сторонам. Далеко в стороне пылили по дороге многочисленные урочьи полки.

Оглянувшись на развалившегося на земле босса, он запустил в него камешком и махнул рукой в сторону маршировавших вражеских войск:

— Глянь, Федор… поперли куда-то. Похоже, урки на юг потянулись! Значит, скоро осень, Михалыч.

Кольценосец поднял голову, разглядывая хорошо видимое отсюда шоссе, по которому нескончаемым потоком двигалась урочья армия. Порывы ветра доносили до слуха карапузов дружное скандирование:

— На ворота! На ворота!

— Слышь, Федор, про какие такие навороты они там вопят? — непонимающе потряс гудящей головой Сеня.

— Понятия не имею, — огрызнулся Федор, грандиозным усилием воли заставив себя подняться на ноги.

Сеня долго смотрел вслед уркам, а когда оглянулся — его полоумный приятель был уже на приличном расстоянии. Издав недоуменный вопль, карапуз бросился догонять ковыляющего среди валунов босса.

 

Карапузам неоткуда было знать, что урочья армия выдвинулась на финальный матч против сборной Гондураса, укрепившейся в обход правил ФИФА рохляндскими легионерами. Впрочем, в военное время прокатывали фокусы и похлеще.

Агроном с капитанской повязкой на руке гордо покачивался в седле во главе колонны, растянувшейся на несколько километров по дороге, запетлявшей перед самыми горами, словно уходящий от погони заяц. Новоиспеченный главнокомандующий беспрестанно вертел головой по сторонам, но не мог разглядеть ни хвоста колонны, ни того, что ждало их впереди. Впрочем, благоразумно посланный вперед разведотряд вполне компенсировал этот недостаток постоянными донесениями.

Поэтому, когда за очередным собственным изгибом дорога уткнулась в глухую бетонную стену, отдаленно напоминавшую плотину Днепрогэса, — это не стало откровением для Агронома. Рохляндско-гондурасская «дримтим» споро выстраивалась стройными рядами перед мрачного вида преградой, за которой, судя по производимому шуму, собралась не менее внушительная тусовка.

Гек в соответствии с принципом «ротации состава», сменивший Чука в седле Пендальфа, оглядел громадные створки ворот, словно вырезанные посреди стены, и аж присвистнул от удивления:

— Ни фига себе калиточка!

Агроном погрозил слишком уж впечатлительному карапузу пальцем, вызывающе кивнул в сторону вражеского укрепления и, не дожидаясь коллегиального решения по данному вопросу, ломанулся к исполинским воротам. Его соратники, уже привыкшие к новым заскокам бомжа, переглянувшись между собой, последовали за своим «предводителем».

Вблизи стена оказалась совсем не бетонной и даже перестала казаться плодом творения сумасшедшего последователя плана ГОЭЛРО — в постройке наблюдались даже некоторые архитектурные излишества. Впрочем, заметно было и то, что за памятниками архитектуры здесь ухаживать не принято.

Агроном, любящий, чтобы все было «по первому классу», первым выразил свое недовольство. Подкатив к небольшому окошку в двери, он пару раз двинул кулаком по стальной решетке, прикрытой изнутри деревянным щитком с надписью «Щ-21»:

— Алле, я смотрю, вы тут совсем обленились. Вы бы, эта, ворота покрасили бы, что ли, сетку натянули! Когда откроются кассы для иногородних фанатов? Счас вдуем вам за нарушение регламента пару одиннадцатиметровых.

Через мгновение в окошке показалась урочья морда. Окинув взглядом делегацию, урка внимательно оглядел Агронома и поинтересовался:

— Это у кого одиннадцатиметровый? У тебя, что ли? Тоже мне — «Итальянский жеребец»…

Агроном, забыв о своей роли парламентера, вскинул было руку с пистолетом, но урка уже захлопнул окошко, и почти тут же в воротах задвигались засовы.

Пендальф дернул распоясавшегося бомжа за руку:

— Назад! Слышь, умник? Отходим на позицию!

 

Неспешно открывающиеся гигантские створки ворот предоставили Агроному и компании предостаточно времени для возвращения в расположение «дримтим». Вот только картина, открывшаяся взору бойцов рохляндско-гондурасской сборной, не добавляла оптимизма — по ту сторону стены, насколько хватало взгляда, теснились премногочисленные урочьи полки да слепил глаза гигантский прожектор на башне.

Агроном при всем желании не мог не заметить начинающихся панических настроений и срочно принялся проводить установку на матч, носясь с фланга на фланг и вопя в кем-то услужливо подсунутый мегафон:

— Всем стоять! Слушать сюда! Волосатые щупальца мордовской хунты… хотят пощупать нас за влажное вымя! Возможно, кого-то из вас… они уже пощупали. А кое-то из вас, возможно, еще раз этого хочет. Но мордовский ахтунг не пройдет! Кое-кто из вас и сам не прочь пощупать товарища. Но только не сегодня! Сегодня у нас про другое! Сегодня мы обрубим волосатые щупальца империалистическим ястребам!

 

Гиви, слушавший доклад «товарища начальника» столь внимательно, что местные мухи едва не отстроили отель в его раскрытой пасти, подозвал к себе Лагаваса и, старательно наморщив лоб, вопросил:

— Интересно, что Аграном имел в виду?

Эльф, до сих пор строивший из себя обиженную цацу, сердито бросил в ответ:

— Да какая на фиг разница?

— Ну… в общем, да, — почесал в затылке гном, тщетно стараясь помочь мыслеуложительным процессам в своем маловместительном черенке.

 

Гиви, несмотря ни на что, все же был способен на некий мыслительный процесс, а вот карапузы Сеня и Федор, непонятно за какие шиши взявшиеся за доставку мегакольца в мордовскую домну, кажется, потеряли последние остатки разума. Последние несколько часов они брели по казавшейся бесконечной тропе, не только не разговаривая между собой, но и не поднимая головы, чтобы справиться о собственном местонахождении.

Когда едва-едва переставлявший опухшие конечности Сеня споткнулся о валяющегося поперек тропы Федора, в его глазах не промелькнуло ни тени удивления. Завалившись рядом, он пытался успокоить бешено колотившийся в грудной клетке мотор и почти справился с этим, когда услышал, как Федор что-то бормочет себе под нос:

— Вы как хотите, хоть тушкой, хоть чучелом, а я в костюме дятла больше шага не сделаю!!! Сра… я хотел на ваш конкурс карнавальных костюмов.

Повернув голову, Сеня сначала наблюдал за тем, как его приятель сдирает с себя ненавистную сбрую, отшвыривает подальше стальной котелок с клювом, а затем и сам с облегчением принялся делать то же самое.

Впрочем, проще от этого не стало — новую подлянку им подкинула та же самая тропа, почти сразу же снова принявшаяся забираться вверх. Остановившись на небольшой привал, Федор принялся выдавливать из своей фляги остатки воды, но несколько капель, издевательски упавших ему на язык, подвели черту под его личным запасом продовольствия. Очередное измывательство над организмом плохо отразилось на душевном состоянии донельзя замученного карапуза — он едва снова не погрузился в эпилептическую кому.

Заметив неладное, Сеня впихнул приятелю в руки собственную флягу и, с нескрываемым сожалением наблюдая, как последние капли влаги исчезают во рту босса, спросил:

— Че, Михалыч, опять плющит?

Федор, дыша, словно загнанная лошадь, просипел:

— Да ваще атас!!!

Сеня принял из его рук бесполезную теперь флягу и постарался приободрить товарища:

— Ниче, Михалыч, главное, чтобы нас ВОХРя с вышки не засекла.

Он протянул руку своему приятелю, поднимая того с земли, и два полутрупа снова заковыляли по тропе, издевательски вихляющей слева-направо-вниз-вверх исключительно по собственному усмотрению.

Сеня еще как-то боролся за разум, а вот его приятель вскоре принялся гонять чертей и внимать несуществующим голосам. Семен пристроился вслед за своим окончательно размякшим боссом, стараясь в меру стремительно тающих сил следить за состоянием друга. Приглядывая за Федором, он напрочь забыл о прожекторе и очнулся, только когда заподлянский луч выхватил их силуэты на фоне скал. Бросившись на землю, он принялся орать на ни черта не соображающего кореша:

— Михалыч! Михалыч, ложись! Ложись, кому говорю! Спалишься!

Федор же, с лицом деревенского дурачка пялившийся на то, как его с ног до головы обшаривает световое пятно, рухнул на землю, только когда новый приступ лишил его чувств.

Сеня, по-пластунски добравшийся до приятеля, принялся тормошить Федора, испуганно оглядываясь через плечо на ВОХРовскую вышку:

— Вставай! Михалыч, подъем! Очко на вышке сыграло в другую сторону. Вставай, пошли.

 

Глава десятая

ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ

 

Не придумаешь эпиграф — лишу гонорара.

Главный редактор. Астрель-СПб

 

Прожектор на башне и вправду светил теперь в другую сторону, и потому, несмотря на громкие заявления руководства партии и лично товарища Агронома, дела хваленой «дримтим» обстояли не лучшим образом. Хозяева стадиона подготовились к матчу куда как лучше: вытекавшие из ворот войска в три счета взяли рохляндско-гондурасскую команду, занявшую круговую оборону в плотное кольцо.

В этот самый напряженный момент прилетевшие из космоса с дружественным визитом представители Альфы Центавра, рассчитывавшие установить первый самостоятельный контакт с внеальфацентаврской цивилизацией, разглядели с орбиты весьма недвусмысленную пиктограмму, выстроенную двумя враждующими сторонами. Покопавшись в учебнике по космоплаванию и пособии «Контакты первого рода для чайников», альфацентавряне обнаружили, что этот древний знак открытым текстом предлагает им «пойти в ж…». Обидевшись, они пару минут порассуждали на тему применения атомных боезарядов, но предпочли не связываться с придурками и, развернув свой фотонолет, навеки вычеркнули планету грубиянов из всех межгалактических справочников и путеводителей для космических туристов.

Покуда паукообразные космические интеллигенты разбирались в космической лингвистике, Агроном, по-своему оценив обстановку, выхватил свой джеддайский меч и, едва-едва сдержав навернувшиеся на глаза слезы, остановил дернувшихся было за ним соратников:

— Пацаны, дальше я сам!

Резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, он изобразил на лице максимально свирепое выражение оного и ринулся в атаку.

Лагавас сокрушенно выкрикнул вслед:

— Агроном, сапоги оставь! Жалко обувку-то!

Самодовольно улыбающиеся урки с плохо скрываемым снисхождением разглядывали безумца, ринувшегося в одиночку против целой армии. Вот только когда смельчак покрыл почти половину расстояния, отделявшего его от скорой смерти, в стане рохляндо-гондурасцев раздался дикий вопль — это не выдержали нервы у Чука и Гека. Выхватив свои короткие кинжалы, они бросились вслед за Агрономом, вызвав в рядах «дримтим» настоящую цепную реакцию. Уже через несколько секунд игроки окруженной команды ринулись в рукопашную — на прорыв.

Безо всякой команды сверху, подбадривая себя малоинформативным ревом, бойцы, на ходу выхватывая свое табельное и прочее теплое и холодное оружие, бросились на втрое превосходящую их по численности урочью армаду.

Привычно бившиеся в первых рядах эльф и гном затеяли соцсоревнование, оставляя вокруг себя горы трупов и громко выкрикивая ужасающие цифири личной статистики.

Личный пример двух «передовиков производства», кажется, добавлял оптимизма всей команде, но даже несмотря на все эти гЭройствования превосходство урочьей армии в живой силе было слишком уж впечатляющим, и букмекеры вовсе не торопились менять коэффициенты на исход матча…

Когда же в небе появилась эскадрилья люфтваффе на раскрашенных драконьими головами самолетах, положение рохляндско-гондурасской армии стало попросту угрожающим.

Пендальф даже в самой кровавой рубке никогда не забывал внимательно следить за стратегической обстановкой, но сейчас, завидев в небе крылатые машины, поначалу впал в настоящий ступор, попытавшись отогнать от себя неприятное видение, никак не желавшее стать фантомом.

Его мозг все еще лихорадочно искал выход из создавшегося положения, а высоко в небе уже появилась другая эскадрилья, несшая на своих крыльях ярко-красные пятиконечные звезды.

Вопль радости неподалеку от старого разведчика показал, что не один он следил за воздушной обстановкой — ошалевший Чук принялся махать руками и орать:

— Сталинские соколы! Рвите шакалов позорных!!!

Хваленые пилоты люфтваффе, привыкшие безраздельно господствовать в воздухе, а потому давно потерявшие всякую осторожность, были застигнуты врасплох свалившимися на них с высоты легкими истребителями и, вмиг потеряв атакующий строй, были попросту уничтожены поодиночке. Становилось чуть-чуть полегче.

 

Паре карапузов-диверсантов, действовавших в глубоком тылу врага, надеяться было не на кого, а потому, теряя последние силы и остатки разума, они перли и перли вверх по тропе, по-пластунски и на четвереньках, сбивая в кровь колени и пальцы. Федор периодически уходил в «отказку», теряя сознание, и тогда взявший на себя задачу держать приятеля в тонусе Сеня начинал пролечивать своего ослабшего друга бесконечно тупыми байками из своих будущих мемуаров:

— Федор Михалыч, а вот еще история для нашей книжки. Пошел как-то раз Голый через границу и попал ногой в капкан. Сидит и орет. Молдавские пограничники звонят на мордовскую заставу и говорят: заберите своего интеллигента! А те спрашивают: с чего вы взяли, что он наш? А молдаване и говорят: ну так он еще вчера себе ногу отгрыз, а из капкана вырваться все равно не может. Как тебе такая история, Михалыч?

Дикие логические построения молодого литератора были настолько абсурдны, что, рождая в мозгу Федора бурю протеста, заставляли его хоть как-то поддерживать остатки жизнедеятельности в собственном иссякающем организме, а посему карапуз, все же пусть и вяло, но возмущался:

— Нет, Сеня. Такие истории… в нашей книжке не прокатят. Нам надо, чтобы смешно было, а не про идиотов, — устало посмотрев через полуприкрытые веки на своего спутника, он добавил:

— Идиотов у нас и без книжек хватает. И эта… Давай, чтобы стиль был. Как у Тургенева, но только лучше. Типа как Ночной дозор.

Сеня, как всегда, внимательно прислушивавшийся к критическим замечаниям своего босса, не уловил легкого сарказма в свой адрес и принялся сокрушенно качать головой:

— Вот со стилем у меня, Михалыч… пока не очень. Но я натренируюсь, веришь?

Едва уловив в слабом кивке положительный ответ на свой вопрос, он с небывалым воодушевлением подхватил ослабшего друга на руки, закинул тяжеленного карапуза себе на закорки и, покачиваясь от усталости и бесконечной любви Федора к мучному, поковылял вверх по тропе.

Местное дорожное ремонтно-строительное управление, похоже, неплохо нажилось на постройке дороги, по которой брел со своей полуживой ношей настойчивый карапуз. Мелкий гравий, идти по которому было сущим наказанием, вскоре закончился, тут же доказав свое преимущество перед новыми изысками жадных дорожников. Поскольку сэкономить на стандартных бетонных плитах — задача не из простых (не станешь ведь отрезать от них по пятнадцать сантиметров с каждого края), местные ухари поступили одновременно логично и предельно нагло — уложили плиты через одну, и теперь Сене приходилось, спотыкаясь и матерясь, «шпарить» по дороге, «удобной», как шпалы для велосипедиста.

Сначала карапуз еще пытался перепрыгивать с плиты на плиту, но болтающийся на его плечах, как алкаш поперек забора, Федор, во-первых, то и дело засаживал ему коленом в бок, а во-вторых, даже в своем невменяемом состоянии умудрялся выражать недовольство предоставляемыми ему транспортными услугами. Впрочем, к неразборчивому бормотанию своей нелегкой ноши Сеня не слишком-то прислушивался, продолжая карабкаться по коварно разбросанным под ногами плитам.

Вскоре тропа превратилась в редкоступенчатую лестницу, и «восхождение» грозило превратиться в настоящую пытку, но впереди, за очередным поворотом, утерев рукавом стекающий на глаза ручеек пота, карапуз-носильщик разглядел светлое пятно проходной. Облокотившись плечом на высокий валун, он похлопал грязной ладонью по филейной части своего «спутника»:

— Михалыч, тебе нормально видно? Похоже на вход. Вроде пришли.

В этот момент ему на голову посыпались меленькие камешки — вскинув голову, карапуз увидел гордо стоящего на вершине валуна… Голого! Ехидная улыбка играла на лице хмыря, наклонив голову, он разглядывал своего врага:

— Это точно, жирный, — ты уже пришел!

 

И, не дав Сене сообразить, что к чему, бросился на него сверху, надеясь, вероятно, сбить карапуза с ног, но явно переоценил свои массогабаритные характеристики — его неприятель устоял на ногах, несмотря на то, что хмырь приземлился ему прямо на шею. Вцепившись в беспамятствующего Федора, Голый принялся свободной рукой, вооруженной грязными ногтями, наносить «тяжкие телесные» Семену, коварно избрав целью своих притязаний глаза.

Пытаясь избавиться от назойливой твари, карапуз все же счел наилучшим выбором завалиться на спину — вся троица скатилась по импровизированной лестнице, не страдавшей излишней мягкостью. Сеня, как самый массивный из всех, в соответствии со вторым законом Ньютона приобрел максимальное ускорение и удалился от места событий на столь же максимальное расстояние, попутно едва не лишившись сознания.

Когда карапузу удалось оторвать голову от неласково приютившей его черепную коробку каменной плиты, первое, что он разглядел, — это торжествующего Шмыгу, уже оседлавшего все еще не соображающего, что происходит, Федора. Руки хмыря смыкались на горле бедолаги-кольценосца, который в свою очередь был полностью занят вполне понятным в такой ситуации занятием — хрипел и выпучивал глаза.

Адекватно оценив требуемую оперативность вмешательства, Сеня нашарил под рукой обломок плиты размером с кирпич и обернул орудие пролетариата супротив деклассированного элемента, совершенно не заботясь о политкорректности совершаемых действий.

Голый, внезапно оказавшийся добрым десятком ступеней ниже, все еще сжимал в своих руках виртуальную шею, когда в его затуманенное кирпичом сознание постучался очевидный факт, заставивший его вскочить на ноги. Цель его борьбы за справедливость каким-то образом сумела уйти от правосудия, по вопиющему недоразумению расположившись несколькими ступенями выше на лестнице социума. Едва ли не одним скачком преодолев классовую несправедливость и набросившись на мало что понимающего Федора, Голый хотел было уже «стать всем», но Сеня, как и подобает «верной шавке» господствующего элемента, и тут пришел на помощь своему хозяину, набросившись на хмыря.

Сцепившиеся пролетарии, за которыми, недоуменно хлопая глазами, наблюдал Федор, пролетели несколько лестничных пролетов, как бы подтверждая собственную принадлежность к народу, не избежавшему внутреннего антагонизма.

Голый, первым очухавшийся после скоростного спуска, ухватил карапуза за волосы и без лишних разговоров шваркнул того затылком о камни, сам не устояв на ногах. Покуда опрокинувшийся на спину хмырь поднимался на ноги, Сеня, которому удар о камни неожиданно вернул способность к принятию логичных решений, вытащил из ножен свой кинжал, и, когда Шмыга снова бросился в атаку, карапуз без размаха полоснул ему широким лезвием по животу:

— Попишу, тварь!

В этот момент за его спиной раздался какой-то шум, и карапуз оглянулся, забыв на мгновение о назойливом хмыре, который к тому же больше был увлечен сейчас разглядыванием красной сочащейся полоски на своем пузе.

Кольценосец, словив новый приступ бодрости, как горный козел, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, шустро перемещался к светящемуся на фоне темной скалы пятну проходной.

— Федор! — совершенно забыв про хмыря. Сеня бросился вслед за своим в очередной раз офонаревшим приятелем.

Тот, не обращая внимания на окрики, бегом преодолел последние ступеньки, отделявшие его от будочки вахтера, и, одним махом перемахнув турникет, скрылся внутри.

Сеня, без колебаний проследовав за своим боссом, отпихнул в сторону заспанного вахтера, надсадно дудевшего в свой свисток, и, с разбегу напоровшись на турникет, грузно перевалился через него.

Оказавшись в огромном заводском цеху, он закашлялся от клубившегося внутри помещения едкого пара, который заволакивал все пространство перед глазами, Все еще пытаясь прочистить глаза от хлынувших в три-четыре ручья слез, он завопил что было сил:

— Федор! — и тут же снова закашлялся, заглотнув приличную порцию ядовитых испарений.

Прямо по курсу в едкой мгле полыхала исполинская топка, отсветы от которой освещали все это, прямо скажем, небогатое источниками света помещение. Когда наконец карапузу удалось слегка адаптироваться в новых условиях существования, он разглядел-таки невысокий силуэт на фоне яркого пятна:

— Сеня, я тут!

Федор материализовался возле огромного чана с кипящим металлом, зачарованно вглядываясь в «жаркую» картинку. Стоя на самом краю, он словно боялся сделать шаг… назад. Но похоже, «народные массы» этого от него и не требовали — испарения, поднимавшиеся кверху, были не только ядовиты, но и весьма токсичны — во всяком случае, в речах Сени не было ни намека на разум:

— Прыгай! Михалыч, прыгай! Прыгай в огонь! Чего ты ждешь?

Федор, судорожно сжимавший в кулаке заветное колечко, заоглядывался по сторонам, словно боялся, что его и вправду столкнут вниз, и не зря — его приятель, кажется, настроился достаточно решительно, медленно приближаясь к своему другу:

— Прыгай, Марат Казей тебе в ребро! Прыгай, и кино сразу закончится! А дальше — я те говорю: I'll be back, всенародная любовь и кресло губернатора Калифорнии.

Кольценосец явно впал в прострацию — принятие решений никогда не было его коньком. Федор то впадал в приступ пионерского геройствования, картинно вытягивая руку с кольцом над полыхающей жаром бездной, то, словно выпадая из этого героического транса, жалобно оглядывался на подступающего к нему Сеню и снова на змеившиеся внизу потоки раскаленного металла.

Такой паритет наблюдался еще в течение некоторого времени, покуда Федор не сосредоточился целиком и полностью на болтавшемся перед глазами колечком. Как на сеансе у гипнотизера, он сначала рассматривал отблески пламени в тусклом металле, а потом, словно растворившись в этом недобром свечении, выпал из реального мира.

Во взгляде его появились небывалые уверенность и твердость, и, решительно обернувшись навстречу почти вплотную приблизившемуся Сене, он заявил:

— С мягким знаком! — и, презрительно улыбаясь, одним рывком сорвал кольцо с цепочки и воткнул в него свой указательный палец.

Сеня даже не сразу поверил в произошедшее: отступив на шаг, он споткнулся о какую-то заготовку, валявшуюся под ногами на грязном цеховом полу, и полушепотом произнес: «Нет. Ты че творишь!?»

Психологический удар по его неокрепшему сознанию практически тут же был подкреплен неплохим физическим воздействием — это подкравшийся к карапузу Голый врезал подростку гаечным ключом по затылку.

 

Ни карапузы, ни их бывший проводник в пылу своих «страстищ» не слышали, как завелась фабричная сирена — похоже, вахтеру удалось навести шухер по поводу вторгшихся на сверхсекретную территорию неопознанных личностей.

Как ни странно, куда больше учиненная тревога стала заметна для двух команд, самозабвенно пинавших друг друга в лучах мощного прожектора. Именно этот самый прожектор внезапно перестал «светить в харю», повернув свое «око» куда-то к подножью соседней горы, из которой торчали многочисленные заводские трубы, настойчиво коптившие небо.

Словно потеряв свой единственный ориентир, последние уцелевшие самолеты из практически разгромленной эскадрильи люфтваффе тут же развернулись в сторону своего тылового аэродрома и бросились наутек.

Впрочем, их трусливое отступление особых волнений ни в рядах урок, ни в рядах рохляндо-гондурасцев не вызвало — бьющимся командам было не до воздушной обстановки: только поднимешь голову вверх, как тут же ее и лишишься.

Агроном, вполне преуспевший на своем левом фланге атаки, трудился без устали — руки, ноги и прочие части тел его оппонентов с завидным постоянством и удивительной легкостью покидали своих хозяев. Джеддайская сабель сурово жужжала в ожидании новых жертв и радостно звенела, отмечая вступление очередного урки в ряды бесплатных пользователей общественного транспорта.

Очередное варварство Агронома переполнило чашу терпения урочьего командования, которому форвард противника уже давно и порядком портил настроение.

Единственной задачей выпущенного ими на замену костолома было выключить из игры слишком уж прыткого соперника. Словно не замечая остальных игроков, гориллообразный урка двинулся через все поле навстречу обладателю джеддайского артефакта.

Агроном тем временем являл миру чудеса техники — ловкими финтами уходя от своих оппонентов, он с легкостью оставлял в дураках всякого, кто рискнул приблизиться к нему ближе, чем на несколько шагов. Выполняя очередной «бразильский трюк», бомж внезапно получил страшной силы удар по ногам — упав на землю, он принялся истошно вопить, стараясь привлечь внимание к явному нарушению правил, но единственным отреагировавшим на его богатую лексику и мимику персонажем оказался ухмыляющийся костолом, собственноножно и произведший этот чудовищный подкат сзади.

Вмиг забыв о прелестях симуляции, почерпнутых из португальских учебников по футболу, Агроном подскочил на ноги, намереваясь отомстить обидчику аналогичным способом, но костолом, кажется, был куда как меньше обременен в выборе приемов и потому попросту засветил бомжу, никак не ожидавшему столь неспортивных приемов, носком бутсы промеж ног.

Взопив от всамделишной и весьма неслабой боли в особо нежных частях собственного тела, Агроном вторично повалился наземь и принялся кататься по газону в муках адовых…

 

Сеня, аналогично своему далекому другу, пребывавший в горизонтальном относительно поверхности планеты положении, не вопил и не катался по земле, как минимум, потому что не обладал достаточной для этого функцией мозга, поскольку пребывал в малосознательном состоянии. Постепенно возвращавшиеся под его черепушку способности видеть, слышать, осязать и обонять все еще порядком конфликтовали между собой, по-видимому, в борьбе за тепленькие места во вновь обживаемом помещении, а потому окружающий мир представал перед ним в виде творчества кукольного отделения «Союзмультфильма». Непонятные упыри с чертами реально знакомых ему персонажей производили нелогичные действия в наспех сделанных интерьерах.

Вот кто-то, слегка напоминающий Голого, набросился на пустоту подле самого края домны. Вот, к вящему удивлению карапуза, хмырь повис в воздухе, настойчиво молотя тощими кулаками пространство под собой и уворачиваясь от непонятной опасности, по-видимому, исходившей от той же самой дыры под ним.

«Чапаев и пустота», — почему-то подумал Сеня, а нос хмыря тем временем расплющился сам собой — похоже было, что нематериальное «нечто» под упырем и вправду представляло определенный вред для здоровья.

Вопрос, куда делся Федор, так и не всплыл у порядком «трахнутого» по голове карапуза, до тех пор, покуда грязный и окровавленный хмырь, болтающийся на некоторой высоте над землей, не зафиксировал собственные челюсти на чем-то, по-видимому, весьма податливом. Поначалу в воздухе проступила кровь, а когда Голый махнул башкой, срывая зубами невидимую фичу, оказалось, что этот самый «Чапаев» оседлал вовсе не пустоту, а до сих пор «прикинутого» кольцом Федора.

Упав на колени, карапуз тряс окровавленным обрубком пальца, оглашая окрестности диким ревом, а упырь, наконец-то получивший в свое полное распоряжение заветную «прелесть», принялся «проводить торжественные мероприятия».

В силу своего недалекого ума и небогатого воображения, б/у «суперстар», напрочь забыв об осторожности, принялся что было дури носиться по цеху и радостно подпрыгивать, едва не задевая головой свисающие с потолка лебедки, будто новоиспеченный чемпион мира по «царю горы».

Торжественно-победное настроение явно помешало Голому сообразить, что «игра еще далеко не закончена», а потому он совершенно не обратил внимания на все же сумевшего справиться с болью и принявшего-таки вертикальное положение Федора. Сжимая рукой окровавленный «пенек» указательного пальца, карапуз двинулся к пляшущему невообразимый шаманский танец упырю.

Орженосец-горизонтал, наблюдавший за этим любительским рестлингом из своего «лежачего партера», периодически упускал из виду важные и не очень детали, едва ли не ежеминутно погружаясь в бессознательное состояние.

Еще успев увидеть, как Федор набрасывается на торжествующего Шмыгу, он при этом совершенно упустил из виду момент, когда эта сладкая парочка «исчезла с радаров». В очередной раз подняв голову и сфокусировавшись на облачке пыли, клубящейся на месте, где только что топтались двое «борцов», он заставил себя перейти к более решительным действиям и, подскочив на ноги, ринулся к пылающей бездне.

Дружок его, словно по анекдоту, зацепившийся за жизнь какими-то нетривиальными частями тела, болтался, вися на железной скобе, вбитой в стену. Где-то далеко внизу оставшийся незамеченным Голый старательно превращался в яичницу с беконом, тем не менее, героически изображая из себя «товарища Лазо», в роли, за которую принято номинировать на пост губернатора Калифорнии. Однако сволочная судьба его уже никого не волновала — Сеня был озабочен спасением друга.

Впрочем, как положительные герои, а Сеня и Федор явно считали себя положительными героями (поскольку давно уже «положили» на все и вся) — оба они могли не слишком сильно переживать за собственную сохранность. В мире, где вместо правила буравчика тон задает железный принцип «хэппи-энда», главным героям мало что угрожает — бетонные плиты крошатся об их голову, пистолеты стреляют бесконечными патронами, и бобры всегда побеждают козлов.

Но ровно так же по законам жанра отменить испытание нервов путем мучительного выбора между синими и красными проводками на фоне таймера обратного отсчета все-таки не представляется возможным. Карапузу пришлось нехотя протянуть свободную руку своему приятелю, не слишком напряженно болтающемуся над кипящей лавой:

— Давай, Михалыч! Держи кардан!

Федор протянул другу окровавленную ладонь, едва дотягиваясь до протянутой руки кончиками пальцев, и Сеня брезгливо отдернул свою лапень:

— Ты хоть руку об штаны вытри!

Но все же великодушно снизошел до «спасения рядового Федора», подцепив-таки слабеющего приятеля:

— Давай! Ну… выход силой!

Как истинный герой блокбастеров, всегда готовый сделать сказку былью, Федор забросил-таки свою руку в клешню своего верного оруженосца, и тот втащил его к себе под бочок.

Двум карапузам некогда было разглядывать, как раскаленная металлическая река несет на своей поверхности тусклый кругляшок, что стал причиной их рекордного турпохода. Тускло блеснув на прощанье, кольцо погрузилось в лаву, для того чтобы из объекта вожделения звезд шоу-бизнеса и парнишек постпубертатного возраста наконец-то превратиться в замечательные шарикоподшипники.

 

Прожектор на вершине мрачной башни, словно обезумевшая цветомузыкальная установка, шаривший по всей округе, внезапно наткнулся на невидимую преграду, зацепившись лучом за нечто, на таком расстоянии не поддающееся рассмотрению. Смолкла, захлебнувшись, далекая заводская сирена, едва различимая здесь за непрекращающимся лязганьем рукопашной схватки. Вслед за этим застывший, как муха в сиропе, «сауронов фонарь» несколько раз мигнул, словно надеясь «проморгаться», и… вырубился совсем. Разочарованный вздох тысяч глоток прокатился по погрузившемуся в полумрак стадиону, на котором все еще продолжался совсем «нетоварищеский» матч между урками и людьми.

Костолом, едва не «сожравший» на своем фланге Агронома, оставшегося без поддержки товарищей по сборной, перестал топтать распростертого на земле «центрфорварда мирового уровня» и словно по команде потрусил к скамейке запасных, даже не оглянувшись на прибалдевшего бомжа.

Остальные урки, лишившись мощной болельщицкой поддержки из VIP-ложи, принялись жалобно оглядываться за спину — в этот момент стройный силуэт башни, высившейся на горизонте, вдруг дрогнул, будто кто-то ударил по ней огромным молотом. Верхушка исполинского строения надломилась и принялась заваливаться набок.

И без того не слишком высокий моральный дух урочьей армии был подорван окончательно: во мгновение ока мощное давление, оказываемое на окруженные рохляндско-гондурасские войска, иссякло — урки, побросав оружие, принялись спешно отступать — их серая масса широким потоком пыталась втиснуться в узкий проход промеж скал — единственный путь к отступлению.

Впрочем, там, куда они пытались спрятать свои тощие задницы, обстановка накалялась с каждой секундой — словно насмешкой над происходящим, вспыхнул напоследок глаз-прожектор, словно кто-то дал на него резервное питание. Но, кроме дополнительных спецэффектов, при падении башни никаких дивидендов запоздалые действия ремонтной бригады не принесли. Пылающая «голова», увенчанная мощным фонарем, окончательно свалилась с плеч гигантского строения и, сокрушая нижние этажи, рухнула вниз, красиво подсвеченная изнутри.

В считаные мгновения остатки обезглавленной резиденции Саурона превратились в труху, сложившись, как карточный домик.

Потрясенные бойцы рохляндско-гондурасской армии, раскрыв рты, смотрели на происходящие на их глазах метаморфозы, даже не пытаясь преследовать откатывающегося в тыл врага. Даже всё, казалось бы, перевидавшие на своем веку Гиви, Лагавас и тем более Пендальф, застыв, будто каменные изваяния, зачарованно всматривались вдаль. Агроном, уже было мысленно распрощавшийся с титулом чемпиона мира, выглядел еще более удивленным.

— Ух ты, прям, как на картине — «Гибель Бомбея», — влез со своим «культурологическим» замечанием неугомонный Чук и тут же заткнулся под укоризненным взглядом старого разведчика.

В этот момент полупустую поляну настигла взрывная волна, по пути значительно ослабшая в непосильных трудах по уничтожению бегущей урочьей армии, а потому едва-едва сумевшая «тряхнуть» рохляндцо-гондурасцев, так практически и не попортив результаты работы дорогих стилистов и визажистов на головах главных героев происходящего.

Однако и это не стало финальной точкой невиданного доселе файер-шоу: трубы огромного сталелитейного комбината, торчавшие неподалеку от несуществующей теперь глазо-башни, изрыгнули в небо струи раскаленного металла, и тут же нестерпимая вспышка света, полыхнувшая над горой, в чреве которой и расположились цеха мегазавода, превратила его корпуса в огромную полыхающую топку…

 

Ни Федор, ни тем более Сеня не могли в этот момент согласиться с расхожим выражением: «Красота спасет мир». Возможно, любоваться происходящим с расстояния в несколько километров было очень даже приятно, но вот находиться в эпицентре событий оказалось занятием не для слабонервных.

Когда где-то за стенами цеха, «приютившего» двух перепачканных кровью и копотью изможденных карапузов, раздался «большой бумс», и не слишком-то основательные заводские стены глухо завибрировали, а с потолка посыпалась штукатурка, — и бывший кольценосец, и его верный оруженосец подскочили на ноги и бросились прочь из цеха.

Момент был выбран вполне удачно, поскольку несколькими мгновениями позже раскаленная лава начала прибывать, как река во время наводнения, уничтожая все на своем пути. Не выдержавшие такого напора заводские конструкции принялись рушиться, не желая вставать преградой на пути разбушевавшегося «крылатого металла».

Федор и Сеня неслись по цехам так, будто что-то жгло им пятки, — и это не было преувеличением. Выскочив через давно опустевшую проходную наружу, они бросились прочь от содрогающегося, словно агонизирующий спрут, металлургического монстра.

Нехилый опыт скалолазанья, приобретенный карапузами за последнее время, оказался весьма кстати — ближайшую скалу парочка взяла штурмом с новым мировым, а может, и вселенским рекордом. Однако большего добиться не удалось — хлынувшие изо всех щелей потоки расплавленного металла вмиг заполонили собой все пространство, оставив Федора и Сеню на небольшом островке посреди металлургического безумия. Впрочем, небольшая пауза, пусть и на фоне полного отсутствия путей к отступлению, сейчас была весьма кстати. Несостоявшийся кольцеметататель взобрался еще чуть повыше и, брякнувшись прямиком на камни, закатил глаза, изобразив крайнюю степень усталости, и, поглядывая на своего спутника через полуприкрытые веки, вопросил:

— Ну, чего? Как я тебе в роли супермена?

Сеня поторопился проявить свою лояльность:

— Зашибись, Федор Михалыч. Очень натурально получилось.

Федор самодовольно улыбнулся и, утерев стекающую по лбу струйку пота, принялся фантазировать:

— Пивка бы сейчас. Или нет, лучше водки грамм триста. Как вернемся… сразу в кассу… за гонораром.

Температура вокруг стремительно повышалась, обломок скалы, приютившей двух потрепанных карапузов, напоминал собой трамвайную печку. И только Сеня, как ни странно, был еще способен к каким-то размышлениям в этой парилке:

— Федор Михалыч, ты как думаешь… Мы Донцову по тиражам уделаем? Я когда вспоминаю все, не поверишь, меня слеза так и прошибает. Честное слово! — Особенно хорошо на Сеню действовали воспоминания о кратковременном отлучении от босса — вот и опять он принялся шмыгать носом.

Федор решил слегка приободрить своего товарища:

— Сеня, скажу тебе по секрету — она про нас и пишет. Так что скоро про наши приключения узнают все домохозяйки и даже некоторые домохозяева — в общем, жди интеллектуальную революцию!!!

Становилось нестерпимо жарко. Федор беспрестанно облизывал спекшиеся губы, а Сенин мозг на поверку оказался слишком уж легкоплавимым:

— А у меня мечта есть… податься в этот… как его… Хуливуд! Хочу в Гарри Поттере сниматься… мне роль Гермионы по душе, — тут он на мгновение замялся, а потом все же решился задать особо мучивший его вопрос: — Как думаешь, даст она Гарику или нет?

Размякший, как туалетная бумага, Федор готов был дать утвердительный ответ кому угодно и на что угодно:

— Если ты будешь сниматься — точно даст. В сто пятьдесят шестой серии. Перед самой смертью.

Невыносимая жара окончательно сморила карапузов — распухшие языки не способствовали поддержанию беседы: мощный тепловой удар, который получили эти двое, отправил их в полубессознательное состояние.

Все, происходившее с ними в дальнейшем, казалось малореальным — сначала далеко на горизонте появились темные точки, которые с глухим рокотом приближались к пристанищу двух друзей, постепенно превратившись во вполне различимые, но выглядевшие тем не менее слегка виртуальными вертолеты, с оранжевыми эмблемами и надписями «МЧС» на бортах.

Потом из зависших над головами машин на небольшую площадку посреди бушующего моря принялись высаживаться непонятные существа в серебристых костюмах, с закрытыми темным стеклом лицами. Откуда-то появились носилки, на которые заботливо уложили карапузов, однако грузить их внутрь почему-то не стали. Вместо этого носилки ловко застропалили под брюхо винт-машин, не прекращавших перемалывать горячий воздух своими лопастями, и, когда последний «космо-чел» взобрался по веревочной лестнице внутрь вертолета, странные экипажи стартовали, унося Федора и Сеню прочь от едва не ставшего им местом последнего пристанища обломка скалы.

 

Глава одинадцатая