Глава 15. Пророк без славы

Мне повезло, что после возвращения в лондонский госпиталь я работал некотороевремя домашним врачом под руководством сэра Генри Хеда. Это был один извеличайших пионеров неврологии, чьи работы помогли развиться целой отраслинауки, известной как психосоматическая медицина. Он доказал, что соматическиеи физические изменения в организме человека могут являться непосредственнымрезультатом психологического состояния. Мне посчастливилось много беседоватьс ним об этом. Наши беседы всегда приносили мне огромное наслаждение - вбольшей степени из-за увлеченности сэра Генри не только своей специальностью,но и искусством жить в целом. Мы много и интересно спорили, и я был пораженширотой его наблюдений за человеческими отношениями. Зная, что я интересуюсь акушерством и гинекологией, он обратил мое вниманиена те изменения, которые происходят в сознании женщины после наступлениябеременности, и на то, как они влияют на последующее течение родов. В тевремена догматы акушерства гласили, что при родах для того, чтобы облегчить"страдания" женщины, необходимо накачать ее лекарствами до бессознательногосостояния. Не может быть ничего более омерзительного. Однако родовспоможениес помощью хирургических щипцов и как результат - синюшные и не желающиекричать младенцы, отравленные лекарствами и анестезиологическими препаратами,было обычным делом в практике того времени. Я начал интересоваться эмоциями моих пациенток, надеясь, наблюдая за ихдушевным состоянием, получить как можно больше ответов на свои вопросы.Долгие часы я просиживал около кроватей, пытаясь установить силувзаимоотношений между страхом и напряжением, влекущий за собой боль. Каждуюсвободную минуту я рылся в книгах, которые могли бы помочь. Я не успокоилсядо тех пор, пока не нашел ответа. В 1919 году, когда мне было почти тридцать, я объединил все моимногочисленные заметки в единый труд и тщательно все переписал, надеясь современем опубликовать. Рядом не было никого, с кем я мог бы свободно обсудитьэту работу. В конце концов, собрав все свое мужество, представил ее на судтрем знакомым профессорам акушерства. Они были очень милыми людьми и любезносогласились ознакомиться с моей работой. Некоторое время ответа не было. Наконец, меня пригласили встретиться. "Необижайся, старина, - сказал один из троих, - но честно говоря, мы думаем, чтотебе следует немного подучиться акушерству, прежде чем начинать писать такиеработы". Сердцем я предчувствовал такую реакцию. Хотя мои тезисы содержали достаточноеколичество общепринятых положений (которые можно было и опустить, но я еще недошел до этого), в них были представлены и существенные отклонения отустоявшихся акушерских догм. "Хорошо, я подучусь", - ответил я им. Вернувшисьдомой, я запрятал рукопись подальше и отправился бродить по серым неуютнымулицам Ист-эндских трущоб. За все оставшееся время работы в Лондонскомгоспитале я никогда больше возвращался к своим запискам. Когда подошло время распределения и получения постоянного места службы, меня,к большому удивлению одногруппников, обошли стороной. Это значило, что ядолжен был оставить свое любимое акушерство и заняться общей практикой. Вскоре после начала работы в паре с пожилым терапевтом в маленьком городкенеподалеку от Лондона я женился. Когда появлялся на свет мой первый малыш,мне не разрешили присутствовать при родах. Акушерка, сообщившая о рожденииребенка, обнаружила меня, спокойно читающим газету. Только вот газета былаперевернута вверх ногами! К моему сожалению, все неестественное, виденноемной в акушерской практике, происходило и в моем собственном доме. Несколько лет спустя, в мае 1926 года вместе с тремя другими докторами яприступил к клинической практике и таким образом смог посвящать все своевремя акушерству. Сама идея совместной работы трех специалистов быланастолько нова в медицинских кругах, что наше начинание было принято неочень-то приветливо. Среди докторов, слышащих о нашей работе, поднялась волнапротеста. Один из них даже доложил о нас в этический комитет местногоотделения Британской Ассоциации Медиков. Мы подверглись проверке, но в итогерешение было принято в нашу пользу. Теперь я полностью смог сконцентрироваться на своей специальности, продолжаяприменять свои теории к пациенткам, предпочитающих мои методы и по их словам,и по моим наблюдениям. Я помню, как принимал роды у одной девятнадцатилетнейдевушки. Перед началом второго периода она заверила меня, что все идетотлично. Девушка умела управлять собой и потугами, и все шло исключительнохорошо, пока в комнату на цыпочках не вошла ее мать. С выражением ужаса налице она подошла к кровати и взяла дочь за руку. После прекращения очереднойсхватки, мать уронила слезу и прошептала: "Милая, если бы я только моглавзять часть твоей боли!" К счастью, моя пациентка в этот момент переключиласьна меня, поэтому она только улыбнулась матери и сказала: "Да, я знаю, тебеочень тяжело на это смотреть. Пожалуйста, иди, мама. Я добавил сценическимшепотом: "Пожалуйста, уходите". Никогда не забуду мученического выражения лица другой девятнадцатилетнейдевушки. На этот раз роды вел не я, меня попросили помочь. Роды шли медленно.Свекровь роженицы - неподражаемый образец того, как не надо вести себя природах - бросилась мне навстречу и распахнула дверцу машины еще до того, какводитель успел привстать с места. Она тянула меня за руку и кричала:"Быстрее, быстрее. Они убьют мою невестку. Спасите ее, спасите ее!" Япостарался охладить ее пыл, посмотрев на нее с улыбкой: "Спасти от кого?" Наверху царили страдания и неразбериха. Молодая женщина, раздетая ниже пояса,кусала полотенце, запиханное ей в рот. Когда я вошел, полотенце убрали, онавскинула мне навстречу усталую руку и прохрипела: "Ради Бога, дайте мнепокоя!" В ее родах все было нормально, кроме того, как они принимались. Каждаясхватка являлась сигналом для громких выкриков, типа: "Напрягись!" "Давай!""Держись!" Надавливание на живот чередовалось с приподниманием ягодиц, чтобыпосмотреть, не появился ли ребенок. Сестра, доктор и даже свекровь смотрелина безобидный вход во влагалище с мучительным нетерпением. Но шейка матки ещенедостаточно расширилась. Я выдвинул предположение, что они все устали ипредложил им попить внизу чай, а мне и пациентке принести по чашечкенекрепкого и теплого напитка наверх. Через час появился здоровый малыш.Несколько глотков эфира в самое трудное мгновение (молодая женщина была оченьсильно возбуждена), и вновь воцарилось спокойствие. Жалобная просьба девушки,замученной суматохой: "Ради Бога, дайте мне покоя!" запала мне в душу, так жекак и незабываемое впечатление от могущества спокойствия и уверенности. Еще задолго до этого для меня стало очевидным, что первое, с чем надобороться, чтобы избежать боли, - это напряжение. В мозгу уже созрел афоризм:"Напряженная женщина - напряженная матка". Всем акушерам хорошо известныпоследствия напряженной матки: боль, сопротивление, бесчисленные осложнениязатяжных родов и, не исключено, оперативный финал. Я был уверен, что причинойнапряжения является страх. Возвращение чувства уверенности позволяло юнымженщинам ослабить напряжение в степени, достаточной для того, чтобы родитьздорового ребенка за довольно короткий промежуток времени. Так как мысль о том, что роды обязательно должны быть болезненными,распространялась из многих источников, и некоторые из них были весьмавысокопоставленными, общество, наверняка сильно встревожилось бы, подвергнисьэти источники хоть малейшим нападкам! Я понимал это, но никак не могсогласиться с тем, что женщины по-прежнему будут страдать от боли, которуюреально преодолеть. Также я понимал: трудно будет убедить людей, что Библия иМолитвенник неправильно трактуют сказанное первоначально! Молитвенник неподвергался исправлениям с 1662 года. В нем есть служба, известная как"Очистительная молитва рожающей женщины". Нижеследующее взято из молитвенникамоей бабушки, которой эта служба читалась не единожды. "Поскольку Господу всемогущему в доброте своей было угодно дать тебеблагополучное разрешение от бремени твоего и спасти тебя от великих страданийродов, ты должна за это нижайше поблагодарить Господа и сказать: "Смертьраспростерла надо мной свои объятия, и адские боли охватили меня. В беде итяжести оказалась я, но воззвала к имени Божьему... Я страдала, а Он помогмне... Он спас мою душу от смерти. О, Господь Всемогущий, я приношу Тебе свою низменную благодарность за то, чтоты удостоил меня, рабу Твою, избавлением от боли великой, от смертоноснойопасности родов." Таким образом, я пришел к выводу, что ничего хорошего не будет в том, если ябуду потрясать своей теорией перед лицом своих современников, пытаясь убедитьих в том, что все величайшие акушеры ошибались, что ни под каким предлогомнельзя им верить. Это походило бы на то, если бы боец в легком весе атаковална ринге не одного, а дюжину профессионалов тяжелой весовой категории. Было непонятно, что делать. С другой стороны, должен признаться, я глубоковерил в свою теорию, и это, вкупе с толикой упрямства, из-за которой жителейНорфолка всегда считали неповторимыми чудаками, заставило меня без колебанийдвинуться дальше. Помимо стремления успокоить женщин во время родов, я началобучать их правильному поведению еще во время беременности. Вскоре я получилподдержку, так как многие женщины, инстинктивно почувствовав истину,перестали верить в неизбежность страданий. Сначала этого было недостаточно, потому что очень часто, как тольконачинались роды, преувеличенная восприимчивость сознания ко всем видамвозбуждения (как физического, так и психологического) начисто сметала всеположительные намерения. Чтобы победить главного врага женщины - мышечноенапряжение -необходимо было придумать какие-то методы. Мною была предложена практика мышечного расслабления, которой я научился уиндийского офицера во время войны. Я научил моих пациенток хорошо расслабляться, занимаясь этим с ними в течениепоследних четырех-пяти месяцев беременности. При родах они должны былиснимать все мышечное напряжение. Больше всего радовало то, что, если этоправильно выполнялось, то женщины испытывали ощущения, совсем не похожие наболь. Почти полностью полагаясь на простой восточный метод мышечной релаксации иповсеместно пропагандируя его, через очень короткий промежуток времени я былпоражен еще более, чем мои пациентки. При отсутствии сумятицы, мук инепонимания многие аспекты родов предстали передо мной в своем истинномсвете. Не более, чем через два года, результаты этого метода укрепили нетолько мою собственную веру, но, что более важно, веру большинства пациенток,испытавших его на себе. Именно в это время я начал подключать мужей к предродовому обучению, поощряяих знания и присутствие во время появления ребенка на свет. Наша клиническаяпрактика процветала, и папка с анализирующими заметками росла. Каждый раз,возвращаясь с вызова, я тщательно записывал все детали, включая отношениеженщины, мою собственную работу, все допущенные ошибки. К 1929 году результаты, полученные в домашних и больничных условиях,показали, что разработанные мною методы следования физиологическим законамприроды могут применяться девятью из десяти женщин. Я начал готовить книгу потехнике родов, используя мою рукопись 1919 года, сопоставляя ее сматериалами, взятыми из историй болезней, которые я собирал. Работал я, восновном, по ночам. И вот впервые, с тех пор, как моя мать пренебрегла моиммальчишеским волнением и любопытством, я позволил себе вернуться к нему вновьв своем письме: "Моя работа привела меня к мысли, которая, я уверен, со временем приобрететогромное значение для всех женщин. Уже совершенно ясно, что естественные родыне приносят ни боли, ни ужаса - это безболезненное и прекрасное событие,несмотря на все ощущения. С тех пор, как работа получила развитие, значительное число женщин могутзасвидетельствовать правоту учения. Без всякого наркоза, без боли идискомфорта они прочувствовали радость естественного материнства. Рождениеребенка стало для них величайшим счастьем, а сам акт - самым замечательнымпереживанием в жизни. Теперь ты согласишься, что такая работа может оправдание увлечь любогочеловека. Это работа, которая значит больше, чем просто оказание помощи. Еслиматеринство сможет стать безболезненной радостью, то как сильно изменится всянаша нация! Это и есть моя цель. Но на моем пути есть огромная преграда - мои противники. Опять мой старыйвраг, профессиональная ревность, потихоньку старается отобрать то, что моглобы сделать меня значимым для всех. Но на этот раз я сказал: "Нет! Это слишкомважно, чтобы сдаваться." Это единственное оправдание того, что я живу. Ипоэтому я продолжаю идти вперед. Твердо, спокойно, уверенно. Может быть, вконце концов, пересмотрят Молитвенник, и там появятся простые словаблагодарности за то, что женщина, с Божьей помощью, постигает радостьматеринства, таинство появления человека на свет - величайшего чуда Господня. Ты сохранишь эти откровения между нами, хорошо? Так приятно было все этописать. Так чудесно, что ты есть на свете и что, будучи вдалеке от дома, ямогу выплеснуть все мои сомнения и недовольства, рассказать о целях иидеалах, зная, что ты поймешь и разделишь их вместе со мной." Рукопись была готова к 1930 году. В качестве названия я выбрал слова"Естественные роды". Перед тем, как отдать редактору, я показал ее моемудругу доктору Джону Фэабрэйну, одному из лучших акушеров того времени. Онвернул ее мне, поблагодарив за разрешение посмотреть, но потом добавил:"Послушай, мой мальчик, (хотя мне уже было за сорок!) скажи, ты ведь несобираешься все это издавать, правда?" Я сказал, что очень на это надеялся. Он горестно покачал головой: "Знаешь, это испортит тебе практику. Испортит!"Я спросил, почему. Ответом было: "Потому что, мой мальчик, все, что у тебянаписано - это правда. Но правда, которая не будет принята нашимипрофессионалами. Если ты уверен, что выдержишь такие испытания, продолжай. Ноесли нет, то мой совет - отступись". Он похлопал меня по плечу и ушел. В последующие месяцы я предлагал рукопись то одному редактору, то другому, новсе они отказывались, некоторые с объяснениями, некоторые с официальным"сожалею". В конце концов, два года спустя Уильям Хайнманн (издательство"Медицинская книга") взялся за ее выпуск, с определенной оговоркой - приусловии положительной рецензии доктора Джонстона Абрахама, широко известноголондонского хирурга. Позже пришло еще одно письмо из редакции, датированноеоктябрем 1932 года. В нем сообщалось: "Мы получили отзыв рецензента на Вашу рукопись. Он находит ее необыкновенноинтересной, полной ценных идей, но считает, что она, так как Вы не занимаетеникакого видного поста в акушерстве и относительно малоизвестны, не будетиметь коммерческой ценности, не даст большого объема продаж. Если Вы хотите, мы с удовольствием опубликуем ее за Ваш счет на следующихусловиях: как только мы продадим достаточное количество экземпляров, чтобыпокрыть расходы, деньги будут Вам возвращены, а авторский гонорар будетвыплачен с последующих продаж. Для начала мы напечатаем 1000 экземпляров, и,чтобы покрыть расходы, возможно, потребуется еще 500. Если Вы принимаетеданные условия, будьте добры, сообщите нам об этом, и мы вышлем Вам смету." Прошло еще девять месяцев до того, как книга была готова к публикации. В 1933году "Естественные роды" была, наконец-то, издана. Спорной стала не толькотема, но и сам автор - "противоречивая фигура!" Поначалу коллегами-акушерамикнига была встречена по-доброму, можно сказать, с пониманием. Первые откликибыли на удивление благоприятными. Казалось, все шло слишком хорошо, и этоменя тревожило. После первых относительно благоприятных откликов началась травля. Моипартнеры по клинике расторгли наши отношения, обвинив меня внепрофессиональном отношении. В течение целого года моя карьера висела наволоске. Я не мог работать легально, пока обвинения не были сняты. Лишьдесять месяцев спустя суд снял с меня все обвинения за отсутствиемсвидетельств, и я смог вновь приступить к работе. Но трудно было найти пациенток. Я не мог понять, почему, пока кто-то необъяснил, что на меня анонимно донесли в Центральный Медицинский Совет, какна сторонника жестокого обращения с женщинами! Мужья звонили мне и отменялиназначенные их женам приемы. Беременные женщины пробегали мимо моей двери,словно их кипятком ошпарили. Но несмотря на все это, я был доволен. Я знал,что не являюсь дутым авторитетом, а обладаю подлинными знаниями. По совету друзей я подал заявление на кафедру акушерства в один изуниверситетов, где были вакансии. Был получен отказ. В это время пошатнулосьмое здоровье. Давали знать о себе старые раны, полученные на войне.Передвигаться я мог только с трудом при помощи палок и, посещая пациенток,кое-как преодолевал лестницы, опираясь на руки и колени. Были и надежды, и разочарования. Со временем моя практика возродилась,достигнув еще большего расцвета, чем во времена нашей коллективной работы.Несколько раз в неделю в моем распоряжении был второй офис на Харлей стрит вЛондоне. Количество приглашений на лекции по акушерству начало увеличиваться. В 1933году я сделал доклад на Британском Конгрессе по акушерству и гинекологии,который назвал "Профилактика страха". Меня приглашали на религиозные сборищаи на собрания медицинских групп. В своих выступлениях я делал акцент назначении при родах роли мужа и всей семьи. Дважды до 1936 года я выступал наконференциях католических священников. Один из докладов "Физиологическиеаспекты материнского благополучия" был прочитан в марте, другой - в июле, онимел заголовок "Материнское счастье" и посвящался все той же теме - какмногое в эмоциональном состоянии жены зависит от поведения мужа. Мне предлагали написать главу в учебнике профессора Франсиса Джеймса Брауна"До- и послеродовой период", который был издан в 1935 году. Исключая моювенную книгу, это был первый случай опубликования для широкой публики методикмышечного расслабления и тезисов, касающихся причин возникновения боли природах. Пришло обнадеживающее письмо из Америки, датированное 29 июня 1936 года, отдоктора Джозефа Ди Ли, заслуженного профессора акушерства из Чикагскогоуниверситета: "Благодарю Вас за книгу ("Естественные роды"), которую Вы так любезнонадписали мне. Я уже начал ее читать, так как получил один из первых напечатанныхэкземпляров. Я согласен с большей частью выдвинутых Вами тезисов. Возможно, Вам будет интересно узнать, что я дал почитать Вашу книгу докторуПаулю де Круифу. Он неоднократно ссылается на нее в своих статьях,опубликованных в журнале для женщин. Я хочу включить некоторые Ваши идеи в следующее издание моей книги поакушерству, которая, возможно, будет готова где-нибудь к 1938 году. Снаилучшими пожеланиями..." Это письмо побудило во мне желание написать более подробную книгу на ту жетему. Доктор Джонсон Абрахам заверял меня, что Хайнманн опубликует ее, адоктор Браун любезно предложил ее отредактировать. Когда в 1938 году вышла в свет книга Ди Ли, он писал: "Сменятся тысячипоколений, прежде чем мы сможем вернуть женщин к тому, что Грантли Дик-Ридназывает "Естественными родами". Прочитав эти слова, я подумал, что будет лучше всего подготовить мою новуюкнигу в форме учебника для женщин, и снова я проводил ночи напролет, корпянад своими заметками. Я был уверен, что если жив старый и уважаемый мнойакушер, который когда-то не принял моего учения, он наверняка бы изменил своюточку зрения. Как я узнал позже, перед смертью он действительно началназывать мои принципы благоразумными и интересовался, не мог бы япоторопиться с выпуском новой книги. К сожалению, прочитать ее он не успел. Моя возрастающая практика и лекционная деятельность замедлили работу надкнигой, но снабжали меня новым материалом. Однажды я читал лекцию в большомзагородном центре. Присутствовало большое число медработников, включая двеили три сотни практикующих акушерок, слушавших меня чрезвычайно внимательно.Слово взяла старшая акушерка, чья блестящая карьера в Лондонском госпиталематеринства сделала возможным ее назначение в крупный загородный родильныйцентр. Она говорила с простотой и очарованием, свидетельствующих обискренности ее откровений: "Думаю, что настал момент раскрыть один секрет. Долгое время, уже будучистаршей акушеркой, я никак не могла понять, почему многие женщины просили,чтобы за ними присматривали сестры, а не врачи, посещавшие больницу. Менясмущала такая ситуация и, в конце концов, решила выяснить, почему так часто итак настойчиво звучат подобные просьбы. Ответ был ошеломляющим: "Потому чтодоктора заставляют нас дышать хлороформом вне зависимости от нашего желания,а сестры - нет". Акушерка уже из другого роддома говорила мне: "Чем больше я наблюдаюестественные роды, тем больше убеждаюсь в том, что дородовое обучение имеетдостаточно важное значение". Я прямо спросил ее, есть ли какая-нибудьочевидная разница между проведением родов по моей методике и способом,практикующимся в их больнице. "Да, - ответила она. - Но самое большоеразличие кроется в женщинах. Такое впечатление, что при естественных родахони знают, что делать, еще до начала событий. Они понимают, почемурасслабление помогает, почему оно предотвращает боль при родах..." Две выдающиеся прогрессивные директрисы женских школ Англии убедились в том,что необходимо расширить курс общей биологии и анатомии в старших классах,включив туда разделы о строении человеческого тела и репродуктивной функцииорганизма. Был сделан вывод, что доверительность в разговорах поможетдевочкам после окончания школы разумно подойти к собственной зрелости. Ноперед этим решили ознакомиться с мнением родителей, стоит ли включать вшкольную программу подобные разделы. Были опрошены около трехсот родителейучеников одной из школ. Ответ был незамедлительным и категоричным: если подэгидой биологии и физиологии их дочерей будут обучать сексу, то девочекнемедленно заберут из школы! Острую необходимость в подобном образовании я прочувствовал в собственнойсемье, когда одна из моих дочерей в возрасте 17 лет в своем письме домойрассказывала: "У мамы Джейни скоро родится еще один малыш. Джейни ужаснорасстроена и очень волнуется, потому что мама сказала, что ей придется пройтичерез сущий ад. Разве это не ужасно?" Близился конец четверти, и я не стал отвечать подробно, но когда началиськаникулы, я не стал терять времени и познакомил мою дочь с мнением тех, ктобыл полностью не согласен с матерью Джейни, кто мог показать, какой огромныйвред приносит такая попытка получить сострадание и поддержку дочери. Напримере моего ребенка я понял, что подобные слухи об "ужасах родов" рано илипоздно достигают ушей и тех девочек, которые не слишком часто обсуждают этутему между собой. Тяжелые переживания других женщин во время родов стали волновать и моихпациенток. Однажды одна из них во время безболезненных, спокойно протекающихродов, услышала громкие крики и стоны, доносившиеся из соседней палаты. Онатут же схватила мою руку, вопрошающе взглянула на меня и сказала: "Совсем ненужно, чтобы она мучилась. Вы не могли бы пойти и помочь?" Я ответил, что мнеочень жаль, но я не могу вмешиваться без приглашения в дела моих коллег. Яуверил свою пациентку, что та женщина кричит не от боли, а от страха или подвоздействием наркоза. Час спустя из палаты напротив я вновь услышал громкийкрик, переполняемый болью. Минутой позже призывы о помощи стали еще громче.Они очень мешали моей пациентке, и она сказала: "Вы уверены, что это некричит уже другая?" Я успокоил ее, сказав, что кричащая женщина находится под наблюдением оченькомпетентного врача. Но, в конце концов, я все-таки был вынужден войти всоседнюю палату и посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь. Это вылилось впотерю четверти часа, и я боялся, что столь, длительное отсутствие можетнарушить гармонию родов моей собственной пациентки, но она сама настаивала:"Если мне не больно, почему должно быть больно ей?" Спустя некоторое время уэтой неравнодушной к другим девушки родился прекрасный малыш. Во время этих родов присутствовали две студентки медицинского факультета. Онихотели посмотреть, как проводятся естественные роды. Меня же выражение их лицинтересовало не меньше, чем спокойное, нормальное течение родов. Притихнув,студентки открыли рты, глаза их становились все шире и шире. Они смотрели намою пациентку так, как будто она была сумасшедшей или ненормальной. Они никакне могли понять, что она говорила правду. И та, и другая, до этого наблюдалии проводили роды самостоятельно, но так еще и не осознали, что приопределенных условиях роды становятся практически безболезненными. Когда я освободился, одна из студенток заметила: "Если все роды будут такими,то нам просто нечего будет делать". "Совершенно верно, - ответил я, - акушернужен только тогда, когда появляются отклонения. Он не должен усложнятьестественный ход событий". Через некоторое время, когда я зашел навестить мою пациентку, онапоинтересовалась о двух женщинах, рожавших в ту же ночь. Я коротко рассказавей, что с ним все в порядке - не стал сообщать о том, что одна женщина втечение полутора часов находилась под наркозом. Ребенок был извлечен спомощью щипцов, а ей наложил большое количество швов. Другой тоже накладывалишвы, только уже глубокой ночью. Оставив это все при себе, я успокоилпациентку словами о том, что, как бы то ни было, те женщины тоже сталиматерями. Все же некоторые из моих коллег так и не примирились со мной до сих пор! Былилюди, которые поддерживали и помогали, но были и такие, которые не просто несоглашались, а продолжали несправедливо меня обвинять. Наиболее частым излобным по-прежнему оставалось обвинение в запрещении анестезии для снятияболевых ощущений. В частности, именно оно было предъявлено мне врачом, чьяжена пожелала, чтобы я принимал у нее роды. В одной из медицинских книг онпрочитал о том, что я не даю обезболивающих. Я сразу понял, о какой книгеидет речь. В то время она пользовалась большой популярностью среди студентов,потому что была коротенькой и легко читалась. Автор не удосужился исправитьданное утверждение, хотя очень хорошо знал, что оно было абсолютно ложным.Мое мнение на данный вопрос было предельно ясным: 1) ни одной женщине нельзя давать страдать; 2) болеутоляющие всегда должны быть под рукой для случаев, если онипонадобятся женщинам; 3) обезболивающие могут быть назначены по результатам клинических анализов ипоказаниям лечащего врача. Одна дама в ярости написала мне, что мое имя должно быть вычеркнуто изрегистров медицины. Моя негуманность, по ее мнению, была просто невероятной внаш просвещенный век. Ходили слухи, что я сижу и наблюдаю, как женщиныкорчатся в муках. Врач, собиравшийся пригласить меня принимать роды у своейжены, написал, что считает меня недостаточно квалифицированным акушером. Другое обвинение заключалось в том, что я, якобы, обладаю какими-тосверхъестественными силами, которые и делают возможным достижениеположительных результатов. А вот другие врачи не слишком одарены в этомплане, поэтому им можно простить то, что они даже не пытаются достичьаналогичных результатов. Некоторые расценивали, что я обладаю гипнотическимдаром. Честно говоря, глядя утром на себя в зеркало, я даже какое-то времясомневался, стоит ли отказываться от подобной чести! В моих первых исследованиях наряду с анестезией и другими средствамиобезболивания я рассматривал и гипноз, но позже отказался от его применения.Зачем гипнотизировать, когда знания и понимание дают лучшие результаты?Гипноз только прячет необыкновенные ощущения нормальных родов под занавесьюотключенного сознания. Правда, я действительно обладал одним качеством, позволяющим достигатьмаксимально хороших результатов Но им обладают также и десятки тысяч другихдокторов. По мнению психологов, в женском подсознании заложено два типамужчин: одни вредят и берут, другие - защищают и дают. Первые - воплощениежестокости, вторые - олицетворение доброты. Нельзя разделить мужчин более четко, чем это делают женщины применительно ксвоим врачам во время родов. Без сомнения ясно, что некоторые врачи однимлишь своим присутствием стимулируют нормальную нервно-мышечную родовуюдеятельность, другие же, несмотря на свое предельную внимательность, могутвызвать лишь задержку родов и продление мучений. Короче говоря, в акушерствесуществуют "моторы" и "тормоза". Примером внимательного, но довлеющего врача, являлся доктор, слова которогомне случайно довелось услышать. Чтобы поддержать свою пациентку, он говорил:"Ну улыбнись же, милочка. Тебе придется пройти через ад, но не бойся,дорогуша, я всюду буду с тобой. Не грусти!" Были другие, кто задерживал родыиз-за того, что больше думали не о благе женщине, а о собственном успехе. К счастью, существуют и иные врачи, движимые истинной добротой и человеческимпониманием, желающие помочь женщине в ее трудном деле - родить ребенка,позволяющие быть ей в этот момент "звездой первой величины". Таких я называю"моторами". Одним из многочисленных обвинений в мой адрес было и то, что я и есть"мотор", но этого мне не хочется отрицать. Единственное, я хочу добавить к этому, что никогда не стремился стимулироватьроды без необходимости и никогда не торопил женщину ради собственногоудобства. До сих пор мы слышим, как вполне обыденно раньше времени прорывают оболочкуплодного пузыря или происходит какое-либо иное стимулирование родов, и всеради того, чтобы уложиться в какое-то определенное время. Мы до сих порслышим об анестезии и щипцах, к помощи которых прибегают для получения нужныхпоказателей отчетности или вовсе по чисто эгоистической причине, ибо это естьнаибыстрейший способ. Я понимаю, акушеры - занятые люди, но что мешаетзанятому человеку быть хорошим акушером?! Мне часто говорили: "Но мойдорогой, у меня просто нет времени, чтобы все это сделать. Мне много о чемнадо заботиться и много чего надо успеть". Три года подряд я планировал взять полноценный трехнедельный отпуск. И каждыйгод десять-пятнадцать дней из этого отпуска жертвовались младенцам, которыеупорно не хотели покидать утробу. Не удивительно, что моя семья очень плохоотзывалась об акушерстве в качестве хобби! Пригласить друзей к обеду означалоприблизить чьи-нибудь роды именно к этому же времени, а выполнить давнишнееобещание свозить семью вечером в театр было практически невозможным. Теособенные дни учебного года, когда дети с нетерпением ждали приезда своегоотца, очень часто заканчивались полнейшим разочарованием. В конце лета 1939 года я все-таки смог вывезти свою семью на две неделиотдохнуть на побережье. В последнее воскресенье мы все были в церкви и пасторсообщил, что несколько минут назад Германией была объявлена война. Мызаторопились домой. Наш городок находился в двадцати пяти милях от Лондона.Приехав, мы обнаружили его наводненным эвакуированными. Вскоре завыла сиренапервой воздушной тревоги, и из-за отсутствия какого-либо подходящего убежищаженщины и дети поспешили в подвалы, где стояли котлы и печи. Я осталсянаверху и начал готовить чай на всю "компанию", предпочитая лучше попасть подлетящие осколки, чем в назойливое общество дамочек и их капризных детишек. Моя практика на Харлей-Стрит прекратилась. О машине пришлось забыть из-заотсутствия бензина, хотя в моем распоряжении их было даже две. Во времярождественских праздников того года как-то странно перемешались война и мир.Как-то раз после отбоя воздушной тревоги я сидел в своем кабинете. Внезапномое внимание привлекло необычное гудение самолета, летящего очень низко ипрямо по направлению к дому. Я прислушался, и тут же раздался пронзительныйсвист огромной бомбы, падающей прямо за моим окном. Мгновение спустя я обнаружил себя, лежащим в нескольких ярдах от дома на краюглубокой воронки. Соседний дом превратился в груду камней. Все мы, включаяняню, которая оставалась в нашем доме, работали как проклятые, пытаясьобнаружить следы жизни. Я запустил руку в груду обломков и наткнулся намаленькую ладошку. Пульс был ровным и хорошо прощупывался. Торопливо пробираясь навстречу руке, я приказал другим присутствующимосвободить от обломков лицо. Вскоре освободили рот, затем голову и плечи. Ещенемного работы, и я за плечи вытащил ребенка. Им оказался мальчик летдвенадцати. Вскоре он пришел в себя, и няня увела его. Я снова начал копать и наткнулся еще на одну руку, на этот раз пульса небыло. Тело быстро достали из-под камней. Мы напряженно работали до тех пор,пока не выяснили, кто был мертв, а кто остался жив. Этим же вечером мои дочери устраивали давно задуманную вечеринку. Былиприглашены около двенадцати пар. Вечер прошел отлично. Бомбы не падали поокруге, и последний гость, веселый, довольный и далекий от войны, растворилсяв темноте уже в третьем часу ночи. Жизнь и смерть жили по соседству. В душе я решил сжечь свою новую рукопись. Мне было 50 лет, и хотя мое учениебыло известно по всей Европе и Америке, оно все еще оставалось не принятымбольшинством моих коллег-соотечественников. Кроме того, никто не знал, когдазакончится эта ужасная война. Я собрал уже готовые главы и заметки и запряталих в самый дальний угол библиотеки. Дети продолжали рождаться и в военное время. Жена одного из наших врачейпришла в роддом, когда у нее уже начались схватки. Как только родился еемалыш, палата сотряслась от орудийных залпов и разрывов снарядов. Первый крикмладенца сопровождался ревом немецких самолетов, пролетавших над роддомом.Бомбежка была в самом разгаре, а мать взяла своего малыша на руки и играла сним с беззаботной радостью. Признаюсь, это была необыкновенно милая картина. Но в то время, как я стоял и любовался этой парой, германские армадыпо-прежнему проносились над нашими головами. Рев и тарахтенье моторов,пушечная пальба, разрывы снарядов, а время от времени и бомб превращали этукартину мирного счастья в нечто нереальное, эфемерное, она казалась плодомвоображения. Но это было символом человечности, рев же над головой - символомпримитивного варварства. Созидателем и того, и другого был человек. Думаю, я никогда не забуду эти события. В момент родов ни у кого в палате невозникло чувства страха. Мы помогали закладывать новую жизнь, и наши мыслибыли далеки от действий тех, кто стремился ее разрушать. Я вышел на улицу,надел каску и положил противогаз на заднее сиденье машины. Бомбежкапо-прежнему сотрясала округу в несколько миль, но пока я добирался до дома, слица моего не сходила радостная улыбка. При любых обстоятельствахспособствовать появлению новой жизни - это и есть истинное назначениеакушера.