Глава 3. Преступная цепочка 4 страница

Авраам уверенно произносит:

— Известны буддийский, христианский и магометанский Эгрегоры.

Третий Мудрец кивает головою:

— Всё верно, Авраам. Так вот, эти Эгрегоры усиливают у своих последователей способность улавливать лишь определённые стороны субстанции, которая разлита в пространстве Вселенной.

И Авраам вспоминает:

— Я уже где-то слышал об этом. Что магометане легче других черпают эмоции, христиане — мысли, а буддисты — жизненную энергию.

Первый Мудрец сообщает ему:

— Так вот знай, Авраам: в отличие от Эгрегоров, Ретранслятор селенитов усиливает способность человека улавливать все стороны этой субстанции. Но, как ранее мы об этом уже говорили, суть проблемы состоит в том, что по своей природе человек быстрее всего схватывает именно эмоциональную составляющую.

А второй Мудрец напоминает Аврааму:

— И теперь сам попробуй ответить на свой вчерашний вопрос. Почему даже без активизации Ретранслятора у человечества периодически начинается духовное просветление?

Авраам принимается размышлять вслух:

— Кажется, я начинаю понимать. Выходит, кое-кто продолжает изучать языки соответствующих эмоций. И, значит, именно поэтому наибольшее число просветлённых возникает в среде магометан.

Третий Мудрец произносит:

— Наиболее наглядно эти процессы видны в исторической перспективе. Вспомни, Авраам, описание событий конца новой эры.

И Авраам окунается в известные ему перипетии той эпохи:

— Народы разбогатевшего мира, в конце концов, устали от бесконечной погони за материальными благами. И началась всеобщая эпидемия поиска духовного просветления.

Первый Мудрец экзаменует Авраама:

— А что происходило с русскими?

Авраам отвечает:

— Русские, хоть и имели наибольший потенциал стать просветлёнными, но будучи нищими, были вынуждены сначала пройти весь путь технического развития, и, как обычно, делали это с большим запозданием. В связи с этим на определённом этапе Россия и остальной мир поменялись местами. То есть, когда весь мир уже вступит на путь духовного просветления, русские только начали упиваться материальными благами.

Второй Мудрец задаёт наводящий вопрос:

— А что ещё усугубило эту ситуацию?

И Авраам, не задумываясь, отвечает:

— Началась война с селенитами, и был активизирован Ретранслятор.

Третий Мудрец спрашивает:

— И к чему это привело?

С извинительной улыбкою Авраам повторяет азбучную истину:

— В конечном итоге на Земле выжили лишь мы да русские. Ну, и ещё горстка межрасовой смеси. Остальные расы «ушли в нирвану», то есть самоуничтожились. Нас спасла наша генетическая невосприимчивость к астросомам, а русских — их непомерная инертность.

Первый Мудрец говорит:

— Вот с тех пор, Авраам, у этого мира осталось всего два полюса — это мы и русские. И обе расы вынуждены строго следить за своей генетической чистотою. А ещё мы должны постоянно конфликтовать между собою. Русским это необходимо, чтобы не выродиться и преждевременно не пойти по пути просветления, а нам, чтобы держать себя в тонусе.

А в конце этой беседы Синедрион объявляет Аврааму, что теперь он вполне готов стать новым иудейским царём, и что для этого осталось лишь сместить Давида с должности Всемирного президента.

И когда вечером этого же дня Авраам с небывалой горячностью набрасывается на Сару и грубо спаривается с нею, она сразу же всё понимает и спрашивает:

— И как скоро это должно случиться?

Находясь во власти эйфории, он объявляет ей:

— Это произойдёт в день активизирования Ретранслятора селенитов! И с того момента я смогу приходить к тебе, Сара, когда пожелаю! У нас с тобою впереди целая вечность!

Она удивлённо вздымает брови:

— Авраам, ты в этом уверен? Это я говорю о вечности. Ведь тебе, как и Давиду, четыреста лет. И вам осталось прожить не больше одного века.

Он снисходительно напоминает ей:

— Не забывай об эффекте Ретранслятора селенитов. Прежде чем буддисты погрузятся в нирвану, они наверняка успеют совершить очередной научный прорыв в медицине.

Она насмешливо спрашивает:

— Ты думаешь, что человечество уже находится на пороге личного физического бессмертия? Что у Природы больше не найдётся барьеров?

И отрицательно мотает головою:

— Если ты не понимаешь этого сам, то хотя бы спроси у своих мудрецов. Неужели тебе не ясно, что сейчас, пока человек несовершенен, для эволюции необходима смерть всех отдельных индивидуумов, так как она освобождает место для других, более совершенных.

Однако он не теряет оптимизма:

— Ну, пускай результатом этого прорыва будет не вечность. Пусть это будет всего лишь тысяча или даже пятьсот лет. А потом мы с тобою, Сара, придумаем что-нибудь ещё.

Она глядит на него и понимает, что сейчас он не хочет слышать ничего мешающего ему наслаждаться предвкушением абсолютной власти, и меняет тему разговора:

— А как ты, Авраам, представляешь себе будущих Совершенных Существ? Они останутся похожими на людей?

Он отвечает:

— Об этом имеются разные представления. Однако общепринято считать, что они должны будут потерять свои физические тела и, превратившись в чистую энергию, слиться в нечто непостижимое.

Она уточняет:

— В единый организм? Во Вселенский Разум огромной мощности?

Он подтверждает:

— Да. Как-то так.

И, затем, подумав, добавляет:

— Если опираться на грубую аналогию, то Вселенский Разум — это гигантский процессор, а Совершенные Существа — это то, из чего он состоит.

Она интересуется:

— А ты, Авраам? Сам хотел бы стать безликим информационным битом этого процессора? И желает ли этого осознанно вообще кто-нибудь из людей?

Он с неудовольствием замечает:

— Да уж! Умеешь ты, Сара, опустить человека на землю с небес! Вот ты спрашиваешь, хотят ли этого люди? А нас всегда приучали к совершенно иному — делать так, чтобы людям казалось, будто бы они хотят того же, что и мы. И во все времена мы занимались лишь тем, что препятствовали людям достигать духовного просветления. Однако сейчас, когда конечная цель эволюции уже не за горами, ты, Сара, вольно или невольно переводишь эту проблему в другую плоскость. Ведь, действительно, есть ли что-нибудь радужное в перспективе стать Совершенным Существом? Признаюсь тебе, Сара, я не знаю ответа.

А она вбивает очередной гвоздь в гроб вековечной человеческой мечты:

— И стоит ли оно того? Всё это бессмертие и состояние вечного блаженства.

Он советует ей:

— А вообще-то, Сара, выкинь все эти вредные мысли из головы и забудь! Ты знаешь, почему такая перспектива никого не приводит в ужас? Хотя информация об этом и находится в открытом доступе. А потому что мало кто задумывается об уготованной им участи. Да и мы с тобою озаботились этим лишь из-за моего обучения.

Сара легко оглашается:

— Хорошо. А что слышно о новом Избранном?

Авраам вздыхает:

— Это дело непростое. Я тут недавно узнал, что Избранных ещё в древности пытались создавать искусственным путём. Деформировали особым образом черепа, делали трепанацию, ковырялись в мозгах. Но был ли достигнут положительный результат? Неизвестно. Урка Сева идёт другим путём. Избранного он «воспитывает» сам. И использует для этого даже свою дочь.

…На собрании «Женского клуба» Сара предлагает:

— Думаю, дочь урки Севы надо в самое ближайшее время сделать сообщницей, чтобы в первую очередь она выполняла наши поручения.

Маня Апа подхватывает:

— А ещё лучше, если бы удалось принудить селенитов сделать её следующим Избранным! …

 

 

Глава 5. Жиган

 

Прообраз. Сявки. Поэт. Патруль. Замок. Оборотень. Наука. Идентификация. Мозгограммы. Нелюди. Останки. Парапсихология. Семья. Уркаган. Наследник. Маня. Родственницы.

 

Жиган Родион[170] задаёт мне вопрос:

— А ты, жиган Георгий[171], знаешь, что послужило прообразом для нашей ельни?

Он мой ровесник и друг с детства, но я почти никогда не называю его жиганом Родионом. Он, наверное, единственный из всех русских кто, не будучи уркаганом, имеет право именоваться не по статусу и имени, а по кличке. Вернее, по псевдониму. Ведь он известен многим как поэт Ворчун.

Я гадаю:

— Наверное, львиные прайды?

Он укоризненно качает головою:

— Нет, братан. Прообразом стало рыцарство первой трети новой эры.

И я проявляю неожиданный интерес к древней Истории:

— А они, эти рыцари, что? Тоже получали имения в смертельных дуэлях?

Он поясняет:

— Не совсем так. Но рыцари отличались таким же махровым индивидуализмом и точно так же решали вопросы передела собственности.

Но я не соглашаюсь:

— За уши притянуто! Братан, ты сам посуди, когда они жили-то?

Ворчун настаивает:

— Да ты сам послушай, братан. У нас с ними даже статусы схожие. У рыцарей было: паж, сквайр рыцарь и барон. А у нас: сявка, жиган, урка и уркаган.

Однако я продолжаю спор:

— А у их женщин тоже были статусы?

И он пытается убедить меня:

— Были, конечно! У них: девицы и дамы. А у нас: сявки и мани.

Я хмурюсь:

— Кстати, о статусах. Не забыл? Нам с тобою уже пора начинать готовиться в урки.

Ворчун вздымает брови:

— А давно ли мы из сявок стали жиганами? Неужели семь лет прошло?

И я напоминаю другу:

— Это потому что ты до сих пор не можешь забыть про свой нос, который распух от ударов колодою. И если бы я не натаскал тебя мухлевать в карты, ты тот экзамен не сдал бы и с пятого захода.

А он хвастается:

— Зато я быстрее тебя освоил уголовный жаргон. Кто тебе подсказывал на экзамене по «фене»?

И я признаюсь:

— Я отнёсся к тому экзамену так легкомысленно, потому что не понимал, для чего нам вообще нужна эта феня. Мне, конечно, объясняли, что с её помощью можно общаться в присутствии дегов, скрывая от них суть разговора. Но мне это казалось каким-то проявлением слабости. Тем более что наш русский язык и без того позволяет затуманить мозги. Вспомни хотя бы фразу «да нет, наверное».

Ворчун поддерживает меня:

— Тут ты прав.

И цитирует какого-то классика:

— «Чем богаче и многозначительнее язык, тем более он приспособлен ко лжи».

Затем, улыбаясь, добавляет:

— К тому же деги в своём большинстве ни слова не понимают по-русски. Они и на межсословном-то языке разговаривают — не поймёшь как. Там у каждого сословия имеется особый диалект из остатков архаичных языков. Кстати, один из таких забытых языков дал и само слово «андеграунд».

Я отдаю дань его эрудиции:

— Ну, кому ещё всё знать о языках как ни тебе? Кто лучше поэта сможет разобраться во всех этих тонкостях?

И он самодовольно признаёт:

— Это да!

А я насмешливо спрашиваю:

— Ты не думал начать сочинять на межсословном? Добиться всемирной славы? Или тебя устраивает статус единственного поэта ельни?

Но вместо ответа, он с самым серьёзным видом задаёт мне вопрос:

— А ты знаешь, почему я, вообще, занялся сочинительством?

Я заинтересовываюсь:

— Неужели, не ради славы?

И, усмехнувшись, он говорит:

— Нет. Просто однажды у меня возникло острое желание прочесть что-нибудь необычное. Но всё что я находил из «чтива», было явное «не то». Это была либо специальная техническая информация, либо расовый или сословный заказ. И лишь начав просматривать древнюю литературу, я наткнулся на интересные «вещи». Читая гениальные строки, я пересмеивался с их авторами. Несмотря на разделяющие нас века и тысячелетия, мы отлично понимали друг друга. И мне самому захотелось как-то выразить собственные мысли.

Я припоминаю:

— Да, ты уже рассказывал мне об этом. Там были какие-то очень красивые стихи. Погоди-ка!

И, покопавшись в памяти, я декламирую:

— «Есть упоение в бою!

Мочиться в бездну, на краю!»

Он возмущается:

— Прекрати! Там было совсем не так!

И вот так переговариваясь о всякой всячине, мы с Ворчунов обходим свой сектор нашего Имения. При патрулировании рекомендуется соблюдать тишину, но Ворчун ведь поэт. Помолчать в течение одной минуты — это предел его сил. В среде ельни поэты — большая редкость. А вот внизу их хватает. И всеми искусствами там ведают исключительно магометане.

Вдруг после пяти минут молчания Ворчун радостно сообщает мне:

— А я только что сочинил новую песенку! Хочешь послушать?

И, не дожидаясь моего согласия, он принимается петь:

— Наверху, зад заголя,

Бабы ходят без белья.

Тем и славится Земля,

Что тут бабы без белья.

Под землёю же бабьё

Носит тесное бельё.

Не растёт там волосьё —

Прячут ладу под бельё…

Судя по всему, песенка Ворчуну удалась. Однако с недавних пор я всё более теряю интерес к подобным радостям жизни. Например, во всей музыкальной палитре начинаю слышать только низкие отупляющие звуки. Всё окружающее вижу в каком-то чёрно-белом цвете. Раздражают громкие слова, проявление глубоких эмоций и даже резкие запахи. Поразмыслив, понимаю, что все эти изменения начались с прошлого утра, когда я впервые в жизни проснулся с тупой головной болью и ощущением, что в моей спальне побывал кто-то чужой. Да, точно! Теперь припоминаю, что меня насторожил какой-то непривычный запах.

…В это время урка Сева, не отрывающийся от экрана своего внешнего коммуникатора, восклицает:

— Какой же ты у меня чуткий, Малыш! …

Но, несмотря ни на что, я делаю над собою усилие и хвалю Ворчуна:

— Здорово! Не удивлюсь, если завтра её будет распевать половина Замка.

Неподалёку от Поганого, нашего родного Замка, расположена «нора» — вход в «царство Давидово». И так по всей Земле, возле каждой из девяти тысяч русских цитаделей имеются точно такие же сооружения. Это огромные широкие трубы, через которые мощными вентиляторами нагнетается воздух в подземные города. Вернее, на их первые горизонты, туда, где обитают самые богатые андеграунды-иудеи. Но так мы именуем их очень редко — всех жителей подземных городов мы кратко называем дегами или презрительно — деградантами. И где-то глубоко под нашими ногами находится Поганград — столица планеты. Некоторые андеграунды там так богаты, что имеют средства для кратковременного посещения поверхности Земли. Для этой цели даже выделены специальные территории. Конечно же, на землях непригодных к использованию в сельском хозяйстве. Но чтобы андеграунды всё-таки не нанесли умышленный или неумышленный вред Природе, за их поведением присматриваем мы, жиганы.

Ворчун радуется жизни:

— Как всё-таки приятно бродить здесь, под синим небом!

Ради поддержания разговора я соглашаюсь:

— Конечно. Это намного лучше, чем дежурить в Замке, сбивая «летающие тарелки» селенитов. По идее, всю эту противовоздушную оборону можно было бы поручить сявкам.

Но вот я замечаю, что впереди нас с Ворчуном по лесной дорожке идёт кто-то из андеграундов. Их легко отличать даже без помощи ика — по голым лицам и штанам в обтяжку. Ведь это только мы имеем право отпускать длинные волосы, усы и бороды и надевать широченные шаровары.

Ворчун смеётся:

— Смотри-ка, даже использование высоких технологий не мешает этим людям выглядеть глупо. Мало того что этот дег идёт в одиночку, так он ещё и полностью поглощён разговором по ику.

Я презрительно восклицаю:

— Да уж!

И прибавляю:

— Из ельни никто и никогда не сделал бы так. Ведь в таком тихом безлюдном месте может поджидать любая опасность.

Попав в дымный шлейф и почувствовав противный запах курева, я обгоняю этого андеграунда, который продолжает что-то громко и горячо обсуждать по ику, и заступаю ему путь.

— Деградант! — обращаюсь я нему — От тебя смердит!

Показывая мне свою дымящуюся вещицу, он оправдывается:

— Уважаемый жиган, это же от сигареты.

Я возмущаюсь:

— Ты портишь мой воздух!

И, отстрелив ему одну ногу, прибавляю:

— В следующий раз будешь знать, как дерзить жигану!

Оставив пострадавшего андеграунда на произвол его судьбы, мы взбираемся на небольшой холм, и Ворчун принимается любоваться окрестностями.

Он призывает меня насладиться видом башни, которая взметнулась на километровую высоту:

— Посмотри, братан, как прекрасен наш родной Поганый! Как я рад, что разделяю его вместе с двухсот двадцати двумя тысячами двухсот двадцати двумя русскими. А не теснюсь под землёю в Поганграде среди одного миллиона ста одиннадцати тысяч ста одиннадцати андеграундов.

Я поражаюсь его качествам:

— Как же ты любишь эти цифры! Может, тебе лучше заняться науками?

Пропустив мои слова мимо ушей, он интересуется:

— А какие улучшения в нашем Замке сделаешь ты, когда станешь уркаганом? Вот уркаган Угорь — всё-таки молодец! Честь ему и хвала! Он построил-таки этот вращающийся фасад, и теперь все наши жилые комнаты регулярно бывают на солнечной стороне.

Проходит немного времени после инцидента с андеграундом, и мы с Ворчунов вдруг видим оборотня, материализовавшегося прямо перед нами неизвестно откуда. Он буквально выскакивает из-под земли в окружении огненной сферы.

Я выхватываю излучатель и направляю на него, но выстрелить не успеваю. Меня сбивает с ног невидимый удар. Я валюсь в мелкую впадину на земле, куда меня всё сильнее вдавливает движущаяся стена сгустившегося воздуха.

Слышится голос Ворчуна:

— На! Получай!

И раздаётся характерное шипение излучателя.

Автоматическая Медицинская мозгограмма, входящая в «Стандартный набор», мгновенно приводит меня в чувство, и я подымаюсь из ямки. Вижу разрезанного надвое оборотня и торжествующего рядом с ним Ворчуна. И мы уже сообща своими излучателями шинкуем врага на мелкие куски, а затем вызываем старшего. А пока урка добирается до нас, охраняем останки.

Наблюдая за тем, как лужи тёмно-красной крови впитываются в развороченную излучателями почву, Ворчун спрашивает у меня:

— Ты думаешь о том же? Откуда мог взяться этот оборотень?

Прекратив счищать грязь со своей одежды, я задумчиво отвечаю ему:

— Это-то как раз понятно. Это — телепортация. Мне неясно другое. Ты обратил внимание, что он не выглядел овощем и не только пытался увернуться от наших выстрелов, но и нападал сам? Понимаешь, что это означает?

Ворчун растерянно восклицает:

— Волшебство? Тьфу!

И вспоминает инструкцию патруля:

— Нам что же? Уже пора переходить на феню? И вместо слова «Волшебство», употреблять — «Беспредел»?

Но я решаю:

— Обойдёмся пока без фени. Голова и без того туго соображает.

Сглотнув слюну, он проговаривает вслух мысль, которая витает в воздухе:

— Так ты намекаешь, что для этой телепортации он использовал антизакон природы о несохранении массы и энергии?

Мы замолкаем и осмысливаем необычность события, произошедшего прямо на наших глазах.

И первым, как всегда, не выдерживает Ворчун. По-видимому, лишь для того, чтобы нарушить гнетущую тишину он заводит разговор на постороннюю тему:

— Братан, как ты думаешь, правильно это или нет? Так ли уж было необходимо похерить всю прежнюю науку после создания антизаконов природы?

Я говорю:

— Конечно, правильно! Да и чем занималась вся эта так называемая «учёная братия»? Они лишь тешили собственное любопытство и за это умудрялись ещё и кредиты получать от общества. Это в лучшем случае.

Он интересуется:

— А в худшем?

И я уверенно обличаю древнюю науку:

— Шарлатаны и жулики! У них даже существовала лженаука под названием «статистика». Ну, скажи мне, что может быть более бесполезным, чем знание о средней величине чего-либо? Или, например, когда правительство не смогло выплачивать пенсии, чиновники «поколдовали» с методикой расчётов и вдруг на ровном месте начала расти продолжительность жизни граждан. А значит, можно было оправдать повышение пенсионного возраста.

Ворчун на мой вопрос только пожимает плечами и, желая в свою очередь блеснуть эрудицией, припоминает:

— А я тут недавно узнал, что древние учёные, изучая некоторых животных, сочли их общественное поведение истинным и даже пытались навязать его людям.

Я изумляюсь:

— А что там было изучать-то? Ты вон сам посмотри на всех этих мух и жучков. Простое наблюдение показывает, что они стремятся лишь насытиться, уничтожить соперников и спариться с самками. Прямо как мы!

Ворчун восклицает:

— Но древние даже и это умудрялись извратить!

И припоминает ещё кое-какие факты:

— Даже такое замечательное человеческое качество как потение, которое позволяет в беге загнать любое животное до смерти от перегрева, они считали вредным и боролись с ним, как только могли. Ты очень удивишься, когда узнаешь, сколько ресурсов потратило человечество на средства от потения.

Однако, отвлекая от всей этой болтовни, мне в голову вдруг приходит простая мысль, и я указываю на куски оборотня:

— У него же должен быть ик!

Выполняя на всякий случай требования инструкции, Ворчун повторяет за мною на фене:

— Да. «Ксива».

И высказывает сомнение:

— Но разве ксива не самоуничтожается со смертью индивидуума? Ведь она тоже является биологическим устройством.

Я размышляю вслух:

— Нам говорили, что при попытке изъятия ика, носитель умерщвляется. А вот действует ли это в обратную сторону, почему-то не объяснили. В любом случае проверить будет нелишним.

Мысленной командою я активизирую одну из функций своего индивидуального коммуникатора, в результате чего перед моим лицом возникает прозрачный экран, и я начинаю видеть окружающий мир несколько иначе. Взглянув на Ворчуна через этот экран, я нахожу рядом с ним три ярких плавающих буквенных обозначения. Буква «Р» указывает на его расу — русский. Буква «Ж» — на его статус — жиган. Буква «Ч» — на его генетическое состояние — наследственность чиста.

Согласно традиции ельни эта третья буква всегда высмеивается, и я тоже не могу удержаться от этой «бородатой» шутки:

— Братан! Как? У тебя третья — «Г»? Ты изменённый?

Но посмотрев на останки оборотня, я вместо букв замечаю три нуля.

Ворчун, который уже тоже смотрит на мир через экран своего активизированного индивидуального коммуникатора, догадывается первым:

— «Глушилка»! Она блокирует сигнал от его ика, то есть ксивы. Такую глушилку имеет право загружать в наручные «мозги» только чиновник какой-нибудь Госбанды. Да и то лишь на время акции.

А я дополняю:

— Или кто-нибудь из ельни. Самовольно. Когда идёт на преступное дело.

Ворчун замечает среди останков оборотня браслет внешнего коммуникатора и указывает на него:

— Да вон, посмотри! У него на запястье надет вэк! То есть наручные мозги. Никогда бы не подумал, что оборотни пользуются ими. Всегда считал, что нужные им мозгограммы уже содержатся в их головах.

Не затрудняя себя сомнениями и раздумьями, я излучателем сжигаю дотла руку оборотня вместе с продолжающим функционировать внешним коммуникатором.

И нули тут же превращаются в буквы. Первая по счёту буква «С» говорит о том, что убитый принадлежит к межрасовой смеси. Вторая буква «Н» указывает, что он из сословия «наука и техника», то есть христианин. А третьей буквою, как и ожидалось, является «Г». Что означает — генетически изменённый или, говоря иначе, оборотень.

Я объясняю Ворчуну:

— К сожалению, мы с тобою, братан, узнать о нём больше ничего не сможем. Это подвластно только уркагану.

Он интересуется:

— А что сможет уркаган?

И я сообщаю:

— У него имеется возможность выяснить по ику личный идентификационный номер любого человека, его имя или кличку, а также местожительство.

Он спрашивает:

— А кроме твоего личного двенадцатизначного номера и того, что тебя зовут жиган Георгий Поганый, какая ещё информация содержится в твоей ксиве?

И я рассказываю:

— Там ещё есть все медицинские сведения и вся история моего организма. Но это предоставляется исключительно на добровольной основе.

А он с усмешкой напоминает:

— Или же, как ты только что сказал, по решению уркагана либо какого-нибудь другого высшего чиновника. И, кстати, может быть, тебе не стоило сжигать его наручные мозги?

Я оправдываюсь:

— Без специального ключа при насильственном изъятии вэк всё равно самоуничтожился бы. Хотя в рапорте о нём лучше всё-таки не упоминать.

Ворчун грозит мне пальцем:

— Вот-вот! Я тоже считаю, что о них надо помалкивать.

А я продолжаю оправдываться:

— Да и что важного можно было бы обнаружить в его вэке? У каждого человека есть такой. И ты правильно сказал, что оборотню он ни к чему. А этому он понадобились лишь ради глушилки.

Он соглашается:

— Верно.

И, подумав, любопытствует:

— А тебе не обидно, что все нормальные люди, вроде нас с тобою, не могут обходиться без посреднических биолого-механические устройств — этих наручных мозгов?

Не давая втянуть себя в скользкий спор, я отвечаю так, как того требуют Понятия:

— А как ещё, не влияя на генетику, можно пользоваться достижениями науки и техники? И как ещё стимулировать соответствующие области наших головных мозгов, чтобы усилить умственные, физические и парапсихологические способности?

Заметив, что я избегаю этой темы, Ворчун спрашивает:

— А ты, братан, когда скопишь достаточно кредитов, какую из мозгограмм купишь себе в первую очередь? Наверное, последнюю версию Боевого искусства? Ведь тебе вскоре предстоит участвовать в сражении за Имение.

Я подтверждаю:

— Да. Уже через пару месяцев собираюсь взять себе такую.

Он допытывается:

— А потом? Если выживешь, конечно.

Я усмехаюсь и мечтательно говорю:

— Если я стану уркаганом, то, сам понимаешь, появятся совсем другие возможности. Во-первых, куплю самую дорогостоящую мозгограмму Волшебства. А, во-вторых, конечно же, мозгограмму Эффективного спаривания. Хотя бы первого уровня.

Он кривится:

— И всё?

Я восклицаю:

— А что ещё нужно для счастья?

И он рассказывает:

— А вот я, когда стану уркаганом, то кроме двух, уже названных тобою мозгограмм, куплю ещё и Гипнотическую, чтобы заглядывать в свои прошлые жизни. Знаешь, как это интересно!

И мечтаем мы о своём будущем до тех пор, пока Ворчун, наткнувшись блуждающим взглядом на останки оборотня, задумчиво не произносит:

— Интересно, а распространяются ли на оборотней какие-нибудь человеческие права?

Я припоминаю:

— Смотрел я однажды в кабинете у уркагана Угря видеозапись закрытой сходки. Там уркаганы спорили между собою о скорости эволюции и биологическом совершенствовании. Одни доказывали, что полезные качества по наследству от поколения к поколению передаются слишком медленно. И что за всю Историю биология человека изменилась незначительно. Что естественный отбор привёл лишь к некоторому увеличению физической силы и ловкости и незначительному усилению способностей быстрее и больше запоминать. К примеру, рост человека, по сравнению с его предком, увеличился всего сантиметров на пятьдесят. И поэтому они настаивали на продолжении экспериментов по революционному биологическому совершенствованию.

Вытаращив глаза, Ворчун возмущается:

— То есть совершенствовать человеческий организм путём генетических изменений? И плодить оборотней со сверхспособностями? Они что, с ума там все сошли?!

А я продолжаю:

— Вот именно так им и заявили другие уркаганы. Но первые гнули свою линию, настаивая на том, что оборотень от генетически чистого человека отличается лишь отсутствием внешнего коммуникатора. Который, как ты только что сказал, по своей сути является посредником между искусственно созданными программами биологического совершенствования человека и его головным мозгом. И что поскольку оборотни пользуются этими мозгограммами более эффективно, их благодаря этому можно считать более совершенными существами.

Ворчун спрашивает с насмешкою:

— А их не смутило, что изменённые люди делаются бесплодными?

И я излагаю далее:

— Об этом они тоже сказали. Они признали, что генетические изменения приводят к бесплодию в большинстве случаев, но указали и на то, что из-за насильственной стерилизации невозможно утверждать, происходит ли это всегда.

Ворчун присвистывает:

— Так они ещё выступают и против стерилизации оборотней?

Я сообщаю:

— Короче, другие уркаганы заткнули их лидера, подняв на перо. И большинством голосов было принято решение отделить оборотней от людей. И теперь их официально будут называть «генетически изменёнными сущностями».

Ворчун удовлетворённо восклицает:

— И теперь буква «Г» означает, что её носитель исключён из рода человеческого? Давно надо было это сделать!

Я добавляю:

— А ещё было признано считать операции по генетическому изменению людей противозаконными. Инициаторов же и исполнителей будут подвергать преследованию и уничтожению.

Ворчун замечает:

— Легко сказать «уничтожению». С этим оборотнем нам с тобою просто повезло. Если у него и в самом деле имелась мозгограмма Волшебства, то просто удивительно как он не превратил нас в студенистые сгустки или в вакуумные сферы.

Я со вздохом соглашаюсь:

— Да. И без того бороться с ними было непросто. Если у других врагов общества в случае крайней необходимости можно заблокировать внешние коммуникаторы, то против оборотней это уже не действует.