Противники – Николай Карамзин

Достоверные описания

"Муж чудного рассуждения, в науке книжного почитания доволен и многоречив", — характеризует Грозного один из современников.

Историк Д. Иловайский пишет: «Иван IV представляет собой редкий образец Государя, щедро одарённого от природы умственными силами и обнаруживающего недюженные правительственные способности». «Иван Грозный отвратил от России опасность господства олигархии».

Австрийский дипломат Даниил Принц так характеризовал Иоанна Грозного: «Он до того усердно предан был благочестию и богослужению, что до того, чтобы удобнее предаваться молитвам и постам, которые он очень строго содержал, часто проживал в монастырях и тело изнурял великим воздержанием. Большую часть своих доходов он тратил на построение святых храмов и отыскивает мастеров с большим старанием».

Посол из Венеции Марк Фоскармно прибыл в Москву в 1537 году. Через 20 лет в 1557 году он написал следующее: «Великий Император Иоанн Васильевич имеет от роду 27 лет, красив собою, очень умён и великодушен. За исключительные качества своей души, за любовь к нему подданных и великие дела, совершённые им со славою в короткое время, если только не превосходит их… У Императора нет обыкновения окружать себя стражею, и он нигде не держится ея, кроме как на границах… Русские считают постыдным побеждать врага обманом, скрытой хитростью и из засады; сражаются храбро и как на поединке …».

Историк Альшиц: "Власть московского царя держалась тогда на основаниях скорее духовных, чем материальных: на традиции подчинения подданных великокняжеской власти... на поддержке со стороны Церкви". Русский царь не мог и не хотел править силой. Он желал послушания не "за страх", а за «совесть» (Д.Н.Альшиц, Начало самодержавия в России. Наука, -Л., 1988г http://www.universalinternetlibrary.ru/book/26053/ogl.shtml)

Ключевский пишет о царе: "От природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский московский ум".

Вот как рисует Карамзин портрет Иоанна того времени:

"И россияне современные, и чужеземцы, бывшие тогда в Москве, изображают сего юного, тридцатилетнего венценосца как пример монархов благочестивых, мудрых, ревностных ко славе и счастию государства: "Обычай Иоанна есть соблюдать себя чистым пред Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: "Да властвую, как Всевышний указал властвовать своим истинным помазанникам!" Суд нелицемерный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его.

Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских... Ласковый к вельможам и народу — любя, награждая всех по достоинству — щедростию искореняя бедность, а зло — примером добра…"

Не менее хвалят его и наблюдатели иноземные, англичане, приезжавшие в Россию для торговли. "Иоанн, — пишут они, — затмил своих предков и могуществом, и добродетелью; имеет многих врагов и смиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония, Крым, Ногаи ужасаются русского имени. В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив; любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным; скажет боярину: "Иди!" — и боярин бежит; изъявит досаду вельможе — и вельможа в отчаянии; скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока царь не объявит ему прощения.

Одним словом, нет народа в Европе, более россиян преданного своему государю, коего они равно и страшатся, и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решит; не скучает делами и не веселится ни звериною ловлей, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!"

Честно говоря, трудно понять, как после подобных описаний тот же Карамзин мог изобразить дальнейшее царствование Иоанна в виде кровавого безумия, а самого царя рисовать настоящим исчадием ада.

"Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Иоанна... есть для ума загадка", — сетует Карамзин

современник Иоанна Грозного английский мореплаватель и дипломат Ченслер, - «Если бы русские знали свою силу, никто не мог бы бороться с ними, а от соседей сохранилось бы только кой-какие останки».

Противники – Николай Карамзин

Весь полет творческой фантазии Николая Михайловича Карамзина основывается на сочинениях изменника Курбского и различных авантюристов, состоявших на службе у повелителей стран, воевавших с Россией.

Подумаем, разве можно было бы писать историю Великой Отечественной войны по мемуарам генерала Власова и сочинениям доктора Геббельса? А Карамзин сознательно отвергал и не замечал иные источники, например свидетельства иностранцев из нейтральных стран, побывавших в Москве и с восхищением писавших о Русском Царе. Но это не вписывалось в концепцию Карамзина.

Чего стоит одно заявление Карамзина о том, что во время пожара Москвы, подожженной воинами Девлет-Гирея в ходе его набега в 1571 году, "людей погибло невероятное множество... около осьмисот тысяч", да еще более ста тысяч пленников хан увел с собой. Эти утверждения не выдерживают никакой критики — во всей Москве не нашлось бы и половины "сгоревших", а число пленных Девлет-Гирея вызывает ассоциации со Сталинградской операцией Великой Отечественной войны.

Кстати, Николай Михайлович с юности участвовал в мероприятиях масонской ложи, будучи в Париже ходил на заседания Конвента, где восторженно аплодировал Робеспьеру, дружил с декабристами, боровшимися с «тиранией Царей»