Растут стихи, не ведая стыда,

и подтверждает нашу мысль о том, что человеком, выведенным из равновесия, подчас самым простым и обычным раздражителем, способ возврата к утраченному равновесию иногда избирается не только причудливый, но и лежащий за пределами общеизвестного. И, вместе с тем, этот способ, возвращающий человека в состояние покоя, самим фактом своего соотносительного бытия, чреват ситуацией, выводящей из равновесия. Так наркоман, сняв беспокойство и боль с помощью ядовитого вещества и, соответственно, войдя в состояние относительного покоя и комфорта, через некоторое время вновь оказывается там же, где был, ибо принятый яд, не устранил причину, вызывающую дисгармонию; яд-парализатор всего лишь лишил нервную систему способности передавать сигналы неблагополучия, но когда парализующее воздействие яда прекратилось, когда нервная система обрела утраченную способность, человек вновь ощущает боль и беспокойство, причем в еще большей степени.

Вместе с тем, однажды возникшее состояние удовлетворения, неизбежно порождает иллюзорное представление о наркотике, как о веществе, способном помочь, а тем самым, создает готовность и желание потреблять его и в будущем, а тем самым, человек, стимулируя с помощью подобной информации организм на заблаговременную выработку антидотов (противоядий), когда прекращается парализующее действие яда, вновь оказывается перед необходимостью принимать уже намедни помогший яд.

Это и есть зависимость – слипшееся в единое поведение и представление о поведении. Информацией порождается поведение, а поведение, приведшее к желаемому результату, порождает информацию. Замкнутый круг. Сизифов труд.

Вспомним в этой связи и такие признания: чем больше я знаю, тем меньше я знаю.

Путь познания это путь вникуда. Путь познания это путь, не приводящий к счастью, хотя, как любой наркотик, на время устраняющий проблемы. Проблемы, которые вдруг возникают с еще большей настойчивостью.

Чем больше имеешь, тем больше хочется. Кому не известна эта банальность?

Нет насыщения. Нет удовлетворения.

И нет возможности вернуться в пору детства, когда все было просто, все было ясно и все было празднично.

Но если наркоман не может сам себя вытащить из наркотического болота, как барон Мюнхгаузен себя да с лошадью, если мы не можем уже отказаться от ядовитых благ цивилизации, если «больной не может сам себе помочь, ибо у него и мысль больная», нужно ли в таком случае вообще вести об этом речь?

Ах, если б мы вели речь!

Ведь это речь ведет нас...

Речь, дарующая удовольствие, в обмен на наше беспокойство.

А.Луначарский писал:

«Брохис уехал из Парижа в Лозанну. Кажется, уже в Париже заметны были за ним некоторые странности. Он страдал разными нервными мелкими расстройствами. В Лозанне положение стало быстро ухудшаться. Симптомы сделались тревожными. Пришлось пригласить врачей. Врачи заподозрили прогрессивный паралич. Приблизительно через полгода после переезда в Лозанну, покойный, уже явно ненормальный человек, был вдруг охвачен могучим порывом творчества. Ни с кем не разговаривая, почти не выходя из комнаты, небрежно питаясь, Брохис пишет одну картину за другой. Все это – небольшие полотна: nature morte и пейзажи. Больной не придает им никакого значения по их окончанию. Он бросает конченую вещь в угол, натягивает опять полотно или что подходящее попалось под руку и в лихорадке продолжает творить. Странные произведения эти казались, как близким художника, так и психиатрам особенно ярким симптомом крушения духовных сил Брохиса. Ничего напоминающего его прежние старания достигнуть вкусной красочности и ловкого рисунка. На взгляд людей, мало привыкших к новейшим исканиям в области искусства, это было просто малевание сумасшедшего.