Специальная школа строится не по Л. С. Выготскому

Огромное число рядовых учителей и функционеров Наркомпроса не понимали пионеров теории педологии и дефектологии, советская специальная школа (практика) не успела ни осмыслить, ни «воспринять» плодотворные идеи выдающегося советского психолога-теоретика, дореволюционных же «конструкторов» системы начали убирать со сцены.

«В 1926 г., — пишет дочь Всеволода Петровича Анна Всеволодовна Кащенко, — государственная политика в отношении старых кадров не только в промышленности, но и в медицине и педагогике изменилась. Старых специалистов решено было убрать и поставить на их место «современных». Осуществлялось это по-разному, где-то начиналось с травли старых «спецов» и их дискредитации, где-то —• с увольнения. Коснулось это и большинства дефектологов Москвы и Ленинграда. Помню, что в Ленинграде пострадали Павел Григорьевич Вельский и Адриан Сергеевич Грибоедов, а Алексей Николаевич Граборов был даже арестован. В Москве сняли с работы Василия Николаевича Комова, Фёдора Андреевича Рау, Льва Александровича Тарасевича, Всеволода Петровича Кащенко, Владимира Александровича Гандера, Ивана Михайловича Соловьёва и многих других».

С таким трудом сформировавшаяся когорта российских специалистов оказалась обескровленной и выдавленной и из профессорско-преподавательского корпуса педагогических вузов, и из специальной школы. Системы специального обучения разных категорий детей, плодотворно развивавшиеся в России с конца XIX в., учреждения, способные конкурировать с лучшими на тот момент мировыми образцами (немецкими), разрушались по идеологическим мотивам.

Представить себе, как перестраивалась отечественная специальная школа, отвергшая чертежи дореволюционных архитекторов и не успевшая воспринять идеи Л. С. Выготского и его единомышленников, можно на примере судьбы советской школы для слепых детей.

Сначала подробно рассмотрим историю одного из провинциальных учебных заведений — Смоленской школы слепых — с 1914 по 1930 г.. Училище для незрячих мальчиков появилось в Смоленске стараниями губернского отделения Попечительства о слепых ВУИМ в мае 1891 г. В 1904 г. заведующим небольшого учебного заведения (26 воспитанников) становится И. С. Аргунов, под его руководством училище быстро крепнет. Государь высоко оценил труд И. С. Аргунова, «в воздаяние отличного усердия и особых трудов» он удостаивается орденов Св. Станислава III степени и Св. Анны III степени. Размеренную жизнь рушит Первая мировая война, достаточно быстро фронт подходит к Смоленску, в силу чего два учебных года (1915/16—1916/17) училище бездействовало. В 1916 г. И. С. Аргунов призывается на военную службу в действующую армию.

С осени 1917 г. но сентябрь 1918 г. основное здание школы экспроприировал губернский продовольственный комиссариат.

Учебные занятия прекратились, в списках числилось 17 учащихся, фактически их осталось шестеро. В 1918 г. городские власти, следуя решению СНК о помощи дефективным детям, попытались возродить угасшее училище. Население через местную газету известили «о приёме слепых детей от 11 лет, способных к обучению, на полное содержание». Начался новый этап в жизни школы, правда, в 1921 г. в ней, как и в 1904 г., училось всего 27 учеников.

Согласно первым декретам советской власти школа попадает в ведение уездно-городского отдела народного образования (УГОНО), с конца 1919 г. управлялась подотделом охраны детства, а с 1921 г. перешла в подчинение отделению дефективных детей губернского отдела народного образования (ГубОНО). Каждое переподчинение приводило к смене директора школы. В октябре 1918 г. на эту должность назначили Зинаиду Васильевну Цитович, до революции служившую в училище младшей воспитательницей. В январе 1919 г. директором становится А. К. Михайлова, закончившая в своё время Смоленское женское епархиальное училище и проработавшая восемь лет в народной школе. Весной 1919 г. в директорском кресле вновь оказывается И. С. Аргунов, после демобилизации он служил в УНО. В 1921 г. законодательно меняются принципы комплектования специальных учебных заведений, и с этого момента в смоленскую школу начинают принимать не только слепых, но и слабовидящих детей (мальчиков и девочек), численность учеников сразу достигла 60 человек.

В сентябре 1922 г. губернские власти попытались перевести школу слепых (размещавшуюся в когда-то дарованных ей благотворителями зданиях) в сельскую местность. Педагоги понимали, чем грозит в условиях разрухи переселение из обжитых, худо-бедно технически оснащённых помещений и обратились с жалобой к наркому просвещения А. В. Луначарскому. Народный комиссар, в свою очередь, проинформировал о критическом положении школы председателя ВЦИК М. И. Калинина, после чего власти Смоленска получили указание из Москвы отменить решение о переводе школы. В результате учебное заведение осталось в городе, а вот один из инициаторов жалобы — директор школы И. С. Аргунов через полтора года был освобождён от руководящей должности.

После обретения специальными школами статуса государственных Смоленское училище слепых признаётся трудовой школой 1-й ступени (с пятилетним сроком обучения). Функцию внутреннего управления учебным заведением законодатель возложил на школьный совет, который состоял из учителей и воспитанников, а также на ученический комитет (учком). Кардинально меняется школьная программа, в связи

с отменой предметной системы обучение предложено вести, как и в общеобразовательной школе, по так называемым комплексным планам.

Комплексный план «Природа, труд, общество» был рассчитан на два месяца и включал ряд взаимосвязанных тем: «Прошлое лето и наступление осени (рассказы детей о своих занятиях, рисующие труд крестьянина летом); добывающая промышленность (экскурсия в Чёртов Ров, различение строения почвы, глина и её качества). Сочинение на тему: «Почему не может быть права собственности на землю и её сокрытые и найденные богатства». Октябрьская революция (экскурсия в Сад им. 1 Мая, к Дому крестьянина, губиспол- кому, памятнику Карлу Марксу), сочинения на тему экскурсий, чтение газетных статей об Октябрьской революции».

Исполняя волю государства, ГубОНО требовало от школьной администрации искоренять всякую память о прежних успехах. Мемуары учителя В. А. Мыльникова, пришедшего в смоленскую школу в 1920 г., сообщают о библиотеке, располагавшей сотнями томов, напечатанных рельефно-точечным шрифтом Брайля, и об удивительном человеке, создавшем эти столь необходимые слепым книги. «3. М. Медведев ручным способом перепечатал горы брайлевских книг — полное собрание сочинений Л. Толстого, Тургенева, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Сенкевича и др.». Ревизуя в 1921 г. библиотечный фонд, члены комиссии ГубОНО оценят титанический труд по-своему: «В библиотеке обнаружено 300 духовных книг, которые комиссия постановила изъять». Создатель уникального фонда Захар Михайлович Медведев из-за конфликтов с учкомом и ГубОНО в начале 1922 г. вынужден уволиться, большую часть переписанных им по Брайлю книг уничтожат. В 1928 г. школа и её библиотека подверглись нелицеприятной критике на страницах местной комсомольской газеты «Юный товарищ».

Автор публикации «Школьный совет дома слепых запретил проводить коллективную читку газет» прежде всего, напомнил читателю о прошлом директора И. С. Аргунова (тот продолжал работать в школе учителем). «Аргунов — бывший дворянин... по-прежнему, в новых советских условиях, на глазах у тех же воспитанников господствует в этом доме. <...> «Комсомольская правда» хотя и выписывается, но читать её не дают. Чтение запрещено школьным советом, чтобы воспитанникам не заражаться «крамолой»... А посему читайте книги по Брайлю... А среди брайлевских книг новых книг с интересным содержанием очень мало или почти совсем нет, а тем более и газет. <...> Что после детдома? Этот вопрос волнует многих. Несмотря на прежние обещания помощи, теперь все видят, что это не делается. Обещали уезжающих, обучившихся воспитанников снабдить инструментом, материалом и даже давать заказы, — а где всё это? Как видно, снова путь один — идти просить милостыню, так убеждаются воспитанники» (Юный товарищ. — 1928. — № 51. — 30 июня).

В 1925 г. заведование Смоленской областной школой им. Н. И. Рыкова доверили Борису Игнатьевичу Коваленко, выпускнику юридического факультета Петербургского университета⁶⁶. После революции он работал учителем в сельской школе, но в 1921 г. перенёс тиф и почти полностью ослеп, а в 1924 г. с семьёй перебрался в Смоленск, Новый директор сконцентрировал усилия педагогического коллектива на повышении уровня трудового обучения и общественного воспитания, возобновил работу щёточной мастерской, а также сумел открыть трикотажную и швейную мастерские. Одновременно в городе начал действовать Дом труда слепых подростков им. Луи Брайля. Он обеспечивал школу сырьём и производил денежные выплаты и, что особенно важно, начал принимать выпускников школы на работу (в 1934 г. Дом труда закроют). Дополнительный источник финансирования (в 1928/29 учебном году из бюджета школа получила 35 ООО рублей, сама же заработала 37 500 рублей) позволил изменить внеклассную жизнь. В практику работы специальной школы Б. И. Коваленко внедрил принцип экскурсионного обучения и воспитания, ученики ходили в длительные походы. Так, в 1927 г. было организовано 35-дневное путешествие в Крым. Б. И. Коваленко предложил принцип распределения заработанных воспитанниками денег: треть из них шла в накопительный фонд ученика, который выдавался ему на руки по выходе из школы, треть изымалась на организацию улучшенного питания и на компенсацию затрат по восстановлению материального ущерба от детского озорства и т. п., и треть школьники получали на карманные расходы, но тратить могли под контролем педагога. Директор организовал «интеграцию наоборот», приняв в школу нескольких слабовидящих и четверых беспризорников. Оригинальный педагогический эксперимент дал Б. И. Коваленко основание говорить о том, что при совместном обучении у зрячих подростков не снижается, а у слепых «повышается активность, подвижность, жизнерадостность и уверенность в своих силах. И у тех и у других уменьшается скрытность, замкнутость, недоверие к окружающим, озлобленность».

Б. И. Коваленко активно пропагандировал свой педагогический опыт: читал лекции в Смоленском университете, выступал с докладами, участвовал в работе республиканских научных конференций, опубликовал две книги: «Проведение дальних и ближних экскурсий в школе слепых» (1928), «Краткое руководство по совместному обучению слепых и зрячих» (1930). В 1929 г. Б. И. Коваленко получил приглашение на работу в Ленинградский педагогический институт им. А. И. Герцена и принял его. В ленинградском вузе Борис Игнатьевич открывает и возглавляет первую в стране кафедру тифлопедагогики, которая начинает целенаправленно готовить дефектологом для специальных школ для слепых и слабовидящих детей.

Благодаря таланту, энергии и гражданскому мужеству Б. И. Коваленко смоленская школа смогла выстоять в конце 1920-х — начале 1930-х гг. Находясь на посту директора школы, Б. И. Коваленко получил не один выговор от Смоленского ОНО. Его наказывали как за эксперименты в области обучения и воспитания слепых и поспешное внедрение новаций в деятельность школы, так и за медленное формирование из воспитанников людей, «чувствующих на себе всю ответственность за работу по социалистическому строительству». Именно Б. И. Коваленко пришлось защищать школу и разрабатываемую её коллективом модель образования слепых детей после выступления газеты «Юный товарищ».

В 1929 г. Смоленская область входит в состав вновь образованной Западной области, а потому происходит очередное переименование учебного заведения, теперь это Западная областная школа слепых детей им. Н. И. Рыкова. Пройдёт ещё немного лет, и в силу политических событий школа утратит «именную» добавку. Вскоре директором назначается С. А. Петроченков, обладавший прекрасными, с точки зрения партийного руководства, анкетными данными: «социальное происхождение — рабочий, образование — низшее, стаж работы 22 года, член ВКГ1(б)». Именно таким кадрам партия поручила «решать всё»!

Невесёлая история перестройки смоленской перестройки согласуется с мнением П. Я. Ефремова, нарисовавшего нерадостную картину состояния воспитания и обучения слепых детей в РСФСР, сложившуюся к 1924 г. Впрочем, быть может, П. Я. Ефремов чрезмерно сгустил краски? Тем более что через несколько лет после публикации и упомянутый, и аналогичные ему критические материалы изымут с книжных полок как идеологически вредные. Воспользуемся другим источником — «Историей обучения слепых» 3. И. Марголина, поскольку эта книга, допущенная Наркомпросом в качестве учебного пособия для педагогических институтов, вышла в свет в 1940 г., а её автор писал историю советской школы для слепых детей под строгим присмотром бдительных цензоров

«Большинство школ слепых сохранилось от дореволюционного периода. Некоторые старые школы были вовсе закрыты, другие слиты с более крупными школами для слепых. Из 36 школ после Октябрьской революции в РСФСР осталось 24 школы (если не считать школ, ликвидированных и слитых с другими школами): 4 школы (Гельсингфорс, Рига, Ревель и Варшава) оказались на территории, отошедшей от СССР; 6 находились на территории УССР (Харьков, Киев, Одесса, Чернигов, Полтава, Каменец-Подольский), одна в БССР (Минск) и одна в Грузии (Тифлис). <...> Даже в 1924 г. по 22 школам для слепых (сюда включаются и вновь открытые школы в Свердловске и Омске) обучалось всего 1100 слепых детей. <...>

С начала Октябрьской революции в наших школах обучались совместно с мальчиками и девочки. Преимущество при приёме отдавалось детям рабочих и крестьян, беспризорным детям и т. д. Питание учащихся в этот период было крайне недостаточным. Последнее замечание относится к ряду школ, содержание которых находилось на местном бюджете. Привлечение слепых детей деревни в школы как в этот, так и в последующий период являлось делом весьма трудным. Здесь мы сталкиваемся с консерватизмом во взглядах на слепого, с предубеждением о способностях его к обучению. С другой стороны, льготы, предоставлявшиеся родителям, содержащим ребёнка-инвалида, и нежелание лишиться этих льгот очень часто вели к решительному отказу со стороны родителей отдать ребёнка в школу. Наконец, излишнее чувство «жалости» к слепому ребёнку весьма часто служило причиной того, что он оставался в семье и не получал никакого образования и воспитания».

Как мы видим, и количественные и качественные оценки сети учебных заведений для слепых, выставленные П. Я. Ефремовым и 3. И. Марголиным, полностью совпадают. Положение о том, что сеть учреждений в первое советское десятилетие не росла, а сокращалась, не оспаривается. Оба автора признают, что, несмотря на обещание государства взять слепых детей под свою защиту, численность учеников к 1924 г. по сравнению с последними предреволюционными годами не увеличилась. По свидетельству 3. И. Марголина, и ученики, и персонал школ, и сами учреждения крайне бедствовали. Не отрицаются изменения в принципах комплектования школ: если до революции главным основанием для приёма считалась утрата зрения, то теперь — социальная принадлежность ребёнка-инвалида.

Обратим внимание на нежелание родителей отдавать слепых отпрысков в школу. Отношение к образованию как к ценности, которое пытались формировать энтузиасты-подвижники и члены Попечительства ВУИМ, не успело укорениться в сознании трудового населения, прежде всего крестьянства. Правда, государство подобный факт не заботил, его внимание привлекло совсем иное, а именно «неправильное» использование нищим и голодным населением социального пособия — «детских денег». Среди причин, мешающих охватить всеобучем слепых, указывается излишняя родительская жалость. Государство, пообещав инвалидам обучение, не нашло сил и средств построить школьные здания, наладить выпуск учебников, подготовить квалифицированных тифлопедагогов, решить множество иных не менее трудных задач, но сочло возможным оправдывать неисполнение закона о всеобуче жадностью и жалостливостью родителей.

Повсеместно пришли в упадок созданные до революции школьные библиотеки. По идеологическим соображениям из фондов изымалась «старорежимная» литература, а под это определение могли попадать даже сказки, если среди их персонажей оказывался царь, поп, барин и др. Печатание же книг «правильного содержания» оказалось невозможным по техническим причинам, для изготовления брайлевских стереотипов требовался цинк, а его катастрофически не хватало.

В 1924 г. вышел первый номер журнала «Жизнь слепых», напечатанный рельефно-точечным шрифтом. После создания в 1925 г. Всероссийского общества слепых (ВОС) ситуация несколько улучшается. При региональных отделах ВОС создаются небольшие библиотеки, комплектуемые брайлевской литературой, правда, пополнялись они за счёт книг, реквизированных из специальных школ. Так, открытому в январе 1927 г. Ленинградскому клубу слепых передали остатки книжных запасов из бывших учреждений ВУИМ, объединённых после революции в «Городок слепых». Часть когда-то столь заботливо комплектуемых Попечительством о слепых фондов пропала при переездах в новые помещения, часть погибла при наводнении 1924 г. Пополнили книжные запасы клуба и уцелевшие экземпляры из библиотеки Общества эсперантистов «АМЮАКО», расформированного Петроградским советом рабочих депутатов в 1926 г. Основу фонда в 5 тысяч томов составили книги, экспроприированные у прежних владельцев.

Обратимся к резолюции I Всероссийской конференции школьных работников со слепыми детьми и подростками, состоявшейся в марте 1929 г. Подводя итоги встречи, её участники выразили общее мнение о том, что «дело просвещения слепых значительно продвинулось вперёд по сравнению с 1924 г. Из отдельных, обособленных учреждений приютского типа школа для слепых за последние годы почти органически вросла в общую систему народного образования». Что же, по мнению делегатов конференции, свидетельствовало о «продвижении» специальной школы? Вот их аргументы: «Детком-движение и детская самоорганизация, ориентировка слепого в окружающей жизни и трудовая подготовка, формальные навыки и комплексные программы начинают более или менее прочно занимать место в практике советской школы для слепых». Как мы видим, качество работы специальной школы оценивается, прежде всего, по идеологическим критериям. Одним из приоритетов становится уровень развития детского коммунистического движения, создание пионерской и комсомольской организаций, другим — трудовая подготовка незрячих, третьим — похожесть специальной школы на обычную. По перечисленным направлениям школа для слепых детей действительно «продвинулась», результаты же, достигнутые в других, собственно тифлопедагогических направлениях, оказались много скромнее. Вот почему столь обстоятельно говорится в резолюции о «недочётах работы со слепыми, которые не изжиты» и о «ближайших задачах».

Делегаты отмечают недостаточное количество специальных учебных заведений и чрезвычайно медленный рост их сети. «Школа для слепых значительно отстаёт от темпа роста обычных школ, а также ряда стран западноевропейских государств и Северной Америки, где введено всеобщее обязательное начальное обучение слепых детей». На конференции приводятся статистические данные о количестве незрячих детей в стране и о наличии учебных мест для них. Пожалуй, в последний раз с трибуны звучат достоверные цифры, вскоре всю информацию подобного рода засекретят, статистические и социологические исследования запретят. На конференции сообщат: «Из приблизительно 16 862 слепых в возрасте от 0—19 лет включительно школой охвачено на 1927/28 учебный год лишь 1732 воспитанника, и по РСФСР мы имеем всего 27 школ-интернатов для слепых детей и подростков». Напомним, согласно действовавшим на тот момент нормативным документам, приёму в дошкольные учреждения подлежали слепые дети в возрасте не моложе 3 лет. Срок пребывания в школе устанавливался до 16 лет, в школе с профессионально-техническим уклоном — до 18 лет. Данные, приведённые на конференции, не дают однозначного ответа на вопрос о том, сколько же слепых детей не были обеспечены учебными местами в нарушение их конституционного права и в нарушение закона о всеобуче.

В нашем распоряжении есть только два показателя, по которым можно объективно судить о масштабах сети специальных учреждений, — это число школ для слепых детей (27) и количество незрячих учащихся (1732). К 1927 г. число обучающихся возросло вдвое, но новые корпуса не строились, старые не ремонтировались и ветшали, следовательно, отмеченное увеличение контингента учащихся неминуемо привело к ухудшению условий пребывания слепого ребёнка в школе. Некоторые специальные учебные заведения закрыли, добротные здания, прежде принадлежавшие известным училищам ВУИМ, беззастенчиво реквизируются, их занимают многочисленные советские организации и учреждения; другие перевели в худшие условия (московское, владимирское, костромское, пермское, тамбовское, смоленское); третьи слили с детскими домами, а их обитателей объединили с иными категориями дефективных детей.

Может быть, учить стали лучше, чем до революции? Делегаты конференции так оценивают качество обучения: «Существующие школы по количеству работы следует распределить на три неравные части: хорошо организованные и действительно готовящие ребят к жизни, удовлетворительно работающие и плохие; к этим последним нужно отнести ряд школ местного бюджета и даже одну-две госбюджета, которые удовлетворяют только минимальным требованиям тифлопедагогики. Подобное положение, помимо недостаточной материальной базы, объясняется ещё имеющимся разнобоем в педагогической работе». Итак, конференция признаёт, что лишь немногие из 27 учебных заведений выполняют свои функции — «готовят ребят к жизни». Хотя в документе не названы конкретные учреждения, но есть основания полагать, что речь идёт об уже известных нам школах Ленинграда, Москвы, Казани, Воронежа, Смоленска и Иркутска, т. е. о созданных ещё до революции училищах, сумевших сохранить педагогические кадры, традиции, уберёгших библиотечные фонды, мастерские со специальным оборудованием и т. п.

Следовало, казалось бы, обобщить и систематизировать опыт училищ, которые и в первое советское десятилетие признаются лучшими, отбросить то, что не соответствовало запросам нового времени, и сделать эту уникальную практику достоянием советского учительства, но такая логика противоречила идее формирования нового советского человека, идее «социалистического воспитания». Резолюция конференции в части кадровой политики отмечает: «Недостаточно квалифицирован, а иногда политически и общественно инертен педагогический персонал, который достаточно ещё не подготовился работать по-новому и недостаточно усвоил, что слепые ребята должны подготовиться к деятельности совместно со зрячими и должны быть строителями новой жизни». Для исправления положения предлагается «усилить партпрослойку в среде педагогического и технического персонала». В соответствии с идеологическими установками государства делегаты конференции признают, что политическая преданность ВКП(б) для сотрудника специальной школы важнее дефектологической квалификации, и потому-то перечень намеченных задач открывает требование увеличить партийную прослойку, тогда как вопрос обеспечения подготовки и переподготовки тифлопедагогов занимает в списке скромное тринадцатое место.

О главной беде всех специальных учреждений — мизерном финансировании в итоговом решении говорится осторожно. В преамбуле документа отмечается, что «окрепла материальная база школы, выросла школа в целом», а в части критической констатируется, что одной из причин плохой работы школ является «недостаточность материальной базы». Делегаты не сочли возможным напомнить власти о неисполнении взятых на себя обязательств по финансированию системы специального образования. Виновных проще и безопаснее было искать на более низком уровне — от директора школы до чиновников местных ОНО. Задачу же нормализации бюджетного финансирования в перечне основных задач на будущее обозначили под четырнадцатым номером: «Просить спешно закончить законодательное оформление введения всеобщего и обязательного начального обучения слепых, добившись расширения сети школ исключительно по линии государственного бюджета, так как по местному бюджету провести эти мероприятия часто невозможно. Добиться с 1929/30 учебного года всемерного улучшения материального положения школ по Соцвосу местного бюджета и приравнивания педагогов школ слепых к педагогам школ II ступени для нормальных, как указывает закон от 9 августа 1927 г. по этим учреждениям». Делегаты также просили: «Отпустить с предстоящего бюджетного года большее количество средств на организацию новых школ».

Вероятно, недостаток финансирования, нехватка учебных мест, нежелание родителей отправлять слепых детей в отдалённые интернаты и понимание того, что специальные школы не могут быть построены повсеместно, натолкнули партийных новаторов на мысль о целесообразности совместного обучения слепых и зрячих. В резолюции предлагается «серьёзно приступить с 1929/30 учебного года к реальному осуществлению совместного обучения слепых со зрячими, как в деревенских школах, так и в городских». Как мы уже знаем, попытки включения аномального ребёнка в один класс с нормально развивающимися сверстниками не могут быть плодотворными без решения организационных, методических, финансовых, правовых и многих других вопросов, однако резолюция не уделяет им внимания.

Оценивая «недочёты работы со слепыми, которые не изжиты», конференция отмечает, что «составленные специальные общеобразовательные программы по ГУ Суне во всех школах применяются». По прошествии десятилетия советская специальная школа для слепых ориентируется на программы единой трудовой школы, т. е. общеобразовательные, отрицая наработки дореволюционных предшественников. Целесообразность разработки оригинальной программы обучения слепых детей долгое время не осознавалась Наркомпросом, его сотрудники были убеждены в том, что содержание обучения в массовой и специальной школе не должно различаться.

Серьёзной помехой в организации обучения и воспитания незрячих детей оказывалась новая практика комплектования школ. «Очень плохо проводится отбор ребят при поступлении их в школу», — фиксирует резолюция. Предлагается «обратить внимание Наркомпроса на тяжёлое положение в отношении помещений школ слепых, состоящих на местном бюджете; ни в коем случае не допускать объединения школы слепых с глухонемыми и умственно отсталыми, как это имеет место в Армавире, Краснодаре и Владикавказе, и добиться разъединения этих школ. Добиться приёма слепых детей дошкольного возраста (сирот) в дошкольные нормальные детские дома, а детей, имеющих родителей, на общих основаниях принимать в детские очаги». Дабы избежать ошибок при зачислении ребёнка в школу, участники конференции рекомендуют совершенствовать технологию приёма, осуществлять его только на основании заключения специалистов: «Добиться, чтобы при приёме слепых во всех школах производился тщательный пе- долого-педагогический отбор их, и всемерно бороться с засорением школы умственно отсталыми и трудновоспитуемыми детьми, для которых должна быть организована по крайней мере одна школа на РСФСР в 1929/30 учебном году. Просить Главсоцвос подтвердить директивой необходимость правильного укомплектования школ ребятами нормального возраста и интеллекта. Согласно Постановлению СНК от 9 августа 1927 г. добиться в НКСО устройства невоспитуемых слепых ребят, достигших 18-летнего возраста, кое-где имеющихся по школам для слепых, и провести в СНКоме закон о патронировании сирот слепых, не попавших в школу».

Делегатов конференции беспокоит, что «не найдены ещё целесообразные виды труда слепого, дающие трудовое устройство и реальный заработок, и большинство школ, поэтому развивают только трикотажное и щёточное дело». Масштабная проблема, которую не успели решить до революции, досталась советской школе в наследство. За десятилетие она существенно обострилась — рынок труда резко сократился, страну захлестнула безработица, упала покупательная способность населения, в силу чего кустарная продукция, производимая слепыми, не пользовалась спросом. «Значительное количество ребят по окончании школы отправляется в деревню, где они часто никак не могут приспособиться к работе, поэтому трудовая подготовка в школах не даёт должного эффекта», — записано в резолюции конференции. Предложено: «...разработать и ввести во все школы единую программу по трудовой подготовке. Провести в жизнь мероприятия по устройству оканчивающих школу слепых в артели слепых».

Участники конференции справедливо считали, что «школы должны добиться прорыва к общественности», полагая, что привлечение внимания населения к проблемам специальной школы способно значительно изменить её социальный статус. «Средствами прорыва» намечены местная и педагогическая пресса, организация общественных комитетов содействия, а также широкое ознакомление населения с жизнью школ и успехами слепых учеников. Правильность выбора средств не вызывает сомнения, но реально воспользоваться ими в складывающихся политических условиях окажется невозможным. Общественные комитеты содействия, как любая другая гражданская инициатива, в стране диктатуры пролетариата невозможны. Местная и педагогическая пресса начнут обходить своим вниманием проблемы инвалидов, тему «несчастливого детства» признают вредной для обсуждения в социалистической прессе. Проведение любых профессиональных съездов будет рассматриваться как политическая акция, а потому их сроки, повестку и состав делегатов потребуется заранее согласовывать с органами ГПУ — НКВД.

До революции специальные учебные заведения жили, как мы знаем, вне политического надзора Министерства народного просвещения и III (жандармского) отделения. В 1920-е гг. специальную школу приравняли к единой трудовой школе, а потому она точно так же идеологизируется. Вот почему в критической части резолюции конференции 1929 г. пишут о недостатках в организации учебного процесса, о методических ошибках, о собственно тифлопедагогических проблемах, а решения принимают в сфере идеологии — «школы должны приступить к активной работе по антирелигиозному и интернациональному воспитанию ребят, усилить классовое воспитание».

К счастью, на I Всероссийской конференции школьных работников со слепыми детьми и подростками обсуждались не только идеологические вопросы. Большой интерес её участников вызвал доклад профессора В. Н. Осиповой «Конституция и строение тела слепых, состояние вегетативной нервной системы и работа головного мозга слепых». Не станем анализировать научные взгляды В. Н. Осиповой, обратим внимание на другое. Мечта В. М. Бонч-Бруевич об организации «изучения природы детской дефективности» сбылась. В Ленинградском институте слепых налажена серьёзная исследовательская работа, результаты которой, согласно резолюции по докладу, должны были «получить большее практическое оформление. <...> Изучение должно вестись на основе точного наблюдения, эксперимента и контроля над фактами, для чего должен быть создан специальный кабинет по изучению слепого ребёнка, снабжённый соответствующей аппаратурой и достаточным количеством работников, желательно в Институте Мозга при рефлексологическом отделении».

Обсудив доклад доктора Ю. Д. Жаринцевой и тифлопедагога Н. П. Малыгиной «Об отборе детей в школы слепых и об определении умственной одарённости», участники конференции приняли решение по процедуре и инструментарию тестирования кандидатов на обучение в специальной школе. По понятным причинам они лишили этого права слабоумных слепых. «Для детей глубоко отсталых, не подлежащих приёму, должно быть организовано патронирование. Для детей дебильных — необходимо открытие специальных вспомогательных классов».

Делегаты конференции поставили вопрос об организации «особых классов для слабовидящих детей с особыми методами преподавания». Подобные классы предлагалось организовать «в крупных городах РСФСР по примеру Западной Европы и Америки».

Говорили и о физическом воспитании незрячих, о работе Всероссийского общества слепых (ВОС). Целесообразным признали организацию при региональных отделениях ВОС «Юнсекций для слепых подростков с 16 лет».

Большой интерес участников конференции привлекли доклады И. В. Булгакова, Б. И. Коваленко, Н. П. Малыгиной,

С. М. Шабалова о трудовой подготовке и политехническом обучении слепых. Не менее горячо говорили об общественно полезной работе учащихся. Доклад по официально ключевой проблеме делал представитель Наркомпроса П. Я. Ефремов.

В резолюции по докладу констатируется «продвижение вперёд школ слепых в отношении их общественно полезной работы», но в то же время отмечается, что «нередко общественно полезная работа школ в целом подменяется общественной работой учительства и более активных ребят, без широкого охвата всей массы учащихся». Делегаты конференции понимают, что многие вопросы трудно решать без заинтересованности общества, и принимают решение в партийной логике: «Просить Главсоцвос принять соответствующие меры и дать соответствующие директивные указания местам по вопросу организации общественности при школах слепых». Последствия искоренения частной благотворительности ощущались всё сильнее, но организаторы верили, что её можно заменить партийной разнарядкой.

Пожалуй, одной из главнейших тем обсуждения стал вопрос о возможности совместного обучения слепых со зрячими в школе, на рабфаке, в техникуме и вузе. Об этом убеждённо говорили М. Г. Дохманов, В. Ф. Козьмин, профессор А. М. Щербина, П. П. Почапин. По их данным, в Вятке, Иркутске, Омске, Прилуках, Ростове-на-Дону, Саратове, Смоленске, других городах складывалась практика совместного обучения. И хотя опыт интеграции был ещё невелик, не все его положительные и отрицательные моменты удалось выявить, делегаты, угадывая желание государства, не раздумывают: «Конференция находит нужным в ближайшее же время приступить к обучению слепых в массовой школе, как в городах, так и в деревнях. <...> При организации работы обычная школа должна по возможности меньше приспосабливаться к особенностям слепых, так как подобное приспособление наносило бы ущерб работе целого коллектива, но вместе с тем вредило бы правильному развитию самого слепого, закрепляя его в беспомощности».

Перечитывая официальные документы и стенограммы тифлопедагогических конференций, мы вынуждены констатировать, что в них не отразились идеи Л. С. Выготского, и это несмотря на то, что большинство его работ, признанных впоследствии классическими, уже были опубликованы. Назовём лишь некоторые: «Вопросы воспитания слепых, глухонемых и умственно отсталых детей» (1924), «К психологии и педагогике детской дефективности» (1924), «Принципы воспитания физически дефективных детей» (1924), «О вспомогательной школе» (1925), «Дефект и сверхкомпенсация» (1927), «Аномалии культурного развития ребёнка» (1928), «Воспитание слепоглухонемых детей» (1928), «Дефект и компенсация» (1928), «Психологические основы воспитания и обучения глухонемого ребёнка» (1928), «Психологические основы воспитания и обучения слепого ребёнка» (1928), «Психофизическая основа воспитания ребёнка с дефектом» (1928), «Умственно отсталые дети» (1928), «Основные проблемы современной дефектологии» (1929), «Вопросы дефектологии» (1930). Почему же настойчивый и ясный призыв гения не был услышан?

Вернёмся к началу истории. Участник II съезда СПОН (1924) профессор Д. И. Азбукин вспоминает: «Доклад Льва Семёновича в полном смысле слова был громом среди ясного неба, совершенно неожиданно и резко переворачивающим всю дефектологию. <...> Это заседание было огненной линией, проведённой между старой и новой советской дефектологией».

Педагогические кадры старой закалки в большинстве своём едва ли приняли молодого мессию, им он должен был казаться разрушителем, ниспровергателем канонов, адептом новой власти, уничтожившей их мир. Соратники и ученики Л. С. Выготского ещё не имели достаточной связи с повседневной школьной практикой и не успели обрести единомышленников в учительской среде, а та, в свою очередь, стремительно менялась, пополняясь людьми идеологически подготовленными, но не имеющими хорошего образования. Общество не успело созреть до понимания замысла гения, а государство, поначалу поддержав энтузиаста, решив свои сиюминутные политические задачи, от него отвернулось. \В 1926—1929 гг. научные взгляды Л. С. Выготского начинают подвергаться критике. «Институт психологии, — пишет А. А. Леонтьев, — стал ему и его ученикам глубоко чужд. <...> Академия коммунистического воспитания — оплот школы Выготского — в 1930 г. попала в немилость, и в 1931 г. её перевели в Ленинград и переименовали. <...> В Москве Выготскому жить и работать спокойно не было возможности, и он фактически переехал в Ленинград». Летом 1934 г. Л. С. Выготский скончался.

Двоюродный брат Л. С. Выготского, поэт и литературовед Д. И. Выгодский (1893—1943), ещё в 1919 г. опубликовал в одной из гомельских газет стихотворение под громким названием «Победитель», предсказав судьбу Льва Семёновича:

Мы все обречены на боль,

Нам всем начертано страданье.

Пускай победой венчан бой,

Но и в победах — наказанье.

Быть победителем — кому

Высокий дух побед не страшен?

Кто в ослепительную тьму

Не упадёт с высоких башен?

По прошествии двух лет со дня смерти Л. С. Выготского выходит Постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов», научное наследие титана подвергается огульной критике, «на долгие годы теория Выготского была исключена из арсенала советской психологической мысли».

События складывались так, что отечественная специальная школа не только 1920—1930-х гг., но и более поздней поры строилась не по Л. С. Выготскому, «Порой у меня создаётся впечатление, — писал в 1990 г. А. А. Леонтьев, — что, переиздай мы сейчас работы Выготского и других замечательных педагогов и педагогических психологов 20-х — начала 30-х гг., нынешние педагоги их бы просто не поняли. Их много лет отучали самостоятельно, творчески думать».