Элегическая лирика Жуковского

Немного биографии для нашего любителя дат:
В. А. Жуковский (1783-1852) родился в семье тульского помещика у турчанки, захваченной в плен при штурме русскими войсками Бендер. Мальчик был усыновлен Андреем Григорьевичем Жуковским, жившим в доме Бунина. В доме получил начальное образование. В 1797 г. поступил в Благородный пансион при Московском университете, где приобрел близких ему друзей, влюбленных, как и он, в изящную европейскую словесность. Здесь же окончательно утвердились художественные вкусы Жуковского, сформировавшиеся на основе эстетики сентиментализма и предромантизма. По окончании пансиона становится активным членом Дружеского лит. общества. Члены общества поставили перед собой задачу знакомить русское общество с новинками западноевропейской литературы.

Ранние стихи Ж. подражательны, еще исполнены моралистического пафоса («Майское утро», 1797 – первое печатное лирическое стихотворение, подражание И.И. Дмитриеву).

Ж. участвует в журнале «Вестник Европы», что способствует утверждению романтической эстетики в русской литературе. В 1812 г. Вступил в народное ополчение. Отечественная война нашла в его творчестве яркий отклик (см. стих-ия «Певец во стане русских воинов», «Ночной смотр», «Четыре сына Франции»). 1817 – переселяется в Петербург, активно участвует в литературной и общественной жизни столицы (достаточно вспомнить его деятельность в обществе «Арзамас». Служит при дворе, становится наставником наследника престола (будущего Александра II). После смерти Пушкина оказывается в разладе со своим придворным окружением, переезжает в Германию. В 1852 г. Жуковский умер в Баден-Бадене, похоронен в Петербурге.

В. А. Жуковский - первый русский поэт-романтик, человек, сыгравший выдающуюся роль в формировании романтического направления в русской литературе. В пору своего литературного ученичества Жуковский испытал большое влияние Карамзина, был поклонником западноевропейской сентиментальной и предромантической поэзии Юнга и Грея. Лирический герой стихотворения Жуковского «Майское утро» (1797) заключает, что жизнь есть «бездна слез и страданий», а счастье ждет человека в могиле. Подобными настроениями отмечены и ранние прозаические опыты Жуковского: «Мысли при гробнице» (1797), «Мысли на кладбище» (1800). В то же время поэт находился под сильным воздействием великих немецких поэтов Гёте и Шиллера. Рано проявилась и другая отличительная черта творчества поэта - культ душевной чистоты, мягкосердечия, человеколюбия и смирения. В 1802 году Жуковский перевел элегию английского поэта-сентименталиста Томаса Грея «Элегия, написанная на сельском кладбище». Элегия начинается традиционным для «чувствительных» стихов пейзажем: туманный сумрак, сосны и вязы, дикая сова, притаившаяся под сводом древней башни. Вступление готовит читателя к восприятию размышлений героя. Он думает о равенстве всех перед смертью, о скромной жизни и неприметном, но полезном труде покойных «праотцев села», созерцает закат, а затем уходит в дубраву лить слезы. Скоро, узнаем мы, и он нашел в могиле «приют от всех земных тревог».
Так в русскую поэзию пришел новый тип лирического героя - меланхолически задумчивого, сосредоточенного на своем внутреннем мире, обращенного к мыслям о вечном.

Элегия и баллада становятся излюбленными жанрами Жуковского. Элегия «Вечер» знаменовала становление романтического биографизма как особого способа воссоздания лирического «я» автора или воображаемого персонажа. Весь окружающий мир воспринимается поэтом в сфере личного опыта, в индивидуальной форме передачи особых душевных состояний.

Поэт-певец осознает себя другом сел и противником городской формы цивилизации, горько сожалеет о распавшемся дружеском круге, о смерти одного из самых близких друзей. Он опасается, что «почестей исканье» могут заглушить воспоминание о дружбе и любви. К концу стихотворения он предсказывает особую судьбу поэту, в которой содержится намек на его избранническую роль романтика.

Природный мир, вызывающий в лирическом «я» прихотливые и изменчивые переживания и настроения, составляет собственно содержание элегии. «Вечер» - по сравнению с сентименталистской элегией – являет собой новый и по методу, и по приемам психологического рисунка тип романтического текста: сменяющие друг друга воспоминания, мысли, настроения и чувства призваны выразить неповторимый в своем внутреннем содержании новый душевный опыт, особенно достоверный в размышлениях о скоротечности юности, о потерях человека на жизненном пути.

Движение природы в смене явлений раннего вечера поздними сумерками призвано обосновать смену настроений поэта. Не изображение летней ночи определяет задачу поэта, а попытка подвести итог своих скорбных размышлений, связанных с ощущением близящейся смерти. Текст элегии потому лишен бытовой конкретности: реальные образы Ж. заменяет условными: соловей – «Филомена», пахарь – «оратай» и т.п. Романтизм, как и сентиментализм и классицизм, оперирует условными образами и понятиями. В этом заключалась преемственность эстетического опыта людей в 18 и 19 вв.

Жуковский выступает в этом произведении как создатель романтического пейзажа, которому свойствен сумрачный колорит угасающего дня, закатного часа. Наполненность природы «эфирными явлениями»: дуновениями, веяниями, дыханием воздушной струи – становится отныне пейзажной темой русской поэзии. Идеальное бытие природы вне вещественной конкретики – одно из открытий Жуковского-романтика, предваряющее поэтику А. Блока.

Романтическое мировосприятие поэта преломляется и в его гражданской лирике. гражданственность, глубокий патриотизм всегда были свойственны.Наибольшая социально-патриотическая активность Жуковскогопроявилась в пору Отечественной войны 1812 года. В 1813 году в послании «Тургеневу…» поэт ополчается против «гнусного света», где «доброму следов ко счастью нет» и «мнение над совестью властитель», где все «иль жертва, иль губитель!». В 1814 году в гражданственном послании «Императору Александру» он восторгается могучей отвагой народа, выступившего на защиту национальной независимости, и здесь же поэт просит царя «благословить» народ «державною рукою» и «поверить» ему, иными словами, раскрепостить его. В том же году в гимне «Певец в Кремле» поэт высказывает надежду на то, чтобы в государстве цвели «тишина», «устройство и свобода», а также была «без рабства верность» перед троном.

Из всех гимнов Жуковского идейно и художественно выделяется «Певец во стане русских воинов» (1812). Его основная часть написана перед сражением при Тарутине, где находился в ополчении и поэт. В этом гимне средства гражданской торжественности, так свойственные классицизму, поэт искусно подчиняет романтическому пафосу выражения глубоко патриотической идейности. Величие ведущих идей гимна: пламенная любовь к родине-святыне, хвала доблести и мужеству русского народа-богатыря, его массовому героизму, возбуждение его воинского духа и непреоборимая уверенность в близкой победе над иноземным захватчиком-врагом — отражает могучий взлет общенациональных чувств, осознание патриотической мощи в тот драматический момент русской истории.

Конечно, верный своим дидактическим позициям, Жуковский не обошел в «Певце…» привычных для него религиозно-нравственных наставлений о вере, смирении, покорности властям, загробном воздаянии и т. д.

В произведении одическая торжественность, привычные ее формы (обращения, перифразы, славянизмы и т. д.) приняли глубоко лирическую и романтическую окраску. Романтичны здесь своей необычностью, одушевленностью, поэтичностью и зарисовки природы. Придавая гимну торжественность, Жуковский обращается к возвышенному языку, к славянизмам: «се», «рать», «грады», «сонм», «зрит», «прияли», «сей», «на поле бранном», «вперил», «внимай». Здесь прозвучали и лексические предвестия гражданственной поэзии декабристов: «отчизна», «родина святая»,«священный алтарь», «подвиг». Чтобы ярче передать мужественность гимна, автор обращается к динамическим, предельно собранным, нередко эллиптическим выражениям: «Наш каждый ратник — славянин»; «Там девы прелесть наших дней»; «Священный трон твой — наш алтарь»; «За гибель-гибель, брань- за брань». Во многих случаях фразы гимна приобретают рельефно выраженную афористичность: «Мы села-в пепел; грады — в прах; В мечи -серпы и плуги». Этому же служат и чеканные антитетические фразы: «Где жизнь судьба ему дала, Там брань чего сразила; Где колыбель его была, Там днесь его могила».

Эмоционально-патетической тональности, сердечности, лиричности гимна способствует обилие восклицательных, вопросительных и недосказанных предложений: «Сей кубок чадам древних лет! — Где прелести? Где младость? Увы! — А ли, Кутайсов, вождь младой…»

Усиливая торжественную, лирико-патетическую тональность гимна, поэтизируя изображаемое событие, Жуковский сознательно заменяет «ядра» и«пули» — на «стрелы», «сабли» — на «мечи» и «щиты», «шинели» и «фуражки» — на «броню» и «шлемы».

Разнообразя краски в характеристике героев-полководцев, поэт использует народно-сказочные средства (образ Платова), в частности заимствованные из«Слова о полку Игореве»: «Орлом шумишь по облакам, По полю волком рыщешь». «Певец во стане…», переписанный во многих тысячах экземпляров, облетел всю Россию. Многие его фразы превратились в крылатые.

Во второй половине 1810-х - начале 1820-х гг. в творчестве Жуковского усиливаются романтические тенденции. Наиболее определенно новые стороны романтической концепции поэта отразились в стихотворении «Невыразимое» (1819, напечатано в 1827 г.)

В «Невыразимом» намечаются объяснение взгляда Ж. на природу романтического вдохновения и философия искусства слова: только поэзия на мгновение запечатлевает идеальную красоту запредельного, а поскольку в ней заключена изначальная тайна, то слово никогда не в состоянии найти адекватное выражение красоте. Поэтическое познание, согласно романтической трактовке Жуковского, совершается путем открытия «бесконечного» в «конечном», путем обнаружения небесно-прекрасного в любом чувственно-осязаемом предмете. Пытаясь слиться с природой, поэт вынужден признать свое бессилие. Прекрасное не имеет словесных заменителей, оно может быть прочувствовано лишь в форме мимолетного видения. Подлинным свидетелем восторга перед минутным явлением прекрасного остается язык молчания.

Элегия «Море». Пейзаж лишен конкретности: безмолвное море и светлое небо соседствуют с темными тучами и беспокойными волнами, в чреде которых попеременно возникает то утренний, то вечерний свет. Обладая исключительной отзывчивостью на изменения в «поведении» природных стихий, поэт в своих ощущениях становится как бы зеркальным отражением природы. Море близко душе поэта так, как могут быть близки друг другу равноправные и равновеликие стихии: морская бездна и бездна лирического «я». Жизнь моря предстает у Ж. в свете ирреальной устремленности «мировой души» ко всеобщему единству и целостности, которую не удается восстановить. Для Ж., в отличие от Пушкина и Байрона, море не является символом свободы, а олицетворяет неволю, тлен и безысходность:333

Для понимания своеобразия романтизма Ж. целесообразно сопоставить «Море» Жуковского и «К морю» Пушкина. Первый внешне остается в рамках «пейзажной» лирики, П. выходит за ее пределы и отдается гражданский и общефилософским размышлениям. Пушкинское море – свободная, непокорная стихия. Проблематика оказывается различной: Ж. лелеет «таинственную сладость жизни», а П. протестует против гражданской неволи в свете романтически понимаемой стихии свободы. Пушкинское понимание моря носит более конкретный характер, поскольку не отождествляется с лирическим героем, а служит ему лишь путеводным началом. У Ж. море – безмолвная бездна, у П. – стихия, взывающая к действенному обнаружению душевных волнений, красота у Ж. «встревожена», у П. пребывает в торжественном покое.

Ж. открыл новое понимание принципа поэтической субъективности. Выражение процессуального характера душевной жизни поэтического «я» составляет лирический феномен Ж. Ж. обязана р. Лирика открытием утонченного анализа сознания человека в его эмоциональной изменчивости, в прихотливой динамике. Напряженный драматизм балладного жанра, самоуглубление в элегической мечте, психологическая утонченность в лирической песне – вот главные достижения Ж.-романтика. Он предельно отчетливо выразил сущностные основы элегического романтизма: тоска в разлуке, томление по встрече с возлюбленной, растворение сознания в воображении и мечте. Он достиг в рамках лирического рода последовательной эстетизации жизненных явлений. Стремление его романтического героя к возвышенному и величественному идеалу расширяло возможности отображения самоуглубления, внутренней рефлексии, исповедальности.

Баллады Жуковского

Создавая жанр баллады в русской литературе (хотя баллады писались и до него, в частности Михаилом Муравьёвым, Карамзиным), Жуковский не стремился к изобретению оригинальных “отечественных” сюжетов. Из более чем тридцати написанных им баллад лишь несколько имеют фабулу, придуманную самим поэтом: «Ахилл», «Эолова арфа», «Двенадцать спящих дев» (и то в целом сюжет стихотворения представляет собой переработку прозаического романа предромантика Х.Г. Шписса «Двенадцать спящих девушек, история о привидениях»), «Узник», отчасти «Светлана», если не учитывать её внутренней зависимости от «Леноры» Бюргера. Остальные – переводы из Гёте, Шиллера, Саути, Уланда и других. Но как раз среди этих переводов – подлинные шедевры русской литературы. Одновременно с впитыванием европейских традиций, Жуковский создает в «Людмиле», «Светлане» национальную форму баллады.

В основе эстетики баллады лежит представление об ужасном событии в судьбе человека, оно реализуется у романтиков в образах разного ночного мракобесия. Действие происходит в особой полуфантастической обстановке: кладбище, разверстые могилы, багровая луна, ночная тусовка пляшущих духов под аккомпанемент каркающих ворон. Жизнь как постоянное противостояние судьбе, как поединок человека и обстоятельств, которые одерживают верх над человеком, трагическая обреченность человека, наличие неподвластной человеку силы рока – такова этико-философская проблематика баллад. Основа балладного сюжета заключена в преодолении человеком преграды между посюсторонним и потусторонним миром.

В балладе «Светлана» (опубликована в «Вестнике Европы» в 1813 г.) Жуковский предпринял попытку создать самостоятельное произведение, опирающееся в своем сюжете на национальные обычаи народа – в отличие от баллады «Людмила», вольного перевода баллады нем. поэта Бюргера «Ленора». В «Светлане» Ж. использовал древнее поверье о гаданиях крестьянских девушек в ночь перед Крещением. Баллада становится формой обращения поэтов-профессионалов к образам и сюжетам, почерпнутым из фольклора. Светлана, как и Ленора, грустит из-за длительной разлуки с женихом, а в полночь гадает о судьбе своего возлюбленного. Тут за ней заходит ее жених, весь такой трупачок, увозит ее. Пока едут мимо хижины, Светлана замечает, что там идет отпевание. Жених привозит невесту в хижину, а там, увы, ее ждут не страсть и ласки в духе рококо, а всего лишь гроб посередине комнаты. Но внезапно появившийся «белый голубочек» спасает Светлану от мертвеца. Света просыпается, любимый на пороге. Конец.

Структура данной баллады отражает двойственность художественного метода этого жанра. Вначале «Светлана» исполнена романтического пафоса тайны и чуда, и поэт тонко передает восторженное и одновременно робкое состояние чувств молодой души. В кульминационный момент автор нарушает изначально заданный национальный колорит, воссоздавая типично сентименталистскую ситуацию: «голубок», преисполненный исключительной чувствительности по отношению к девушке, смело спасает ее от страшного мертвеца. Концовка чрезвычайно идеализирует ситуацию, и эта идеализация подкрепляется дидактическим итогом:

Лучший друг нам в жизни сей

Вера в Провидение.

Благ зиждителя закон:

Здесь несчастье – лживый сон:

Счастье – пробужденье.

В противоположность Людмиле, героине одноименной ранее написанной баллады, которая «Творца на суд звала», Светлана молит ангеля-утешителя утолить ее печаль, и ее просьбы моментально услышаны. Противоречат исходной балладной традиции уход от фантастики, одновременно шутливая и счастливая концовка, введение реальных мотивировок.

В балладе «Людмила» Жуковский проводит идею смирения более последовательно. Оба героя становятся игрушками в руках таинственных и беспощадных сил: невеста ждет возвращения жениха с войны, однако после возвращения войска обнаруживает, что его нет, и она в отчаянии ропщет на судьбу. Тогда ночью появляется призрак ее жениха и увозит ее с собой в могилу. Любые нравственные нормы, известные человеку, в мире подлинно романтической баллады утрачивают свою действенность перед ликом неведомого и непознаваемого. В балладе «Людмила» нет обещания торжества справедливости, как это было свойственно фольклору и просветительской литературе 18 в. Протест Людмилы вызывает усугубление кары, человек становится рабом судьбы, которой он должен подчиниться.

Впрочем, романтичность баллады реализуется не в моралистическом постулате о «безрассудности ропота смертных», а в ходе сюжета. Расширение границ обыденного, тяга к неизведанному – вот главные составляющие романтического взгляда на мир, осуществленные в этой балладе, само же нарушение кем-либо человеческих и божеских законов не содержит в себе ничего романтического, как и появление потустороннего гостя и проявление знаков, которые подает провидение.

Баллады Ж. открыли романтическое течение в русской литературе, создали оригинальную жанровую традицию: фантастически напряженный ход событий, драматизированный сюжет, моралистический итог, откровенная условность авторской позиции. После Ж. в русской поэзии легендарность историко-героического сюжета стала необходимым условием балладного жанра.