Классический взгляд: Бесстрастность Бога

В классическом понимании Бога, выраженном, например, в таких платоновских диалогах как " Республика ", преобладает понятие о совершенстве. Быть совершенным означает быть неизменным и самодостаточным. Невозможно, поэтому, чтобы такое совершенное существо было затронуто или изменено чем-то кроме себя самого. Кроме того, совершенство понималось в очень статичном смысле. Если Бог совершенен, то изменения в какую-либо сторону невозможны. Если Бог изменяется, то Он либо отдаляется от совершенства (что означает, что Он более не совершенен), либо двигается к совершенству (что означает, что Он не был совершенен в прошлом). Вторя этим идеям, Аристотель заявил, что "всякое изменение будет изменением к худшему", и таким образом, оградил божественное существо от изменений и страданий.

Такое понимание Бога перешло в христианское богословие еще на ранней стадии. Филон Александрийский, эллинизированный иудей, чьи произведения пользовались популярностью у раннехристианских авторов, написал трактат, озаглавленный " Quod Deus immutabilis sit " ("О том, что Бог неизменен"), в котором страстно отстаивал бесстрастность Божию. Места Библии, в которых говорится о страданиях Бога, утверждал он, следует воспринимать как метафоры и не признавать за ними их полного буквального значения. Признание изменяемости Божьей означает отрицание божественного совершенства. "Что может быть дерзостней, чем предполагать, что Неизменный изменяется?" - спрашивал Филон Казалось, что на этот вопрос не может быть ответа.

С точки зрения Филона, нельзя допустить, чтобы Бог страдал или испытывал что-то, похожее на страсть. Находясь под влиянием этой идеи, Ансельм Кентерберийский утверждал, что Бог сострадателен в понятиях нашего опыта, но не в понятиях Своей божественной сущности. Язык любви и сострадания, примененный в отношении Бога, рассматривается как образный. Мы можем воспринимать Бога сострадательным, тем не менее, это не означает, что Богу действительно присуща сострадательность. Ансельм рассуждает об этом в своей работе " Proslogion ":

"Ты сострадателен в понятиях нашего опыта, но не в понятиях своего существа... Так как, когда ты видишь нас в нашем негодном состоянии, мы ощущаем действие этого сострадания, но не ощущаем это чувство. Так что ты сострадателен, поскольку ты спасаешь негодных и щадишь тех, кто грешит против тебя, однако, Ты не сострадателен, потому что Ты не испытываешь сострадания к негодности".

Фома Аквинский развивает этот взгляд, в первую очередь, в своих размышлениях о любви Божией к грешникам. Любовь подразумевает уязвимость и, потенциально, Бога могут тронуть наши горести или несчастья. Фома Аквинский отбрасывает эту возможность: "Милосердие является чертой Бога, при условии, что оно считается действием, а не чувством страдания. Богу не пристало печалиться о несчастьях других".

Здесь возникает очевидная трудность. Иисус Христос страдал и умер на кресте. Традиционное христианское богословие заявляет, что Иисус Христос есть воплощенный Бог. Из этого, казалось бы, следует, что Бог страдал во Христе. (Здесь имеется в виду вопрос о "передаче свойств", который будет рассмотрен в соответствующем разделе в следующей главе). Ничего подобного, заявляет большинство патристических авторов, находящихся под глубоким влиянием языческой идее о бесстрастности Бога. Иисус Христос страдал в Своей человеческой, а не божественной природе. Таким образом, Бог не испытал человеческие страдания и оставался незатронутым этим аспектом мира.

Страдающий Бог

Выше мы уже видели, как в патристический и средневековый периоды идея о бесстрастности Бога достигла значительного влияния. И все же, она вызвала протесты. Вероятно, наиболее известным из них можно считать "богословие креста" Мартина Лютера, которое возникло в период 1518-1519 гг. В ходе Гейдельбергского диспута (1518г.) Лютер противопоставил два образа мысли о Боге. "Богословие славы" (theologia gloriae) воспринимает славу, силу и мудрость Божию в творении "Богословие креста" (theologia crucis) выявляет скрытые страдания Божьи и Его унижение на кресте Христовом. Говоря о том, как Бог участвует в страданиях распятого Христа, Лютер намеренно использует фразу " Deus crucifixus " ("распятый Бог").

В конце двадцатого века говорить о страдающем Боге стало своего рода "новой ортодоксальностью". Книга Юргена Мольтмана " Распятый Бог " (1974 г.) считается наиболее значительной работой, излагающей эту мысль, она вызвала оживленные обсуждения. Что же привело к возрождению идеи о страдающем Боге? Можно выделить три причины, каждая из которых возникла в период после первой мировой войны. Их сочетание привело к возникновению и широкому распространению скептицизма в отношении традиционных идей о бесстрастности Божией.

1. Возникновение протестующего атеизма. Ужасы первой мировой войны оказали глубокое воздействие на западную богословскую мысль. Страдания этого периода привели к широкому распространению мнения, что либеральный протестантизм был роковым образом скомпрометирован своим оптимистическим взглядом на природу человека. Далеко не случайно, что после этой трагедии возникло диалектическое богословие. Другим важным следствием стало движение, известное как "протестующий атеизм", которое выдвинуло серьезные нравственные возражения против веры в Бога. Как можно было верить в Бога, Который стоял выше таких страданий и боли мира.

Зарождение подобных идей можно найти в романе Федора Достоевского "Братья Карамазовы". Они получили более полное развитие в двадцатом веке, часто используя в качестве модели персонаж из романа Достоевского, Ивана Карамазова. Бунт Карамазова против Бога (или, точнее, идеи о Боге) имеет в своей основе отказ признать то, что страдания невинного ребенка могут быть оправданы. Альбер Камю развил эти идеи и своей работе " L'homme revolte " ("Бунтующий человек"), в которой карамазовский протест был выражен как "метафизический бунт". Такие авторы как Юрген Мольтман видели в этом протесте против невозмутимого Бога "единственный серьезный повод для атеизма". Эта глубоко нравственная форма атеизма требовала серьезного ответа со стороны богословия — богословия страдающего Бога.

2. Возрождение интереса к работам Лютера. В 1883 г. было начато веймарское издание произведений Лютера, посвященное 400-летней годовщине со дня его рождения. Возникшая в результате этого издания доступность трудов Лютера (многие из которых не были ранее опубликованы) привела к возрождению его научных взглядов, особенно в немецких богословских кругах. Такие ученые, как Карл Холль, подготовили почву для оживления интереса ко многим идеям Лютера, особенно к "богословию креста". Лютеровские идеи о "Боге, Который скрыт в страдании" стали доступны именно в тот момент, когда они были нужны.

3. Растущее влияние движения "истории догмы". Хотя это движение достигло своей кульминации в конце девятнадцатого века, потребовалось некоторое время для того, чтобы его воздействие приникло в христианское богословие в целом. Ко времени окончания первой мировой войны, возросло осознание того, что в христианское богословие проникли многочисленные греческие идеи (например, о бесстрастности Божией). Значительное внимание было обращено на искоренение этих идей. Протестующий атеизм создал климат, в котором стало апологетической необходимостью говорить о страдающем Боге. Сторонники движения "истории догмы" объявили, что в патристический период христианская мысль повернулось в неправильную сторону, и что создавшееся положение можно успешно исправить. Заявления христиан о том, что Бог выше страданий или что он неуязвим, были признаны неподлинными. Настало время выявить подлинные христианские идеи о страданиях Бога во Христе.

Следует также упомянуть еще о трех соображениях. Во-первых, процессуальная мысль дала новый стимул к тому, чтобы видеть в Боге "товарища по страданию, Который понимает" (А. Н. Уайтхед). И все же, многие из тех, кто приветствовал этот взгляд, колебались по поводу богословских следствий, которые вытекали из него. Акцент процессуальной мысли на главенстве творческого начала, казалось, в значительной мере не согласовывался с традиционной христианской мыслью о трансцендентности Бога. Приемлемой альтернативой было обоснование понятия о Боге как о "товарище по страданиям" Самоограничением Божьим, особенно во кресте Христовом.

Во-вторых, новые исследования Ветхого Завета - например, работы Авраама Гешеля " Бог пророков " (1930 г.) и Т. Э. Фретхайма " Страдания Бога " (1984 г.) - привлекли внимание к тому, как в Ветхом Завете Бог часто изображался разделяющим горести Израиля. Бога ранят и трогают страдания Его народа. Если классический теизм не мог примириться с этим взглядом, то тем хуже для него.

В-третьих, само понятие о "любви" стало в нынешнем веке предметом оживленного обсуждения. Богословы, стоящие на традиционных позициях - например, позициях Ансельма и Фомы Аквинского — определяли любовь как выражение и проявление заботы и доброй воли по отношению к другим. Согласно этому определению вполне можно говорить о "бесстрастной любви Божьей" - то есть, о любви, не вызывающей эмоциональных переживаний по поводу положения объекта любви. И все же, новый интерес к психологии человеческих эмоций поставил ряд вопросов по поводу этого понятия о любви. Можно ли по-настоящему говорить о "любви" без взаимного участия в страданиях и чувствах? "Любовь" подразумевает осознание любящим страданий любимого и поэтому, представляет собой форму участия в горестях. Подобные соображения подорвали интуитивную (но не интеллектуальную) достоверность идеи о бесстрастном Боге.

Среди важнейших работ по вопросу о богословских следствиях идеи о "страдающем Боге" следует, очевидно, выделить две, как имеющие особое значение.

1. В своей работе " Распятый Бог " (1974 г.) Юрген Мольтман утверждал, что крест выступает в качестве одновременно основания и критерия истинного христианского богословия. Страсти Христа, и особенно Его возглас - "Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Мр.15.34) - стоит в центре христианского мышления. Крест следует рассматривать как событие, произошедшее между Отцом и Сыном, в котором Отец выстрадал смерть Своего Сына, чтобы искупить грешное человечество.

Мольтман утверждает, что Бога, Который не может страдать, можно считать ущербным, а не совершенным Богом. Подчеркивая, что Бога нельзя заставить измениться или претерпеть страдания, Мольтман заявляет, что Бог Сам пожелал претерпеть эти страдания. Эти страдания Бога становятся следствием Его решения, и готовности страдать:

"Бог, Который не может страдать, беднее любого человека. Поскольку Бог, Который не в состоянии страдать, является Существом, Которое не может проявить участие. Страдания и несправедливость не трогают Его. А поскольку Он совершенно нечувствителен, Его ничто не может тронуть или потрясти. Он не может плакать, так как у Него нет слез. Тот, кто не может страдать, не может и любить. Поэтому, Он оказывается Существом без любви".

Здесь Мольтман сводит воедино ряд соображений, которые были отмечены выше, включая идею о том, что любовь предусматривает участие любящего в страданиях любимого.

2. В своей работе " Богословие боли Божьей " (1946 г.) японский автор Казо Китамори утверждает, что истинная любовь коренится в страданиях. "Бог является раненым Господом, несущим боль в Себе". Бог, благодаря тому, что Он Сам испытывает боль и страдания, в состоянии придать человеческим страданиям смысл и достоинство. Как и Мольтман, Китамори основывается на лютеровском богословии креста.

На первый взгляд, мысль о страдающем Боге может показаться еретичной в глазах христианской ортодоксальности. В патристическом богословии можно выделить два неприемлемых взгляда, связанных со страданиями Бога - патрипассианство и теопасхитизм. Первый считался ересью, а второй потенциально вводящим в заблуждение. Оба они заслуживают краткого рассмотрения.

Патрипассианство возникло в III в. и было связано с такими авторами как, Ноэт, Праксей и Савеллий. Оно было основано на вере, что Отец страдал так же, как и Сын. Иными словами, страдания Христа на кресте следует считать страданиями и Отца. По мнению этих авторов, единственными отличиями между Лицами Троицы выступает образ действий или функции. Иными словами, Отец, Сын и Святой Дух представляются лишь различными способами бытия или выражения одной и той же божественной сущности. Эта форма модализма, часто известная как савеллианство, будет рассмотрена ниже в связи с доктриной о Троице.

Теопасхитизм возник в VI в. и связан с такими авторами, как Иоанн Максенций. Основным положением этого движения было "Одно из Лиц Троицы было распято". Эта формула может быть истолкована во вполне ортодоксальном смысле (она похожа на известную формулу Лютера "распятый Бог") и как таковая, пользовалась поддержкой Леонтия Византийского. Однако, более осторожные авторы, такие как папа Гормизд (умер в 523 г.), считали эту доктрину потенциально вводящей в заблуждение, и от нее постепенно отказались.

Доктрина о страдающем Боге оправдывает теопасхитизм и трактует взаимоотношения страдающего Бога и Христа таким образом, что удается избежать патрипассианских трудностей. Китамори, например, выделяет способы которыми Отец и Сын страдают. "Бог Отец, Который скрыл Себя в смерти Бога Сына, является Богом в боли. Поэтому, боль Бога не просто боль Бога Сына или Бога Отца, но боль двух Лиц, Которые по существу едины". Вероятно, наиболее утонченная формулировка этой доктрины содержится в работе Юргена Мольтмана "Распятый Бог" и звучит следующим образом.

"Отец и Сын страдают - однако, они испытывают это страдание по разному. Сын страдает от боли и смерти на кресте; Отец теряет Сына и страдает от этой потери. Хотя в крестных страданиях участвуют и Отец, и Сын, их участие нельзя назвать идентичным (патрипассианская позиция), а различным. "В страстях Сына Отец Сам испытывает боль оставленности. В смерти Сына смерть приходит к Самому Богу, и Отец, в Своей любви к покинутому человечеству, страдает от смерти Сына".

Уверенное заявление Мольтмана о "смерти Бога" естественным образом подводит нас к рассмотрению вопроса о том, можно ли считать Бога умершим.

Смерть Бога?

Если Бог может страдать, то может ли Он умереть? Или он мертв сейчас? Эти вопросы требуют рассмотрения в ходе любых рассуждений, касающихся страданий Бога во Христе. Свидетельствами христианских верований служат только учебники по богословию, но и религиозные гимны. Целый ряд известных гимнов христианской Церкви упоминает о смерти Бога, ликуя по поводу парадокса, заключающегося в том, что бессмертный Бог может умереть на кресте. Вероятно наиболее известным примером может послужить гимн "Может ли это быть", написанный Чарльзом Уэсли в восемнадцатом веке. Он включает такие строки:

Поразительная любовь! Как это может быть,

Чтобы Ты, мой Бог, умер за меня?

Эти строки выражают мысль о том, что бессмертный Бог отдается смерти, что становится выражением любви и верности обетованиям. Эта же мысль выражена и в другом месте этого же гимна:

Все это тайна! Бессмертный умирает!

Как постичь Его удивительный замысел?

Но как же, возникает неизбежный вопрос, можно говорить о том, что Бог "умирает"?

В течение нескольких недель в 1965 г. вопросы богословия не сходили с первых полос газет в Соединенных Штатах. Журнал " Time " вышел специальным выпуском, в котором объявлялось, что Бог мертв. Такие лозунги, как "Бог мертв" и "Смерть Бога" привлекли к себе общенародный интерес. В журнале " Christian Century " от 16 февраля 1966 года был помещен сатирический бланк заявления о вступлении в "Клуб мертвого Бога". В научных журналах стали появляться новые термины: такие слова, как "теотанасия", "теотанатология" и "теотанатопсис" были у всех на слуху, пока, к счастью, они не были преданы заслуженному забвению.

За лозунгом "Смерть Бога" можно выявить два совершенно различных потока рассуждений.

1. Мнение, связываемое, главным образом, с немецким философом Ницше, о том, что человеческая цивилизация достигла такой стадии своего развития, что она может отказаться от понятия о Боге. Кризис веры на Западе, особенно в Западной Европе, который зарождался в девятнадцатом веке, наконец достиг зрелости. Историк современной мысли Карл Бекер описывает это явление следующим образом:

"Это напоминало слухи, которые зародились неизвестно когда, однако, стали такими настойчивыми, что их нельзя было более игнорировать: слух о том, что Бог, тайно уйдя ночью, собирался пересечь границы известного мира и оставить человечество в беде. Нам необходимо осознать, что в те годы над Богом проходил суд".

Те же чувства выражены в поэме Т. С. Элиота " Скала ":

"Кажется, что случилось то, что никогда не случалось раньше: хотя мы не знаем, когда, почему, как и где.

Люди оставили Бога, но не ради других богов; и этого раньше никогда не бывало".

Заявление Ницше (''Счастливая наука ", 1882 г.) о том, что "Бог мертв! Бог остается мертвым! И это мы убили Его!" таким образом выражает общую культурную атмосферу, в которой не остается места для Бога. Этот светский взгляд хорошо исследован в работе Гебриэла Ваха-ниана " Смерть Бога: культура нашей постхристианской эры " (1961 г.). Вильям Гамильтон выразил это чувство следующим образом:

"Мы говорим не об отсутствии ощущения Бога, но об ощущении Его отсутствия... Необходимо заявить о смерти Бога; уверенность, с которой мы считали, можно говорить о Боге, прошла... Остается чувство пустоты, неверия, потерянности, отсутствия не просто идолов и богов, Самого Бога. Это ощущение не ограничивается несколькими невротичными типами, оно не относится к частным или внутренним. Смерть Бога - публичное событие нашей истории".

Хотя предсказания полной секуляризации западного общества остаются неисполнившимися, мотив "смерти Бога" передает атмосферу этого критического момента западной культуры.

Это явление имело важные следствия для тех христианских богословов, которые в своих рассуждениях исходили из событий культурной жизни. В своей работе " Светское значение Евангелия " (1963 г.) Пауль ван Бурен, утверждая, что слово "Бог" перестало иметь какое-либо значение, пытается изложить евангелие в чисто атеистическом свете. Вера в трансцендентного Бога подменяется приверженностью к "этике Иисуса", в центре которой находится уважение к образу жизни Иисуса. В своей работе " Евангелие христианского атеизма " (1966 г.) Томас Дж. Дж. Альтицер вновь поднял вопрос о том, что, хотя нельзя больше говорить о том, что Иисус был Богом, можно сказать, что Бог был Иисусом -придавая таким образом авторитет словам и поступкам Иисуса, несмотря на то, что вера в Бога более не сохраняется.

2. Этому полностью противостоит мнение о том, что Иисус Христос имеет столь высокую степень отождествления с Богом, что можно говорить о Боге "умирающем" во Христе. Точно так, как можно говорить о том, что Бог страдал во Христе, можно говорить и о том, что Бог таким же образом испытал смерть или "тленность". Этот взгляд представляет значительно меньший культурный интерес, хотя он, вероятно имеет большую важность в богословском отношении. Частично, в ответ на определенные явления в Соединенных Штатах, в частности на широкое распространение лозунга "Бог мертв", Эберхард Юнгель написал работу, озаглавленную " Смерть живого Бога " (1968 г.) в которой он утверждает, что через смерть Христа Бог вовлекается в " Verganglichkeit " - немецкое слово, которое часто переводится как "тленность". Таким образом, Юнгель, который подробнее разработал эти идеи в своей книге " Бог как тайна мира " (1983 г.), видит в теме "смерти Бога" важное утверждение самоотождествления Бога с преходящим миром страданий. Разрабатывая родственную идею в своей работе " Распятый Бог", Юрген Мольтман говорит (хотя, как может показаться, несколько завуалировано) о "смерти Бога". Бог отождествляет Себя со всеми, кто страдает и умирает, и таким образом участвует в человеческих страданиях и смерти. Эти моменты человеческой истории включаются в историю Бога. "Признание Бога в крестных страданиях Христа... означает признание креста, неразрешимых страданий, смерти и безнадежного отрицания Бога". Мольтман излагает этот взгляд, используя страшный эпизод из романа Эли Визеля " Ночь ", в котором описывается казнь в Освенциме. В толпе, которая наблюдала повешение трех человек, кто-то спросил "Где же Бог?". Мольтман приводит этот эпизод, чтобы показать, что через крест Христов Бог ощущает и испытывает смерть. Бог знает, что такое смерть.

ВСЕМОГУЩЕСТВО БОЖЬЕ

Никео-Цареградский символ веры начинается уверенными словами "Верую в Бога, Отца всемогущего..." Вера во "всемогущего" Бога, таким образом, представляет собой существенный элемент традиционной христианской веры. Что же означает "всемогущество" Божье? С точки зрения здравого смысла, можно определить всемогущество следующим образом: если Бог всемогущ, то Он может сделать все, что угодно. Конечно же, Бог не может создать квадратный круг или круглый треугольник; это было бы логическим противоречием. Однако, идея о божественном всемогуществе, похоже, подразумевает, что Бог может сделать все, что не влечет очевидное противоречие.

Более коварной проблемой становится следующий вопрос: "Может ли Бог создать камень, который нельзя поднять?". Если Бог не может создать такой камень, то идея о божественном всемогуществе представляется опровергнутой. Однако, если Бог может создать такой камень, тогда Он не может сделать другое - а именно, поднять этот камень. В обоих случаях следует, что Бог не всемогущ.

Такие логические изыскания представляют, несомненно, некоторую ценность, поскольку они проливают свет на трудности, с которыми сопряжены попытки описания Бога. Одним из важных правил христианского богословия является четкое определение значения терминов. Слова с одним значением в светском контексте, часто могут иметь другое, более тонкое и имеющее нюансы богословское значение. Как мы увидим ниже, отличным примером этого правила служит термин "всемогущество".

Определение "всемогущества"

Исследуем определение "всемогущества", рассмотрев некоторые доводы, приведенные К. С. Льюисом в его знаменитой книге "Проблема боли". Льюис начинает с постановки проблемы, которую он формулирует следующим образом:

"Если Бог благ, то Он хочет сделать Свои творения совершенно счастливыми, а если Бог всемогущ, то Он может сделать то, что Он хочет. Однако, Его творения несчастливы. Поэтому, Бог не достаточно благ и/или недостаточно могуществен. В этом заключается проблема боли в простейшей ее форме".

Что же имеется в виду под словами, что Бог всемогущ? Льюис утверждает, что это не означает, будто Бог может делать все. После того, как Бог решает сделать что-либо определенное, или повести себя определенным образом, другие возможности исключаются.

"Если вы сказали: "Бог может дать Своим творениям свободную волю и в то же время ее удержать", то вы ничего не сказали о Боге: бессмысленные сочетания слов не станут вдруг осмысленными только потому, что вы присоедините к ним два других слова: "Бог может". Остается истиной, что для Бога возможно любое дело: внутренняя невозможность не есть дело, а нечто не существующее реально".

Следовательно, Бог не может сделать то, что невозможно логически. Однако, Люис идет дальше: Бог не может сделать ничего, что не соответствует Его природе. Не просто логика, утверждает он, но сама природа Бога не дает ему делать определенные вещи.

Этот вопрос убедительно изложен Ансельмом Кентерберийским в его работе " Proslogion ", когда он рассуждает о природе Бога.

"Как можно быть всемогущим и в то же время не иметь возможности делать все? Но как можно делать все и в то же время не быть испорченным, не лгать, не делать истинное ложным?... Или способность делать это служит выражением не силы, а бессилия".

Иными словами говоря, некоторые качества могут быть истолкованы как результат отсутствия силы, а не ее наличия. Рассмотрим, например, вопрос: "Может ли Бог согрешить? Христианское богословие склонно игнорировать этот вопрос как абсурдный. Характерным можно считать ответ Фомы Аквинского:

"Грех означает отсутствие действий. Поэтому, способность согрешить означает неспособность предпринять какие-то действия, что несовместимо со всемогуществом. Бог не может согрешить именно потому, что Он всемогущ".

В этой связи, однако, следует упомянуть еще об одном сложном вопросе, который подвергся исследованию таких авторов, как Вильям Оккам. Он касается "двух сил Божьих" и будет рассматриваться в следующем разделе данной книги.

Две силы Божьи

Как может Бог действовать абсолютно надежно, не будучи подвержен внешней силе, которая заставляет Его действовать определенным образом? Этот вопрос вызвал жаркие споры в Париже в XIII в. в связи с определенной формой детерминизма, связанной со взглядами Аверроэса. С точки зрения Аверроэса, надежность Бога основана на внешнем воздействии. Бог вынужден действовать определенным образом и, поэтому, действует надежно и последовательно. Такой подход, однако, вызвал серьезные подозрения у многих богословов, которые видели в нем грубое отрицание божественной свободы. Но как же можно сказать, что Бог действует последовательно, если это не происходит под внешним принуждением.

Ответ, данный на этот вопрос такими авторами как Дунс Скот и Вильям Оккам, можно свести к следующему: надежность Бога в конечном итоге коренится в самой божественной природе. Бог действует надежно не потому, что кто-то заставляет Бога действовать таким образом, а из-за сознательного и свободного божественного решения действовать именно так.

Рассматривая первую строку апостольского символа веры -"Верую в Бога, Отца всемогущего" - Оккам задается вопросом, что же точно имеется в виду под словом "всемогущий" (omnipotens). Это не может означать, утверждает он, что Бог в настоящее время может делать все; имеется в виду, что Бог когда-то имел такую свободу. В настоящее время Бог утвердил миропорядок, который отражает любящую и праведную божественную волю - и этот порядок, однажды утвержденный, останется таковым до конца времен.

Для обозначения этих двух понятий Оккам использует два разных термина. "Абсолютная сила Божия" (potentia absolutd) обозначает выбор, который стоял перед Богом до того, как он выбрал определенный образ действий или миропорядок. "Предопределенная сила Божия" (potentia ordinata) обозначает то, как обстоят дела сейчас, что отражает порядок, установленный самим Творцом. Это не два возможных варианта, которые стоят перед Богом сейчас. Это два различных момента в великой домостроительстве спасения. Нас интересует предопределенная сила Божья - то, каким образом Бог упорядочил Свое творение в настоящий момент.

Это разграничение представляется очень важным, хотя и сложным. Ввиду этого, рассмотрим вопрос подробнее. Оккам приглашает нас рассмотреть две различные ситуации, в которых можно говорить о "всемогуществе Божьем". Первая из них заключается в том, что перед Богом стоит целый ряд возможных вариантов действия - например, сотворить мир или не сотворить мир. Бог может выбрать осуществление любой из этих возможностей. Это абсолютная сила Божья.

Однако, после этого Бог делает свой выбор и приводит их в бытие. Теперь мы находимся в области предопределенной силы Божией - области, в которой сила Божия ограничена самим божественным решением. Суть рассуждений Оккама сводится к следующему: решив осуществить эти возможности, Бог также решил не осуществлять другие. Избрание одного означает отказ от другого. После того, как Бог решил сотворить мир, возможность не сотворить мир была отклонена. Это означает, что существуют дела, которые Бог когда-то мог сотворить, однако, сейчас Он их делать не может. Хотя Бог мог бы решить не сотворить мир, Он сознательно отверг эту возможность. Это отрицание означает, что эта возможность более неосуществима.

На первый взгляд, это приводит к парадоксальной ситуации. Из-за божественного всемогущества, Бог сейчас не может делать все. Воспользовавшись божественной силой, Бог ограничил круг возможностей. С точки зрения Оккама, Бог не может делать все. Бог сознательно ограничил Свои возможности. Является ли это противоречием? Нет. Если Бог действительно способен делать все, тогда Он может избрать сделать что-то и остаться верным своему выбору. Это понятие о божественном самоограничении, исследованное Оккамом, представляет большое значение для современного богословия и заслуживает более подробного рассмотрения.