Екатерина Неволина Один день тьмы 4 страница

«Он был бы для тебя балластом, ты бы никогда не смогла развернуться при нем», — шептал мне внутренний голос.

Я снова в задумчивости уставилась вдаль и вдруг осознала, что тут происходит нечто интересное. Зимой темнеет рано, людей на улице и так было немного, но за последние пару минут их количество резко убавилось. Мне показалось, что люди спешат убраться куда‑то подальше, зато на дороге показалось сразу несколько машин, среди них — два милицейских «уазика». До чего знакомая картина! Сразу навевает нехорошие подозрения.

Секунда — и я, скатившись с крыши, спрыгнула в снег, вбежала в старое здание и сразу попала в чьи‑то, прямо скажем, не очень теплые объятья.

— Куда? — спросил Ловчий.

Всякий раз в его присутствии меня охватывало мучительное двойственное чувство, словно он одновременно и пугал, и привлекал меня.

Я рванулась, но вырваться из его рук было невозможно.

Он чуть насмешливо приподнял одну бровь, и я ужасно рассердилась — скорее даже не на него, а на себя.

— Могу и не спешить, — ответила я, прекратив бесплодные попытки освободиться. — Сейчас здесь начнется заварушка. Хотела занять место в партере.

Ловчий внимательно взглянул мне в глаза, кивнул, разжал руки и тут же исчез за дверью.

Вернулся он минут через пять и тут же собрал всю стаю.

— Нас обнаружили, — сообщил он. — Придется отбивать атаку.

Вампиры возбужденно загудели.

— Надерем им задницы!

— А вот и закуска пожаловала! — ревели они, хватаясь за оружие.

Арсенал диких, признаюсь, произвел на меня впечатление. Столько разнообразного оружия мне еще видеть не приходилось. Здесь нашлись старые винтовки со штыками, автоматы, ружья, обрезы и еще многое, что не поддавалось моей классификации. Все это в основном было не новое и большей частью самодельное. Особенное впечатление на меня произвел один громила ростом, наверное, два с лишним метра, притащивший нечто с огромным длинным дулом, на мой взгляд, сродни зенитным орудиям, только без колес. Я уважительно посмотрела на него, и владелец гордо оскалился, демонстрируя острые белые зубы.

— Маруся, — представил он свое орудие, любовно оглаживая его по изъеденному ржавчиной стволу.

— Очень приятно. Знакомиться ближе не буду, — сообщила я, и громилы дружно заржали, в полной мере оценив мое супертонкое чувство юмора.

Не желая оказаться в самой гуще заварухи, я отошла в сторону, и тут ко мне приблизилась Королева.

— Держись возле меня, — велела она. — Я не хочу, чтобы ты пострадала. Пока что просто смотри, не вмешивайся.

Я кивнула. Снаружи все еще было тихо, и я закрыла глаза, пытаясь прислушаться, чтобы понять, что же там происходит. И только я сделала это, как словно вживую увидела несущуюся на нас огненную стену. Пламя надсадно гудело, и темное небо озарялось его багряными всполохами. Мне стало страшно, и я представила, что перед нами, по всему периметру здания, выросла ледяная стена. В тот момент, когда стихии столкнулись, я почувствовала слабый удар и покачнулась. Во все стороны полетела ледяная крошка, но и огонь словно захлебнулся, его языки встревоженно заметались и стали опадать.

Огонь и лед — все смешалось и закружилось перед моим мысленным взором, и я почувствовала, что слабею и медленно оседаю на пол.

 

Когда я пришла в себя, вовсю грохотали выстрелы. Откуда‑то валили густые клубы черного дыма, слышались вой и нестройные вопли.

Подле меня стояла Королева. Я видела, что она довольно улыбается.

— Что случилось? — рассеянно спросила я.

— Ты одна отбила их ментальную атаку. Я так и знала, что твои способности начнут раскрываться в подходящей обстановке!

Сейчас Королева диких как нельзя больше казалась похожей на повелительницу демонов. Ее тонкие губы были полуоткрыты, зеленые глаза сияли дикой яростью, а в беспорядке разметавшиеся по плечам локоны снова казались живыми. Она вся была древняя ярость, огромная кошка, готовая к прыжку.

— Как давно я не видела хорошей битвы! — сказала она, кинув на меня быстрый взгляд. — Сейчас мы немножко развлечемся. Побудь пока здесь. Ты свое дело уже сделала… Я скоро вернусь.

Я привалилась спиной к стене. Вокруг грохотали выстрелы, поминутно что‑то взрывалось, а с потолка летела штукатурка. Бой развернулся нешуточный. Судя по всему, нас штурмовали, но мы успешно оборонялись.

Через некоторое время появилась Королева. Она по‑прежнему казалась очень довольной, и я увидела, что ее одежда забрызгана свежей кровью.

— Я принесла тебе подарок, — сообщила она. Из коридора вышел один из вампиров, входящих в состав ее свиты. Он нес какой‑то сверток.

Опустив его передо мной на пол, вампир размотал ткань, и я увидела молоденького военного в камуфляжной форме. Ему на вид было, наверное, немногим больше, чем мне. Темные волосы прядями налипли на вспотевший, измазанный копотью лоб, а большие серые глаза смотрели удивленно и испуганно.

— Не хотят рисковать своими. Видишь, каких на задание отправляют? Он даже не знал, с кем ему предстоит сражаться! — сообщила Королева, указывая на молодого солдата. — Это тебе. Нужно восстановить твои силы. Не трать время попусту, нам надо спешить, да и он теряет кровь.

Только теперь я заметила, что у юноши в боку зияет страшная рана.

Так вот почему он не двигается! Однако он в сознании и, похоже, слышит и понимает все. Я заколебалась. Мне действительно не помешало бы подкрепиться…

Было противно и как‑то мерзко. Королева смотрела на меня, и я порадовалась, что Ловчий развлекается где‑то в другом месте, а то непременно прокомментировал бы мою нерешительность.

Я наклонилась к белеющему в полутьме лицу молодого солдата. Губы юноши дрожали, и я почувствовала, что глубоко внутри меня поднимается странная волна. Я тоже задрожала, словно мне передалась его дрожь. Я и не догадывалась, что кровь может пахнуть так сладко… Желудок скрутил спазм, а челюсть напряглась.

— Не надо, — едва слышно прошептал юноша как раз в тот момент, когда мои клыки вонзились в его шею.

Я не помню, что было, какой‑то период времени начисто стерся из моей памяти. Помню только, как Королева оттащила меня от бездыханного тела и потянула за собой.

— Ты его выпила. Целиком. У тебя, девочка, отменный аппетит. И не мудрено, ты славно поработала, — проговорила она своим обычным певучим голосом. — Ну пойдем же, пойдем. Нам пора. Здесь становится слишком… жарко.

В здании и вправду начался пожар, и языки уже настоящего, не воображаемого, огня с жадностью лизали комнатные перекрытия. В старом заводе еще шел бой, еще грохотали выстрелы и слышался утробный рев вошедших в раж диких вампиров, а мы с Королевой и ее небольшой свитой, в которой был и Ловчий, весь выпачканный в саже, но тоже весьма довольный, покидали его через подземный ход.

 

Мы вышли на улицу вдали от места побоища. За все время, пока мы бежали прочь, Королева не оглянулась ни разу и не вспомнила о своих подданных, взятых в кольцо превосходящим по силе и численности противником. Сколько диких осталось там и сейчас умирает для того, чтобы дать нам возможность бежать? На прекрасном, лишенном возраста лице Королевы не заметно ни тени сожаления.

Мы опять бежали. Я уже начинала подозревать, что ничего в моей жизни не изменилось. Сколько ни смотри — я все бегу и бегу куда‑то, как будто меня прокляли, обрекли на вечное бегство. Я уже не помню, когда у меня последний раз возникало ощущение настоящего дома… Наверное, когда мы с Артуром скрывались на чужой опустевшей даче… Как всегда при мысли об Артуре я почувствовала боль. Отнятая рука продолжала упорно ныть. Не надо думать об этом. Зачем лишний раз бередить свои раны? Идя по темной заснеженной улице, я до крови закусила губу. Дом… тепло… почему я не имею права на это? Может, забыть свои честолюбивые планы и просто вернуться домой, к приемным родителям? Они любили меня и, конечно, с радостью примут обратно… Нет, Королева не отпустит меня, да и старейшина Московского Дома не оставит меня в покое. Но если хотя бы издали взглянуть на родных… возможно, это успокоит меня и придаст сил. Мне очень нужны силы, потому что я ужасно устала и мои собственные уже на исходе.

— Я бы хотела увидеть свою семью, — сказала я Королеве, останавливаясь на одном из перекрестков.

Она взглянула на меня. В перекрестье фонарного света мы были как на сцене — друг напротив друга.

— Мы и есть твоя семья, — она раздраженно нахмурилась.

— Я хочу увидеть свою человеческую семью. Пока я не увижу их, я никуда дальше не пойду! — Я скрестила на груди руки, словно сооружая перед собой барьер.

— Сейчас неподходящее время, — возразила Королева.

— Напротив, самое подходящее. Пока идет бой и старейшина надеется захватить нас в нашем тайном месте, у меня как раз есть шанс.

— Глупая девчонка! — Королева начинала злиться, и в ее хрустальном голосе зазвенел металл. — Я не отпущу тебя одну, и никто из моих людей не пойдет с тобой…

— Я пойду.

Мы обе разом оглянулись.

Ловчий сказал это так просто и равнодушно, будто бы мы все тут обсуждали предстоящий пикник.

— Ты будешь рисковать собой ради каприза глупой девчонки?! — Медно‑рыжая прядь упала на белоснежный лоб, но Королева не отбросила ее, она пристально, не отрываясь, глядела на своего охотника.

— Сейчас и вправду подходящее время, моя Королева. Разреши я пойду с ней, и с Полиной ничего не случится, — он чуть склонился перед ней.

Королева долго молчала.

— Хорошо, — медленно произнесла она, — идите. И помни, ты отвечаешь за девчонку. Она должна вернуться.

— Слушаюсь, моя Королева.

Сказать, что меня удивило предложение Ловчего, — это не сказать ничего. Неожиданно приятный подарок. Глядишь, он и вправду возьмет меня с собой на охоту и поймет, что я ничем не хуже его драгоценной королевы. Подумаешь, верный рыцарь! Тем временем Королева, больше не удостоив меня ни единым взглядом, ушла, сопровождаемая своей свитой. Ну и пусть. Счет между нами теперь сравнялся. Один — один. Продолжаем игру.

Ловчий насмешливо смотрел на меня, словно читал мои мысли. Я знала, что дикие не могут делать этого, но все равно испугалась.

— Кого ждем? — спросила я нарочито грубо.

Он не ответил, просто отвернулся и зашагал по улице.

Я догнала его и пошла рядом, искоса разглядывая его. Поймав себя на мысли, что раньше — до Артура — мне бы польстило, если бы меня увидели с таким парнем, я рассердилась и уставилась себе под ноги.

Ловчий шагал молча, будто меня вообще не было рядом. Я хотела заговорить с ним, но вдруг подумала, что разговаривать — это так по‑человечески. У меня еще осталось полным‑полно прежних привычек, и хорошо бы от них избавиться.

Только я задумалась об этом, как едва не налетела на Ловчего. А он схватил меня за руку и рывком втащил за угол какого‑то здания.

— Что… — попыталась возмутиться я, но он приложил палец к губам, и я замолчала.

Мимо нас, в двух шагах от места, где мы проходили недавно, медленно прополз черный джип с тонированными стеклами.

— Это из Дома? — не удержавшись, спросила я.

Ловчий кивнул.

— Но как ты их чуешь?

— Можно сказать, инстинкт, а можно — что я не отвлекаюсь на пустяки.

Он явно дразнил меня, и я не понимала, как на это реагировать. Мои отношения с ним походили на танец с коброй — никогда не знаешь, когда она укусит.

— Можно идти, — милостиво разрешил Ловчий, и мы в гробовом молчании двинулись дальше.

Мы шли очень быстро и буквально минут через сорок добрались до моего дома, вынырнув из каких‑то улочек и подворотен, неожиданно оказались в знакомых местах. Оказывается, Ловчий отлично ориентировался в городе.

— Стой здесь. Я скоро, — сказал он, оставляя меня у подъезда дома, находящегося за два строения до нашего.

— Можно я с тобой?

— Нет, — отрезал он и, не удостаивая меня объяснением почему, растворился в темно‑сером вечернем сумраке.

Он по‑прежнему считает, будто я — глупая пустая девчонка, лишь мешающая настоящей охоте!

Злость захлестнула меня ледяной волной. Я ему не старый зонтик, который можно оставить в прихожей. Обойдется! «Еще посмотрим, кто кого», — пробормотала я и тоже направилась в сторону своего дома.

Видя, что Ловчий скрылся в подъезде, я последовала за ним, из предосторожности не воспользовалась лифтом, а взбежала по ступенькам до самого верха. Хвала новым возможностям — теперь подъем на высокий этаж не был для меня проблемой. Я чувствовала, что легко могла бы пробежать и втрое больше.

Вот и мой этаж… Я медлила выходить на площадку и вдруг заметила, что дверь на чердак приоткрыта. Должно быть, неспроста. Я прислушалась — ни звука. Ну что же, посмотрим, что там. Проскользнув в дверь так, что она даже не скрипнула, я вошла на чердак и сразу же увидела открытый люк на крышу.

Поднявшись туда, я огляделась. Вот детская площадка, где мы сидели с Артуром, думая, что нам делать дальше, а вот здесь мы обычно гуляли с моим верным псом Джимом… Воспоминания навалились на меня, словно могильный камень. Все это — уже в прошлом, ничего и никого нельзя вернуть. Ни Джима, ни Артура уже никогда не будет рядом. Никогда…

Ну вот, опять расчувствовалась! А ведь чувства — недоступная для меня роскошь! Я изо всех сил впилась ногтями в ладонь — пусть боль помешает мне попасть в сети бесплотных сожалений. Но все было не так. Боль оказалась словно смазанной. Я едва чувствовала ее. Переведя взгляд на руки, я увидела, как из‑под впившихся в ладонь ногтей медленно потекли ручейки густой темной крови. Я разжала руки, и ранки моментально, прямо у меня на глазах, закрылись, не оставив ни следа своего присутствия. Кровь тоже исчезла. Кажется, Артур говорил, что у вампиров она всасывается в кожу. Мне стало противно, будто я уже была не я, а какая‑то отвратительная пиявка.

Я поежилась — не от холода, а от омерзения — и пошла дальше по крыше.

Не знаю, что именно остановило меня. Должно быть, то самое странное чувство, что порой предупреждало об опасности. Так что сначала я почувствовала беспокойство, а уже потом заметила человека.

Молодой на вид мужчина в темной куртке и черной вязаной шапочке, кажется, таких называют террористами, стоял за небольшим возвышением и выцеливал кого‑то из пистолета.

Я с интересом перевела взгляд на его цель, и в сердце тут же черным пламенем вспыхнула злобная радость. Ловчий собственной персоной! Мой чуткий и добрый наставник, стоя у края крыши, изучал нечто интересное внизу, не замечая направленного на него дула. Надо же, какой неожиданный оборот! Вот повернусь сейчас и тихонько уйду с крыши, пусть сами разбираются. Эта мысль доставила мне еще большее удовольствие. Я почувствовала себя хозяйкой положения, ведь только от меня зависело, жить ему или не жить. «Не жить, он и так нежить», — сложился в голове каламбур, и я едва удержалась от того, чтобы захихикать.

Тихо щелкнул взводимый курок, и на смену веселью вдруг пришла ярость. Каким‑то странным образом именно Ловчий стал моей последней связью с прошлым. Я ненавидела его, но вместе с тем он принадлежал к моему миру, он составлял мою нынешнюю реальность, и я не могла позволить уничтожить его вот так.

В кончиках пальцев знакомо закололо, а в глазах потемнело. Я сделала шаг…

 

…Кровь, вокруг было очень много крови. Я с удивлением смотрела на темно‑красные брызги на моей одежде. Они складывались в какой‑то странный рисунок, но я никак не могла понять в какой.

Мои руки тоже были в крови, а под ногами что‑то лежало, смотреть на это совершенно не хотелось. Я отвернулась и уткнулась взглядом в усмехающуюся физиономию Ловчего. Она была такой довольной, что на меня внезапно снизошло озарение.

— Ты… ты же знал, что этот придурок в тебя целится, так?

Он кивнул.

— И зачем же…

— Хотел проверить, можно ли тебя брать на охоту.

И все слова застряли у меня в горле.

 

Глава 6

 

Ловчий, как кошка, спустился с крыши прямо на наш балкон и кивнул мне, предлагая последовать его примеру. И разумеется, даже не подумал подать мне руку, а стоял и с любопытством наблюдал, как я справлюсь. Или ждал, что я попрошу его о помощи. Разумеется, не дождался.

Зима — не самое удобное время для лазанья по балконам. Металлические перила очень скользкие. Того и гляди упадешь. А падение с семнадцатого этажа — вовсе не пустяки, даже для меня теперешней.

Стараясь не паниковать и держаться увереннее, я сползла к краю крыши и, нащупывая ногой стыки панельных блоков, принялась осторожно спускаться. Больше всего меня сейчас занимал вопрос, подаст ли мне Ловчий руку, если я все‑таки споткнусь, или не подаст? У диких с этикой просто. Выживает сильнейший — и никаких вопросов.

Однако я не упала, чудом удержавшись на скользкой от снега железяке. В моем случае чудо называлось упрямством.

В квартире, где жили мои приемные родители, горел свет.

Я припала к стеклу, пытаясь что‑либо разглядеть.

Через тюль, похожий на расписываемые морозом узоры, комната казалась сказочной. Я смотрела на нее словно из другого мира. Там были тепло и уют. Здесь — вечный холод и одиночество. Не зря говорят, что имея — не ценим, а потерявши — плачем. Мир за стеклом казался мне идеальным. Как же я раньше не ценила его?

В комнате работал телевизор. Перед ним в уютном кресле сидел папа. Я пыталась разглядеть выражение его лица и понять, скучает ли он, думает ли обо мне? Наверняка думает. Когда я была маленькой, я являлась для него царем и богом. Он никогда не отказывался поиграть со мной, особенно здорово было играть в путешественников, когда мы, воображая себя первооткрывателями неведомых земель, отправлялись в опасную экспедицию, скажем, к расположенному неподалеку пруду. А по пути разведывали окрестности, кормили уток специально прихваченной для них булкой и, конечно, сами с большим аппетитом уничтожали приготовленные мамой бутерброды… Потом, когда я подросла, мы с отцом немного отдалились друг от друга. У него появилась работа, требующая постоянного внимания и занимающая, наверное, двадцать пять часов в сутки, у меня — школа и журналистский кружок… Но все равно у нас была хорошая, дружная семья, и до последнего времени я даже не догадывалась, что мои настоящие родители погибли, а те, кого я привыкла называть папой и мамой, всего лишь удочерили меня… Нет, они всегда оставались для меня настоящими…

И вот теперь я смотрела на своего папу через оконное стекло.

Он показался мне немного осунувшимся и озабоченным.

Они помнят обо мне! На сердце стало немного теплее — лучик солнца упал на мое бедное укрытое вечной мерзлотой сердце, но достаточно ли этого для того, чтобы оно растаяло?…

И тут произошло нечто ужасное. Вначале я даже подумала, что все это — морок и я просто очутилась в одном из своих кошмаров… В комнату вдруг вбежали ребенок и щенок. Ребенку было на вид года четыре, а щенок напоминал пушистый комочек — забавный, толстолапый, неуклюжий…

Папа… мой папа вскочил с кресла и, подхватив ребенка, закружил его по комнате. А щенок носился вокруг них с тонким лаем, скорее похожим на визг.

Комната двоилась перед моими глазами. Этот ребенок и собака оказались точь‑в‑точь такими, как я и Джим много‑много лет назад. Этого не может быть. Не может — и точка!

В дверях появилась мама. Она весело смеялась, глядя на резвящихся домочадцев. И эта картина ранила меня острее ножа.

Откуда взялся этот ребенок? Почему он занял место, принадлежавшее мне по праву, а его собака заняла место погибшего Джима?

Я ненавидела их обоих так сильно, что судорогой сводило зубы. Глядя на них с выстуженной холодом улицы, я понимала: ни ребенок, ни щенок просто не имеют права на существование. Они присвоили себе мою жизнь. Ну что же, это ненадолго. Я убью их, выпью из них всю кровь до самой последней капельки, и, может, тогда мне станет легче.

— Пойдем, Королева ждет нас.

Голос Ловчего словно пробудил меня ото сна. Я и забыла уже, что не одна здесь.

— Да, пойдем, — откликнулась я. — Но я еще вернусь. Еще обязательно вернусь…

 

Ловчий, ход № 3

 

Ловчий смотрел на город, расстилающийся у него под ногами. Он любил смотреть на него с высоты крыши. Крохотные люди, малюсенькие машинки, горящие желтым светом чужие окна… Люди живут, и не подозревая, что их обыденная жизнь — всего лишь обманка, они издавна боятся ночи, а потому уверили себя, что ни чудес, ни чудовищ не бывает. Все это оставалось в глубинах памяти, среди давно забытых детских страхов. Ловчий часто видел взгляд, одновременно полный и узнавания, и недоверия. Этот последний взгляд жертвы ужасно забавлял его.

Стоя на крыше, Ловчий особенно остро чувствовал хрупкость иллюзорного людского мира. И он сам был в нем богом, только от него зависело, будет ли этот мир разрушен.

Но сегодня он находился здесь не один. Рядом с ним стояла тонкая девочка с необычными ярко‑фиолетовыми глазами и густыми черными, цвета беззвездной ночи, волосами.

— Это наш город, — сказал он, как будто дарил ей все, что она видела внизу — от горизонта до горизонта.

Она молча кивнула.

Она была еще совсем юной. Тонкая шея и запястья рук казались по‑детски хрупкими, и только глаза — неумолимые фиолетовые глаза — разрушали весь облик. Такого взгляда у детей не бывает. Такого пустого и вместе с тем безжалостно‑ненавидящего взгляда.

И тут он вдруг вспомнил.

 

Осень была мрачной и ветреной. На Красной площади стройно в ряд стояли пролетки, и извозчики покрикивали и переговаривались в ожидании седоков. Лошади фыркали, дышали паром и нетерпеливо перебирали ногами. Прохожие поднимали воротники и согревали дыханием озябшие руки… Только он вовсе не замечал холода. Он вообще не замечал ничего, кроме темно‑синего пальто, длинной черной косы, опускавшейся чуть ли не до колен, быстрого взгляда медовых глаз, тут же смущенно заслоняемых густыми длинными ресницами.

Девушка была не одна. Рядом с ней шла другая гимназистка, кажется, одна из ее подруг. Он не различал их по лицам и всегда, из всей толпы, видел только бледное узкое лицо и смущенно‑карий взгляд.

Спутница той, за которой он шел, словно привязанный на ниточке, обернулась, насмешливо взглянула на него и тут же, склонившись к уху подруги, что‑то горячо ей зашептала. Девушки рассмеялись, а на его щеках выступили красные пятна. Лучшее, что можно было бы сейчас сделать, — это отвернуться и уйти. Не оглядываясь. Навсегда. Но… он не мог, просто не находил в себе сил. Чувствовал, что выглядит глупо, но все равно шел за ними, ощущая стыд и досаду на себя.

В церкви Покрова зазвонили колокола, и он торопливо перекрестился. «Господи, пусть матушка будет здорова, а Она посмотрит на меня», — взмолился он.

И тут, словно в ответ на его молитву, девушка снова обернулась. В ее глазах не было ни тени насмешки. Она смотрела очень кротко, будто лаская его всего этими теплыми глазами цвета густого золотистого меда.

Сердце часто‑часто застучало в груди. Тук‑тук‑тук, тук‑тук‑тук. Не отрывая взгляда от этих распахнутых глаз, он шагнул ей навстречу…

— Нина, ну пойдем же! Мы опаздываем!

Ее спутница захохотала и потянула девушку за рукав…

Их каблучки застучали по брусчатой мостовой в такт его сердцу: тук‑тук‑тук, тук‑тук‑тук.

А он остался стоять посреди улицы, повторяя ее имя. «Нина… Нина…»

 

— Нина. Я вспомнил, ее звали Ниной, — произнес Ловчий.

Девушка с холодными фиолетовыми глазами удивленно взглянула на него.

— Кто такая Нина?

— Не важно. Пойдем, я поклялся Королеве позаботиться о тебе.

— Ты и вправду позаботишься обо мне? Обещаешь?

— Да, — отрезал Ловчий и, отвернувшись, направился к люку, ведущему вниз, на чердак. — Нужно уходить. Их наблюдатель должен регулярно отчитываться об обстановке, так что они скоро заподозрят неладное.

Полина кивнула. На самом деле этот дом уже давно перестал быть ее домом. Теперь с миром людей ее не связывало ничего.

 

* * *

 

— Ты хочешь знать, что произошло с твоими родными?

Я чувствовала на себе холодный изучающий взгляд Королевы.

— Нет.

Мне не хотелось представать перед ней слабой, я не желала выдавать то, что причиняет мне боль… Или уже не причиняет?… После того как решение было принято, мне стало легче. Канаты обрублены, и, значит, можно плыть дальше.

— Но я тебе все‑таки расскажу. Ты ошибаешься, считая своими врагами людей. Не они предали тебя. Вспомни, когда ты еще была у тех, твои… родители уже начинали забывать о тебе, да и как они могли усыновить ребенка так быстро. Тебе не кажется, что тут не обошлось без посторонней помощи?

Голос Королевы звучал вкрадчиво и мягко, но меня не нужно было ни в чем убеждать. Я и сама прекрасно знала своих врагов. Московский Дом — бывший Дом Артура. Враги и не думали скрываться, а словно с гордостью вписывали свои имена в большой список под названием «Личные долги Полины. Оплата гарантирована». Я рассчитаюсь с ними, отнявшими у меня нормальную жизнь и заставившими приемных родителей забыть обо мне, а потом займусь ребенком и щенком. Каждому из них — мое высочайшее внимание!

— А что с нашим прежним убежищем? — спросила я, поднимая голову.

— Ничего, — удивилась Королева. — Оно полностью разгромлено.

— А что стало с теми, кто прикрывал наш отход?

— Погибли, — последовал равнодушный ответ. — Самые слабые и глупые погибли, а умные и сильные спаслись. Это закон жизни.

— И ты так легко отправляешь своих сподвижников на смерть?

— Сподвижников? — Королева нахмурилась. — Из какой мудреной книги ты взяла это слово? Они — мои слуги, моя стая, и умереть за меня — высшее счастье, которое только можно себе представить! Поняла?

Интересно, отчего дикие воюют с Московским Домом? Судя по всему, подход к важным вещам у них совершенно одинаковый, Королева и старейшина отлично поняли бы друг друга… Вот, может быть, поэтому и враждуют — двум крокодилам не место в одной заводи.

Я не ответила и отправилась осматривать наше новое пристанище. На этот раз мы нашли убежище в системе заброшенных штолен где‑то неподалеку от Москвы. Вход в эти штольни давным‑давно осыпался, и мы проникали сюда с помощью хитрого лаза, ведущего прямиком из пересохшего колодца. Ловчий сказал, что рядом находятся пещеры, где лазят люди, но наши были совершенно уединенны и пусты.

В одном из гротов обнаружились белые кости и несколько черепов. Это были человеческие останки. Я спросила об этом Ловчего, но он лишь равнодушно пожал плечами.

Тогда я наклонилась и подняла круглый белый череп. В этот миг меня пронзила боль, а перед глазами появилась странная картинка. Усталые изможденные люди с запавшими глазами и нездоровыми желто‑серыми лицами в испачканных, порванных тужурках… падающие с потолка глыбы…

«Они нас бросили! Они завалили вход! Мы погибнем! Мы все погибнем!» — ударил мне в уши чей‑то крик… Я выронила череп и снова очутилась в том же гроте. Что происходит со мной? Может быть, я просто начинаю сходить с ума?

— Пойдем, я покажу, где ты будешь жить, — окликнул меня Ловчий.

Я тряхнула головой и последовала за ним. Потеряться в хитросплетении туннелей‑коридоров было проще простого.

Большинство коридоров напоминало норы, здесь приходилось передвигаться согнувшись, а иногда вообще ползти, и только несколько гротов оказались удобными для проживания. Один из них, разумеется, отвели под личные покои Королевы.

Мне достался вполне пристойный закуток неподалеку от зала, где должна была разместиться большая часть свиты Королевы. Я говорю «вполне пристойный» достаточно условно — смотря с чем сравнивать. Я вспомнила, какую комнату отвели мне в Московском Доме — мягкий диван‑аквариум с подушечками‑рыбками, удобное кресло, книги на хромированных полках, все мило и современно, видно было, что над дизайном комнаты работал профессионал. Стоило только сравнить это с моим нынешнем убежищем! Голые стены, нависающие над головой глыбы, плесень, прекрасно чувствующая себя на полу, у небольшой лужицы, в которой скапливается медленно текущая с потолка вода. Удобства и комфорт зашибись какие! Я рассмеялась. Кажется, каждое мое последующее жилище хуже предыдущего. Того и гляди дойду до тесного гробика на каком‑нибудь тихом кладбище. А что, самое подходящее место для вампира. Буду лежать в гробу, красиво сложив на груди руки, а по ночам вставать и пугать случайных прохожих (ага, на кладбище полным‑полно случайных прохожих) громким «бу» и видом своей непричесанной головы. Заранее сочувствую будущим жертвам — зрелище должно получиться душераздирающее.

 

Едва мы успели устроиться, как к нам присоединилась еще одна партия диких. Среди них оказалась Виола. Войдя, она бросила на меня злобный взгляд, и я уже в который раз порадовалась, что взгляды не убивают.

Находиться в ее компании показалось мне удовольствием сомнительным, сидеть в своем комфортном отнорке не хотелось, и я отправилась бродить по пещерам. Здесь было очень темно. Даже мое, более совершенное, чем у людей, зрение позволяло мне разглядеть только очертания предметов. Темнота была плотная‑плотная, словно бархатная. Иная, чем ночью, абсолютная глухая темнота, не знающая о том, что где‑то может быть свет.