И. Валлерштайн Анализ мировых систем

«Общества» конкретны. Более того, общество — это термин, от которого мы вполне можем отказаться из-за его концептуальной многозначности в истории и, следовательно, неоспоримых и вводящих в заблуждение противоречивых определений. Общество — это термин, использование которого в настоящее время в истории и социальных науках является современным институциональному оформлению социальной науки в XIX в. Общество — это половина противоречивого тандема, другой частью которого является государство. Французская революция стала культурным разделом в идеологической истории современной мировой системы в том, что привела к повсеместному принятию идеи, что социальное изменение, а не социальное постоянство является нормальным как в нормативном, так и в статистическом смысле.

В XIX в. понятие «общество» противопоставлялось понятию «государство». Многочисленные суверенные государства находились в фокусе политической активности. Они казались местом для эффективного социального контроля и поэтому ареной, на которой можно было воздействовать на социальное изменение. Стандартный подход к интеллектуально-политическим вопросам в XIX в. был связан с вопросом о том, как «примирить» общество и государство. «Общество» должно было означать переплетение обычаев и традиций, которое связывает группу людей без всяких официальных правил несмотря на них либо в противовес им.

В некотором смысле «общество» представляло нечто более долговечное и «глубокое», чем государство, менее подверженное манипулированию и, конечно, более неуловимое. С тех пор и поныне существуют горячие споры о том, как общество и государство относятся друг к другу, что должно быть чему подчинено и что из них воплощает в себе наиболее высокие моральные цен-ности. Со временем мы привыкли думать, что границы общества и государства синонимичны, а если нет, то станут такими.

Мы живем в государствах. В основании каждого государства лежит общество. Государство имеет историю, а потому, конечно, и традиции. Поскольку изменение является нормальным явлением, именно государства изменяются или развиваются. Они изменяют способ производства. Они становятся урбанизированными. Они имеют социальные проблемы, процветают или приходят в упадок. У них есть границы, внутри которых все факторы называются «внутренними», а вне которых — «внешними». Они «логически» являются независимыми единствами и как таковые могут «сравниваться» друг с другом для статистических целей.

Анализ мировых систем заменяет термин «общество» термином «историческая система». Конечно, это замена чисто семантическая. Но она избавляет нас от главной коннотации, которую приобрел термин «общество», его связь с «государством», а также от предположений насчет «где» и «когда».

Я выдвинул гипотезу о том, что есть три формы или разновидности исторических систем, которые я назвал мини-системами, мировыми империями и мировыми хозяйствами. Я также предположил, что мы, возможно, могли бы выделить и другие формы или разновидности подобных систем.

Мини-системы называются так потому, что они небольшие по размерам и, возможно, относительно кратковременны (жизненный путь примерно шести поколений), высоко гомогенны с точки зрения культурных и управляющих структур. Основополагающая логика — во взаимном обмене.

Мировые империи являются крупными политическими структурами и заключают в себе разнообразные «культурные» модели. Основополагающая логики системы — экстракция «дани» из самоуправляющихся прямых производителей (в основном сельских), которая передается к центру и перераспределяется среди немногочисленной, но значимой сети чиновников.

Мировые хозяйства — это огромные неравные цепи интегрированных производственных структур, разделенных многочисленными политическими структурами. Основополагающая их существование логика заключается в том, что прибавочная стоимость неравномерно распределяется в пользу тех. кто смог захватить временную монополию на рынке. Это — «капиталистическая» логика.

История сосуществования форм может быть воспроизведена следующим образом. В досельскохозяйственную эпоху существовало множество мини -систем, постоянное исчезновение которых было в основном следствием экологических катастроф, а также расколом групп, ставших слишком большими. Здесь наше знание очень ограничено. Тогда не существовало письменности, и нам приходится довольствоваться археологическими реконструкциями. В период, скажем, между 8000 г. до н.э. и 1500 г. н.э. на Земле сосуществовали одновременно многочисленные исторические системы всех трех разновидностей. Мировая империя была «сильной» формой той эпохи, поскольку, расширяясь, она разрушала и (или) поглощала как мини-системы, так и мировые хозяйства. Сокращаясь же, она открывала место для возникновения мини-систем и мировых хозяйств. Большая часть того, что мы называем «историей» этого периода, — это история таких мировых империй, и это понятно, поскольку они оставили нам письменные описания того, что происходило. Мировые экономики были «слабой» формой, отдельными и не живущими долго. Это происходило потому, что они либо распадались, либо поглощались мировыми империями или трансформировались в них.

Примерно в 1500 г. одному из таких мировых хозяйств удалось избежать общей судьбы. По причинам, которые следует объяснить, из консолидации мирового хозяйства родилась «современная мировая система». С тех пор она достигла своего полного развития как капиталистическая система. По своей внутренней логике это капиталистическое мировое хозяйство затем расширилось и захватило весь земной шар, впитывая в себя все существующие мини-системы и мировые империи. Таким образом, к концу XIX в. впервые в истории на Земле оказалась только одна историческая система. Мы до сих пор существуем в этом положении.

Капитализм — это система, основанная на соревновании свободных производителей, использующих свободный труд со свободными предметами потребления, где понятие «свободный» означает доступный для продажи и покупки на рынке, не более того. Ограничение этих свобод, где бы оно ни существовало, является пережитком незавершенного эволюционного процесса и означает, что зона или предприятие являются «менее капиталистическими», чем это ограничение.

Это — точка зрения Адама Смита. Смит считал, что капиталистическая система — это единственная система, созвучная с «человеческой сущностью», и рассматривал альтернативные системы как навязывание неестественных и нежелательных ограничений на социальное. Но эту точку зрения в целом разделял и Карл Маркс. Характеризуя социальную систему, Маркс делал особый акцент на значимости свободного труда. Он не рассматривал капиталистическую систему как вечно естественную и не считал ее желательной. Но он рассматривал ее как нормальную ступень исторического развития человечества, где труд пока не свободен.

Большинство либералов и марксистов последних 150 лет рассматривают эту картину «конкурентного капитализма» как точное описание капиталистической нормы, и поэтому утверждают, что все исторические ситуации, имеющие отношение к несвободному труду (производителям), товару, являются отклонениями от этой нормы и таким образом должны быть объяснены. Норма большей частью отражает идеализированный портрет того, что считалось примером квинтэссенции нормы в Англии после промышленной революции, где пролетариат (безземельные, не имеющие орудий труда городские рабочие) трудился на фабриках, принадлежащих буржуазии (частным собственникам этих фабрик). Владелец здесь покупал рабочую силу рабочих (которым платили заработную плату), в основном взрослых мужчин, не имевших иной реальной альтернативы для выживания, чем платный труд. Никто и никогда, однако, не пытался утверждать что все исторические конкретные ситуации подходят под эту модель. Но либералы и марксисты склонны рассматривать любую ситуацию, отклоняющуюся от этой модели, как менее капиталистическую в той степени, в которой происходит отклонение.

Если любую рабочую ситуацию «можно классифицировать по шкале степени капиталистичности», то каждое государство как место развития этих рабочих ситуаций может также располагаться где-то на этой шкале. Экономическую структуру государства тогда можно рассматривать как «более» или «менее» капиталистическую, а саму государственную структуру как структуру, более или менее соответствующую степени капитализма в экономике или как несовместимую с ней. В этом случае мы можем ожидать, что она как-то изменится со временем в направлении большей такому соответствию.

Как может быть установлено «доминирование» определенного способа структурировать единицы труда в рамках пространственного единства (государства), никогда не было достаточно ясно.

Между производительным и непроизводительным трудом было проведено различие. Несмотря на то что точные определения физиократов Сен-Симона и Маркса были далеко не одинаковы, оба они стремились определить некоторые виды «экономической деятельности» как не-труд, т.е. как непроизводительный труд. Это способствовало образованию довольно большой и очень полезной оценки в определении капитализма. Если среди различных видов деятельности, определяемых как непроизводительный труд, оказывается значительное количество примеров, не отвечающих модели капиталистической ситуации труда, а наиболее явным, но далеко не единственным примером здесь является домашний труд, то становится намного легче утверждать, что «большинство» ситуаций труда в некоторых странах относится к типам, описанным в рассматриваемой модели, и, таким образом, мы действительно имеем несколько «капиталистических» стран с точки зрения их социально-исторического определения.

Ситуаций, где свободные рабочие работают за плату на предприятиях свободных производителей, меньшинство в современном мире. Это, несомненно, верно, если единицей нашего анализа является мировое хозяйство. Анализ мировых систем показывает, что капиталистическое мировое хозяйство является особой исторической системой. В этой связи нужно подчеркнуть тот факт, что конец XVIII и начало XIX в. представляют собой поворотный пункт в истории в том, что капиталисты наконец достигли общественно-государственной власти в ключевых государствах мира. Два великих события, случившиеся в этот период, — Промышленная революция в Англии и Французская революция — были, как обычно считается, решающими-Простой обзор библиографии подтвердит, что значительная часть мировой истории связана с этими двумя «событиями».

Французская революция была моментом, когда буржуазия вытеснила феодальную аристократию с позиций государственной власти и этим трансформировала докапиталистический общественный уклад в капиталистическое государство. Промышленная революция выдвигает на первый план плоды такой трансформации. Как только капиталисты достигают государственной

власти (или, по словам Смита, сокращают вмешательство в государство), становится возможным значительно расширить триумфальные возможности капиталистической системы.

Идея Промышленной революции трансформировалась в идею Индустриализации и породила ряд подкатегорий, а поэтому и субвопросов: идею «взлета», понятия как «доиндустриальных», так и «постиндустриальных» обществ и т.д. Идея буржуазной революции стала исследованием того, где и как может произойти «буржуазная революция» (или приход к власти среднего класса).

Анализ мировых систем призывает к оценке центральности этих подразумеваемых ключевыми «событий» с точки зрения типа, основ исторической системы, в рамках которой они происходят. Если единицей анализа современной мировой системы является капиталистическое мировое хозяйство (и это «если» остается), то следует спросить, представляют ли полученные категориальные различия — сельское хозяйство и промышленность, землевладелец и промышленник — лейтмотив, вокруг которого сконцентрировано историческое развитие.

Если существует индустриальная фаза, то мы можем дойти до постиндустриальной. Если мы имеем дело с аналитически отделяемыми группами, то может существовать лишь разобщенность держателей государственной и экологической власти. Все эти категории находятся сейчас так глубоко в нашем сознании, что мы практически не можем говорить о мире, не используя их. Анализ мировых систем показывает, что категории, информирующие историю, были исторически образованы, по большей части, не более века назад.

Анализ мировых систем стремится лишить понятие прогресса статуса траектории и открыть его заново как аналитическую переменную. Бывают исторические системы лучше или хуже (и мы можем спорить о критериях, по которым можно судить об этом). Нет никакой уверенности в том, существует ли линейная тенденция вверх, вниз или прямо. Возможно, что линия как раз неровная или, может быть, неопределенная. Если в мире существовали многочисленные примеры или типы исторических систем и если все исторические системы имеют начало и конец, то нам захочется понять, каков процесс возникновения последовательности (временной и пространственной) исторических систем.

Валлерштайн И. Анализ мировых систем: современное системное видение мирового сообщества // Социология на пороге XXI века: новые направления исследований. М., 1998. С. 129—147.

Э. Гидденс

Мировая система и Европа

В основе преобразований обществ Западной Европы лежали две великие революции. Второй из них была политическая революция, результатом которой стало возникновение национальных государств. В формировании современного мира этот феномен играет такую же важную роль, как и процесс индустриализации общества. Жители западных стран воспринимают как нечто само собой разумеющееся то, что они являются «гражданами» отдельных государств. При этом все прекрасно понимают, какую важную роль в их жизни играет государство (централизованное правительство и местная администрация). Между тем утверждение гражданских прав и, в частности, всеобщего избирательного права — явление относительно недавнего прошлого. То же самое можно сказать и о национализме как чувстве принадлежности к определенной национальной общности, отличной от других.

Гражданские права и национальное сознание стали характерными чертами «внутренней» организации национальных государств, однако в равной степени важны и отношения между национальными государствами. Эти отношения являются фундаментальной отличительной чертой современной эпохи.

Современная мировая система не имеет аналогов в истории человечества. Каждая из «двух великих революций» приобрела глобальные масштабы. Промышленный капитализм основывается на чрезвычайно сложной специализации производства, на разделении труда, при котором отношения обмена охватили весь мир. Достаточно задуматься об одежде, которую вы носите, о комнате, в которой вы находитесь, или о том, что вы будете через некоторое время есть. Вряд ли вы сами сшили себе одежду, построили себе здание или произвели продукты питания. В промышленно развитых странах специализация производства воспринимается как должное, однако до прихода промышленного капитализма разделение труда носило гораздо менее сложный характер. Большинство населения в основном само производило для себя все необходимое, а в тех случаях, когда это было невозможно, прибегало к услугам других членов местной общины. В современном мире продукция производится и обменивается в мировых масштабах, что стало возможным благодаря поистине глобальному разделению труда. При этом большинство продукции, потребляемой на Западе, не просто производится в других частях мира и наоборот. Между производственными процессами в различных точках земного шара могут существовать сложные взаимосвязи. Так, отдельные телевизионные детали могут производиться в одной стране, другие детали — в другой, сам телевизор собираться в третьей, а продаваться в совершенно другом месте.

Однако новая уникальная мировая система не является результатом расширения исключительно экономических отношений. Распространение капитализма сопровождалось повсеместным становлением национальных государств. Я уже упоминал некоторые «внутренние» характерные черты национального государства. Однако было бы не совсем правильно говорить о национальном государстве как о чем-то «универсально-автономном». Необходимо говорить о национальных государствах, которые с момента своего возникновения в Европе всегда отличались комбинацией отношений добрососедства и конфликтов. Современный мир представляет собой хитросплетение разнородных национальных государств. Возникновение национальных государств в Европе и особенно их развитие в других частях земного шара — феномен относительно недавнего прошлого. На протяжении большей части истории человечества люди жили в разбросанных по земле малочисленных общинах, обеспечивающих свое существование охотой на животных и сбором съедобных растений. Это были общества «охотников и собирателей». На протяжении большей части последних десяти или около того тысячелетий мир был все еще редко заселен (по сравнению с нашими днями) людьми, жившими в общинах охотников и собирателей, малочисленных сельскохозяйственных поселениях, городах-государствах или империях. Некоторые империи, такие, как Древний Китай, были очень большими. Однако по своему устройству они радикально отличались от современных национальных государств. К примеру, центральному правительству Древнего Китая так никогда и не удавалось установить действенный контроль над своими многочисленными провинциями, особенно в более отдаленных районах.

Жизнь большинства подданных китайского государства совершенно отличалась от жизни их правителей. Между культурой и языком основной массы населения и государственных чиновников было мало общего.

Важно подчеркнуть, что, хотя только что упомянутые типы общества и состояли в различного рода отношениях, они ни в коей мере не охватывали весь земной шар, как это происходит сегодня. До XX в. поговорка «Восток — Востоком, Запад — Западом, и им никогда не сойтись» отражала вполне реальные обстоятельства. Несмотря на то что начиная с XI в. между Китаем и Европой и существовали редкие торговые и некоторые другие связи, можно без преувеличения сказать, что на протяжении последующих столетий народы Китая и Запада могли с таким же успехом проживать в различных вселенных. В современном мире ситуация коренным образом изменилась, хотя культурные различия между Востоком и Западом по-прежнему сохраняются.

Современный Китай — уже не империя, а национальное государство, отличающееся гигантскими территорией и населением. Согласно утверждениям китайских лидеров, это социалистическое государство. Далеко не все из многочисленных национальных государств в мире следуют «либерально-демократической» модели, наиболее прочно укоренившейся в Западной Европе.

Культивирование исторического понимания того, насколько новы и драматичны социальные преобразования последних двух столетий, — дело непростое. Однако, по всей видимости, еще сложнее избавиться от явного или подспудного убеждения в том, что образ жизни, получивший распространение на Западе, в чем-то превосходит образ жизни других культур. Такое убеждение обусловлено распространением западного капитализма, повлекшим за собой притеснение и уничтожение большинства других культур, с которыми капитализм вступал во взаимодействие. Идеи социального превосходства получили свое дальнейшее конкретное воплощение в работах тех социал ьн ых мыслителей, кто пытался втиснуть историю человеческого общества в схемы социальной эволюции, где в качестве критерия «эволюции» имеется в

виду способность различных типов общества контролировать или подчинять себе окружающий их материальный мир. В таких схемах западный индустриализм неизменно занимает главенствующее положение, поскольку несомненно обеспечивает уровень материального производства, намного превосходящий уровень производства всех известных истории общественно-экономических формаций.

Социология призвана развенчать этноцентризм эволюционных схем. Этноцентризм представляет собой концепцию, в которой в качестве критерия оценки всех других обществ и культур используется точка зрения данного конкретного общества. Нет никаких сомнений в том, что подобное отношение глубоко укоренено в западной культуре.

Характерно оно и для других обществ. Однако на Западе убеждение в собственном превосходстве является выражением и оправданием жадного поглощения индустриальным капитализмом других форм жизни.

Следует четко понимать, что было бы ошибкой отождествлять экономическую и военную мощь западных стран, позволившую им занять ведущие позиции в мире, с вершиной эволюционного развития общества. Столь ярко проявляющаяся на Западе оценка уровня развития общества исключительно на основе критерия материального производства сама по себе представляет собой аномальное явление, если сравнивать ее с установками других культур.

Антропологическое измерение социологического воображения позволяет осознать то многообразие форм организации человеческой жизни, которые имели место на нашей планете. Ирония современной эпохи проявляется в том, что систематическое изучение разнообразия человеческой культуры — «полевая работа антропологии» впервые стало проводиться как раз в то время, когда всепоглощающее расширение промышленного капитализма и усиление военной мощи западных государств активно способствовали уничтожению этого разнообразия.

Показательно, что в работе Жан Жака Руссо «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1755) четко проводится мысль о том, что, лишь осознав поразительное многообразие социальных формаций, мы можем лучше понять самих себя. «Весь мир, — пишет Руссо, — состоит из множества обществ, о которых мы знаем только понаслышке. Тем не менее, мы по-дилетански выносим суждения относительно всего человечества».

Сокращено по источнику: Социологические исследования. 1994. № 2. С. 129-138.

П. Арукер