Западный против исламской Науки и Религии

 

Fjordman

 

Я прочитал довольно много книг по истории науки. Один из них - Начала Западной Науки Дэвидом К. Линдбергом, который также написал книгу Теории видения – От аль-Кинди к Kepler, от которого я укажу более экстенсивно позже этой осенью, издавая многослойное эссе по истории оптики. Линдберг - хороший ученый и хорошо стоящее чтение, но имеет несколько незначительных недостатков.

 

Глава восемь во втором выпуске его книги об истории науки названа "исламская наука." Г-н Линдберг не является одним в использовании этого термина, но я лично не выступаю "за" это. Никто не говорит о "буддистской науке" или "Христианской науке," так я так никакая причина, почему мы должны использовать термин "исламская наука," также. Это вводит в заблуждение, с тех пор безотносительно существовал науки в странах по исламскому правилу, на которое полагаются в большой степени на вклады немусульман и предисламского знания. Некоторые используют термин "арабская наука" вместо этого, но это едва намного лучше, с тех пор среди тех, кто был, по крайней мере, номинально мусульманами, непропорциональное количество было персами, не арабами. Какой термин мы должны использовать, тогда? "Ближневосточная наука" могла быть одной возможностью, поскольку это ставит акцент на области, но не на религии.

 

Я не думаю, что Дэвид К. Линдберг обеспечивает полное объяснение того, почему научная традиция в исламском мире застаивалась, несмотря на несколько многообещающих начал. Те, кто хочет лучшее понимание этого, могут проверить Повышение Ранней Современной науки: Ислам, Китай и Запад Тоби Э. Хуффом. Это может быть добавлено с работой Эдварда Гранта, например глава восемь "Отношений между наукой и религией" в Науке и Религии, 400 до н.э. к нашей эры 1550: От Аристотеля Копернику. Я буду цитировать эту книгу Грантом, и к книге Гнева меньшей степени, экстенсивно в этом эссе, и буду включать ссылки страницы на каждую цитату так, чтобы другие могли использовать материал, если они хотят к.

 

К концу одиннадцатого столетия западноевропейцы знали, что у и мусульман и Византийцев был доступ к философским и научным текстам, которые они не имели. После захвата Толедо, Испании и Сицилии от мусульман в 1085 и 1091, соответственно, много ученых перевели греческие и арабские тексты, но были склонны предпочитать греческие, потому что греческий язык был связанным индоевропейским языком, которым не был арабский язык. Большое количество работ, которые существовали на арабском языке, было первоначально переводами с греческого языка самостоятельно, и будет, очевидно, иметь больше смысла копировать непосредственно с грека в Constantinople, так как более точное предоставление могло быть сделано с меньшим количеством неверных истолкований чем с арабского языка. Результатом было главное движение переводов с двенадцатого столетия до второй половины тринадцатого столетия.

 

Много работ в оптике, астрономии, медицине и математике были переведены, но это была работа Аристотеля над естественной философией, которая оказала самое большое влияние. Двумя самыми великими переводчиками с греческого языка на латынь был Джеймс Венеции (d. после нашей эры 1147), первый главный переводчик работ Аристотеля от грека на латынь, и фламандского ученого Уильяма Moerbeke (c. Нашей эры 1215-c. 1286), кто был последним. Согласно Эдварду Гранту, странице 166:

 

 

"Уильям Moerbeke перевел по крайней мере сорок восемь трактатов, включая семь на математике и механике Архимедом, переведенным впервые на латынь (Грант 1974, 39-41; Minio-Paluello 1974, 436-438). Его Аристотелевские переводы действительно внушительны. Он был первым, чтобы перевести биологические работы Аристотеля с греческого языка на латынь. В переводе остальной части естественной философии Аристотеля Moerbeke счел полезным пересмотреть, расширить, и даже закончить некоторые более ранние переводы, включая пересмотры по крайней мере трех трактатов, ранее переведенных Джеймсом Венеции. Кроме того, Moerbeke перевел греческие комментарии относительно работ Аристотеля от последней старины. Таким образом он перевел Комментарий Джона Филопонуса относительно Души, и Комментарий Симпликиуса относительно Небес. Одним из самых ранних бенефициариев переводов Моербека был Томас Акуинас."

 

 

Грант продвигается страница 167:

 

 

"С монументальными вкладами Моербека вся естественная философия Аристотеля была доступна последней четвертью тринадцатого столетия в переводах с греческого и арабского языка. Хотя много научных работ были переведены от арабского языка до латыни в первой половине двенадцатого столетия такими переводчиками как Платон Тиволи, Adelard Ванны, Роберт Честера, Герман Каринтии, Dominicus Gundissalinus, Петер Альфонсо, Джон Севильи, и другие, самые ранние переводы работ Аристотеля над естественной философией, кажется, произошли в Испании в последней половине двенадцатого столетия. Безусловно самым видным переводчиком работ Аристотеля над естественной философией был Джерард Кремоны (c. Нашей эры 1114-1187), самый продуктивный переводчик от арабского языка до латыни работ над наукой, медициной, и естественной философией."

 

 

Джерард Кремоны и те связались с ним, перевел десятки работ от арабского языка до латыни, среди них, вероятно, книга Алхэзена по Оптике, которая, возможно, не была переведена с греческого языка, так как это не существовало на греческом языке. Таким образом верно, что были переводы с арабского языка и что некоторые из них действительно оказывали некоторое влияние в Европе. Это было бы исторически неточно, чтобы требовать иначе. Но хотя это движение перевода было существенным, мы должны сосредоточиться, по крайней мере, так на том, как эти различные цивилизации использовали эту информацию.

 

В этом случае мы имеем дело с примером, где у трех различных цивилизаций, исламского мира, христианский Восток (Византийская Империя) и христианский Запад был доступ к большой части того же самого материала, все же где исходы очень отличались. Я читал много об истории механических часов и очков, оба из которых были изобретены в Европе во второй половине тринадцатого столетия нашей эры. Эти изобретения не имели никаких копий в любой другой цивилизации и были важны для более поздних научных и технических достижений, которые часто извлекали выгоду из более точного хронометрирования. Создание микроскопов и телескопов было до некоторой степени расширением изобретения очков и использованием стеклянных линз.

 

Я не могу указать ни на какую существенную информацию, к которой у европейцев был доступ в это время, к которому у мусульман также не было доступа. Если что-нибудь, у Средних Жителей Востока было больше знания в их распоряжении, так как они имели регулярные контакты с главными азиатскими цивилизациями и могли добавить греческую естественную философию с индийскими и китайскими изобретениями. Европейцам препятствовали иметь обширные прямые контакты с этими цивилизациями, потому что они были географически изолированы от них крупным блоком враждебных мусульман. Единственное возможное заключение, почему европейцы изобрели механические часы, состоит в том, что они были более эффективными и творческими чем мусульмане в использовании объема информации, который они имели в их распоряжении. Мусульмане, возможно, сделали то же самое, но они не сделали. Они потерпели неудачу, чистый и простой.

 

Случай Византийской Империи является даже более озадачивающим, поскольку византийские ученые, кажется, не использовали в своих интересах легко доступный дом сокровища науки и естественной философии на их родном греческом языке. Византийская Империя была по существу теократией, поскольку Император был расценен как глава обеих церквей и государств. Согласно Эдварду Гранту в Науке и Религии, странице 228:

 

 

"[U] ntil конец шестого столетия, существенные вклады в естественную философию были сделаны в Византийской Империи многими комментаторами на работах Аристотеля, таких как Александр Aphrodisias (fl. 2-ой - 3-ье столетие нашей эры) Themistius (c. Нашей эры 317-c. 388), Simplicius, и самый важный из всех, христианского нео платонистского Джона Филопонуса, идеи которого были предназначены, чтобы оказать большое влияние и на исламскую и на латинскую естественную философию. Но уровень достижения был серьезно затронут в нашей эры 529, когда на религиозном основании император Юстиниан заказал закрытие Академии Платона в Афинах, вынуждая много философов отбыть из Византийской Империи и переместиться на Восток. После того, как та естественная философия и наука играли второстепенную роль в византийской интеллектуальной жизни. Это удивительно, когда мы понимаем, что, по сравнению с их современными коллегами в Исламе и латинском Западе, византийским ученым действительно повезло, потому что их родной язык был греческим. Они могли прочитать, изучить, и интерпретировать, без проблем перевода, все работы, доступные на греческом языке, который накопился в Византийской Империи, особенно в Constantinople, так как пятые и четвертые столетия до н.э. Действительно, большинство наших греческих рукописей прибывает из Византии."

 

 

Alhazen, когда он сделал свою работу над оптикой, положился в большой степени на греческую математику, философию и медицину, большинство которых было первоначально переведено на арабский язык с византийских рукописей. Все же не было никакого Alhazen в Византии непосредственно. Предоставьте снова, страница 229:

 

 

"Это - парадокс истории, что цивилизации Ислама и Западной Европы способствовали значительно запасу человеческих знаний, используя переведенные работы и часто испытывая недостаток в важных более ранних текстах, в то время как Византийцы, у которых было владение греческим языком и легким доступом к источникам рукописи их великих греческих предшественников, были не в состоянии извлечь выгоду из их удачи."

 

 

Было несколько кратких византийских "Ренессансов". Империя не была статична и сделала неоценимую работу в сохранении более старого знания, но немного работ длительного значения были произведены там во время Средневековья. Я все еще полагаю, что мое заключение в эссе онлайн Наследство Византии [1], вдохновленный захватывающей книгой Тимоти Грегори История Византии, было в значительной степени правильно:

 

Верно, что Византийская Империя получила некоторые негативные отзывы в прессе. Однако, ученые Джеймс Э. Макклеллан III и Гарольд Дорн подводят итог установленной мудрости в своей книге Наука и техника во Всемирной истории, втором выпуске, когда они заявляют, что 'Византия никогда не становилась центром существенной оригинальной науки.' Это - конечно, одна из больших насмешек истории, что греко-римское знание, которое было сохранено Византийцами, оказало большее влияние на Западе, чем это сделало в Византийской Империи непосредственно. Будучи в течение многих столетий в линиях фронта исламского джихада, конечно, не помогал, это не достаточно, чтобы объяснить полностью отказ Византии развить современную науку. Изучая Византийскую Империю, нельзя не заметить, что отделение церкви от государства, которое имело место на Западе после папской революции, никогда не происходило там. Византия оставалась несколько деспотичным государством, таким образом до некоторой степени напоминая Китай – и возможно позже Россию - больше чем Западная Европа. Развитие парламентов, автономных городов и многочисленных университетов, которые имели место на христианском Западе, не происходило на христианском Востоке.

 

Однако, также в исламском мире, греческая логическая и естественная философия полностью никогда не принималась, и что начальное принятие, там был, был в значительной степени аннулирован чрезвычайно влиятельным мусульманским богословом аль-Гхазали (1058-1111). Аль-Гхазали расценил богословие и естественную философию как опасное для исламской веры и скептически относился к понятию математического доказательства. Поскольку Эдвард Грант говорит, страница 238:

 

 

"[Аль-Гхазали] включал математические науки в пределах класса философских наук (то есть, математика, логика, естествознание, богословие или метафизика, политика, и этика) и пришел к заключению, что студент, который изучил эти науки, будет 'заражен злом и коррупцией философов. Немногие там - то, кто посвящает себя этому исследованию, не будучи лишенным религии и имея уздечку благочестивого страха, удаленного от их голов (Уотт 1953, 34). В его большой философской работе, Бессвязности Философов, аль-Гхазали нападает на древнюю философию, особенно представления Аристотеля. Он делает так, описывая и критикуя идеи аль-Фараби и Авиценны, двух из самых важных исламских философских комментаторов на Аристотеле. После критики их мнений о двадцати философских проблемах, включая eternality мира, который Бог знает только universals и не подробные сведения, и это придает форму, не будет возрожден после смерти аль-Гхазали объявляет: 'Все эти три теории находятся в жесткой оппозиции к Исламу. Верить в них означает обвинить пророков неправды, и считать их обучение как лицемерное искажение разработанным, чтобы обратиться к массам. И это - явное богохульство, на которое никакая мусульманская секта не подписалась бы' (аль-Гхазали 1963, 249)."

 

 

Поскольку Ибн Варрак подводит итог в своем современном классике, Почему я Не мусульманин, "ортодоксальный Ислам появился победный из столкновения с греческой философией. Ислам отвергнул идею, что можно было достигнуть правды с лишённой помощи человеческой причиной и соглашался на нерефлексивные удобства предполагаемо превосходящей правды божественного открытия. Везде, где каждый решает поместить дату этой победы ортодоксального Ислама (возможно, в девятом столетии с преобразованием аль-Ашари, или в одиннадцатом столетии с работами аль-Гхазали), это было, я верю, полное бедствие для всех мусульман, действительно все человечество."

 

Аль-Гхазали, влияние которого не может быть завышено, был очень ортодоксальным мусульманином по вопросам относительно использования насилия над немусульманами. Вот аль-Гхазали на важности джихада против неверующих, как указано Робертом Спенсером в его превосходной книге Религия Мира?: Почему Христианство, и Ислам Не:

 

 

"[O] ne должен пойти на джихад [то есть, воинственный razzias или набеги], по крайней мере, один раз в год... Можно использовать катапульту против них [немусульмане], когда они находятся в крепости, даже если среди них женщины и дети. Можно поджечь их и/или утопить их... Если человек ahl al-kitab [Люди Книги] порабощены, его брак [автоматически] отменяется... Можно срубить их деревья... Нужно разрушить их бесполезные книги. Джихадисты могут взять в качестве добычи вообще, они решают... Они могут украсть так много еды, как они нуждаются."

 

 

Другой мусульманский мыслитель, тринадцатое столетие Норт Африкан Ибн Хальдун, имел традиционное представление джихада и разделил глубокое подозрение в философии. Эдвард Грант, страница 242:

 

 

"Даже в этом случае просвещенный автор, поскольку Ибн Хальдун (нашей эры 1332-1406) был враждебным к философии и философам. На основе его большого Введения в Историю (Muqaddimah) Ибн Хальдун расценен как первый историк, который напишет всемирную историю. Согласно Францу Розенталю: 'Muqaddimah был действительно первой крупномасштабной попыткой проанализировать отношения группы, которые управляют человеческой политической и социальной организацией на основе и психологических факторов факторов окружающей среды' (Розенталь 1973, 321). Несмотря на его блеск как историк, Ибн Хальдун включал главу в Muqaddimah, названный 'Опровержение философии. Коррупция студентов философии' (Ибн Хальдун 1958, 3:246-258). В этой главе Ибн Хальдун осуждает мнения философов как неправильно и объявляет его поддерживающим мусульманам, что 'проблемы физики незначительны для нас в наших религиозных делах или наших средствах к существованию. Поэтому, мы должны оставить их в покое' (Ибн Хальдун 1958, 3:251-252). Он расценил исследование логики как опасное для верующего, если они не были глубоко погружены в Коран и мусульманские религиозные науки, чтобы укрепить себя против его методов."

 

 

В моем эссе онлайн Запад, Япония, и Культурный Secondarity [2], я обсуждаю идеи французского мыслителя Реми Брэгу как обрисовано в общих чертах в его книге Эксцентричная Культура: Теория Западной Цивилизации. Брэгу утверждает, что мусульмане в значительной степени испытывали недостаток в европейском инстинкте самокритики и оценки "другого." Они действительно переводили работы с греческого языка и других языков как санскрит и персидский язык, но они обычно не сохраняли оригиналы. Это сделало "Ренессансы", акт возвращения к источникам, чтобы дать иное толкование им, невозможный в исламском мире. Он цитирует Ибн Хальдуна в качестве высказывания следующего в Muqaddimah:

 

 

"(Мусульмане) желал изучить науки об (иностранных) странах. Они сделали их их собственным через переводы. Они нажали их к почве их собственных взглядов. Они сняли с этих странных языков [и заставили их пройти] в их [собственную] идиому, и превзошли достижения (неарабы) в них. О рукописях на неарабских языках забыли, оставлены, и рассеяны. Все науки прибыли, чтобы существовать на арабском языке. Систематические работы над ними были написаны в (арабском) письме. Таким образом студенты наук нуждались в знании значения (арабских) слов и (арабского) письма. Они могли обойтись без всех других языков, потому что они были вытерты и больше не было никакого интереса к ним."

 

 

Логика продолжала использоваться в качестве вспомогательного предмета в схоластическом богословии (kalam) и во многих исламских духовных училищах, но была достаточная враждебность к философии, чтобы побудить философов вести себя сдержанно. Те, кто преподавал это часто, делали так конфиденциально, не в пределах установленных учреждений. Вот Эдвард Грант в Науке и Религии, странице 239:

 

 

"После переводов в ранних столетиях Ислама греческая философия, прежде всего Аристотель, получила свою самую сильную поддержку от многих людей, рассеянных об исламском мире. Как мы уже упомянули, аль-Кинди, аль-Рази, Ибн Сина, и Ибн Рушд был среди самых великих исламских философов. Все преследовались до некоторой степени. Случай-Кинди показывает важные аспекты интеллектуальной жизни в Исламе. Первый из исламских комментаторов на Аристотеле, аль-Кинди был сначала благоприятно принят двумя калифами (аль-Мамун и аль-Мутассим), но его удача закончилась с аль-Мутаввакилом, суннитским калифом, упомянутым ранее. Согласно Первезу Худбхою, 'Это не было твердо для ulema [религиозные ученые], чтобы убедить правителя, что у философа были очень опасные верования. Mutawwakil скоро заказал конфискацию личной библиотеки ученого ….But, который был недостаточно. Шестидесятилетний мусульманский философ также получил пятьдесят ресниц перед многочисленной толпой, которая собралась. Наблюдатели, которые сделали запись случая, говорят, что толпа ревела одобрение с каждым ударом' (Hoodbhoy 1991, 111). Другие четыре ученых были также подвергнуты некоторой степени преследования, и много их должны были сбежать для их безопасности."

 

 

Эта ситуация радикально отличалась на латинском Западе. Была спорадическая оппозиция использованию причины и одной попытке запретить работы Аристотеля в университете Парижа в тринадцатом столетии, но это имело краткую продолжительность и в конечном счете потерпело неудачу. Не было никаких более поздних попыток запретить использование логической и естественной философии по существу, хотя могла, конечно, быть критика против определенных интерпретаций. "После 1240-ых и для остальной части Средневековья, нападения на причину были бы расценены как причудливые и недопустимые."

 

Напротив, Ислам - в принципе теократия, в которой религия и государство формируют единственное юридическое лицо. Исламские школы, или медресе, вообще преподавали "исламскую науку," это - богословие, арабская грамматика, Коран и хадис и т.д., греческий язык и другую немусульманскую философию назвали "иностранными науками" и никогда не объединялись в основной учебный план. Предоставьте снова, страница 243:

 

 

"[Медресе] имели как их основная миссия обучение исламской религии, и обращали небольшое внимание на иностранные науки, которые, как мы видели, состояли из науки и естественной философии, полученной в конечном счете из греков. У аналитических предметов, полученных из греков, конечно, не было равного статуса с религиозными и теологическими предметами. Действительно, иностранные науки играли довольно крайнюю роль в медресе, которые сформировали ядро исламского высшего образования. Только те предметы, которые освещали Коран или религиозный закон, преподавались. Одним таким предметом была логика, которая была сочтена полезной не только в семантике, но и была также расценена как полезная в уходе от простых ошибок вывода. Первичная функция медресе, однако, должна была 'сохранить изучение и защитить ортодоксальность' (Mottahedeh 1985, 91). В Исламе большинство богословов не расценивало естественную философию как предмет, полезный для лучшего понимания религии. Напротив, это обычно рассматривалось как предмет, способный к ниспроверганию исламской религии и, поэтому, как потенциально опасное для веры. Естественная философия всегда оставалась периферийной дисциплиной на землях Ислама и никогда не институциализировалась в пределах образовательной системы, как это было в латинском Христианском мире."

 

 

Греческая естественная философия, однако, полностью интегрировалась в университетский учебный план в Европе. Поскольку Грант объясняет, страница 244-245:

 

 

"Важно указать, что мало того, что обучаемые университетом богословы полностью принимали и охватывали дисциплину естественной философии, но многие, если вообще, их были нетерпеливыми и активными спонсорами литературы естественной философии. Именно по этой причине совершенно уместно назвать их 'естественными для богослова философами.' Они были одинаково дома в обеих дисциплинах и стремились импортировать так много естественной философии, как они могли в разрешение теологических проблем, избегая любых искушений к theologise естественной философии. Это объясняет, почему некоторые средневековые богословы могут равняться с лучшим из светских естественных философов, таких как Джон Буридэн и Альберт Саксонии. Некоторые богословы, такие как Олбертус Магнус и Николь Оресм, ясно превосходили их. Их действиями богословы на Западе были полноправными участниками развития и распространения естественной философии. Они позволяли institutionalisation естественной философии в университетах последнего Средневековья, и поэтому ее обширному распространению. Ничто как это не произошло в Византийской Империи или в Исламе."

 

 

Один из самого важного католика преимуществ Европа, которой обладают во время этого периода, был разделением между церковью и государством. Эдвард Грант, страница 246-247:

 

 

"[Византийцы и мусульмане] заплатили высокую цену за провал попытки отделить церковь и государство. И в обществах, естественная философия Аристотеля была расценена как потенциально опасная, потому что она охватила идеи и понятия, которые были враждебными к обеим религиям, и потому что часто чувствовалось, что ученые, которые сосредоточились слишком много на естественной философии, или пренебрегут религией или приедут, чтобы расценить ее как низшее к естественной философии. Отказ ислама отделить церковь и государство аннулировал установленное преимущество, которое это имело по Западному Христианскому миру. Где последний был организован как централизованная, иерархическая религия с единственным человеком – Папой Римским – проведение окончательной власти, Ислам был децентрализованной религией без иерархической структуры. Какая власть там была получена от местных религиозных лидеров, которые привлекали поддержку их поддерживающих мусульман. При этих обстоятельствах мы могли бы ожидать, что свобода запроса и культивирование яркого, выдержали естественную философию, более вероятно, произойдет в пределах децентрализованной мусульманской религии чем в пределах чрезвычайно централизованной Католической церкви Западной Европы. Как мы теперь знаем, перемена произошла: Запад развивал живую естественную философию, тогда как в Исламе естественная философия стала периферийной дисциплиной и подозрительной дисциплиной, исследование которой могло даже оказаться опасным."

 

 

У европейской университетской системы не было никакого реального эквивалента в любой другой главной цивилизации в мире в то время. Как Тоби Хуфф говорит в своей книге, странице 234:

 

 

"Мы не должны также недооценить величину шага, сделанного, когда было решено (частично, следуя древней традиции) сделать исследование философии и все аспекты мира природы официальным и государственным предприятием. Если это кажется приземленным достижением, это происходит из-за нашего Евроцентризма, который забывает, что исследования естественных наук и философии избежали в исламских колледжах Ближнего Востока и что все такие запросы были предприняты в тщательно осторожных частных параметрах настройки. Аналогично, в Китае, не было никаких автономных учреждений изучения независимого от официальной бюрократии; те, которые существовали, имели полностью во власти централизованное государство. И при этом философам не дали свободу определить для себя сферы изучения, как это произошло на Западе."

 

 

Эдвард Грант был важен в обнаруживании этой роли, игравшей университетской системой в подготавливании почву для более поздней Научной Революции. Поскольку он завершает на странице 248:

 

 

"Без отделения церкви от государства, и событий, которые продолжались как следствие, Запад не будет производить очень внедренную естественную философию, которая была распространена через Европу на основании обширной сети университетов, которые положили начало большим научным авансам, сделанным в шестнадцатых и семнадцатых столетиях, авансы, которые продолжились до настоящего момента."

 

 

Для дальнейшего развития в Западном (но не так в другом) научные традиции с шестнадцатого столетия вперед, Ученых: История Науки Сказала Посредством Жизней Ее Самых великих Изобретателей Джоном Гриббином, является захватывающим и легким читать.

 

Тоби Э. Хуфф в его превосходном Повышение Ранней Современной науки: Ислам, Китай и Запад, соглашается с оценкой Гранта важности университетской системы. Вот Гнев, страница 344:

 

 

"Поскольку беспристрастная экспертиза образований главных ученых от пятнадцатого до семнадцатого столетия показывает, что огромное большинство их было фактически образованным университетом. Поскольку Джон Гаскуан показал, 'Что-то как 87 % европейских ученых, родившихся между 1450 и 1650 [кто был], мысль, достойная включения в Словарь Научной Биографии, была образованным университетом.' Что еще более важно 'Значительная доля этой группы не была только университетом образованные но и занимавшие карьерные посты в университете.' В течение периода 1450-1650 это было 45 процентов, и в течение 1450-1550, это был 51 процент. Если Вы говорите об особых ученых, то нужно немедленно признать, что Коперник, Галилео, Tycho Brahe, Kepler, и Ньютон были всеми экстраординарными продуктами очевидно procrustean и предположительно Схоластические университеты Европы. Короче говоря, социологические и исторические счета роли университета как установленное местоположение для науки и как инкубатор научной мысли и аргумента были значительно преуменьшены."

 

 

Ничто как это не существовало в исламском мире. Университеты могли только быть установлены в Испании и Португалии после того, как эти страны были повторно завоеваны христианами. Гнев, страница 212:

 

 

"Если бы Испания сохранилась, как исламская земля в более поздние столетия - говорит, то до времени Наполеона - это сохранило бы все идеологические, юридические, и установленные дефекты исламской цивилизации. Испания во власти мусульманского права была бы неспособна в найденные новые университеты, основанные на европейской модели юридически автономного корпоративного управления, поскольку корпорации не существуют в мусульманском праве. Кроме того исламская модель образования опиралась на абсолютное первенство fiqh юридических исследований, и стандарта сохранения больших традиций прошлого. Это было символически отражено в ijaza, личное разрешение передать знание от прошлого, данного ученым человеком, традиция, очень отличающаяся из управляемого группой свидетельства Запада (посредством экспертизы) продемонстрированного изучения. В фактическом событии, основании испанских университетов в тринадцатом столетии, сначала в Паленсии (1208-9), Вальядолиде, Саламанка (1227-8), и так далее, произошла в укоренившихся христианских областях, и университеты были смоделированы после конституций Парижа и Болоньи."

 

 

Есть также важный теологический аспект здесь, в котором мусульмане вообще рассмотрели Бога как непредсказуемого, тогда как и христиане и евреи могли более легко рассмотреть Бога как предсказуемого, создав мир согласно логическому естественному праву, которое могло быть раскрыто и понято под людьми. Тоби Э. Хуфф, страница 116:

 

 

"Короче говоря, европейский medievals вылепил изображение человека, который был столь наполнен причиной и рациональностью, что философское и теологическое предположение стало захватывающими дух сферами запроса, результаты которого были совсем не предсказуемы, или ортодоксальны - к испугу всех. Кроме того это теологическое и философское предположение имело место в цитаделях Западного изучения, то есть, в университетах. Христианское богословие действительно одело человека с новым набором методов и побуждений, но оно также приписало ему новый набор рациональных мощностей, которые не знали границ."

 

 

К сожалению, в начале 21-ого столетия, эта университетская система возможно больше не работает, так же как это однажды сделало. Как Ибн Варрак выражается в его большой книге, Защищающей Запад:

 

 

"Запад, в признании политкорректности и в том, чтобы быть испорченным жителем Саудовской Аравии и другими арабскими деньгами, прекращает соблюдать оригинальное намерение университета. В последние годы Саудовская Аравия и другие исламские страны (например, Бруней) установили председателей исламских исследований в престижных Западных университетах, которые тогда поощрены представить благоприятное изображение Ислама. Научное исследование, приводящее к объективной правде больше, кажется, не цель. Критической экспертизе источников или Корана обескураживают. Ученые, такие как Даниэль Истермен даже потеряли свои должности для того, чтобы не учить Исламу в пути, одобренном Саудовской Аравией. В декабре 2005 Джорджтаун и Гарвардские университеты каждый принял $20 миллионов от саудовского принца Алвалида бин Талала для программ в исламских исследованиях. Центр Картера, основанный бывшим президентом Джимми Картером, финансируется частично бин Талалом. Такие деньги могут только испортить оригинальное намерение всех более высоких учреждений образования, то есть, поиск правды. Теперь, у нас будет только "исламская правда", которая является приемлемой для королевской саудовской семьи, семьи, которая финансировала терроризм, anti-Westernism, и антисемитизм больше тридцати лет."

 

 

Это - финансовая коррупция и запугивание, но даже прежде, чем это, Западные университеты, казалось, были все более и более озабочены вскрытием противоречия в их собственной цивилизации и похвалой самых варварских культур и режимов на земле. Это ни в коем случае не универсально верно, конечно. Есть все еще большая большая работа, сделанная в Западных университетах, как сам г-н Грант - живое доказательство. Но трудно отрицать факт, что было снижение в свободном запросе и хорошей стипендии. Точно, как это произошло, как Западная университетская система пошла от того, чтобы быть большим сравнительным преимуществом для того, чтобы быть, что-то напоминающее проблему является интересным вопросом, но тем, с которым нужно будет иметь дело в отдельном эссе. Тем временем Эдвард Грант сделал превосходную работу при напоминании нам того, насколько уникальный это однажды было.

 

Источник:

 

http://www.jihadwatch.org/dhimmiwatch/archives/022433.php

 

1. http://www.jihadwatch.org/dhimmiwatch/archives/019529.php

2. http://gatesofvienna.blogspot.com/2008/02/west-japan-and-cultural-secondarity.html