Взлет и падение Каролингов

См. его же отдельный очерк о Людовике Благочестивом.

Каролингская эпоха занимает особое место в истории раннесредневековой Европы. В VIII—IX вв. складывается в основных чертах феодальная система. Политическое единство сменяется раздробленностью; завершается аграрный переворот, приведший к появлению класса зависимого крестьянства и распространению вотчинного землевладения; оформляется система вассально-ленных связей; союз государства и церкви, достигший своего апогея в период правления Карла Великого, при его преемниках оборачивается первыми попытками установления папской теократии.

Правда, почти все это по вполне понятным причинам ускользает от глаз современников. В центре внимание хронистов и писателей того времени находятся франкские правители. Истории, биографии, анналы фиксируют почти исключительно события политической истории и повествуют о походах королей внутри страны и за ее пределами, об их отношениях со знатью, с церковью, о жесткой и непримиримой борьбе за власть между собой. Более того, само государство в представлении средневековых историков персонифицируется в особе короля, и именно от его личных качеств, мужества, решительности, удачи, мудрости и благочестия в первую очередь зависит и прочность государства, и благополучие подданных.

Разумеется, внутренний смысл описываемых событий представляется современному историку существенно иным, чем средневековому автору. Поэтому, думается, было бы не бесполезно обозначить основные моменты в истории Франкского королевства второй половины VIII—IX веков.

* * *

Обессилевшая и реально давно утратившая власть королевская династия Меровингов окончательно пресеклась в 751 году, когда последний из «ленивых» королей, Хильдерик III, был пострижен в монахи с согласия папы Захария, а королем на собрании знати официально провозглашен его майордом Пипин Короткий. Римский понтифик вскоре помазал его на царство в обмен на солидную военную и политическую [190] поддержку, которую новоиспеченный монарх оказал ему в борьбе против лангобардов в Италии. Перед смертью Пипин, как законный властитель, передал королевство франков сыновьям, Карлу и Карломану.

Осенью 768 года Карл в Нойоне, Карломан в Суассоне были провозглашены королями. Однако братские узы в то далекое время вовсе не гарантировали политического единства. Дело грозило обернуться очередной междоусобной войной и лишь преждевременная смерть Карломана (4 декабря 771 года) позволила избежать ее. Была ли это простая случайность или, как говаривали потом современники, будто бы видевшие очередную комету на небе, перст Божий, указавший на Карла, но именно он стал единоличным королем франков и именно ему было суждено стать славой и гордостью этого блестящего рода.

Оказавшись у кормила сильного государства, он поставил себе целью добиться еще большего могущества. Славные деяния отца и деда показали ему, что сила и власть покоятся на острие меча. Это Карл хорошо усвоил еще когда был жив Пипин. И почти до самой смерти Карл вел бесконечные изнурительные войны, расширяя границы своего королевства. В 774 году, разбив лангобардского короля Дезидерия, правившего в северной Италии, и лишив его власти, Карл принял титул короля франков и лангобардов. В 778 году он подавил мятеж баварского герцога Тассилона, отнял у Баварии автономию и присоединил ее к своим владениям. В 795 году неутомимый воитель уничтожил аварский каганат, захватив при этом бесчисленные сокровища. В 30 лет он начал кровопролитные войны с саксами и добился-таки победы, когда ему было уже за 60. Силу франкского оружия узнали и в Испании, где Карл воевал против арабских властителей. Войны, войны... Постоянное напряжение сил. Каков итог? Огромное государство, простирающееся от Эльбы и Дуная до Каталонии и Беневента. И во главе него Карл.

В последние годы уходящего столетия он начал задумываться не просто о политическом господстве. Ему видится нечто иное: империя как воплощение Божьего замысла. Весь христианский мир под пятой одного правителя, строящего «Град Божий». Подобное понимание Империи нашло свое отражение еще в трудах отцов церкви — святого Иеро-нима и святого Августина. Основываясь на библейских мотивах, они создали первую универсальную периодизацию истории. Согласно этой концепции, весь процесс развития [191] человечества укладывался в рамки четырех монархий, следовавших одна за другой:

— Ассиро-Вавилонской;

— Мидо-Персидской;

— Греко-Македонской;

— Римской.

Последняя являлась завершающей: она не могла погибнуть и должна была существовать до конца мира. С торжеством христианства ее миссией стало строительство «Града

Божия» на земле. Идея эта была подхвачена и развита в трудах Исидора Севильского и Беды Достопочтенного. Не желая мириться с гибелью Римской империи они выдвинули идею translatio (перенесения). По их мнению, христианская империя как символ будущего «Града Божия» должна переходить от народа к народу, от государства к государству. Наследником этой традиции и выступил Карл, решивший принять на себя бремя зодчего Божьего града.

В реальности идея христианской империи воплощалась во вполне конкретных вещах. В первую очередь здесь следует отметить прочный союз церкви и государства. Он начал складываться уже в правление Пипина Короткого. Король и папа нуждались в друг друге. У одного была политическая сила и мощь, у другого — духовная. Один — властитель, другой — идеолог. Любой власти нужна идеология, только тогда она обретает достаточную прочность. Папа имел моральный авторитет, но очень слабое политическое влияние. Союз был выгоден обеим сторонам. С помощью папы Хильдерик был отправлен в монастырь, а Пипин помазан на царство. Со своей стороны франкский король защищал владения римского первосвященника от лангобардов. Дальше — больше. Пипин признал верховную собственность церкви на земли, секуляризованные при Карле Мартелле, и даже вернул часть из них. Папа, в свою очередь, признал законность епископов и аббатов, назначенных новым королем.

Карл не хуже отца понимал все выгоды подобного союза и стремился еще больше укрепить его. Высший клир повсеместно используется в государственной аппарате. Широко поддерживается идеологическая деятельность церкви внутри государства. Решениям церковных соборов придается сила государственных законов, а королевские постановления, в свою очередь, поддерживаются духовенством. Ну и, конечно, строительство новых церквей, основание монастырей, пожалования королем церкви земель и привилегий, чрезвычайно [192] тесные отношения с папством. Настолько тесные, что франкский король несколько раз в прямом смысле спасал римского понтифика. Союз был прочным, но далеко не равноправным. Карл крепко держал церковь в своих руках и использовал ее как один из инструментов своей власти. Он не терпел вмешательства церкви в политические дела, однако сам вмешивался в религиозные вопросы. Так, он приказал ввести в обедню песнопение «Credo» в соответствии с текстом, используемым в испанских епархиях, который провозглашал исхождение духа святого «от Отца и от Сына» (Filioque).

25 декабря 800 года в соборе св. Петра в Риме Карл получил из рук папы Льва III императорскую корону. Нестабильная внутриполитическая обстановка в Риме, вызванная столкновением папы с местной аристократией, дала франкскому королю еще один повод встать на защиту церкви, а по сути, еще раз заставить ее послужить своим интересам.

В земных делах Карл также добился многого. Колоссальное расширение территории государства потребовало изменения системы управления. Территория франкской державы была разделена примерно на 200 графств. Графы назначались королем и пользовались в пределах графства всей полнотой военной, судебной и фискальной власти. Для контроля за их деятельностью был создан институт «посланцев» (missi). Каждая миссия состояла из 2—5 духовных и светских лиц. Посланцы могли сменять должностных лиц, назначавшихся графами, пересматривать решения, принятые последними. О результатах проверки они сообщали на генеральных собраниях знати. В свою очередь, графы докладывали королю о деятельности посланцев. Не удовлетворяясь такими формами взаимного контроля должностных лиц, Карл с приближенными постоянно переезжал с места) на место и лично следил за ходом государственных дел. Необходимо заметить, что личное участие короля в управлении, обусловленное отсутствием разветвленного бюрократического аппарата, являлось неотъемлемой чертой любого раннесредневекового государства. А постоянные перемещения королевского двора, насчитывавшего вместе с королевскими родственниками, вельможами, должностными лицамщ разного ранга и обслуживающим персоналом несколько сот человек, объяснялись, кроме того, вполне обыденными вещами: такое количество людей было трудно прокормить, долго оставаясь на одном месте.) Стремясь сделать систему власти более гибкой и всеохватывающей, Карл взялся за укрепление [193] вассальных связей. Обязанность каждого королевского вассала служить королю вместе со своими вооруженными слугами оформлялась специальным договором и скреплялась клятвой верности. Начиная с 789 года, государь неоднократно предписывал составлять списки присягнувших свободных, а уклонившихся принудительно доставлять ко двору для присяги. Сознавая, однако, трудности централизованного контроля за «верными», Карл обязал, кроме того, каждого свободного мужчину найти себе сеньора, под началом которого ему надлежало воевать и которому он был обязан личным подчинением. Таким образом, вассальные связи должны были пронизывать всю толщу правящего слоя. Согласованию королевской политики с волей знати и в то же время проверке выполнения королевских постановлений служили генеральные собрания знати, проводившиеся в мае.

Такой славная империя франков вступила в IX век. Господь благоволил ей и будущее ее казалось безоблачным. Именно это будущее стало заботой Карла в последние годы жизни. Стареющий император все чаще задумывался о том, как поделить огромное наследство между своими детьми. В 806 году в Тионвилле, следуя традиции, Карл выделил каждому из сыновей часть королевства. После его смерти Карл, Пипин и Людовик должны были получить свой доли, титул же императора не передавался никому. Однако раздел оказался отсроченным. Еще при жизни императора умерли два его сына, Пипин в 810 году, а Карл год спустя. С единственным наследником уладить дела оказалось гораздо проще. 11 сентября 813 года Людовик был коронован и получил императорский титул. И как раз вовремя: 28 января 814 года великий император скончался, не дожив нескольких месяцев до 72 лет.

Правление его потомков пришлось на совсем иную эпоху.

Две тенденции четко прослеживаются в западноевропейской истории IX века. С одной стороны, это ослабление королевской власти, вызванное интенсивно развивающимся процессом феодализации, а также внутренними усобицами между многочисленными наследниками Карла Великого. С другой — усиление политического и идеологического влияния церкви, активизация ее вмешательства в государственные дела.

Действительно, в течение IX века бенефиций, земельное пожалование, даваемое при условии несения военной или [194] государственной службы, все более утрачивает свой условный характер, превращаясь в неотчуждаемое наследственное земельное владение — феод. Графы, должностные лица, назначаемые королем в провинции, контролируемые «посланцами» и часто сменяемые при Карле во избежание служебных злоупотреблений, начинают выходить из-под контроля королевской власти, присваивают и подчиняют себе вверенные им земли и людей, передают их, да и самую должность по наследству, превращая ее в феод. Должностные отношения все больше заменяются вассальными связями личного характера. Распространяется крупное землевладение не только светское, но и церковное. Страна распадается на вотчины, автономные в экономическом, юридическом и политическом отношении. Эти процессы ослабляли политическое влияние королевской власти на местах и делали ее все более зависимой от воли и интересов знати.

Это же, в свою очередь, стимулировало усиление политического и идеологического влияния церкви, высвобождающейся из-под опеки и контроля со стороны светских государей. Церковь все настойчивее демонстрирует свое стремление играть ведущую роль в политической жизни Европы. Эта тенденция достигает своего апогея в понтификат Николая I (858—867 гг.), впервые выработавшего основы теократической доктрины. Однако усиление церкви в этот период было возможно лишь до известной степени. В политическом плане она оставалась все же достаточно зависимой от королевской власти, которая гарантировала ее положение и защиту ее богатств и привилегий. Ибо, как показывала жизнь, перед реальной угрозой духовный меч оказывался бессильным. Иными словами, королевская власть должна была быть достаточно слабой, чтобы церковь сумела подчинить ее контролю со своей стороны, и при этом оставаться достаточно сильной, чтобы защищать политические, правовые и экономические интересы церкви от притязаний могучих светских сеньоров или нападений внешних врагов, будь то норманны или мавры. В этот период церкви одинаково была невыгодна ни слишком сильная, ни слишком слабая королевская власть.

Однако о какой бы эпохе не шла речь, не надо забывать о том, что в истории всегда действуют люди. Человеческие страсти, стремления, порывы, верность и предательство, любовь и ненависть составляют живое полотно исторической реальности. Деяния, поступки — вот, что интересовало средневековых хронистов. Поэтому, чтобы помочь читателю [195] разобраться в неполных и подчас противоречивых сообщениях источников, помещенных в этой книге, думается, небесполезным было бы дать хотя бы самый общий очерк полной драматических событий политической истории франкского королевства IX века.

Узнав о смерти Карла, Людовик тотчас устремился из Аквитании в Аахен, устроил отцу пышные похороны и принял присягу от «верных». Новый император начал с того, что произвел радикальную чистку двора. Надо сказать, что великий Карл вовсе не чурался плотских утех. Пережив пятерых жен и постоянно меняя наложниц, он снисходительно относился к не очень-то нравственной жизни своих многочисленных родственников и приближенных. При дворе отлично знали о бесконечных любовных историях его законных и внебрачных дочерей. Одни из них жили с полуофициальными мужьями, другие имели любовников. Отчасти в этом был повинен и сам Карл, запрещавший им выходить замуж. Многие же придворные, подражая своему государю, обзаводились наложницами, а то и мальчиками для известного рода услуг.

Своих многочисленных сестер для укрепления их целомудрия Людовик отправил в монастыри, а их любовников — в изгнание. От двора было также удалено большое количество наложниц, содержанок и проституток к вящей радости многих истинно верующих.

Красивый, статный, образованный и набожный Людовик казался достойным наследником своего отца. Поначалу вроде бы даже ничего не изменилось, жизнь шла своим чередом и ничто не предвещало скорых великих потрясений. Однако они были не за горами. Самое печальное, что Людовик постепенно стал обнаруживать совсем не те личные качества, которыми нужно было бы обладать правителю такой великой державы. Так, уделяя большое внимание церкви как духовноорганизующему началу мирской жизни, Людовик, в отличие от отца, крепко державшего ее в своих руках, сам вскоре оказался в ее власти. Первый шаг в этом направлении был сделан осенью 816 года. Не довольствуясь собственной коронацией в Аахене, Людовик, желая, вероятно, добиться большего авторитета в глазах подданных, принял в Реймсе от папы Стефана IV помазание на царство, чем создал, сам того не ведая, опасный прецедент на будущее.

В ближайшем окружении императора все чаще оказываются прелаты и монахи, такие, как священник Элизахар, [196] архиепископ Лиона Агобард и Бенедикт Аннианский. Последний проявил себя на реформаторском поприще. Он основал возле Аахена образцовую монашескую общину, создал строгий монастырский устав и упорно добивался его повсеместного внедрения. Это вызвало сильную внутрицерковную оппозицию, во главе которой стояло могущественное духовенство Сен-Дени. Но Бенедикт, получая всяческую поддержку от императора, добился своего: часто созываемые по инициативе светской власти церковные соборы выработали генеральные положения для унификации монастырской жизни.

Один Бог, один император, одна вера. Единство. Как сохранить его, когда реальная жизнь вовсе к этому не располагала? Вот что не давало покоя Людовику, у которого уже подрастали сыновья. В отличие от отца, занявшегося делами наследства только в конце жизни, новый император начал беспокоиться об этом в самом начале. Вопрос был мучительным, ибо традиция требовала наделить отпрысков землей и властью. Итогом длительных размышлений явилось компромиссное решение. В 817 году был принят документ, названный «Ordinatio imperii», в котором речь шла как будто не о разделе, а о реорганизации, упорядочении, совершенствовании структуры империи, ее обустройстве. Формально императорский титул получал старший сын Людовика Лотарь, который с этого момента становился соправителем отца, а после его смерти наследовал империю. Два других сына получили по королевству: Пипин сохранил за собой Аквитанию, королем которой был уже два года; Людовик получил Баварию и земли, примыкавшие к ней на востоке. Младшие братья должны были подчиняться воле старшего в военной и дипломатической сферах и не могли вступать в брак без его согласия. В случае смерти одного из младших братьев новый раздел не предусматривался, в случае смерти Лотаря вельможи должны были избрать императором одного из оставшихся.

По сути «Ordinatio imperii» декларировало не что иное, как раздел. С этого момента партия единства в лице духовенства начинает отходить от императора, а братья, рассчитывая на большее, затаили на отца обиду. Однако здесь крылась более серьезная опасность, мало кому очевидная в 817 году. От подданных требовали присягу на верность. Они присягали, но кому? В стране было два императора, чьи интересы, как вскоре выяснилось, совсем не совпадали. Кроме того, в Баварии и Аквитании имелись свои короли и [197] нужно было приносить клятву им. Это вносило путаницу и неразбериху в отношения вассалитета и размывало понятие преданности. Чем дальше, тем больше каждый предпочитал служить тому, кто больше платил. Когда 16 лет спустя на Красном поле Эльзаса император Людовик за одну ночь лишился почти всех своих вассалов, не пожалел ли он тогда об ошибке, сделанной в самом начале? Кто знает...

Помимо всего прочего, «Ordinatio imperii» не учитывало многих местных особенностей и частных моментов, что стало очевидным почти сразу. Вскоре против императора восстал его племянник Бернард, внебрачный сын Пипина Италийского. В 810 году он унаследовал Итальянское королевство после смерти отца, и был утвержден в этом звании Карлом Великим год спустя. В сентябре 813 года Бернард принес в Аахене вассальную присягу только что коронованному Людовику. Однако «Ordinatio imperii» никак не упоминало Бернарда и не учитывало его интересы. Он взялся за оружие, видя в этом единственный способ защиты своих прав. Восстание было быстро подавлено, Бернард схвачен и ослеплен, от чего вскоре умер. Репрессиям подверглись также старые соратники Карла Великого. От двора были удалены Вала, Агобард, низложен епископ Орлеана Теодульф. Сводные братья императора отправлены в монастыри. Так Людовик пытался обезопасить себя от подобных мятежей в будущем.

Жестокая расправа очень повредила авторитету благочестивого императора. Но еще больше ему повредила попытка загладить свою вину. Летом 822 года в Аттиньи Людовик публично исповедовал свои грехи, вернул из ссылки Адаларда и Валу, признал своих сводных братьев — Дрогон при этом получил сан епископа в Меце, Гуго чуть позже стал аббатом Сен-Кантена. Поступки подобного рода впоследствии стали для Людовика почти правилом. Но если он сам видел в этом возможность получения божьего благоволения, то для других это была наглядная демонстрация его собственного бессилия и слабости. Беда Людовика в том, что все его попытки согласования внутренних моральных принципов и внешней реальности постоянно терпели крах. А могло ли быть иначе?

В 819 году император овдовел и даже какое-то время подумывал о том, чтобы уйти в монастырь и предаться размышлениям о вечном, ведь ему шел уже 41 год. Однако жизнь взяла свое. Некоторое время спустя Людовик женился на молодой и красивой аристократке с библейским именем [198] Юдифь. А в 823 году у счастливых супругов родился мальчик, которого в честь деда нарекли Карлом. В торжествах, устроенньк по этому поводу, вряд ли кто-нибудь отдавал себе отчет в том, сколь серьезной и опасной окажется сложившаяся ситуация. Ведь рано или поздно должен был встать вопрос о том, чтобы выделить новому наследнику часть наследства, уже поделенного с таким трудом. Конечно, Людовика предостерегали от неосторожных шагов, напоминали об ответственности, возложенной на него Богом. Император крепился целых шесть лет. Но в 829 году он заявил, что меняет условия «Ordinatio imperii». Карлу выделялся удел, состоявший из Аламаннии, Эльзаса, Реции и части Бургундии. Это решение было подтверждено соответствующим документом, обнародованным два года спустя. В первую очередь оно затрагивало интересы Лотаря. Он попытался возмутиться, за что впал в немилость и был выслан в Италию.

Однако история часто преподносит сюрпризы: политические противники вскоре поменялись местами. Император, еще вчера возглавлявший партию единства, забыл о «Граде Божьем» и оказался инициатором и проводником раздела, а Лотарь вдруг встал на защиту единства империи, сплотив вокруг себя многих представителей интеллектуальной элиты. Его поддержали Агобард Лионский, Эббон Реймский, Вала.

В стране возникла очень нестабильная политическая ситуация. При дворе стали появляться временщики, вроде Бернарда Септиманского. Магнаты, являясь подданными двух императоров и трех королей, на деле не подчинялись никому, присваивали земли, добивались новых привилегий. Престиж королевской власти начал падать. В этих условиях все больше укрепляет свои позиции церковь. Роль и значение ее непрерывно растут за счет, разумеется, светской власти, которую она стремится контролировать. В Майнце, Тулузе, Лионе и Париже состоялись церковные соборы, продемонстрировавшие это. В 830 году сторонники единства вызвали из Италии Лотаря и заставили Людовика помириться с сыновьями. Бернард Септиманский бежал, Юдифь удалили от двора и сослали в Прюмский монастырь, а император, скрепя сердце, подтвердил незыблемость «Ordinatio imperil». Однако вскоре все вернулось на круги своя:

Юдифь возвратилась из ссылки, Бернард опять оказался в фаворе, Людовик же в очередной раз отрекся от решения 817 года. Страсти накалялись, ни одна из сторон не желала [199] уступать своих позиций. В итоге дело дошло до открытого столкновения. 23 июня 833 года на Красном поле в Эльзасе встретились армии императора и его сыновей. Сыновья, в войске которых находился папа Григорий, решившийся поддержать партию единства, неоднократно посылали к отцу парламентеров, пытаясь урегулировать все мирным путем, но Людовик не шел ни на какие уступки. Тогда сыновья, обладая большими материальными ресурсами, попросту купили людей императора. В ночь на 29 июня почти все они покинули своего господина, так что к утру Людовик остался лишь с некоторыми верными ему вассалами. Видя безвыходность своего положения, он сдался на милость победителя.

В октябре 833 года в Компьене, а затем в Суассоне сыновья подвергли отца унизительной судебной процедуре. В качестве обвинителей выступали архиепископы Агобард Лионский и Эббон Реймский, зачитавшие императору список его прегрешений. Его обвиняли в вероломстве, лицемерии и (впрочем, так ли уж безосновательно?) в неспособности управлять государством. А Людовик должен был после каждого параграфа произносить слово «виновен». Церковь, в свою очередь, наложила на него строгую епитимью. Событие из ряда вон выходящее: власть духовная все сильнее наступала на власть светскую. В Суассоне эта тенденция была доведена до крайности, против чего даже выступили некоторые влиятельные церковные иерархи.

Сцена насилия детей над своим отцом произвела негативное впечатление на собравшихся. Да и среди сыновей не обнаружилось единства. Людовик, а вслед за ним и Пипин оставили Лотаря, отшатнулось от победителя и большинство прелатов. Низложение помазанного папой императора они сочли слишком опасным прецедентом. Полтора года спустя на собрании высшего клира в Тионвилле Людовик был оправдан, восстановлен в правах и снова возведен на престол. Однако внутреннего мира это не принесло. То тут, то там стали возникать оппозиционные коалиции, действовавшие в интересах Карла или Лотаря. Да и сам дряхлеющий император раскрылся вдруг до конца. Думая только о Карле и его благополучии, он предал Пипина и Людовика Юного, верных своих союзников в недавнем прошлом. В 836 году он отнял у Пипина в пользу Карла всю Нейстрию и Бретань. В 838 году после смерти Пипина, Людовик лишил его сына, Пипина II, законного отцовского наследства и отдал Карлу Аквитанию. Более того, он пошел на союз со своим [200] непримиримым врагом, Лотарем. В 839 году на сейме в Вормсе вся империя вновь была поделена, но уже только жду ним и Карлом, при условии, что Лотарь, как старший, будет впредь во всем опекать и защищать брата. А что же Людовик Юный? О нем даже не вспомнили. Будущее Карла устроено, чего же еще? Так император отплатил свое-сыну за поддержку в ту страшную осень 833 года. Людовику Юному ничего не оставалось, как поднять мятеж. император начал срочно собирать войска, даже вызвал из Италии Лотаря себе на подмогу. И в ожидании его... умер

20 июня 840 года в полном одиночестве на небольшом острове посреди Рейна. Дрогон, архиепископ Меца, позаботился как мог о бренных останках своего сводного брата, хоронив его в присутствии некоторых знатных людей в церкви св. Арнульфа.

О смерти Людовика Благочестивого никто не пожалел. наборот, она казалась, скорее, желанной. Братья, наконец, получили возможность выяснить отношения между собой. Следующие три года были наполнены беспрерывной борьбой за отцовское наследство. Этот период так и вошел историю под названием «война братьев». Из-за бесконечных разделов предшествующего царствования она оказалась неизбежной. Баварский король Людовик, который с 833 года назывался «rex in orientali Francia», притязал на все праворейнские земли империи. Но, по Вормскому договору 839 года, он не получил ничего. В свою очередь, раздел 833 года мало устраивал Карла. Что касается Лотаря, то для него самым приемлемым вариантом оставалось «Ordinatio imperii», которое, кстати сказать, формально отменено не было. лучшем случае он готов был оставить Людовику Баварию, а Карлу Аквитанию, на которую, в свою очередь, притязал их племянник, Пипин II. Так что, рано или поздно, столкновение должно было произойти.

Узнав о смерти отца, Лотарь пересек Альпы и в Страсбурге и Вормсе принял присягу от многих светских сеньоров не только из той части земель, что была ему уступлена в 839 году, но и из части, доставшейся Карлу. Затем, собрав верных людей, он двинулся во владения Людовика, в сущности, еще следуя договору 839 года и обещанию, данномy отцу. Однако у Франкфурта он неожиданно натолкнулся на Людовика, стоявшего там с большим войском. Битва не состоялась. Братья заключили трехмесячное перемирие, после чего Лотарь отправился на запад. Совершив глубокий рейд во владения Карла, император заставил его [201] отказаться от решения 839 года и удовольствоваться Аквитанией, Орлеаном и десятью графствами. Лотарь, таким образом, готов был уступить ему расширенное Аквитанское королевство и не более того.

В 840 году Лотарь находился на вершине своего могущества. В его руках были сосредоточены огромные ресурсы, используя которые он успешно переманивал на свою сторону вассалов братьев. Показательно, что в одиночку ни Людовик, ни Карл против него воевать не решались. Однако вскоре они вступили в союз и обещали друг другу взаимную поддержку. Открытое столкновение произошло 25 июня 841 года у Фонтенуа-ан-Пюизе. Битва была жестокой. По словам хрониста, пало около сорока тысяч человек. Но, что никак невозможно подсчитать, так это ее моральное и психологическое воздействие на современников. Господь отвернулся от счастливого народа франков и брат восстал на брата, а христиане убивали друг друга сотнями. В кровавой сече Людовик и Карл победили. Сразу же после сражения они принялись хоронить убитых, всех без разбора, своих и чужих, верных и изменников. Чтобы как-то снять напряжение, царившее в войсках, и добиться морального оправдания содеянного, братья обратились к епископам. И те в конце концов объявили битву ни чем иным, как судом божьим, а победу в ней — наградой правым, т.е. Карлу и Людовику.

Тем временем Лотарь отступил к Аахену, вновь собрал войско и решил разбить братьев по одиночке. В августе и сентябре 841 года он совершил не очень успешные, впрочем, походы против Карла и Людовика, а затем снова возвратился в Аахен. А братья... Братья пошли ва-банк. 14 февраля 842 года в Страсбурге они скрепили свой союз клятвами, произнесенными перед войсками Людовиком на романском, Карлом на тевтонском языке. После этого они двинулись на Аахен и принудили Лотаря к бегству. Там же они поделили между собой империю. К сожалению, остается только догадываться, как — договор не сохранился. Понимая безвыходность положения, Лотарь сам пошел на мирные переговоры. 15 июня 842 года братья встретились и договорились о равном разделении империи, что после битвы при Фонтенуа можно расценивать как большой дипломатический успех Лотаря. Для выработки договора была создана комиссия в составе 120 человек. Однако дело затянулось, так как никто не представлял себе истинных размеров государства. И только после длительных совещаний, в августе 843 года [202] в Вердене империя была поделена между братьями. Какие принципы легли в основу раздела? Очевидно, что каждый из братьев получил значительную часть исконных земель франкской династии: Лотарь между Льежем и Аахеном, Людовик между Франкфуртом и Вормсом, Карл между Ланом и Парижем. Кроме того, примерно равным было количество епископств и графств, отошедших к каждому из братьев. В общих чертах, видимо, учли богатства и владения светских магнатов. Несомненно, влияние на верденское решение оказали этнические и языковые различия: Западно-франкское королевство включало земли, население которых говорило на романском диалекте; Восточно-франкское королевство образовывало регион, где господствовал тевтонский язык; население срединного королевства говорило на смешанном романо-германском языке. Лотарь сохранил за собой титул императора, хотя тот и был сугубо номинальным и личным, однако это укрепило позиции старшего брата. Искусственность срединного королевства Лотаря, о которой так много говорили историки, видимо, не казалась таковой людям IX века. В руках Лотаря были Рим и, конечно, Аахен — сокровищница имперского величия Каролингов. Кроме того, земли срединного королевства (Фрисландия, Франкия между Шельдой, Маасом и Рейном, Бургундия между Соной, Роной и Альпами, Прованс и Италия) группировались вокруг больших римских дорог, примыкавших к водной системе Роны и Рейна, которые вели из Марселя и Милана в Кельн и устье Рейна, и дальше по Рейну, Маасу и Шельде во Фрисландию, что определяло экономическую и стратегическую значимость этого региона. И потом, только находясь между Людовиком и Карлом, Лотарь мог рассчитывать, что его контроль над ними будет эффективным.

Как бы то ни было, но империя пережила своего основателя всего на несколько десятилетий. Созданная путем завоевания, она являлась конгломератом земель, лишенным экономического, политического, культурного и этнического единства. Каждая территория продолжала жить своей внутренней жизнью и без постоянного военно-административного вмешательства не желала подчиняться завоевателю. Карл всю жизнь провел в походах, воюя в Аквитании, Италии, Баварии, Саксонии. Людовик не обладал ни энергией, ни решительностью своего отца. Жить по возможности без насилия, править, опираясь на христианские заповеди — вот его идеал, столь иллюзорный в реальной жизни. Для сохранения единства империи требовалась сила, а ее-то как раз и [203] не было. Удерживать завоеванные территории становилось псе сложнее. Административный аппарат неуклонно феодализировался. Ослабевала и армия: бенефициарии все больше превращались в феодалов, которые стремились осесть на своих землях и устанавливали вассальные отношения с крупными магнатами, минуя королей и императора. Верден-ский раздел, таким образом, был обусловлен гораздо более глубокими причинами, чем просто прихотью внуков Карла Великого. Французский историк Лоран Тейс так оценивал эти события: «Верденский договор, окончательно закрепив разделение империи на ряд независимых королевств, стал первым шагом на пути к гармонизации политической организации общества с экономической и социальной реальностью» (Тейс Л. Наследие Каролингов. IX—Х века. М., 1993. С. 34.). Трудно не согласиться с этим. Однако реальная гармония становилась делом будущего и весьма неблизкого. Пока же впереди была борьба, жесткая и беспринципная борьба за власть, земли и богатство.

Поделив империю, братья, утомленные беспрерывными междоусобицами, правили, каждый в своем королевстве, стараясь утвердиться в них и упрочить свое положение.

В Западно-франкском королевстве почти сразу же после Вердена Карл Лысый столкнулся с мощной оппозицией, возглавляемой Пипином II, отчаянно боровшимся за отцовское наследство. В Аквитании при поддержке Бернарда Септиманского он отказался признать верховную власть за Карлом. В 844 году Бернард был схвачен и обезглавлен по приказу короля. Вскоре Пипин разбил королевскую армию у Ангулема (в этой битве погиб аббат Гуго из Сен-Каптена, побочный сын Карла Великого) и год спустя утвердил свою власть над Аквитанией. Однако видя неспособность Пипина защитить их от норманнов, чьи набеги участились во второй четверти IX века, аквитанцы перешли на сторону Карла и 6 июня 848 года короновали его в Орлеане. До самой своей смерти (ум. 864) Пипин продолжал нарушать внутреннее спокойствие, однако главенство Карла на юге от Луары больше не ставилось под сомнение.

Другую серьезную проблему представляла Бретань. Герцог Номиноэ разбил войска Карла возле Редона в ноябре 845 года и даже захватил короля в плен. Бретонцы оставались непримиримыми врагами вплоть до конца правления [204] Карла. История взаимоотношений с ними — постоянное чередование войн и перемирий.

Лотарь, старший из братьев, носивший императорский титул, решал проблемы иного плана, которые, правда, в той или иной мере были актуальными и для других королевств. Все свои силы он направлял на борьбу с набегами норманнов и арабов. Последние вскоре после Вердена даже разграбили собор св. Петра в Риме, что послужило причиной первого франкского похода против южноитальянских арабов в 847 году.

Фактор норманнской агрессии становится постоянным в истории Европы IX века и оказывает значительное влияние на ее политическое развитие. Активизация норманнов (после относительного умиротворения, которого Людовик Благочестивый и Лотарь I добились, отдав им остров Валь-херен и часть земель в восточной Фризии) приходится на вторую половину 840-х годов. Становятся регулярными набеги на Фрисландию. Хроники этого периода пестрят сообщениями о бесчинствах викингов в северофранкских землях. В 850 году Лотарь I решился отдать норманнскому вождю Рорику и его племяннику Готфриду Дуурстеде и ряд фризских графств при условии, что они будут защищать эти территории от набегов своих соотечественников. Однако это помогло лишь на время.

Норманны стали нападать на земли западной части бывшей империи Карла Великого. В 847—848 годах были разграблены Квентовик, Нант, Сент и Бордо. В 848 году сожжены некоторые церкви Парижа. Та же участь постигла 5 лет спустя знаменитую церковь Сен-Мартен. В целом норманнская агрессия являлась мощным дестабилизирующим фактором и в материальном, и в идеологическом плане, ибо чаще всего объектами грабежей становились церкви, а среди убитых не раз попадались епископы. В условиях развивающегося процесса феодализации она еще больше ослабляла королевскую власть и подрывала ее авторитет, усиливая отток знати из центра и стремление ее подчиниться местным властителям.

С 843 по 855 года короли поддерживали между собой довольно тесные отношения, хотя, понятно, не обходилось без потрясений. Идея имперского единства продолжала жить если не в реальности, то в сознании. «Наши короли» — так хронисты называли внуков Карла Великого. Единство это находило свое воплощение во встречах трех королей в Диденхофене в октябре 844 и в Мерсене в феврале [205] 847 и в мае 851 года, где обсуждались различные вопросы, но больше слышались клятвы в дружбе и братской любви.

Так было до 855 года. К концу лета старый император, чувствуя приближение смерти, начал приводить в порядок свои дела. Старшему сыну, Людовику, он отдал Итальянское королевство вместе с императорским титулом, которым тот владел уже с 850 года. Среднему, Лотарю, достались лучшие франкские владения от Фрисландии до Юра, с центром в Аахене, а также Лотарингия. Младший, Карл, немощный и страдающий эпилепсией, получил Прованс. После раздела император отправился умирать в Прюмский монастырь и отошел в мир иной в первый месяц осени. Теперь вместо трех правящих Каролингов стало пятеро королей с таким же количеством королевств. На этом, как и следовало ожидать, мир закончился.

Острый кризис разразился в 856—859 годах. В 856 году многочисленная партия аристократов оказалась недовольна воцарением в Нейстрии юного Людовика Заики, сына Карла Лысого. Два года спустя произошло открытое восстание, во главе которого стояли влиятельнейшие сеньоры Роберт Сильный, граф Тура и Анжера, графы Эд Орлеанский, Адалард Парижский, а также епископ Санса Венилон. Естественно, оживился и Пипин Аквитанский. В тот момент, когда Карл был втянут в борьбу с норманнами, в Западно-франкское королевство по призыву мятежников вторгся Людовик Немецкий. Он очень быстро захватил Шалон-на-Марне, Сане и Аттиньи. Обеспечивая себе поддержку в среде светской знати, Людовик начал активно раздавать королевские земли, аббатства, графства, а также золото и привилегии. Большинство светских магнатов присягнуло ему. Зато епископат остался в стороне. Когда Людовик собрал в Реймсе сейм, чтобы официально закрепить свои права, франкские епископы во главе с Гинкмаром Реймским отказались участвовать в нем, заявив, что их господином является Карл. Характерно, что епископат в этой ситуации оказался наиболее прочной опорой королевской власти. Уже в 859 году Карл сумел прогнать Людовика за Рейн.

Едва ликвидировав последствия мятежа, Карл обратил свои взоры на юг: ему давно уже хотелось присоединить к своему королевству плодородные провансальские земли. Однако здесь его ждала неудача. Сначала этому помешал граф Герард Вьеннский, реальный правитель Прованса. А в [206] августе 865 года он вынужден был вернуть Титбергу ко двору, но так довел ее придирками, что в ноябре 866 года она известила папу о своем желании отречься от королевского положения и уйти в монастырь.

В 867 году Николай I умер. Новый папа, Адриан II, стремясь восстановить внутренний мир, допустил короля в Рим и даровал ему прощение. Титберга так и не вернулась к супругу, но и Вальдрада королевой не стала. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы Лотарь II не умер летом 869 года, возвращаясь из Рима. Его смертью воспользовался Карл Лысый. Собрав верных людей, он поспешил в Лотарингию и 9 сентября 869 года короновался в Меце, несмотря на протесты папы и Людовика II. Однако его старший брат, Людовик Немецкий, тоже претендовал на эти земли. Дело шло к очередной междоусобной войне. Но в этот раз удалось договориться полюбовно: в августе 870 года в Мерсене Карл Лысый и Людовик Немецкий скрепили договором исчезновение Лотарингии, поделив ее между собой. Раздел прошел по линии Мааса и Мозеля. Кроме того, Карл получил земли на правом берегу Роны.

На несколько лет в политической жизни наступило затишье. До тех пор, пока в 875 году не умирает бездетный император Людовик. Естественно, самым активным претендентом на его наследство оказался Карл Лысый, да и папа, по-видимому, считал, что только он способен защитить империю и церковь от внутренних и внешних врагов. Год спустя Карл короновался императорской короной в соборе св. Петра. Однако жизнь все больше расходилась с костенеющими политическими формами, имперское единство все дальше уходило в прошлое. Карл это почувствовал, ибо те, кто был с ним в Орлеане в 848, в Меце — в 869, в Мерсене — в 870 году, в Италию не пошли. Их интересы лежали на севере. Во имя чего они должны были рисковать положением, богатством, да и самой жизнью?

Императорский титул накладывал определенные обязанности. И они призывали Карла в Италию, воевать с маврами. Он отправился туда, откупившись перед этим во Франкии от норманнов, беспощадно грабивших его королевство. Это здорово подорвало авторитет Карла.

В 877 году Карл Лысый умер. Дальше, до 885 года в Западно-франкском королевстве сменилось четыре короля — больше, чем за предшествующие 125 лет. Каждый новый монарх начинал с того, что заручался поддержкой знати, раздавая в больших количествах земли и привилегии, но добивался [209] при этом противоположного эффекта. Ослабление центральной власти развивалось в прямой пропорции с усилением знати, державшей в своих руках власть на местах.

В 884 году бывшая империя Карла Великого на несколько лет вновь соединилась в одних руках, правда, уже в последний раз. После смерти западнофранкского короля Карломана, его место, по праву крови, занял Карл III Толстый, король Восточно-франкского королевства. Еще в 881 году он получил титул императора. Очень быстро Карл столкнулся с теми же проблемами, что и ближайшие его предшественники. Имперская корона обязывала заботиться об Италии, о западном королевстве и постоянно воевать с маврами и норманнами. Однако сил не хватало и Карл все чаще просто покупал мир. Восточные земли империи, где лежали интересы тех, на кого он опирался, оставались вне поля зрения императора. Когда норманны в очередной раз осадили Париж, он отправился туда во главе франконского и швабского ополчений, при этом повелев, чтобы на праворейнских землях графы, аббаты и епископы защищали отдельные части королевства от набегов викингов своими силами. Недовольство политикой императора нарастало. В 887 году представители знати пяти германских племен совершили переворот и поставили удобного им короля, незаконного сына Карломана, Арнульфа.

С этого момента в истории Европы начинается совсем иная эпоха. Каролинги теряют свой вес и авторитет. Среди тех, кто добирается до трона, много полукровок. Повсеместно возникают нелегитимные корольки, выдвигающиеся из среды местной знати, утверждаются новые династии, снова и снова дробящие свое наследство. За исключением Каролинга Арнульфа, императорский титул носили лишь итальянские корольки, а в 924 году он вообще исчезает.

В Германии каролингская династия угасла вместе с Людовиком Дитятей в 911 году. В Западно-франкском королевстве короли стали выборными и на престоле до 987 года чередовались Каролинги и представители рода графа Иль-де-Франса, Одо. Но это уже другая история...

Всякая эпоха оставляет о себе память в истории в виде предметов быта, архитектурных сооружений, произведений искусства, письменности и т.д., словом, всего того, что принято называть материальной и духовной культурой, созданной стараниями ее современников и несущей в себе ее особый [210] колорит и неповторимость. О людях прошлого, их образе жизни нам повествует практически все, сотворенное их руками. Так, орудия труда укажут на уровень развития производительных сил, клады монет — на торговые связи, существующие между разными землями. Фрески и скульптуры, украшающие стены соборов, религиозные обряды позволят разобраться в образе мыслей, системе представлений, мировоззрении людей давно прошедших времен. Но ничто не дает нам возможность так глубоко почувствовать сам дух эпохи, ощутить ее живую ткань, увидеть людей, творящих историю своими деяниями, как литература, особенно исторические произведения. Время, о котором мы рассказываем, не является в этом плане исключением.

Главными жанрами сочинений исторического плана в тот период являлись анналы, хроники и биографии. Анналами (от лат. annus — год) в Западной Европе называли погодные записи событий. Они появились еще в Риме во горой половине II века до н.э. и поначалу представляли собой так называемые tabulae pontificum, куда вписывали все события достойные упоминания. Годы в них обозначаясь по консульским правлениям. С конца VII века ежегодные заметки велись уже по пасхальным годам. Поначалу записи были весьма краткими, но постепенно объем их возрастает и они стали заноситься в специальные рукописи. Наконец, при Карле Великом возникает официальная анналистика, сначала в австразийских монастырях, особенно в Лорше, а затем и при дворе, где составляются крайне тенденциозные «Королевские анналы».

Примерно в 40-х годах IX века с распадом Каролингской империи характер анналистики меняется. Королевские анналы как единое целое прекращают свое существование, а к списки, имевшиеся в каждом крупном монастыре, положили начало местным монастырским анналам, которые появились в значительно большем числе, чем до IX века, и же не подвергались нивелирующему влиянию центрального официального летописания. Авторы больше внимания уделяют происшествиям местного характера, а описание событий, выходящих за рамки определенной локализации, постепенно утрачивает свою полноту и достоверность. Анналы приобретают ярко выраженную политическую окраску, но уже трактуют события в интересах «своих» королей или даже знатных местных сеньоров.

В каролингскую эпоху исчезают крупные исторические роизведения, повествующие об истории отдельных германских [211] племен. В этот период мы не найдем сочинений, напоминающих труды Иордана или Павла Диакона. Им на смену приходят хроники, рассказывающие о деяниях отдельных людей, преимущественно королей и представителей высшей знати. Факт примечательный, который нельзя понять вне связи с социальными процессами, происходящими в Западной Европе во второй период раннего средневековья.

История в представлении людей того времени носила исключительно событийный характер. Поступки, деяния — вот что воспринималось как единственно достойное упоминания. С эпохи Великого переселения и до VII века главным действующим лицом на исторической арене были народы. В социальной элите видели, пожалуй, лишь некое украшение этого великолепного здания. Славные вожди, которым отдавалась дань уважения, действовали, учитывая интересы не только дружины, но и всего войска, состоявшего из свободных и полноправных соплеменников. Традиции военной демократии и неразвитость социальных и экономических отношений объективно делали участниками политической истории большие массы народа. Естественно, в этих условиях немыслимо было появление, скажем, истории правления Германариха или даже Хлодвига. Речь могла идти только об истории готов, франков и т.д.

С конца VII века в западноевропейском обществе намечается существенная социальная эволюция.

Развитие процессов феодализации и, в первую очередь, аграрный переворот, имели своим следствием не только перераспределение власти и земли среди разных социальных групп, но и привели к устранению от активного участия в политической жизни подавляющей массы населения раннесредневековых королевств. Политическая деятельность объективно становится достоянием исключительно социальной элиты. В историографии это нашло свое отражение в перемещении центра тяжести повествования на деяния отдельных лиц. В каролингскую эпоху исторический процесс в представлении современников персонифицируется. Крайним проявлением этой тенденции является появление биографий политических деятелей. Окончательно она оформляется только в IX столетии (О развитии биографии в каролингскую эпоху подробнее см.: Ронин В.К. Светские биографии в каролингское время: Астроном как историк и писатель // Средние века. М., 1983. Вып. 46. С. 170—172.). Однако сочинения Эйнхарда и [212] т. н. Астронома выглядят, скорее, как исключение на широком фоне многочисленных биографий епископов и аббатов, в которые включается история того или иного епископства или монастыря, в то время, как агиография каролингского периода становится несравненно скуднее, чем в меровингские времена. В центре внимания находятся крупные деятели церкви: персонификация стала поистине всеохватывающей.

И еще одна особенность отличает каролингскую историографию от исторических произведений предшествующих столетий. Она приобретает ярко выраженную партийную окраску. Междоусобная борьба внуков Карла Великого, создание многочисленных коалиций подчас с полярными политическими интересами, наложили отпечаток на творчество авторов, относившихся к той или иной группировке. Подавляющее большинство хроник и анналов этого периода несет на себе подобную печать.

Отдельно из этой статьи см. далее: очерк о Эйнхарде, об Анониме.