Ненадежность ролей при первичном ролевом дефиците

Первичный ролевой дефицит лежит также в основе неосвоенности ролей, к которому приводит скачкообраз­ное прогредиентное развитие. При перескакивании че­рез социальный уровень ролевого развития интеллиген­тный человек все же способен прийти к определенному пониманию самых разных взаимосвязей, он будет вести себя соответствующим образом и ощущать себя оторван­ным от жизни «преобразователем мира», но из-за сво­его неадекватного поведения на социальном ролевом уровне может превратиться в скандалиста. Самому ему социальные роли будут казаться неинтересными или же опасными вследствие их неосвоенности и постоянных фрустраций.

Однако вместо такого понимания или определенных представлений могут также возникнуть абсолютно бре­довые или частично бредовые идеи. Поскольку они не могут актуализироваться на социальном ролевом уров­не, пациент перемещает их на психический ролевой уровень и проявляет и реализует их именно здесь. То, что на социальном ролевом уровне воспринимается как осечка, промашка или потеря, на психическом ролевом уровне переживается как утрата могущества, угроза, прегрешение или обеднение. То, что на социальном ро­левом уровне не может осуществиться в социальных ро­лях в энергичной деятельности, при регрессии на пси­хический ролевой уровень побуждает человека к экс­тра- или интрапсихическому действию в виде маниа­кального чувства всевластия или шизофренического бреда величия.

Психодраматическая проба на реальность и психодраматическая техника конкретизации бреда позволяют клиенту или пациенту конкретизировать свои вычурные идеи или бредовые представления и переместить их для начала на проверку в полуреальность психодрамы, с тем чтобы научиться распознавать препятствия, стоящие на пути к их осуществлению, и относиться к ним более реа­листично. Последующая игра в социальных ролях дела­ет эти роли более знакомыми и придает по отношению к ним смелость. После соответствующих ролевых игр па­циенту проще решиться на попытку исполнить социаль­ные роли в реальности и появляется больше шансов, что она окажется удачной.

Само собой разумеется, при более серьезных наруше­ниях для выяснения их этиологии и каузальной терапии должна вводиться раскрывающая психодрамотерапия.

Пример: Двадцатичетырехлетний мужчина в связи с ос­трым параноидным шоком попадает в больницу, где с ним проводится индивидуальная терапия. Под воздействием психофармацевтических средств он уже не считает, что его преследуют, но зато стано­вится пассивным и вялым. На протяжении несколь­ких часов терапевтических занятий он излагал свою маниакальную идею о государстве вегетарианцев, которое он помышлял основать и возглавить в Северной Америке или Канаде. Он очень удивляется, когда однажды в своего рода психодраматической проверке на реальность терапевт спрашивает его, не связывался ли он по поводу своих планов с амери­канскими или канадскими властями. Когда в ходе терапевтического занятия, где дорог каждый час, терапевт вопреки ожиданиям пациента не просит его свободно ассоциировать, а понуждает к состав­лению письма, он начинает терять терпение. Снача­ла он еще подшучивает над этим, но затем, когда терапевт кладет перед ним бумагу для письма, в раздражении набрасывается на него: «Вы что, дей­ствительно сумасшедшая?» — на что получает от­вет: «Почему же? Ведь это ваш план! И если уж на то пошло, то безумны либо вы, либо ваш план!» Пациент вынужден рассмеяться: «Да, вы действи­тельно правы, создание государства вегетарианцев было всего лишь моей идеей!»

В рамках группы с пациентом проводится рас­крывающая психотерапия. Первая сцена занятия демонстрирует неудачу пациента в школе. Он дваж­ды проваливается на экзаменах на аттестат зрело­сти. В следующей психодраматической сцене он изображает свою уединенную на протяжении всего детства и юношества жизнь с матерью — препода­вательницей университета с ярко выраженной обсессивной структурой личности, живущей преиму­щественно своей работой. Одинокий юноша уже в раннем возрасте тайком зачитывается книгами о нравах и обычаях экзотической родины своего от­ца, фамилию которого он перестал носить после развода родителей уже на первом году своей жиз­ни. О семье отца почти никогда не говорится, но она еще более завораживает фантазию мальчика, поскольку неизвестный дедушка — в прошлом ми­нистр-президент — и такой же неизвестный отец в роли «кронпринца» стали для него воплощением мужественности.

Следующая сцена воспроизводит встречу паци­ента со своим отцом во время поездки за границу, добиться которой стоило ему немалого труда. Она проходит в дружеской обстановке. Беззаботная экзальтированность отца пленяет сына, но и отталки­вает его, так что он не без желания возвращается к прежней уединенной, упорядоченной жизни с ма­терью. В фазе обсуждения все участники группы высказывают свое мнение, что протагонист спонтан­но играл только в роли чужого для него отца, но был неспонтанен в роли близкой ему из-за долгой совместной жизни матери. В ролевой обратной свя­зи пациенту становятся понятными причины его эмоциональной разорванности между завораживаю­щим, ярким и опасным миром отца и деда (одно время обоих и в самом деле преследовали) и тес­ным, скучным, но надежным миром матери. Он осознает также и свою бредовую идентификацию с «достойными преследования отцом и дедом, с од­ной стороны, и «боящейся преследования» ма­терью — с другой.

После этого занятия медикаменты полностью снимаются. У пациента нет больше ни идеи стать президентом страны вегетарианцев, ни страха пре­следования; зато он начинает проявлять активность в социальных ролях. До самой своей выписки из больницы он занимается с мальчиком с задержкой психического развития и весьма квалифицированно заботится о больном со старческим слабоумием.

Гораздо сложнее наверстать упущенное в развитии психического ролевого поведения у психопатических личностей. Обычно такое удается лишь при с трудом да­ющемся установлении постоянных межчеловеческих от­ношений или при постоянном ощущении себя в безопас­ности в группе, в которой пациент, чувствуя, что его принимают, впервые становится способным к более чут­кому ролевому поведению. Благотворным может ока­заться и его партнерство в интенсивных психодраматических сценах других членов группы, способное вызвать у него истинное акционально-катартическое сопережива­ние. При этом не следует отказываться и от психодрама­тической семейной терапии.

Даже духовно обедненный деспот и формалист, при­нимая участие в качестве партнера в психодраматиче­ских сценах, получает пользу от изображения эмоционального поведения, поскольку причиной его ригидности во многих случаях является ролевой дефицит или нена­дежность ролей на психическом ролевом уровне.