Последствия экстраполяции и дедукции

Возникает надобность в знаниях, которых непосредствен­ный опыт не дает. Они создаются резервными возможностями человеческого мозга - самыми широкими обобщениями, де­дукциями и экстраполяциями: на неизвестное переносится то, что известно.

Если земледелец распоряжается животными и некоторыми природными явлениями, а этим земледельцем распоряжается могущественный повелитель, то еще более могущественное су­щество должно распоряжаться всеми явлениями природы и всеми людьми. Если поступку предшествует желание, а жела­нию - мысль, то мысль есть причина желаний и последующих поступков. Некоторые люди мешают жить, другие - помога­ют; значит, должны существовать силы злые и добрые, и тогда их вмешательство проявляется во внезапных несчастьях и удачах. Если злого можно, задобрив, нейтрализовать, то злая сила требует жертв. Если доброго можно обидеть неблагодар­ностью, то всякую удачу нужно отблагодарить. Так на первое место в создаваемых экстраполяциях и дедукциях выходят вместо объективных фактов их значимость для человека в связи с его потребностями.

Разнообразные представления подобного рода, по извест­ному выражению Ф.Энгельса, суть «фантастические отражения в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, отражения, в которых земные силы принимают форму неземных» (332, стр.299). Назначение таких представлений - восполнить недостаток нужных знаний. По мысли Л.Н. Толстого, «понятие о Боге проистекает от со­знания слабости человека» (277, т.46, стр.135).

Так создаются широчайшие обобщения. Они не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты. Своего прямого назна­чения они не выполняют, поскольку не соответствуют реаль­ности, поэтому нужда в них заставляет создавать их вновь и вновь. Практика с ними несоизмерима, а поддерживаются они авторитетом, как об этом было сказано выше. Значимость авторитета опять-таки экстраполируется: одни умения перено­сятся на другие, и силе оружия нередко приписывается сила ума и знания. Во всем этом обнаруживается недостаточность знаний, которыми располагает человечество для удовлетворе­ния своих потребностей, преимущественно социальных, как тоже было уже упомянуто.

Возникает потребность все в новых и новых знаниях. Окончательного знания найти не удается, но, с другой сторо­ны, выясняется, что неизвестное поддается познанию и что знания могут накапливаться. Познание из средства превраща­ется в цель. Французский психолог Ж. Нюттен пишет: «Вуд-вортс (1947) привлек внимание к изучению потребности, о которой до тех пор мало говорили: потребности в восприятии (\УЙ1 Ю регаеуе). Он совершенно справедливо отмечает, что взаимоотношения человека со средой определяются такими факторами, как желание «видеть, слышать, отчетливо видеть и отчетливо слышать, стремиться к ясности или понимать то, что видишь или слышишь в каждое мгновение». Ниссен (1951) изучал этот вопрос на животных. Он отметил наличие у жи­вотных «почти постоянной активности, функция которой со­стоит в прослеживании происходящих в среде изменений» (199, стр.55).

Упомянутые здесь конкретные потребности едва ли можно считать исходными. Вероятнее, что они производны и служат средствами удовлетворения одной исходной потребности по­знания. Исследовательский рефлекс животных интересен его бескорыстностью.

Специфически человеческая потребность бескорыстного те­оретического познания играет в качестве самостоятельной силы соответственно роль более значительную. Бескорыстное познание выступает одной из трансформаций территориально­го императива и, вопреки его бескорыстию, служит не только сохранению рода человеческого, но его все возрастающему господству над окружающей природой. Ж. Нюттен утверждает: <«...> по-видимому, является неопровержимым факт, что между гомеостатическими и физиологическими потребностями вообще и познавательными тенденциями (тенденции к исследованию, к восприятию и познанию) существует довольно глубокое раз­личие» (199, стр.66).

Связанная с прикладным знанием общностью объекта -реальной действительностью, потребность бескорыстного по­знания не довольствуется выполнением заказов биологических и социальных потребностей. Она побуждает человека искать знаний как таковых - искать соответствия человеческих пред­ставлений объективной действительности, какова бы она ни была и независимо от потребностей биологических и соци­альных, даже вопреки им и с ущербом для их удовлетворения.

Вот несколько свидетельств противонаправленности теоре­тического познания эмпирическому здравому смыслу. Историк науки Б.Г. Кузнецов пишет: «Уже в XVIII в. в развитии науч­ной мысли наблюдается на первый взгляд противоречивая особенность. Чем меньше наука ограничивается непосредст­венными субъективными наблюдениями, чем глубже она про­никает в объективные закономерности природы, тем ближе она людям, тем она человечнее». И дальше: «Сейчас разрыв с «очевидностью» должен быть еще более радикальным, чем в первой половине века. Недавно Нильс Бор при обсуждении выдвинутой Гейзенбергом единой теории элементарных частиц сказал: «Нет никакого сомнения, что перед нами безумная теория. Вопрос состоит в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной» (141, стр.42 и 43). Так творческая логика вступает в противоречие с логикой здравого смысла и сверхсознание - с сознанием.

Другой историк науки, Дж. Бернал, подчеркивает значи­тельность ее «логической части»: «Прежде чем результаты экспериментов могут стать сколько-нибудь полезными, а во многих случаях и даже до их получения, необходимо увязать их, так сказать, в узел, сгруппировать, соотнести друг с дру­гом, что является функцией логической части науки» (29, стр.23).

За «круглым столом» журнала «Вопросы философии» М.К. Мамардашвили сказал: «Что же касается отношения нау­ки к ее применениям, то мне кажется, что наука производит только знания и что не существует прикладных наук, суще­ствует лишь наука и ее применение <...>. И там, где знание не находится в состоянии производства другого знания, мы вне науки, вне познания. В науке речь идет лишь об одном: на основе одних имеющихся знаний и наблюдения производить другие знания» (167, стр.100).

Так современный философ формулирует специфически че­ловеческое познание как таковое; если оно существует, то существует и потребность бескорыстного познания, которая не может быть сведена ни к потребностям биологическим, ни к потребностям социальным - в справедливости.

Сущностью этой потребности является познание неизвест­ных причин по известным последствиям, каковы бы ни были эти причины и эти последствия.